Побратим
Побратим
Памяти Романа "Боксёра", погибшего под Старобешево... Усталость берёт своё. Невозможно спать уже третий день - стоит прикрыть глаза, как раздаётся грохот разрывов. Город равняют с землёй, методично, постепенно, неуклонно... Мины, ракеты "Градов" и "Смерчей", авиабомбы - все они не смотрят, куда им падать. На детский садик - так на детский садик, в жилой дом - так в жилой дом, какое им дело?
Тишина... "Наверное, меняют позицию", - успевает промелькнуть сквозь сонный разум мысль. Рука соскальзывает с автомата, и человек наконец-то засыпает. Он - человек - высок, по-мальчишески худощав - бывают такие люди, которые и в тридцать пять похожи на кузнечиков-сорванцов. Многодневная щетина, усталое лицо, в которое уже въелись гарь и порох, кое-какое снаряжение и автомат с пятью магазинами - вот и всё хозяйство. Ни надежды, ни страха - бояться тоже можно однажды устать.
Человек спит и снится ему, что он - берёза, которой снится, что она - мальчишка. Лопоухий мальчишка по имени Бо́рис, нечаянно побратавшийся с берёзой своей кровью.
"Вообще-то, мы с Алкой клялись тогда, что всегда вместе будем, а не с берёзовым соком кровь мешали..." - недовольно поправляет себя берёза - та её часть, которой только снится, что она берёза, а на самом деле она - усталый ополченец, задремавший после караула.
Теперь берёза спит, хотя до зимы далеко. Жизнь покинула ствол, прожорливый огонь смёл листья, обломки пробитой стены стоящего рядом дома поломали ветки. Не пощадили её неведомые корректировщики огня, направляющие орудия на жилые кварталы, словно не зная, где противник.
- Бо́рис!.. А, ты спишь.
И сразу же вдалеке глухо громыхнуло, привычно ударяя по ушам.
- Не сплю, - поначалу сложно сообразить, кто ты - человек или дерево, но автомат под рукой доходчиво напоминает, что к чему. - Что там? Из Николаевки вести есть?
Молчание красноречивее пространных рассуждений. Уход "Минёра" позволил противнику замкнуть кольцо блокады, а это означало, что жизнь города исчислялась уже не неделями - днями. Деблокировать его смог бы только Первый, как его все уважительно зовут, но Первый, увы, с ними, здесь, в осаждённом городе.
Потом, может, люди и разберутся и объяснят, что толкнуло "Минёра" на этот поступок. Когда-нибудь. Но им, тем, кто остался, этого уже не узнать.
- Слышь, Борь... Ты заметил, что мы "Славя́нск" говорить стали, не "Сла́вянск"... Прям как Романыч.
Романычем (позывной - "Ром") был командир их группы, русский, офицер запаса, добровольцем приехавший сюда, когда стало ясно, что ни на какие переговоры новая киевская власть с Юго-Востоком не пойдёт. "А своих людей жалко, где бы они ни жили, хоть на Украине, хоть в тьмутаркани любой..."
- Сла-вянск... - Бо́рис осторожно встал, разминая затёкшие мышцы. - Символично.
( Читать дальше... )
Памяти Романа "Боксёра", погибшего под Старобешево... Усталость берёт своё. Невозможно спать уже третий день - стоит прикрыть глаза, как раздаётся грохот разрывов. Город равняют с землёй, методично, постепенно, неуклонно... Мины, ракеты "Градов" и "Смерчей", авиабомбы - все они не смотрят, куда им падать. На детский садик - так на детский садик, в жилой дом - так в жилой дом, какое им дело?
Тишина... "Наверное, меняют позицию", - успевает промелькнуть сквозь сонный разум мысль. Рука соскальзывает с автомата, и человек наконец-то засыпает. Он - человек - высок, по-мальчишески худощав - бывают такие люди, которые и в тридцать пять похожи на кузнечиков-сорванцов. Многодневная щетина, усталое лицо, в которое уже въелись гарь и порох, кое-какое снаряжение и автомат с пятью магазинами - вот и всё хозяйство. Ни надежды, ни страха - бояться тоже можно однажды устать.
Человек спит и снится ему, что он - берёза, которой снится, что она - мальчишка. Лопоухий мальчишка по имени Бо́рис, нечаянно побратавшийся с берёзой своей кровью.
"Вообще-то, мы с Алкой клялись тогда, что всегда вместе будем, а не с берёзовым соком кровь мешали..." - недовольно поправляет себя берёза - та её часть, которой только снится, что она берёза, а на самом деле она - усталый ополченец, задремавший после караула.
Теперь берёза спит, хотя до зимы далеко. Жизнь покинула ствол, прожорливый огонь смёл листья, обломки пробитой стены стоящего рядом дома поломали ветки. Не пощадили её неведомые корректировщики огня, направляющие орудия на жилые кварталы, словно не зная, где противник.
- Бо́рис!.. А, ты спишь.
И сразу же вдалеке глухо громыхнуло, привычно ударяя по ушам.
- Не сплю, - поначалу сложно сообразить, кто ты - человек или дерево, но автомат под рукой доходчиво напоминает, что к чему. - Что там? Из Николаевки вести есть?
Молчание красноречивее пространных рассуждений. Уход "Минёра" позволил противнику замкнуть кольцо блокады, а это означало, что жизнь города исчислялась уже не неделями - днями. Деблокировать его смог бы только Первый, как его все уважительно зовут, но Первый, увы, с ними, здесь, в осаждённом городе.
Потом, может, люди и разберутся и объяснят, что толкнуло "Минёра" на этот поступок. Когда-нибудь. Но им, тем, кто остался, этого уже не узнать.
- Слышь, Борь... Ты заметил, что мы "Славя́нск" говорить стали, не "Сла́вянск"... Прям как Романыч.
Романычем (позывной - "Ром") был командир их группы, русский, офицер запаса, добровольцем приехавший сюда, когда стало ясно, что ни на какие переговоры новая киевская власть с Юго-Востоком не пойдёт. "А своих людей жалко, где бы они ни жили, хоть на Украине, хоть в тьмутаркани любой..."
- Сла-вянск... - Бо́рис осторожно встал, разминая затёкшие мышцы. - Символично.
( Читать дальше... )