В неделю о Страшном Суде
В неделю о страшном суде мы вспоминаем также новомучеников российских, в том числе и патриарха Тихона, и нашего митрополита Вениамина, и великую не только саном, но и духом княгиню Елизавету, и последнего государя, и семью царскую... В этом году из-за ранней Пасхи два этих праздника совпали (собор новомучеников празднуется 7 февраля или в ближайшее к этому дню воскресение), что, на мой взгляд, не только символично, но и глубоко осмысленно, ибо что иное представляет собой слом народа, если не суд жизни. Нет никаких сомнений в том, что события начала двадцатого столетия были судом над Российской Империей, и, я полагаю, этот суд был судом правым.
Как бы последовательно я ни отвергал советскую власть, как бы ни любил многих и многих лиц имперского периода, само это время - от Алексея Михайловича до Николая II - было временем отчуждения русских от своего христианского и человеческого призвания, которое, льщу себя надеждой, не состояло в изобретении лампочек, телевизоров, бомб и в прочих инженерных подвигах, которыми без всякой меры и ума гордятся у нас сейчас многие.
Итак, чем же погрешила Империя? Ответ очевиден и прост. Вопиющей несправедливостью - и религиозной, и социальной. Соборному Уложению 1649 года мы обязаны окончательным установлением крепостного права и уничтожением русского церковного государства, существовавшего у нас с момента крещения, то есть с Х века. Собор 1666-1667 года, осудивший как патриарха Никона, так и его противников, осудил тем самым всю русскую церковь, довершив преобразование Московского Царства - последнего государства русских и последнего православного государства - в космополитическую и экуменическую Российскую Империю. Разумеется, последствия этих деяний явились не все сразу, но проступали постепенно; последними выводами из этих оснований был культ личности в сфере политической и атеизм - в религиозной. Трудно сказать, в белой или в красной обертке эти итоги мерзее, кто хуже: сталинисты или царебожники; кто ужаснее: Троцкий или Победоносцев. На мой взгляд, это явления одного и того же порядка. Тот, кто не приемлет советскую власть в самых ее основаниях, должен отвергать и Российскую Империю, и ее западно-европейские прообразы, чьи судьбы разве что внешне благополучнее нашей. А потому всякое почитание новомучеников российских, если оно хочет быть чем-то большим повторного переживания ужаса красных расправ, должно ставить перед собой практические цели.
Все нынешние политические и религиозные противостояния, насколько я могу разобрать их, довольно легко редуцируются к противостоянию столетней давности; если же хорошо вглядеться в последнее, то мы увидим, что гражданская война в России началась еще в XVII веке: она по временам выплескивалась в открытые вооруженным конфликты и никогда не затихала подспудно. Следовательно, для того чтобы найти основание для общества, не разделенного на красных и белых, нам нужно отступить до тех бед, которые Империя пыталась купировать отменой крепостного права в 1861 г. и законом о свободе совести 1905 г., и что ей, как мы видим, довольно мало помогло, а еще менее - народу русскому, получившему и крепостное право при Сталине (отсутствие паспортов у селян, не говоря уже об армии рабов ГУЛАГ-а), и несвободу совести во весь советский период.
Что же это за конструктивная повестка дня? В сфере политической это достижение социальной справедливости. В сфере религиозной - восстановление до-раскольных форм благочестия: реставрация патриаршего государства и общин - как единиц его составляющих. Скажем в двух словах о том и другом.
Если к чему-то и применима пословица «выплеснуть ребенка вместе с водой», так это к отношению сегодняшних русских к идее справедливого государства. Отказавшись от советской идеологии как по существу демагогической, отказались и от идеи социально справедливого государства, которая отнюдь не была характерной для Советского Союза только, но реализовывалась и - по-видимому, благодаря ужасу перед Советами - куда успешнее также и в Европе (не в США). Ибо идея эта строго христианская, не имеющая никакого отношения ни специально к феодализму, ни специально к социализму, ни специально к капитализму, способная реализоваться (или не реализоваться) при любом полит-экономическом укладе. Вот как пишет об этом Учительное Евангелие (лист 20 об.), которое в неделю о Страшном Суде должно по Уставу читаться в церквях (у новообрядцев, разумеется, не читается):
«Всякий обладающий многим имуществом и не употребляющий его на дела милосердия есть вор и сребролюбец, даже если никого и не обидел. Ибо очевидно, что то, что богатые имеют сверх потребного, они украли, зная это, у тех, кто в этом нуждается, украли в силу того, что не дали им этого. Если бы богатые сделали свои избытки общественным достоянием, то нищие бы не нуждались ни в чем; но поскольку богатства удерживаются присвоившими их себе богачами, то нищие находятся в нужде, а потому очевидно, что не благотворящие беднякам богачи - лишенные милосердия воры, наносящие обиду всем, кому только могут». (Перевод мой, сделан навскидку.)
