Сталин и Церковь: «конкордат» 1943 г. и жизнь Церкви
Оригинал взят у kir_a_m в Сталин и Церковь: «конкордат» 1943 г. и жизнь Церкви
Сталин и Церковь: «конкордат» 1943 г. и жизнь Церкви
(В свете архивных документов)
Дмитрий Поспеловский
Прежде чем говорить об исторической встрече Сталина с тремя митрополитами в сентябре 1943 г., следует обрисовать картину состояния Русской православной Церкви и религиозности накануне Второй мировой войны. Общеизвестно, что по крайней мере видимая сторона Церкви была накануне полного своего исчезновения. Во всей стране - до присоединения к СССР западных областей в 1939-40 гг. - действовало всего две-три сотни храмов, тогда как десятью годами раньше, включая обновленческие, было их около 40.000. Что касается церковного руководства, то, как известно, накануне немецкого нападения на СССР на своих церковных постах находилось всего только четыре архиерея - митрополиты: патриарший местоблюститель Сергий (Страгородский), Алексий (Симанский) Ленинградский, экзарх на Украине Николай (Ярушевич) и посланный в Прибалтику экзархом Сергий (Воскресенский) - или «Сергий-младший». Весь остальной русский епископат был частично расстрелян, а частично находился в лагерях, тюрьмах и ссылках. Сам Сергий-старший предполагал, что Церковь русская доживает последние свои дни и исчезнет, как карфагенская. По-видимому, к тому времени он разуверился в том пути компромиссов с воинствующим безбожием, на который он встал в 1927 г.1
Я неспроста использовал прилагательное «видимая», говоря о судьбах Церкви в 30-х гг., ибо по советским законам видимой стороной могло быть только так называемое «отправление культа». Вся остальная жизнь Церкви - благотворительность, помощь заключенным и их семьям, духовное воспитание детей - по выражению одной из активных участниц ленинградских православных двадцаток патриаршей (сергиевской) Церкви Наталии Китер - были церковным подпольем.2 Вот этого «подполья», т.е. жизни верующих и их отношения к советской власти, я и хочу коснуться в этой статье, - в сопоставлении с тем, что происходило в тот же период, а именно с конца 30-х до начала 50-х гг., в советской церковной политике: сопоставляя, так сказать, два этажа жизни и истории Церкви той эпохи.
*****
Теперь кратко коснемся церковно-государственных отношений на высшем, так сказать, уровне. С началом войны Местоблюститель Сергий сразу занял активную оборонческую позицию. В первый же день войны, когда власти растерялись, газеты молчали о начале войны, а Сталин в панике сбежал на свою кунцевскую дачу, митрополит Сергий первый объявил в своей воскресной проповеди о начале войны. Напомним, что нападение 22 июня 1941 г. выпало не только на воскресение, но и на праздник Всех святых в земле Российской просиявших, включая новомучеников; так что для верующих в этом был и некий мистический момент. Так вот - митрополит Сергий в своей проповеди в тот день призвал православных верующих встать, как один, на защиту Родины и велел разослать эту проповедь-призыв по всем тем немногим храмам, что еще действовали, и зачитывать ее с амвонов. Все это было нарушением советских законов, запрещавших Церкви вмешиваться в общественную, а тем более политическую жизнь страны. Однако Сталин, по-видимому, сразу оценил пользу для дела обороны от такой позиции и таких призывов Церкви. И Сергию не только не было вынесено какого-либо порицания со стороны советских властей, но, наоборот, его многочисленные патриотические призывы размножались государственными типографиями и разбрасывались с самолетов по ту сторону фронта. Церковь вела активные сборы пожертвований на войну, и это митрополит Сергий использовал для обращения к Сталину в 1942 г. с ходатайством разрешить Церкви открыть свой счет в банке для депонирования собираемых пожертвований. Разрешение было дано вместе с телеграммой благодарности от Сталина. Получив право на открытие счета в банке на имя патриархии, последняя как бы де-факто получала статус юридического лица, хотя это нигде не было зафиксировано. Были в эти первые два военных года еще и такие небольшие подвижки, как открытие нескольких храмов и разрешение крестного хода со свечами в затемненной Москве на Пасху 1942 г.
