Мария Башкирцева. Из дневников...
24 ноября родилась Мария Башкирцева (1858-1884), русская художница, автор знаменитого дневника…
Автопортрет. 1880 год
Мария Башкирцева. Из "Дневников". 1883 год:
"8 ноября. Прочла в газете, что вчера на открытии промышленной выставки было большое стечение публики и наши Великие Князья. Я должна была быть там и пропустила день!
Нет, оставим борьбу, судьба мне не благоприятствует… Но все это заставляет меня только петь под аккомпанемент арфы. Ведь если бы я была вполне счастлива, я бы не могла, может быть, работать. Говорят, что у всякого артиста всегда бывает какой-нибудь конек; мой конек - это все мои неудачи и горести, вновь и вновь приводящие меня к подножию искусства, составляющего единственный смысл и двигатель моей жизни.
О, стать знаменитостью! Когда я представляю себе в воображении, что я знаменита, - это точно какая-то молния, точно электрический ток; я невольно вскакиваю и принимаюсь ходить по комнате.
Мне скажут, что, если бы меня выдали замуж в семнадцать лет, я была бы совершенно, как все другие. Величайшее заблуждение. Для того чтобы меня могли выдать замуж, как всякую другую, нужно было, чтобы я была совсем другая.
Думаете вы, что я когда-нибудь любила? Я не думаю. Все эти мимолетные увлечения, может быть, и смахивают на любовь, только это не должно быть названо любовью.
Продолжаю ощущать большую слабость. Точно ослабевшие струны на каком-нибудь инструменте. Почему? Жулиан говорит, что я имею вид осеннего пейзажа - покинутой аллеи, окутанной мглой грустно наступающей зимы…
22 ноября. "Всемирная иллюстрация" (русская) напечатала на первой странице снимок с моей картины "Жан и Жак". Это самый большой из иллюстрированных русских журналов, и я в нем разместилась, как дома!.. Но это вовсе не доставляет мне особенной радости. Почему? Мне это приятно, но радости это мне не доставляет. Да почему же?
Потому что этого не достаточно для моего честолюбия. Вот если бы два года тому назад я получила бы почетный отзыв, я бы того и гляди упала в обморок! Если бы в прошлом году мне дали медаль, я разревелась бы, уткнувшись носом в жилетку Жулиана!.. Но теперь…
События - увы! Логичны. Все связано, сцеплено между собой, одно вытекает из другого, все подготавливается мало-помалу… А для того, чтобы радость чувствовалась очень сильно, она должна быть неожиданной, представлять из себя нечто в роде сюрприза.
Впрочем, тут дело не в самой медали, а в сопровождающем ее успехе со стороны публики.
"Жан и Жак"
28 ноября. Вчерашняя барышня, перелистывая мои альбомы, заставила меня наткнуться на старый набросок: убийство Цезаря. И это вновь захватило меня за душу…
Я бросаюсь к Плутарху и Светонию. Монтескье обожает описание этого убийства у Плутарха. Да, это настоящий академик. Все у него расставлено в порядке, все красноречиво, тогда как Светоний заставляет вас содрогаться: это какой-то судейский протокол, от которого мороз продирает по спине… Каким удивительным обаянием обладают великие люди, если по прошествии многих лет их жизнь и их смерть заставляют нас трепетать и плакать. Я плакала о Гамбетте. Каждый раз, перечитывая историю, я оплакиваю Наполеона, Цезаря.
Эту картину я напишу для себя - как выражение моих чувств - и для толпы, потому что это римляне, потому что здесь есть анатомия, кровь, потому что я женщина, а женщины еще не сделали ничего классического в больших размерах, и я хочу пустить в ход все свои способности композиции и рисунка… И это будет очень хорошо. Мне досадно только, что дело происходит в сенате, а не на улице. При таких условиях работа будет представлять одной трудностью меньше, а мне хотелось бы, чтобы они были все!..
