Странный социализм - 02
Странный социализм
Новое время. 1958. № 9. С. 8-12; № 10. С. 7-11; № 13. С. 12-15.
Мих. Лифшиц
У Раблэ счастливое общество, населяющее Телемскую обитель, подчиняется только одному закону: «Делай, что хочешь!». Эту возможность свободного развития личности великий писатель гарантирует в своей утопии очень просто: вокруг монастыря поселены мастеровые и слуги, они-то и доставляют своим господам все необходимое для счастья.
По мнению составителей новой программы австрийской социал-демократии, современный капитализм мирно превращается в Телемскую обитель с той разницей, что он распространяет правило «Делай, что хочешь!» на все общество, не исключая трудящихся. Старая программа СПА начиналась с изображения пропасти между накоплением капитала и положением рабочего класса. Следуя марксистской традиции, она указывала на разложение средних слоев и неизбежное развитие классовых противоположностей. Составители новой программы утверждают обратное. Если верить этим странным социалистам, расстояние между трудом и богатством не растет, как думали раньше, а постоянно сокращается.
«Современное общество, - говорится в проекте комиссии Каутского, - развивалось совершенно иначе, чем это предсказывал Маркс в «Коммунистическом Манифесте». Вместо деления общества на пролетариев и капиталистов образовалось множество классов и групп населения; равным образом вместо непримиримого антагонизма между этими классами возник целый комплекс разнообразных интересов, которые могут различным образом сочетаться».
Итак, закон «непримиримого антагонизма» устарел. Между пролетариатом и буржуазией выросли промежуточные группы, возникли связи, основанные на сочетании интересов. Вот первое возражение странных социалистов против учения Маркса. Нельзя не заметить, что члены авторитетной комиссии говорят пошлости, которые уже тысячу раз выдавались за сенсационное открытие. Фраза о «Коммунистическом Манифесте» почти дословно повторяет рассуждения отца ревизионистов - Эдуарда Бернштейна в его «Предпосылках социализма» (1899 год), а рассуждения Бернштейна не были оригинальны даже полвека назад. Их можно найти у таких буржуазных авторов, как Шульце-Геверниц или француз Леруа-Болье, писавший еще при жизни Маркса.
Но несмотря на все заклинания сторонников классового мира, идеи «Коммунистического Манифеста» находят себе дорогу в умы людей. Отчего это так? Оттого, что в старом великом произведении Маркса и Энгельса, несущем на себе отпечаток условий места и времени, как все создания рук человеческих, схвачена неотразимая сущность дела, а вся пыль, поднятая противниками марксизма, может только затемнить этот верно схваченный главный вывод множеством второстепенных подробностей и отклонений от прямой линии.
Общие законы всегда проявляются в сложном сплетении различных тенденций. Странные социалисты ссылаются на сохранение так называемых «средних слоев», мелких хозяев, ремесленников и крестьян, на рост численности служащих, учителей, журналистов, деятелей искусства и так далее. Все это давно известно, и все это никак не может служить основанием для отмены непримиримого антагонизма классов. Повинуясь общему закону тяжести, писал Герцен, железо падает, а пух летит. Еще никому из странных социалистов не пришло в голову объявить устаревшим этот закон.
Прежде всего обратимся к фактам. Подтвердилось ли предсказание «Коммунистического Манифеста» о разложении промежуточной массы на капиталистов, и пролетариев, или этот прогноз не выдержан испытания реальной истории? Какой из потоков, кипящих в чреве капитализма, в последнем счете является главным?