Но все это было ничто по сравнению с исторической встречей трех митрополитов со Сталиным 4 сентября 1943 г. Четвертого митрополита - Сергия-младшего - не было среди них: он остался в Риге, перешел на сторону немцев, сохранив свою и своего духовенства верность Московской патриархии, убедив немцев, что Церковь в СССР не союзница, а пленница большевиков и что немцы и дело антикоммунизма только выиграют от сохранения юрисдикционной подчиненности местной Церкви Московской патриархии, так как это покажет русскому народу, что немцы не отождествляют народ и его Церковь с советской властью.
На подробностях встречи митрополитов со Сталиным останавливаться не буду, так как они описаны и документированы во многих изданиях последнего времени.7 Напомним лишь коротенько, что среди главных нужд Церкви митрополитами были названы: 1) созыв Собора, избрание патриарха и восстановление Синода при нем, переставшего существовать в 1935 г. (из-за террора, конечно); 2) открытие богословских школ для восполнения кадров духовенства; 3) открытие храмов, а также по крайней мере одного монастыря - как резервуара черного духовенства и, в конце концов, епископата. Сталин на все дал согласие, обещал не вмешиваться во внутреннюю жизнь Церкви, предоставляя ей право открывать столько семинарий, сколько ей понадобится, а для связи между правительством и Церковью был создан Совет по делам Русской православной Церкви во главе с генералом НКВД Карповым. (Аналогичный Совет по делам религиозных культов появится в 1944 г. для остальных религий в стране). Сталин передал под резиденцию патриарху бывшее здание немецкого посольства и предложил Церкви государственные дотации, от чего митрополит Сергий категорически отказался.
Как мы знаем, по настоянию Сталина, собор состоялся уже через четверо суток после кремлевской встречи. Почему такая спешка? Очень просто: Сталину нужен был второй фронт, и он надеялся добиться ускорения его открытия на предстоявшей Тегеранской конференции. Он понимал, что в демократических государствах многое зависит от симпатий и настроений общественного мнения. А Черчилль и Рузвельт дали ему понять, что настроить общественное мнение их стран в пользу Советского Союза могут сведения о религиозной свободе в СССР.
Не менее важным фактором была Англиканская Церковь, которая еще с 1941 г. добивалась у советского правительства разрешения на визит к Русской Православной Церкви. И вот Сталин решил предварить встречу в Тегеране высоким визитом в СССР Англиканской Церкви. Ясно, что для того, чтобы произвести положительное впечатление на англикан, нужны были патриарх и торжественные богослужения, им возглавляемые, что и имело место. В Англиканской делегации, возглавлявшейся архиепископом Йоркским, самым просоветским глашатаем был Хьюлетт Джонсон, так называемый «красный декан Кентерберийского собора». И действительно, по возвращении в Великобританию Джонсон поработал на славу, превознося Советский Союз, Сталина и якобы существующую в СССР религиозную свободу. Видимость восстановления Церкви в СССР Сталину нужна была и в связи с начавшимся в 1943 г. решительным продвижением Советской армии на запад - в районы, где за время немецкой оккупации было открыто семь с половиной тысяч православных храмов, да и дальше - в Польшу, Румынию и т.д. Всех тамошних жителей надо было успокоить, уверить в религиозной терпимости советской власти. И действительно - на этом, так сказать, внешне-политическом и пропагандном религиозном фронте затея Сталина удалась блестяще.
Другое дело реальное положение Церкви и ее права. Из записей Карпова, не предназначавшихся для печати, становится ясно, что с самого начала у советского руководства не было и мысли о подлинном снятии ограничений на открытие храмов, монастырей и богословских учебных заведений. Уже 13 октября Молотов заявил Карпову, что пока открывать храмы не надо, а имеющиеся ходатайства отсылать местным властям, на их заключение. «Следует - сказал он - узнать мнение патриарха и затем представить Правительству письмо, в котором показать обстановку и ...[указать], где Совет считает целесообразным открыть церкви.... открыть в некоторых местах придется, но нужно будет сдерживать. Решение же вопроса за правительством».8
Молотов соглашается с Карповым, что обновленчество пора ликвидировать, давить на присоединение обновленцев к патриаршей Церкви. Основная масса их была в Ставропольском и Краснодарском краях (интересно, что они пережили немецкую оккупацию, в то время как официально немцы считали обновленцев агентами НКВД и не легализовали их; однако, видимо, смотрели на этот вопрос сквозь пальцы).
...
Итак, все вопросы внешней жизни Церкви решаются государственными властями келейно, на самом высшем уровне и без участия представителей Церкви, руководству которой только сообщается об очередных решениях и «предлагается» их приводить в исполнение. Так что и предупреждение Сталина Карпову - не быть новым оберпрокурором - было сделано только для внешнего эффекта.