Когда я сознаю, что приступаю к вещам особенно трудным, я становлюсь вдруг необыкновенно решительна, необыкновенно хладнокровна; я как-то подбираюсь, сосредотачиваюсь и достигаю большего, чем в вещах, которые по силам всякому. Не нужно ехать в Рим, чтобы писать картину; я начну ее. Однако в марте и апреле весна сообщает такие прелестные тона природе, и я хотела было отправиться писать деревья в цвету в Аржантель… Так много дела в жизни, а жизнь так коротка! Я не знаю, успею ли я выполнить даже и то, что задумано… Святые жены, Большой барельеф, Весна, Юлий Цезарь, Ариадна… Голова идет кругом, хотелось бы все сделать тотчас же… А между тем все будет создаваться постепенно, в свое время, с замедлениями и охлаждениями и разочарованиями… Жизнь логична: все связано в ней в одну непрерывную цепь…
Я чувствую в себе такой подъем духа, такие порывы к великому, что ноги мои уже на касаются земли. Что меня постоянно преследует, так это боязнь, что я не успею выполнить всего задуманного. Это состояние утомительно, хотя чувствуешь себя счастливой… Ведь я не проживу долго, знаете… Дети слишком умные… И потом мне кажется, что свеча разбита на четыре части и горит со всех концов…
М. Башкирцева. "В студии"
1 декабря. Уж не далась ли я, право, в обман?! Кто вознаградит меня за мои лучшие годы, потраченные, может быть, напрасно?
Но на все эти сомнения вульгарная половина моего «я» отвечает мне, что ничего лучшего мне и не представлялось, что живи я, как другие, мне пришлось бы слишком много страдать… Тогда я не достигла бы того развития, которое, ставя меня выше других, так… затрудняет меня.
Стендаль имел по крайней мере двух-трех людей, способных понимать его, а у меня… это просто ужасно: все так плоски, и даже люди, которых я прежде находила умными, кажутся мне теперь просто глупыми. Уж не выйдет ли из меня в конце концов так называемая непонятая личность? Нет, но право…
Мне кажется однако, что я имею полное основание быть удивленной и недовольной, когда во мне предполагают вещи, на которые я положительно неспособна и которые несовместимы ни с моим достоинством, ни с моей тонкостью, ни, наконец, с моей склонностью к изящному.
Вот если бы кого-нибудь… кто вполне понял бы меня, перед кем я могла бы вся высказаться… Кто понял бы все и в речах кого я узнала бы свои собственные мысли!.. Так ведь это же была бы любовь, дитя мое! Может быть. Но и не ходя так далеко - ну просто людей, с которыми можно было бы поболтать, и это уж было бы так приятно. Но я никого такого не знаю...
2 декабря. Вообще сердце мое совершенно пусто, пусто, пусто… Чтобы сколько-нибудь занять себя, мне нужны мечты, грезы… И однако я испытала почти все, о чем Стендаль говорит по поводу истинной любви, которую он называет любовью-страстью. Все эти тысячи глупостей, мелькающих в воображении, это ребячество, о котором он говорит… Так, например, мне приходилось с радостью встречаться со скучнейшими людьми потому только, что они в этот день видели этого человека…
Впрочем, я думаю, что всякий человек одинаково - мужчина или женщина, - вечно работающий и занятый мечтами о славе, любит не так, как те, кто этим только и занимается. Да вот и Бальзак, и Жюль (не Цезарь, разумеется) говорят то же самое; сумма энергии - одна, если ее истратить направо, то налево от нее уже ничего не останется, или, разделив силу, получишь меньше и с той и с другой стороны.
«Если вы посылаете пять тысяч человек на Рейн, они не могут в то же время быть и под стенами Парижа».
Поэтому весьма вероятно, что мои… нежные чувства ускользают из моей жизни именно в силу этой теории.
3 декабря. Я интеллигентна, я считаю себя умной, проницательной… Словом, приписываю себе всевозможные умственные достоинства, и притом я человек справедливый. Ну, согласитесь: почему бы при таких условиях мне не быть себе судьей? Это, должно быть, вполне в пределах возможного, если я действительно проницательна.
Представляю ли я из себя в самом деле нечто серьезное, буду ли я чем-нибудь действительно значительным в искусстве?.. Что я сама о себе думаю? О, это ужасные вопросы!.. Потому что по сравнению с идеалом, которого я хотела бы достигнуть, я плохого о себе мнения; но, с другой стороны, по сравнению с другими…
Нет, нельзя самому судить о себе; и потом, я еще ничего такого не сделала, по чему можно было бы судить обо мне даже мне самой.
Я прихожу в совершенное отчаяние от всего, что делаю; каждый раз, как только вещь окончена, я готова все начать сначала, я нахожу, что все это никуда не годится, потому что сравниваю всегда с тем, чем это должно было быть по моему мнению.