Вряд ли мы должны записывать в коммунисты византийского автора (очевидно, монаха) IX-X века, равно и Иоанн Златоуст, которым наш проповедник вдохновляется, я полагаю, не должен подозреваться в марксизме, однако идея социальной справедливости как вещи важной в религиозном отношении у него проводится со всей ясностью. Разумеется, такие богачи осуждены еще при жизни, и ничего хорошего от последнего Суда им ждать не приходится.
Социальная справедливость - это религиозная христианская ценность; мы можем спорить о том, каким способом она будет лучше осуществлена, но мы не можем спорить, должна быть осуществлена она или, скажем, социал-дарвинистская модель, столь милая иудео-христианам по ту сторону океана. Любой политик, не стремящийся к строительству социального государства, если христианин, то еретик, если не-христианин, то и говорить о нем нечего - оба сами себя уже осудили.
Человечество, на данный момент, производит такое количество материальных благ, что без малейшего труда могло бы справиться с нищетой, однако на это нет его воли, и это единственная проблема. Как закономерный итог: богатые повсюду богатеют и дальше, а нищие нищают, воспетый всеми менестрелями либерализма европейский средний класс тает прямо у нас на глазах. По мере ухода человечества от христианских социальных парадигм процесс этот будет усиливаться в прогрессии геометрической.
Что касается дел церковных. Тысяча миллионов и один раз было сказано: приход - вещь поздняя, глупая, «минимум миниморум» религиозной жизни. Изначально христианская форма социальной жизни, фиксируемая и Новым Заветом, и огромным количеством других более поздних материалов, - это община. В каких только формах ни пытались в ХХ веке и по сейчас возрождать общины! А ничего толкового не выходит. Легко сказать почему: назначенное, переводимое по первому требованию епископа духовенство иначе как приходским быть не может. Потому общины без священства хоть как-то живут, а со священством у нас есть только клубы по интересам. Одним словом, существующая церковная организация всеми четырьмя лапами противится реализации описанных в «Деяниях Апостольских» форм церковной жизни. С другой стороны, устроенная современным способом церковь безобразнейшим образом флиртует со всеми государствами, где бы она ни завелась - и с путинской РФ, и с порошенковской Украиной, и везде и всюду. И это тоже не от хорошей жизни, а от зависимости и беспочвенности.
Есть отличный рецепт для обретения почвы, работающий отчасти и до сих пор в Риме, и на Тибете, и практиковавшийся на Руси до 1649 г.: называется он государство церковное. У нас в середине XVII века патриарших земель было по разным подсчетам от 1/3до 2/3 от земель царских, патриарх имел свои суды, свою фискальную службу, полицию и проч. Разумеется, порядки на этих землях были несколько иные, нежели на царских. Именно юридическая и экономическая база делала русское духовенство в значительной степени иммунным ко всевозможным притязаниям светских властей. Так что если мы хотим сегодня видеть уважающую себя Русскую Церковь, следует стремиться к восстановлению юридической особости этого института: иными словами - к восстановлению государства церковного. Это, разумеется, бессмысленно без внутренней ее реорганизации. Без общины нет церковного государства, но и без церковного государства не может быть цветущих общин.
Понятно, что патр. Кирилл способен на такое деяние не больше, чем В. В. Путин к построению социально справедливого государства. Но что эта неспособность меняет? Если из-за этой неспособности совершать неправильное и недолжное, построенное рухнет в точности так же, как Российская Империя и Советский Союз; не иная судьба ждет ведь и нынешний параимперский симулякр - но он не высоко вознесся, падать будет не высоко, суд будет не очень страшным. Смеюсь.
Чтобы завершить чем-то легким, как и следует ввиду надвинувшейся Масленницы, об этой самой Масленнице как раз и скажем.
О чем собственно веселье, чего это православные накануне Великого Поста карнавалят? Все мы знаем о языческих корнях этого обычая, повторять это лишний раз не буду. В чем особенность Масленницы со строго христианской точки зрения? Ответ находим в Синаксаре на сегодняшней день (из Постной Триоди). Автор рассуждает так: воскресение о Страшном Суде знаменует собой окончание человеческой истории. Начало Великого Поста - начало человеческой истории, то есть изгнание из рая: времени, которое к Страстной и Светлой становится временем пришествия Христова. Соответственно, неделя между концом мира и началом человеческой истории не принадлежит истории как таковой: это своего рода райское время, чему как раз и соответствует изобилие снеди, при невкушении мяса (мясоедение было благословлено только после потопа). Так что Масленница - это своего рода христианские Анфестерии, только граница здесь снята не между миром мертвых и миром живых, а между миром изначальным и сегодняшним, миром спасенных и миром спасающихся. Такое вот радостное, совершенно не историческое время в году. Хорошего Праздника!