...
Далее говорится, что договоренность с Церковью была необходима лишь в условиях войны, ввиду политической значимости Церкви, ее влияния на десятки миллионов верующих. Что же касается партийных работников, то они должны прививать верующим подлинно научное мировоззрение и отвлекать их от Церкви, но грубые нападки на религию недопустимы - особенно пока продолжается война. Партийным работникам следует объяснять народу, что обмен поздравлениями или приветствиями между вождями страны и церковными руководителями вызван не тем, что идет какой-либо откат от генеральной линии партии, а потому, что и те и другие являются советскими гражданами, активно содействующими военным усилиям. Что касается советской религиозной политики, то она будет проводиться в соответствии с Конституцией - тут уместен был бы вопрос: а гонения 1930-х гг. соответствовали Конституции? Если да, то значит все может повториться снова.
В записке Агитпропа признается, что новая религиозная политика встретила растерянность партийных кадров на местах. Одни заняли безразлично-пассивную позицию по отношению к религии и ее активизации, другие наоборот: не могут в толк взять новую политику, отказываются без всяких причин регистрировать священника, срывают нательные крестики со школьников, самовольно закрывают храмы. Инструкция требует от партийных и государственных руководителей на местах способствовать консолидации всех человеческих ресурсов и направлять их в дело победы над врагом. В этих условиях было бы политической ошибкой продолжать антирелигиозную пропаганду в старом стиле. Сегодня лекции на тему «религия - враг социализма» вредны для дела консолидации, создают условия противостояния между верующими и неверующими, что подрывает единство народа в противостоянии врагу.15
Из этой записки становится совершенно очевидно, что относительно мягкая религиозная политика советского государства - мера временная, диктуемая условиями войны, необходимостью сохранить добрые отношения с западными союзниками и с населением территорий, вновь или впервые попадающих под советскую власть, и вообще полезностью Церкви на данном этапе для внешней политики СССР. Но если партийные деятели предупреждались выше приведенной запиской о временности такой политики, население об этом не знало. А все внешние проявления обоюдной лояльности между советским правительством и Церковью внушали верующим оптимистические надежды на подлинную нормализацию церковно-государственных отношений и на расширение прав Церкви.
Полный текст
Сталин и Церковь: «конкордат» 1943 г. и жизнь Церкви
(В свете архивных документов)
Дмитрий Поспеловский
Прежде чем говорить об исторической встрече Сталина с тремя митрополитами в сентябре 1943 г., следует обрисовать картину состояния Русской православной Церкви и религиозности накануне Второй мировой войны. Общеизвестно, что по крайней мере видимая сторона Церкви была накануне полного своего исчезновения. Во всей стране - до присоединения к СССР западных областей в 1939-40 гг. - действовало всего две-три сотни храмов, тогда как десятью годами раньше, включая обновленческие, было их около 40.000. Что касается церковного руководства, то, как известно, накануне немецкого нападения на СССР на своих церковных постах находилось всего только четыре архиерея - митрополиты: патриарший местоблюститель Сергий (Страгородский), Алексий (Симанский) Ленинградский, экзарх на Украине Николай (Ярушевич) и посланный в Прибалтику экзархом Сергий (Воскресенский) - или «Сергий-младший». Весь остальной русский епископат был частично расстрелян, а частично находился в лагерях, тюрьмах и ссылках. Сам Сергий-старший предполагал, что Церковь русская доживает последние свои дни и исчезнет, как карфагенская. По-видимому, к тому времени он разуверился в том пути компромиссов с воинствующим безбожием, на который он встал в 1927 г.1
Я неспроста использовал прилагательное «видимая», говоря о судьбах Церкви в 30-х гг., ибо по советским законам видимой стороной могло быть только так называемое «отправление культа». Вся остальная жизнь Церкви - благотворительность, помощь заключенным и их семьям, духовное воспитание детей - по выражению одной из активных участниц ленинградских православных двадцаток патриаршей (сергиевской) Церкви Наталии Китер - были церковным подпольем.2 Вот этого «подполья», т.е. жизни верующих и их отношения к советской власти, я и хочу коснуться в этой статье, - в сопоставлении с тем, что происходило в тот же период, а именно с конца 30-х до начала 50-х гг., в советской церковной политике: сопоставляя, так сказать, два этажа жизни и истории Церкви той эпохи.