Вообще, в глубине души, я неважного мнения о себе как о художнице; я прямо признаюсь в этом (в надежде, что все-таки это ошибка)… Во-первых, если бы я считала себя гением, то никогда ни на что не жаловалась бы… Но это слово - гений - так ужасно огромно, что я смеюсь, применяя его к себе даже и в отрицательном смысле. Если бы я могла приписать его себе, я бы с ума сошла… Однако… Да вот как я выражусь: я не думаю, что я гениальна, но надеюсь, что люди вообразят меня гением.
10 декабря. Утром - скульптура. После полудня кончаю корсаж и букет смеющейся головки. Это - плутовка, полутанцовщица, полунатурщица, и смеется она презабавно. Эта вещь кончена. При газе - рисунок читающей женщины. Тоже кончено. Вот если бы так шли все дни, это было бы славно.
Но десятки никому не известных людей делают то же, что и я, и не жалуются на удушье от избытка гения! Если ты, матушка, жалуешься, что гений твой душит тебя, так это просто-напросто значит, что его вовсе и нет. Люди, действительно обладающие гением, имеют и достаточно сил, чтобы выносить его.
Слово гений обладает тем же свойством, что и слово любовь. В первый раз едва решаешься написать его, а как раз написал, и пойдешь употреблять его каждый день по поводу всякого пустяка. Впрочем, это же можно сказать и обо всем, что кажется с первого раза огромным, страшным, неприступным; как раз коснулся-таки его, и ну возиться с ним, точно для того, чтобы вознаградить себя за долгую нерешительность! Это глубокомысленное наблюдение, кажется, однако, не очень-то ясно! Ну, да ведь надо же так или иначе истратить ту порцию самой себя, которая предназначена на этот день. До семи часов я работала, но часть еще осталась, надо же излить ее хоть при помощи пера!
Я худею… О, Господи, будь милостив ко мне!
23 декабря. Истинные художники не могут быть счастливы; во-первых, они отлично знают, что толпа не понимает их, они знают, что работают для какой-нибудь сотни людей, а все остальные руководствуются в своих суждениях своим скверным вкусом или каким-нибудь «Фигаро».
Невежество в вопросах искусства поистине ужасающе во всех классах общества. Люди, рассуждающие толково, придерживаются того, что они вычитали или слышали от так называемых знатоков.
Вообще… Однако мне кажется, что бывают дни, когда относишься ко всем этим мелочам как-то уж слишком непосредственно. Бывают дни, когда нелепый разговор как-то особенно невыносим, когда весь этот вздор причиняет вам страдание, когда, прослушав в течение двух часов обмен нелепостями, не имеющими даже достоинства веселости или светского блеска, впадаешь в настоящую тоску.
Заметьте при этом, что я вовсе не принадлежу к тем избранным душам, которые плачут, будучи обязанными выслушивать салонные банальности, обычные комплименты или разглагольствования о погоде или итальянской опере. Я не настолько глупа, чтобы требовать повсюду интересных разговоров, и вся эта светская банальность, иногда веселая, иногда бесцветная, оставляет меня спокойной; зато все эти плоскости, все эти глупости, этот недостаток… словом, в конце концов, эта самая светская банальность и недостаток ума… это просто смерть на медленном огне.
29 декабря. Бывают дни черные, печальные, ужасные! Все эти сплетни, все, что только люди способны говорить, воображать, выдумывать… Но ведь я же никогда не делала ничего безнравственного! И подумать только!.. О, друзья мои, теряйте все, но заботьтесь о том, чтобы не давать повода ко всему этому.
Все эти нелепые тревоги делают меня глубоко несчастной. Если люди смеют говорить глупости, то они уже в своем роде правы, хотя бы это была самая подлая выдумка. И все эти презренные мелкие нелепости, в которых меня совершенно невинно обвиняют и которых нельзя изгладить… О, Боже мой! Бывают дни печальные, черные, ужасные… Меня осыпают клеветой!
А я ведь никому ничего не сделала, ни себе, ни другим. Клер и В. работают себе, а я плачу с пером в руке на другом конце библиотеки.
Бывают дни, когда точно разливаешь свет вокруг себя; а в другие походишь на какой-то потухший фонарь; я потухла!
31 декабря. Уже два часа. Новый год уже наступил, и ровно в полночь, в театре, с часами в руках, я произношу свое пожелание в одном-единственном слове - слове прекрасном, звучном, великолепном, опьянительном:
- Славы!.."