Возьмем образцовую капиталистическую страну - Эльдорадо странных социалистов - Соединенные Штаты Америки. Если принять все самодеятельное население США за 100, то с 1870 по 1940 год число фермеров упало с 62 до 23, а мелких хозяев в городах - с 21 до 19; количество лиц свободных профессий осталось на прежнем уровне. После второй мировой войны разгром мелкого производства, особенно в сельском хозяйстве, пошел гораздо быстрее. Нужно ли более ясное подтверждение верности основной перспективы, нарисованной в «Манифесте Коммунистической партии»? Правда, среди трудящихся, работающих по найму, произошла известная передвижка. Странные социалисты с торжеством указывают на рост группы служащих - «белых воротничков». Это так называемый новый средний класс. «Численность всех этих групп. - говорится в проекте новой программы, - растет абсолютно и относительно так быстро, что представление прежних социалистов, будто в свое время индустриализация сделает рабочий класс преобладающей массой населения, давно оказалось неверным».
На первый взгляд эти рассуждения о новом буфере между капиталистами и рабочими в лице служащих кажутся похожими на истину. Та же статистика для США показывает, что с 1870 по 1940 год удельный вес «нового среднего класса» по отношению ко всем работающим по найму вырос с 10 процентов до более чем 30 процентов, а численность рабочих относительно сократилась с 90 до 70 процентов. Присоединить служащих к рабочим, чтобы оправдать мнение «прежних социалистов», говорит комиссия Каутского, было бы неправильно, «ибо психологию обеих групп нельзя просто свести к одному знаменателю».
Однако психология здесь ни при чем. Конечно, в политике психологическая разница между интеллигентом и рабочим имеет значение. Известна склонность интеллигенции к индивидуализму. Но экономически никакого антагонизма здесь нет, да и само различие между этими двумя группами во многих случаях несущественно, а именно в тех случаях, когда речь идет о «белых воротничках», участвующих в производстве. Число их должно расти в связи с повышением органического состава капитала, развитием техники. Их труд является производительным трудом. Маркс говорит: «К числу этих производительных работников принадлежат, разумеется, все те, кто так или иначе участвует в производстве товара, начиная с рабочего в собственном смысле слова и кончая директором, инженером (в отличие от капиталиста)».
Вопрос, подвергаемый пересмотру в новой программе австрийских социалистов, есть именно чисто экономический вопрос о поляризации богатства и нищеты на почве капиталистического способа производства. В каком отношении к этому закону находится развитие «нового среднего класса»? Действительно ли рост группы служащих смягчает непримиримый антагонизм между капиталистами и пролетариями? Конечно, нет.
Прежде всего необходимо принять во внимание изрядную дозу фальши, заключенную в статистической категории «служащий». Известно, что капитал, объединенный в крупнейшие монополии, превращает значительную часть имущего класса, состоявшую в прошлом из независимых баронов индустрии, в свою придворную аристократию. Понятием «служащий» охватываются также необходимые для представительства и связи с различными государственными органами юристы, политики, бывшие генералы, отпрыски знатных семейств и другие знаменитости, вовлекаемые крупным капиталом в систему управления хозяйственной жизнью. Между тем все эти лица отличаются от сменного инженера на фабрике, как в средние века какой-нибудь князь церкви отличался от бедного сельского священника.
И все же, несмотря на слишком общую постановку вопроса, скрывающую социальные дистанции в рамках «нового среднего класса», статистика показывает, что никакого смягчения крайностей не получается. Если развитие современной техники и учета повышает требование на квалифицированный труд, предполагающий более длительный период подготовки и более высокую стоимость рабочей силы, то одновременно совершается роковой для служащих процесс снижения их окладов по сравнению с заработной платой рабочего.
В 1890 году среднее вознаграждение служащего в США было почти в два раза больше средней заработной платы рабочего, а в 1920 году расстояние между жалованьем служащего на производстве и заработной платой рабочего составляло только 65 процентов. В 1939 году конторщик получал на 40 процентов больше рабочего средней квалификации, а в 1948 году - на 9,5 процента. Торговый служащий в 1939 году получал на 19 процентов, а в 1948 году только на 4 процента больше рабочего средней квалификации.