*****
Теперь кратко коснемся церковно-государственных отношений на высшем, так сказать, уровне. С началом войны Местоблюститель Сергий сразу занял активную оборонческую позицию. В первый же день войны, когда власти растерялись, газеты молчали о начале войны, а Сталин в панике сбежал на свою кунцевскую дачу, митрополит Сергий первый объявил в своей воскресной проповеди о начале войны. Напомним, что нападение 22 июня 1941 г. выпало не только на воскресение, но и на праздник Всех святых в земле Российской просиявших, включая новомучеников; так что для верующих в этом был и некий мистический момент. Так вот - митрополит Сергий в своей проповеди в тот день призвал православных верующих встать, как один, на защиту Родины и велел разослать эту проповедь-призыв по всем тем немногим храмам, что еще действовали, и зачитывать ее с амвонов. Все это было нарушением советских законов, запрещавших Церкви вмешиваться в общественную, а тем более политическую жизнь страны. Однако Сталин, по-видимому, сразу оценил пользу для дела обороны от такой позиции и таких призывов Церкви. И Сергию не только не было вынесено какого-либо порицания со стороны советских властей, но, наоборот, его многочисленные патриотические призывы размножались государственными типографиями и разбрасывались с самолетов по ту сторону фронта. Церковь вела активные сборы пожертвований на войну, и это митрополит Сергий использовал для обращения к Сталину в 1942 г. с ходатайством разрешить Церкви открыть свой счет в банке для депонирования собираемых пожертвований. Разрешение было дано вместе с телеграммой благодарности от Сталина. Получив право на открытие счета в банке на имя патриархии, последняя как бы де-факто получала статус юридического лица, хотя это нигде не было зафиксировано. Были в эти первые два военных года еще и такие небольшие подвижки, как открытие нескольких храмов и разрешение крестного хода со свечами в затемненной Москве на Пасху 1942 г.
Но все это было ничто по сравнению с исторической встречей трех митрополитов со Сталиным 4 сентября 1943 г. Четвертого митрополита - Сергия-младшего - не было среди них: он остался в Риге, перешел на сторону немцев, сохранив свою и своего духовенства верность Московской патриархии, убедив немцев, что Церковь в СССР не союзница, а пленница большевиков и что немцы и дело антикоммунизма только выиграют от сохранения юрисдикционной подчиненности местной Церкви Московской патриархии, так как это покажет русскому народу, что немцы не отождествляют народ и его Церковь с советской властью.
На подробностях встречи митрополитов со Сталиным останавливаться не буду, так как они описаны и документированы во многих изданиях последнего времени.7 Напомним лишь коротенько, что среди главных нужд Церкви митрополитами были названы: 1) созыв Собора, избрание патриарха и восстановление Синода при нем, переставшего существовать в 1935 г. (из-за террора, конечно); 2) открытие богословских школ для восполнения кадров духовенства; 3) открытие храмов, а также по крайней мере одного монастыря - как резервуара черного духовенства и, в конце концов, епископата. Сталин на все дал согласие, обещал не вмешиваться во внутреннюю жизнь Церкви, предоставляя ей право открывать столько семинарий, сколько ей понадобится, а для связи между правительством и Церковью был создан Совет по делам Русской православной Церкви во главе с генералом НКВД Карповым. (Аналогичный Совет по делам религиозных культов появится в 1944 г. для остальных религий в стране). Сталин передал под резиденцию патриарху бывшее здание немецкого посольства и предложил Церкви государственные дотации, от чего митрополит Сергий категорически отказался.
Как мы знаем, по настоянию Сталина, собор состоялся уже через четверо суток после кремлевской встречи. Почему такая спешка? Очень просто: Сталину нужен был второй фронт, и он надеялся добиться ускорения его открытия на предстоявшей Тегеранской конференции. Он понимал, что в демократических государствах многое зависит от симпатий и настроений общественного мнения. А Черчилль и Рузвельт дали ему понять, что настроить общественное мнение их стран в пользу Советского Союза могут сведения о религиозной свободе в СССР.