Автопортрет. 1880 год
Мария Башкирцева. Из "Дневников". 1883 год:
"8 ноября. Прочла в газете, что вчера на открытии промышленной выставки было большое стечение публики и наши Великие Князья. Я должна была быть там и пропустила день!
Нет, оставим борьбу, судьба мне не благоприятствует… Но все это заставляет меня только петь под аккомпанемент арфы. Ведь если бы я была вполне счастлива, я бы не могла, может быть, работать. Говорят, что у всякого артиста всегда бывает какой-нибудь конек; мой конек - это все мои неудачи и горести, вновь и вновь приводящие меня к подножию искусства, составляющего единственный смысл и двигатель моей жизни.
О, стать знаменитостью! Когда я представляю себе в воображении, что я знаменита, - это точно какая-то молния, точно электрический ток; я невольно вскакиваю и принимаюсь ходить по комнате.
Мне скажут, что, если бы меня выдали замуж в семнадцать лет, я была бы совершенно, как все другие. Величайшее заблуждение. Для того чтобы меня могли выдать замуж, как всякую другую, нужно было, чтобы я была совсем другая.
Думаете вы, что я когда-нибудь любила? Я не думаю. Все эти мимолетные увлечения, может быть, и смахивают на любовь, только это не должно быть названо любовью.
Продолжаю ощущать большую слабость. Точно ослабевшие струны на каком-нибудь инструменте. Почему? Жулиан говорит, что я имею вид осеннего пейзажа - покинутой аллеи, окутанной мглой грустно наступающей зимы…
22 ноября. "Всемирная иллюстрация" (русская) напечатала на первой странице снимок с моей картины "Жан и Жак". Это самый большой из иллюстрированных русских журналов, и я в нем разместилась, как дома!.. Но это вовсе не доставляет мне особенной радости. Почему? Мне это приятно, но радости это мне не доставляет. Да почему же?
Потому что этого не достаточно для моего честолюбия. Вот если бы два года тому назад я получила бы почетный отзыв, я бы того и гляди упала в обморок! Если бы в прошлом году мне дали медаль, я разревелась бы, уткнувшись носом в жилетку Жулиана!.. Но теперь…
События - увы! Логичны. Все связано, сцеплено между собой, одно вытекает из другого, все подготавливается мало-помалу… А для того, чтобы радость чувствовалась очень сильно, она должна быть неожиданной, представлять из себя нечто в роде сюрприза.
Впрочем, тут дело не в самой медали, а в сопровождающем ее успехе со стороны публики.
"Жан и Жак"
28 ноября. Вчерашняя барышня, перелистывая мои альбомы, заставила меня наткнуться на старый набросок: убийство Цезаря. И это вновь захватило меня за душу…
Я бросаюсь к Плутарху и Светонию. Монтескье обожает описание этого убийства у Плутарха. Да, это настоящий академик. Все у него расставлено в порядке, все красноречиво, тогда как Светоний заставляет вас содрогаться: это какой-то судейский протокол, от которого мороз продирает по спине… Каким удивительным обаянием обладают великие люди, если по прошествии многих лет их жизнь и их смерть заставляют нас трепетать и плакать. Я плакала о Гамбетте. Каждый раз, перечитывая историю, я оплакиваю Наполеона, Цезаря.
Эту картину я напишу для себя - как выражение моих чувств - и для толпы, потому что это римляне, потому что здесь есть анатомия, кровь, потому что я женщина, а женщины еще не сделали ничего классического в больших размерах, и я хочу пустить в ход все свои способности композиции и рисунка… И это будет очень хорошо. Мне досадно только, что дело происходит в сенате, а не на улице. При таких условиях работа будет представлять одной трудностью меньше, а мне хотелось бы, чтобы они были все!..