Дальнейшее развитие этого процесса приводит к еще более ясным результатам. В 1952 году средний заработок рабочего составлял 69,24 доллара, а средний заработок служащего только 66,63 доллара в неделю. Таким образом, по мере роста «нового среднего класса» труд его обесценивается.
Во всяком случае, о сокращении контрастов бедности и богатства, благодаря численному росту категории служащих, говорить не приходится. Наоборот, в самом «новом среднем классе» возникает яркая противоположность между небольшим слоем доверенных лиц капитала, получающих сверхвысокие оклады, и большинством служащих, которых неумолимый закон капитализма прижимает к рабочему классу.
***
Итак, основные линии, намеченные «Коммунистическим Манифестом», не теряются среди множества более частных процессов, образующих живую ткань исторического развития. Принимать во внимание эти процессы, конечно, необходимо. Любое предсказание всегда осуществляется в более сложной форме, чем это может себе представить самый глубокий ум. Так получилось и с предсказаниями «прежних социалистов». Если основная классовая противоположность буржуазного общества дает различные метастазы и выступает в сложных преломлениях, так что внешность иногда противоречит сущности дела, то подобные факты могут служить основанием для ревизии марксизма только в глазах людей, ослепленных буржуазными предрассудками.
Марксизм устарел, торжествует комиссия Бенедикта Каутского. «Точка зрения, будто ремесло обречено на отмирание, оказалась неправильной». И все же ученая комиссия вынуждена признать, что ремесленники «частично включились в систему производства и распределения крупной промышленности». Так, например, им приходится получать сырье, полуфабрикаты и технику по монопольным ценам. Так же ограничены они условиями сбыта своей продукции. «Ремесло испытывает постоянный нажим со стороны крупного капитала». Наиболее тягостным для него условием является необходимость получения кредита, «зависимость от промышленности и банков». После этого трудно поверить утверждению программы, будто в отчаянной борьбе храбрых зайцев против волчьей стаи преимущество осталось на стороне первых, и большинство ремесленников «упрочило свое положение».
Более правильно было бы сказать, что мнимое укрепление ремесла есть не что иное, как его подчинение крупной промышленности и банкам без превращения ремесленников в простых наемных рабочих. К числу особенностей современного капитализма, маскирующих его действительный облик, принадлежит то обстоятельство, что крупному капиталу, объединенному в монополии, часто бывает выгодно сохранить внешнюю независимость мелкого хозяина, задыхающегося в своей постылой свободе, как римскому владельцу императорской эпохи было выгодно оставить своему рабу личное имущество или превратить его в полусвободного колона. Фермеры и другие категории мелких хозяев уже превратились в колонов крупного капитала или стоят на пути к подобному превращению. Очень характерны в этом смысле новейшие методы «вертикальной интеграции», то есть прямого подчинения фермеров монополиям в сельском хозяйстве США.
Вообще форма, в которой осуществляется власть капитала, может быть очень различной в зависимости от природы дела. Если, например, парфюмерная фабрика осталась на уровне заведения Цезаря Биротто, то с точки зрения Каутского и его друзей это является опровержением теории Маркса. Однако именно развитием общественных противоречий и огромным ростом доходов богачей можно объяснить тот факт, что полное господство крупной индустрии в области массового производства оставляет достаточно места для процветания более мелких фирм, производящих особенно дорогие виды товаров, удовлетворяющих потребности богатых покупателей в предметах роскоши, торгующих картинами, драгоценностями и вообще всем, что по самой сути дела требует индивидуального мастерства и высокого качества, утраченного в стандартном изделии для широкой публики. Не может парижская модная промышленность принять такие же организационные формы, как добыча угля и нефти, выплавка чугуна или производство консервов. Но это вовсе не значит, что сфера действия крупного капитала ограничена теми отраслями хозяйства, где возможны гиганты индустрии.