Как бы последовательно я ни отвергал советскую власть, как бы ни любил многих и многих лиц имперского периода, само это время - от Алексея Михайловича до Николая II - было временем отчуждения русских от своего христианского и человеческого призвания, которое, льщу себя надеждой, не состояло в изобретении лампочек, телевизоров, бомб и в прочих инженерных подвигах, которыми без всякой меры и ума гордятся у нас сейчас многие.
Итак, чем же погрешила Империя? Ответ очевиден и прост. Вопиющей несправедливостью - и религиозной, и социальной. Соборному Уложению 1649 года мы обязаны окончательным установлением крепостного права и уничтожением русского церковного государства, существовавшего у нас с момента крещения, то есть с Х века. Собор 1666-1667 года, осудивший как патриарха Никона, так и его противников, осудил тем самым всю русскую церковь, довершив преобразование Московского Царства - последнего государства русских и последнего православного государства - в космополитическую и экуменическую Российскую Империю. Разумеется, последствия этих деяний явились не все сразу, но проступали постепенно; последними выводами из этих оснований был культ личности в сфере политической и атеизм - в религиозной. Трудно сказать, в белой или в красной обертке эти итоги мерзее, кто хуже: сталинисты или царебожники; кто ужаснее: Троцкий или Победоносцев. На мой взгляд, это явления одного и того же порядка. Тот, кто не приемлет советскую власть в самых ее основаниях, должен отвергать и Российскую Империю, и ее западно-европейские прообразы, чьи судьбы разве что внешне благополучнее нашей. А потому всякое почитание новомучеников российских, если оно хочет быть чем-то большим повторного переживания ужаса красных расправ, должно ставить перед собой практические цели.
Все нынешние политические и религиозные противостояния, насколько я могу разобрать их, довольно легко редуцируются к противостоянию столетней давности; если же хорошо вглядеться в последнее, то мы увидим, что гражданская война в России началась еще в XVII веке: она по временам выплескивалась в открытые вооруженным конфликты и никогда не затихала подспудно. Следовательно, для того чтобы найти основание для общества, не разделенного на красных и белых, нам нужно отступить до тех бед, которые Империя пыталась купировать отменой крепостного права в 1861 г. и законом о свободе совести 1905 г., и что ей, как мы видим, довольно мало помогло, а еще менее - народу русскому, получившему и крепостное право при Сталине (отсутствие паспортов у селян, не говоря уже об армии рабов ГУЛАГ-а), и несвободу совести во весь советский период.
Что же это за конструктивная повестка дня? В сфере политической это достижение социальной справедливости. В сфере религиозной - восстановление до-раскольных форм благочестия: реставрация патриаршего государства и общин - как единиц его составляющих. Скажем в двух словах о том и другом.
Если к чему-то и применима пословица «выплеснуть ребенка вместе с водой», так это к отношению сегодняшних русских к идее справедливого государства. Отказавшись от советской идеологии как по существу демагогической, отказались и от идеи социально справедливого государства, которая отнюдь не была характерной для Советского Союза только, но реализовывалась и - по-видимому, благодаря ужасу перед Советами - куда успешнее также и в Европе (не в США). Ибо идея эта строго христианская, не имеющая никакого отношения ни специально к феодализму, ни специально к социализму, ни специально к капитализму, способная реализоваться (или не реализоваться) при любом полит-экономическом укладе. Вот как пишет об этом Учительное Евангелие (лист 20 об.), которое в неделю о Страшном Суде должно по Уставу читаться в церквях (у новообрядцев, разумеется, не читается):
«Всякий обладающий многим имуществом и не употребляющий его на дела милосердия есть вор и сребролюбец, даже если никого и не обидел. Ибо очевидно, что то, что богатые имеют сверх потребного, они украли, зная это, у тех, кто в этом нуждается, украли в силу того, что не дали им этого. Если бы богатые сделали свои избытки общественным достоянием, то нищие бы не нуждались ни в чем; но поскольку богатства удерживаются присвоившими их себе богачами, то нищие находятся в нужде, а потому очевидно, что не благотворящие беднякам богачи - лишенные милосердия воры, наносящие обиду всем, кому только могут». (Перевод мой, сделан навскидку.)