Когда я сознаю, что приступаю к вещам особенно трудным, я становлюсь вдруг необыкновенно решительна, необыкновенно хладнокровна; я как-то подбираюсь, сосредотачиваюсь и достигаю большего, чем в вещах, которые по силам всякому. Не нужно ехать в Рим, чтобы писать картину; я начну ее. Однако в марте и апреле весна сообщает такие прелестные тона природе, и я хотела было отправиться писать деревья в цвету в Аржантель… Так много дела в жизни, а жизнь так коротка! Я не знаю, успею ли я выполнить даже и то, что задумано… Святые жены, Большой барельеф, Весна, Юлий Цезарь, Ариадна… Голова идет кругом, хотелось бы все сделать тотчас же… А между тем все будет создаваться постепенно, в свое время, с замедлениями и охлаждениями и разочарованиями… Жизнь логична: все связано в ней в одну непрерывную цепь…
Я чувствую в себе такой подъем духа, такие порывы к великому, что ноги мои уже на касаются земли. Что меня постоянно преследует, так это боязнь, что я не успею выполнить всего задуманного. Это состояние утомительно, хотя чувствуешь себя счастливой… Ведь я не проживу долго, знаете… Дети слишком умные… И потом мне кажется, что свеча разбита на четыре части и горит со всех концов…
М. Башкирцева. "В студии"
1 декабря. Уж не далась ли я, право, в обман?! Кто вознаградит меня за мои лучшие годы, потраченные, может быть, напрасно?
Но на все эти сомнения вульгарная половина моего «я» отвечает мне, что ничего лучшего мне и не представлялось, что живи я, как другие, мне пришлось бы слишком много страдать… Тогда я не достигла бы того развития, которое, ставя меня выше других, так… затрудняет меня.
Стендаль имел по крайней мере двух-трех людей, способных понимать его, а у меня… это просто ужасно: все так плоски, и даже люди, которых я прежде находила умными, кажутся мне теперь просто глупыми. Уж не выйдет ли из меня в конце концов так называемая непонятая личность? Нет, но право…
Мне кажется однако, что я имею полное основание быть удивленной и недовольной, когда во мне предполагают вещи, на которые я положительно неспособна и которые несовместимы ни с моим достоинством, ни с моей тонкостью, ни, наконец, с моей склонностью к изящному.
Вот если бы кого-нибудь… кто вполне понял бы меня, перед кем я могла бы вся высказаться… Кто понял бы все и в речах кого я узнала бы свои собственные мысли!.. Так ведь это же была бы любовь, дитя мое! Может быть. Но и не ходя так далеко - ну просто людей, с которыми можно было бы поболтать, и это уж было бы так приятно. Но я никого такого не знаю...
2 декабря. Вообще сердце мое совершенно пусто, пусто, пусто… Чтобы сколько-нибудь занять себя, мне нужны мечты, грезы… И однако я испытала почти все, о чем Стендаль говорит по поводу истинной любви, которую он называет любовью-страстью. Все эти тысячи глупостей, мелькающих в воображении, это ребячество, о котором он говорит… Так, например, мне приходилось с радостью встречаться со скучнейшими людьми потому только, что они в этот день видели этого человека…
Впрочем, я думаю, что всякий человек одинаково - мужчина или женщина, - вечно работающий и занятый мечтами о славе, любит не так, как те, кто этим только и занимается. Да вот и Бальзак, и Жюль (не Цезарь, разумеется) говорят то же самое; сумма энергии - одна, если ее истратить направо, то налево от нее уже ничего не останется, или, разделив силу, получишь меньше и с той и с другой стороны.
«Если вы посылаете пять тысяч человек на Рейн, они не могут в то же время быть и под стенами Парижа».
Поэтому весьма вероятно, что мои… нежные чувства ускользают из моей жизни именно в силу этой теории.
3 декабря. Я интеллигентна, я считаю себя умной, проницательной… Словом, приписываю себе всевозможные умственные достоинства, и притом я человек справедливый. Ну, согласитесь: почему бы при таких условиях мне не быть себе судьей? Это, должно быть, вполне в пределах возможного, если я действительно проницательна.
Представляю ли я из себя в самом деле нечто серьезное, буду ли я чем-нибудь действительно значительным в искусстве?.. Что я сама о себе думаю? О, это ужасные вопросы!.. Потому что по сравнению с идеалом, которого я хотела бы достигнуть, я плохого о себе мнения; но, с другой стороны, по сравнению с другими…
Нет, нельзя самому судить о себе; и потом, я еще ничего такого не сделала, по чему можно было бы судить обо мне даже мне самой.
Я прихожу в совершенное отчаяние от всего, что делаю; каждый раз, как только вещь окончена, я готова все начать сначала, я нахожу, что все это никуда не годится, потому что сравниваю всегда с тем, чем это должно было быть по моему мнению.