Если Маркс подчеркивал безразличие капитала к характеру труда, который он приводит в движение, чтобы извлечь прибавочную стоимость, упоминая при этом клоуна в цирке, певицу, лейпцигского литературного пролетария, пишущего книги под командой своего издателя, то странно было бы думать, что теория марксизма допускает превращение всей области так называемых «услуг» в производство типа капиталистической фабрики. С течением времени ясно определилась разница между главными областями хозяйственной жизни, в которых происходит поистине громадный процесс накопления капитала, и обширной периферией, где возможности извлечения новой прибавочной стоимости незначительны, но возможности перераспределения прибыли и всякого другого дохода в сторону более толстой мошны очень велики.
Писатель не обязательно превращается в литературного пролетария, но издательское дело привлекает внимание капитала. В кинопромышленности всегда останется элемент мелкого производства, и тем не менее это - крупный бизнес. Даже знаменитые игорные дома Биаррица и Довилля находятся под контролем крупнейших банков. Венским теоретикам недостаточно всемирно известных сведений о влиянии капитала на преступный мир. Они лишь тогда признают справедливость теории Маркса, когда последний бандит Чикаго превратится в наёмного пролетария на фабрике шантажа и убийств.
Чем больше эксплуатация производительных рабочих, говорит Маркс, тем более широко может пользоваться непроизводительным трудом тот класс, которому достаются при капитализме все блага жизни. И действительно, в самых богатых капиталистических странах статистика показывает рост числа служащих, отчасти также лиц свободных профессий, занятых в сфере «услуг». Но услугами пользуются не только капиталисты. В более развитых странах, где трудящимся удалось вырвать у господствующего класса ряд уступок, система обслуживания охватывает широкие слои различного общественного уровня. Здесь также открывается большая область применения капитала в форме, лишь отчасти связанной с крупными предприятиями и наемным трудом рабочих. Предпосылкой для такого развития капиталистических интересов в области непроизводительного труда, где преобладают представители средних слоев, является огромное производство прибавочной стоимости в основных отраслях промышленности и сельского хозяйства.
Все эти явления, существовавшие, может быть, только в зародыше во времена Маркса и Энгельса, не находятся в противоречии с их экономической теорией. Наряду с концентрацией средств производства и господством капитала над большей или меньшей армией рабочих эта теория различает также процесс централизации, который не зависит от действительного накопления капитала и обгоняет его развитие. Централизация - явление существенное для понимания современного капитализма.
Во многих провинциях империи капитала еще сохранились такие формы производства, которые сами по себе были бы уместны в прошлом веке. И все же, при быстрейшей централизации богатства в одних руках, финансовый капитал находит средства для расширения своей власти над экономикой даже без решительной ломки более отсталых форм! Благодаря могучему стягивающему средству кредита становится возможным развитие гигантских монополий путем вассального подчинения мелких предприятий и даже посредством кажущейся децентрализации. Это противоречие, указанное в свое время Лениным, имеет неисчислимые экономические и политические следствия. Оно является также важным источником мелкобуржуазных иллюзий и всевозможных неолиберальных и оппортунистических теорий.
Странные социалисты черпают из этого источника свои реакционные идеи о сохранении мелкого производства как промежуточной сферы, смягчающей «непримиримый антагонизм» западного общества. Они хотели бы доказать, что в этом обществе совершается процесс, обратный накоплению богатства в руках класса капиталистов. На самом же деле они доказывают только то, что господство крупной промышленности и банков может принимать самые различные, иногда очень своеобразные формы.
***
Эти формы имеют свойства искажать действительный характер власти капиталистических монополий, придавая их захватам видимость общественной организации. Много лет назад Маркс писал о влиянии ложных представлений, вытекающих из стихийной жизни товарного общества. В этом мире все реальные отношения имеют свою кажущуюся сторону, которая скрывает их подлинный смысл и порождает навязчивые иллюзии. Не относится ли открытие Маркса и к современной эпохе?