Не менее важным фактором была Англиканская Церковь, которая еще с 1941 г. добивалась у советского правительства разрешения на визит к Русской Православной Церкви. И вот Сталин решил предварить встречу в Тегеране высоким визитом в СССР Англиканской Церкви. Ясно, что для того, чтобы произвести положительное впечатление на англикан, нужны были патриарх и торжественные богослужения, им возглавляемые, что и имело место. В Англиканской делегации, возглавлявшейся архиепископом Йоркским, самым просоветским глашатаем был Хьюлетт Джонсон, так называемый «красный декан Кентерберийского собора». И действительно, по возвращении в Великобританию Джонсон поработал на славу, превознося Советский Союз, Сталина и якобы существующую в СССР религиозную свободу. Видимость восстановления Церкви в СССР Сталину нужна была и в связи с начавшимся в 1943 г. решительным продвижением Советской армии на запад - в районы, где за время немецкой оккупации было открыто семь с половиной тысяч православных храмов, да и дальше - в Польшу, Румынию и т.д. Всех тамошних жителей надо было успокоить, уверить в религиозной терпимости советской власти. И действительно - на этом, так сказать, внешне-политическом и пропагандном религиозном фронте затея Сталина удалась блестяще.
Другое дело реальное положение Церкви и ее права. Из записей Карпова, не предназначавшихся для печати, становится ясно, что с самого начала у советского руководства не было и мысли о подлинном снятии ограничений на открытие храмов, монастырей и богословских учебных заведений. Уже 13 октября Молотов заявил Карпову, что пока открывать храмы не надо, а имеющиеся ходатайства отсылать местным властям, на их заключение. «Следует - сказал он - узнать мнение патриарха и затем представить Правительству письмо, в котором показать обстановку и ...[указать], где Совет считает целесообразным открыть церкви.... открыть в некоторых местах придется, но нужно будет сдерживать. Решение же вопроса за правительством».8
Молотов соглашается с Карповым, что обновленчество пора ликвидировать, давить на присоединение обновленцев к патриаршей Церкви. Основная масса их была в Ставропольском и Краснодарском краях (интересно, что они пережили немецкую оккупацию, в то время как официально немцы считали обновленцев агентами НКВД и не легализовали их; однако, видимо, смотрели на этот вопрос сквозь пальцы).
...
Итак, все вопросы внешней жизни Церкви решаются государственными властями келейно, на самом высшем уровне и без участия представителей Церкви, руководству которой только сообщается об очередных решениях и «предлагается» их приводить в исполнение. Так что и предупреждение Сталина Карпову - не быть новым оберпрокурором - было сделано только для внешнего эффекта.
...
Далее говорится, что договоренность с Церковью была необходима лишь в условиях войны, ввиду политической значимости Церкви, ее влияния на десятки миллионов верующих. Что же касается партийных работников, то они должны прививать верующим подлинно научное мировоззрение и отвлекать их от Церкви, но грубые нападки на религию недопустимы - особенно пока продолжается война. Партийным работникам следует объяснять народу, что обмен поздравлениями или приветствиями между вождями страны и церковными руководителями вызван не тем, что идет какой-либо откат от генеральной линии партии, а потому, что и те и другие являются советскими гражданами, активно содействующими военным усилиям. Что касается советской религиозной политики, то она будет проводиться в соответствии с Конституцией - тут уместен был бы вопрос: а гонения 1930-х гг. соответствовали Конституции? Если да, то значит все может повториться снова.
В записке Агитпропа признается, что новая религиозная политика встретила растерянность партийных кадров на местах. Одни заняли безразлично-пассивную позицию по отношению к религии и ее активизации, другие наоборот: не могут в толк взять новую политику, отказываются без всяких причин регистрировать священника, срывают нательные крестики со школьников, самовольно закрывают храмы. Инструкция требует от партийных и государственных руководителей на местах способствовать консолидации всех человеческих ресурсов и направлять их в дело победы над врагом. В этих условиях было бы политической ошибкой продолжать антирелигиозную пропаганду в старом стиле. Сегодня лекции на тему «религия - враг социализма» вредны для дела консолидации, создают условия противостояния между верующими и неверующими, что подрывает единство народа в противостоянии врагу.15
Из этой записки становится совершенно очевидно, что относительно мягкая религиозная политика советского государства - мера временная, диктуемая условиями войны, необходимостью сохранить добрые отношения с западными союзниками и с населением территорий, вновь или впервые попадающих под советскую власть, и вообще полезностью Церкви на данном этапе для внешней политики СССР. Но если партийные деятели предупреждались выше приведенной запиской о временности такой политики, население об этом не знало. А все внешние проявления обоюдной лояльности между советским правительством и Церковью внушали верующим оптимистические надежды на подлинную нормализацию церковно-государственных отношений и на расширение прав Церкви.
Полный текст