Вообще, в глубине души, я неважного мнения о себе как о художнице; я прямо признаюсь в этом (в надежде, что все-таки это ошибка)… Во-первых, если бы я считала себя гением, то никогда ни на что не жаловалась бы… Но это слово - гений - так ужасно огромно, что я смеюсь, применяя его к себе даже и в отрицательном смысле. Если бы я могла приписать его себе, я бы с ума сошла… Однако… Да вот как я выражусь: я не думаю, что я гениальна, но надеюсь, что люди вообразят меня гением.
10 декабря. Утром - скульптура. После полудня кончаю корсаж и букет смеющейся головки. Это - плутовка, полутанцовщица, полунатурщица, и смеется она презабавно. Эта вещь кончена. При газе - рисунок читающей женщины. Тоже кончено. Вот если бы так шли все дни, это было бы славно.
Но десятки никому не известных людей делают то же, что и я, и не жалуются на удушье от избытка гения! Если ты, матушка, жалуешься, что гений твой душит тебя, так это просто-напросто значит, что его вовсе и нет. Люди, действительно обладающие гением, имеют и достаточно сил, чтобы выносить его.
Слово гений обладает тем же свойством, что и слово любовь. В первый раз едва решаешься написать его, а как раз написал, и пойдешь употреблять его каждый день по поводу всякого пустяка. Впрочем, это же можно сказать и обо всем, что кажется с первого раза огромным, страшным, неприступным; как раз коснулся-таки его, и ну возиться с ним, точно для того, чтобы вознаградить себя за долгую нерешительность! Это глубокомысленное наблюдение, кажется, однако, не очень-то ясно! Ну, да ведь надо же так или иначе истратить ту порцию самой себя, которая предназначена на этот день. До семи часов я работала, но часть еще осталась, надо же излить ее хоть при помощи пера!
Я худею… О, Господи, будь милостив ко мне!
23 декабря. Истинные художники не могут быть счастливы; во-первых, они отлично знают, что толпа не понимает их, они знают, что работают для какой-нибудь сотни людей, а все остальные руководствуются в своих суждениях своим скверным вкусом или каким-нибудь «Фигаро».
Невежество в вопросах искусства поистине ужасающе во всех классах общества. Люди, рассуждающие толково, придерживаются того, что они вычитали или слышали от так называемых знатоков.
Вообще… Однако мне кажется, что бывают дни, когда относишься ко всем этим мелочам как-то уж слишком непосредственно. Бывают дни, когда нелепый разговор как-то особенно невыносим, когда весь этот вздор причиняет вам страдание, когда, прослушав в течение двух часов обмен нелепостями, не имеющими даже достоинства веселости или светского блеска, впадаешь в настоящую тоску.
Заметьте при этом, что я вовсе не принадлежу к тем избранным душам, которые плачут, будучи обязанными выслушивать салонные банальности, обычные комплименты или разглагольствования о погоде или итальянской опере. Я не настолько глупа, чтобы требовать повсюду интересных разговоров, и вся эта светская банальность, иногда веселая, иногда бесцветная, оставляет меня спокойной; зато все эти плоскости, все эти глупости, этот недостаток… словом, в конце концов, эта самая светская банальность и недостаток ума… это просто смерть на медленном огне.
29 декабря. Бывают дни черные, печальные, ужасные! Все эти сплетни, все, что только люди способны говорить, воображать, выдумывать… Но ведь я же никогда не делала ничего безнравственного! И подумать только!.. О, друзья мои, теряйте все, но заботьтесь о том, чтобы не давать повода ко всему этому.
Все эти нелепые тревоги делают меня глубоко несчастной. Если люди смеют говорить глупости, то они уже в своем роде правы, хотя бы это была самая подлая выдумка. И все эти презренные мелкие нелепости, в которых меня совершенно невинно обвиняют и которых нельзя изгладить… О, Боже мой! Бывают дни печальные, черные, ужасные… Меня осыпают клеветой!
А я ведь никому ничего не сделала, ни себе, ни другим. Клер и В. работают себе, а я плачу с пером в руке на другом конце библиотеки.
Бывают дни, когда точно разливаешь свет вокруг себя; а в другие походишь на какой-то потухший фонарь; я потухла!
31 декабря. Уже два часа. Новый год уже наступил, и ровно в полночь, в театре, с часами в руках, я произношу свое пожелание в одном-единственном слове - слове прекрасном, звучном, великолепном, опьянительном:
- Славы!.."