Осень капитализма, период господства монополий, до крайности обостряет его противоречия и вместе с тем создает новые формы ложных представлений, по-своему маскирует и затемняет классовый антагонизм. Уже тот факт, что современное капиталистическое общество образует экономическую систему господства и преобладания одних стран над другими, вносит известную кривизну, рождает невольную аберрацию зрения. Сравнительно высокий уровень жизни в тех странах, которым удалось вырваться вперед и обеспечить себе наиболее выгодные условия, отражается в известных пределах на положении трудящихся классов этих стран, особенно в период экономического подъема, и ослепляет внешнего наблюдателя, внушая ему иллюзию равных шансов для всех членов общества, иллюзию сочетания классовых интересов. Закон «непримиримого антагонизма» отчасти переходит в сферу международных отношений, и это создает добавочные трудности для понимания его основного классового содержания. Между тем система капиталистического угнетения одних стран другими является только дальнейшим развитием общего закона, изложенного Марксом и Энгельсом в «Коммунистическом Манифесте».
Миф о среднем состоянии между крайностями нищеты и богатства, свойственный вообще буржуазной эпохе, поддерживается в настоящее время различными политическими направлениями, включая сюда и странных социалистов. Но он имеет свои корни и в объективных отношениях современного западного общества, окутанных дымкой ложных представлений.
Суть дела в том, что накопление богатства на одном полюсе и нищеты на другом может сопровождаться такими явлениями, которые в наивном обывательском сознании и в лицемерном зеркале защитников капитализма кажутся смягчением классовых противоречий. Так, например, явление роста средних слоев, поскольку это не выдумка тенденциозной статистики, тесно связано с концентрацией богатства в руках немногих, хотя для Каутского и его друзей здесь открывается возможность болтать о превращении капитализма, разоряющего большинство населения, в строй всеобщего благоденствия. Рост средних слоев может иметь различные причины. Громадная масса прибыли в гораздо большей степени, чем прежде (в эпоху «классического» капитализма), расточается на роскошь имущего класса. Отсюда явление, известное еще Марксу, - в буржуазном обществе сохраняется и растет унаследованная от паразитов прошлых времен большая свита прихлебателей, лакеев и тунеядцев разного уровня и звания, обслуживающих непроизводительное потребление людей, профессией которых является праздность. Мы уже говорили о расширении сферы «услуг», в которой заняты главным образом служащие и лица свободных профессий. Чрезмерное развитие непроизводительного труда является одним из признаков загнивания капитализма. С другой стороны, поскольку можно говорить о создании новых массовых потребностей, речь идет о большом бизнесе, который с помощью целой армии работников рекламы, газет, стандартных развлечений и так далее определяет вкусы среднего человека до мельчайших деталей и превращает его в «манипулированное» существо, как жалуется автор одной из статей в журнале австрийских социалистов «Ди Цукунфт». Само собой разумеется, что такие особенности современного западного общества не являются аргументом против марксистской теории классовых противоречий.
Господство финансовой олигархии, состоящей из очень узкого круга действительных хозяев капиталистического мира - общеизвестный факт. Но этот контроль крупнейшего монополистического капитала над каждым дыханием общества принимает форму, обратную его содержанию, а именно - форму общего учета и распределения средств производства в масштабе национального, отчасти даже международного, хозяйства. Развитие этой общественной формы, в основе которой лежат частные интересы капиталистических групп, ведет к увеличению массы служащих, занятых в аппарате банков и промышленных корпораций. С исторической точки зрения этот факт показывает, что время частного капитала уходит в прошлое и наступает эра общественного управления производством. Составители новой программы СПА делают все возможное, чтобы выжать отсюда максимальный эффект - иллюзию постепенной социализации капитализма.
