Записки советского человека...
Дело давнее, года, этак, 78-го, тысяча девятьсот, разумеется! Весна или начало лета - не помню точно, мелкая была... Но точно помню, что листики зеленели и дождь накануне прошел. Да, и прохладновато еще было: мама мне помимо колготок и шортов тонкий свитер и кофту с длинным рукавом одела. Так что скорее всего весна была. Обычная северокавказская весна. мы с мальчишками носились между гаражей (а иногда и по ним!) грохоча по крашеному железу резиновыми сапожками, кидались друг в друга сухими шишками - играли не то в войнушку, не то в казаков-разбойников. И все бы ничего, да ведь дождь накануне прошел! И подскользнулась я, уходя от брошенной в меня шишки, на раскисшей земле как на льду. А поскользнувшись - ляпнулась. Коленкой. На торчавший из земли камень. Гордость в голос реветь запретила (что я рева-корова?!) , но слезы закапали, да и кровь сквозь разорванные колготки тоже... По хорошему, надо было бежать к маме, домой, но ведь потом на улицу уже не выпустют, а у нас, можно сказать, апогей развязки! И без меня?!
Я не помню как его звали, может быть Гарик, а, может, Махмуд, но он был постарше нас, лет 7 или 8, наверное, он раздвинул сгрудившихся 5-6-леток, посмотрел на разбитую коленку, взял меня за плечо и повел к себе домой. Хромать пришлось недалеко: частный сектор начинался почти сразу же за нашей пятиэтажкой, а его дом был вторым или третьим по счету. Во дворе меня лениво обрычала большая собака, а на крыльце встретил высокий, как мне показалось, дед в папахе. Он курил трубку и чуть прищурившись разглядывал то меня, то сгрудившуюся у ворот компанию.
- По русски говори, - оборвал дед моего спутника, - она же не понимает.
- Понимаю, - шмыгнула носом я. - Я по карачаевски говорю.
- Молодец! - похвалил аксакал и махнул рукой, требуя подойти поближе. Присел на крыльцо, отложил дымящуюся трубку в сторону. - Как тебе так не повезло?
Я начала сбивчиво рассказывать, мешая карачаевский с украинским и русским, а он подпорол ножом дырку на колготках, потрогал узловатыми пальцами колено и что-то крикнул в глубь двора. Появилась тетка в платке с бинтом, водкой и зеленкой.
- Терпи, джигитка, доброй хозяйкой будешь! - скомандовал дед. И я терпела. Только носом шмыгала. А за спиной переминались с ноги на ногу и сочувствовали мальчишки. А тот, кто меня привел, тихо исчез в окружающем пространстве, чтобы появится одновременно с завязанным на повязке бантом держа в руках тарелку с ломтями хлеба, намазанными вареньем.
- Как тебя зовут? - спросил дед, снова беря в рот трубку. Я назвалась. - Будь осторожнее и больше не падай. И маме скажи, чтобы повязку отмочила, а не по живому рвала - а то опять кровь пойдет. Ну, берите хлеб и идите, играйте, пока светло!
А потом, незадолго до нашего отъезда на Север за "туманом и за запахом тайги", этот мальчишка порвал рубашку, спрыгивая с забора, и я повела его к маме, чтобы она ее зашила. На улицу мы вернулись с моей корзинкой, полной конфет для нашей разношерстной компании и с напутствием мамы "Вы там аккуратнее, пожалуйста! И к арыку ни в коем случае не ходите!".
Вот так мы и жили-дружили...
Я не помню как его звали, может быть Гарик, а, может, Махмуд, но он был постарше нас, лет 7 или 8, наверное, он раздвинул сгрудившихся 5-6-леток, посмотрел на разбитую коленку, взял меня за плечо и повел к себе домой. Хромать пришлось недалеко: частный сектор начинался почти сразу же за нашей пятиэтажкой, а его дом был вторым или третьим по счету. Во дворе меня лениво обрычала большая собака, а на крыльце встретил высокий, как мне показалось, дед в папахе. Он курил трубку и чуть прищурившись разглядывал то меня, то сгрудившуюся у ворот компанию.
- По русски говори, - оборвал дед моего спутника, - она же не понимает.
- Понимаю, - шмыгнула носом я. - Я по карачаевски говорю.
- Молодец! - похвалил аксакал и махнул рукой, требуя подойти поближе. Присел на крыльцо, отложил дымящуюся трубку в сторону. - Как тебе так не повезло?
Я начала сбивчиво рассказывать, мешая карачаевский с украинским и русским, а он подпорол ножом дырку на колготках, потрогал узловатыми пальцами колено и что-то крикнул в глубь двора. Появилась тетка в платке с бинтом, водкой и зеленкой.
- Терпи, джигитка, доброй хозяйкой будешь! - скомандовал дед. И я терпела. Только носом шмыгала. А за спиной переминались с ноги на ногу и сочувствовали мальчишки. А тот, кто меня привел, тихо исчез в окружающем пространстве, чтобы появится одновременно с завязанным на повязке бантом держа в руках тарелку с ломтями хлеба, намазанными вареньем.
- Как тебя зовут? - спросил дед, снова беря в рот трубку. Я назвалась. - Будь осторожнее и больше не падай. И маме скажи, чтобы повязку отмочила, а не по живому рвала - а то опять кровь пойдет. Ну, берите хлеб и идите, играйте, пока светло!
А потом, незадолго до нашего отъезда на Север за "туманом и за запахом тайги", этот мальчишка порвал рубашку, спрыгивая с забора, и я повела его к маме, чтобы она ее зашила. На улицу мы вернулись с моей корзинкой, полной конфет для нашей разношерстной компании и с напутствием мамы "Вы там аккуратнее, пожалуйста! И к арыку ни в коем случае не ходите!".
Вот так мы и жили-дружили...