Вряд ли мы должны записывать в коммунисты византийского автора (очевидно, монаха) IX-X века, равно и Иоанн Златоуст, которым наш проповедник вдохновляется, я полагаю, не должен подозреваться в марксизме, однако идея социальной справедливости как вещи важной в религиозном отношении у него проводится со всей ясностью. Разумеется, такие богачи осуждены еще при жизни, и ничего хорошего от последнего Суда им ждать не приходится.
Социальная справедливость - это религиозная христианская ценность; мы можем спорить о том, каким способом она будет лучше осуществлена, но мы не можем спорить, должна быть осуществлена она или, скажем, социал-дарвинистская модель, столь милая иудео-христианам по ту сторону океана. Любой политик, не стремящийся к строительству социального государства, если христианин, то еретик, если не-христианин, то и говорить о нем нечего - оба сами себя уже осудили.
Человечество, на данный момент, производит такое количество материальных благ, что без малейшего труда могло бы справиться с нищетой, однако на это нет его воли, и это единственная проблема. Как закономерный итог: богатые повсюду богатеют и дальше, а нищие нищают, воспетый всеми менестрелями либерализма европейский средний класс тает прямо у нас на глазах. По мере ухода человечества от христианских социальных парадигм процесс этот будет усиливаться в прогрессии геометрической.
Что касается дел церковных. Тысяча миллионов и один раз было сказано: приход - вещь поздняя, глупая, «минимум миниморум» религиозной жизни. Изначально христианская форма социальной жизни, фиксируемая и Новым Заветом, и огромным количеством других более поздних материалов, - это община. В каких только формах ни пытались в ХХ веке и по сейчас возрождать общины! А ничего толкового не выходит. Легко сказать почему: назначенное, переводимое по первому требованию епископа духовенство иначе как приходским быть не может. Потому общины без священства хоть как-то живут, а со священством у нас есть только клубы по интересам. Одним словом, существующая церковная организация всеми четырьмя лапами противится реализации описанных в «Деяниях Апостольских» форм церковной жизни. С другой стороны, устроенная современным способом церковь безобразнейшим образом флиртует со всеми государствами, где бы она ни завелась - и с путинской РФ, и с порошенковской Украиной, и везде и всюду. И это тоже не от хорошей жизни, а от зависимости и беспочвенности.
Есть отличный рецепт для обретения почвы, работающий отчасти и до сих пор в Риме, и на Тибете, и практиковавшийся на Руси до 1649 г.: называется он государство церковное. У нас в середине XVII века патриарших земель было по разным подсчетам от 1/3до 2/3 от земель царских, патриарх имел свои суды, свою фискальную службу, полицию и проч. Разумеется, порядки на этих землях были несколько иные, нежели на царских. Именно юридическая и экономическая база делала русское духовенство в значительной степени иммунным ко всевозможным притязаниям светских властей. Так что если мы хотим сегодня видеть уважающую себя Русскую Церковь, следует стремиться к восстановлению юридической особости этого института: иными словами - к восстановлению государства церковного. Это, разумеется, бессмысленно без внутренней ее реорганизации. Без общины нет церковного государства, но и без церковного государства не может быть цветущих общин.
Понятно, что патр. Кирилл способен на такое деяние не больше, чем В. В. Путин к построению социально справедливого государства. Но что эта неспособность меняет? Если из-за этой неспособности совершать неправильное и недолжное, построенное рухнет в точности так же, как Российская Империя и Советский Союз; не иная судьба ждет ведь и нынешний параимперский симулякр - но он не высоко вознесся, падать будет не высоко, суд будет не очень страшным. Смеюсь.
Чтобы завершить чем-то легким, как и следует ввиду надвинувшейся Масленницы, об этой самой Масленнице как раз и скажем.
О чем собственно веселье, чего это православные накануне Великого Поста карнавалят? Все мы знаем о языческих корнях этого обычая, повторять это лишний раз не буду. В чем особенность Масленницы со строго христианской точки зрения? Ответ находим в Синаксаре на сегодняшней день (из Постной Триоди). Автор рассуждает так: воскресение о Страшном Суде знаменует собой окончание человеческой истории. Начало Великого Поста - начало человеческой истории, то есть изгнание из рая: времени, которое к Страстной и Светлой становится временем пришествия Христова. Соответственно, неделя между концом мира и началом человеческой истории не принадлежит истории как таковой: это своего рода райское время, чему как раз и соответствует изобилие снеди, при невкушении мяса (мясоедение было благословлено только после потопа). Так что Масленница - это своего рода христианские Анфестерии, только граница здесь снята не между миром мертвых и миром живых, а между миром изначальным и сегодняшним, миром спасенных и миром спасающихся. Такое вот радостное, совершенно не историческое время в году. Хорошего Праздника!