Но диалектика дела такова, что в рамках старых общественных отношений каждый шаг исторического прогресса приводит к самым уродливым следствиям. Пока сохраняются основы капитализма, весь механизм общественного учета служит бюрократической ширмой для спекулятивной игры и других методов исключительного обогащения. Той же цели служит аппарат буржуазного государства, создающий различные формы интимной связи между общественным и частным карманом, в виде ли государственных монополий, заказов, субсидий, или хотя бы в виде простого учета всех экономических ресурсов, подлежащих распределению в соответствии с реальной силой капиталистических групп. Деятельность всех честных чиновников, выполняющих различные общественные функции, не может заполнить огромной пропасти между накопленным богатством и ограбленным обществом. Еще менее того говорит о смягчении классовых противоположностей рост числа лиц, занятых в различных отделах военной и политической машины современного империалистического государства.
Пойдем дальше. В старых капиталистических странах с большим скоплением денежного капитала мелкие рантье и другие обладатели обеспеченного дохода образуют род «золотой середины». Но если принять во внимание страны, в которые вывозится капитал, то это мнимое распыление богатства предстанет в своем истинном виде - как дальнейший рост «непримиримого антагонизма» между богатым меньшинством и новой массой рабочего населения, вовлеченного в процесс производства прибавочной стоимости.
Победное шествие монополий, усиленное инфляцией, экономическими и военными кризисами, разоряет часть имущего класса, отбрасывая множество неудачников к еще более широкой массе среднего люда, едва сводящего концы с концами. Для характеристики этой менее блестящей середины теперь изобретен термин «люмпен-буржуазия».
Здесь также явление роста промежуточных слоев тесно связано с концентрацией богатства.
Навстречу этой волне поднимается другая. «Капитализм, - говорит Ленин, - родился и постоянно рождается из мелкого производства. Целый ряд «средних слоев» неминуемо вновь создается капитализмом (придаток фабрики, работа на дому, мелкие мастерские, разбросанные по всей стране ввиду требований крупной, например, велосипедной и автомобильной индустрии и так далее)». Теряя почву под ногами, эти мелкие хозяева снова растворяются в массе рабочего населения. С другой стороны, часть пролетариев, достигая известного временного благополучия, превращается в мелкобуржуазный элемент рабочего класса, по выражению Ленина. Наконец, менее развитые капиталистические страны сохранили много патриархальных мелкобуржуазных черт, хотя все главные позиции в этих странах уже захвачены крупнейшим капиталом.
Сами по себе такие особенности имеют большую важность для понимания современной эпохи. Но их необходимо рассматривать каждый раз в свете конкретных условий. Иначе это постоянное движение вверх и вниз, эта связь взаимно противоположных тенденций может создать иллюзию преобладания средней фигуры, примиряющей в себе противоречия современного капиталистического мира. Само собой разумеется, что поддерживать такие иллюзии значит быть очень странным социалистом.
***
Читая проект новой программы австрийских социалистов, составленный комиссией Бенедикта Каутского, нельзя забывать, что мы имеем дело с прожженными политиками. Если они решаются предложить своей партии отказ от классовой фразеологии и переход к либеральной «идее свободы», то для этого должны быть свои причины. Не в ошибках здесь дело и не в простом забвении марксизма или, по крайней мере, не только в этом.
Австрийские социалисты известного толка всегда отличались особой гибкостью, умением приспособляться к меняющейся обстановке. Проект новой программы СПА отражает некоторые сдвиги в экономике и социальной структуре современного капиталистического общества, но отражает их криво и тенденциозно. На первом плане здесь политический расчет. С этой стороны маневры странных социалистов не лишены интереса.
В прошлой статье мы уже говорили о том, что иллюзии «среднего человека» имеют свои социальные корни в самом развитии капитализма. Тесно связанные с бытом миллионов людей, они отчасти сохраняются как пережиток прошлого, отчасти вновь создаются благодаря особой сложности современного исторического периода. Иллюзии мелкого производства или амбиция «специалиста» мешают «среднему человеку» понять его крепостную зависимость от капитала, но в экономической и художественной литературе современного Запада такая зависимость выступает довольно ясно.
Демонстративный отказ от классовой точки зрения в проекте новой программы СПА представляет собой род социальной демагогии, рассчитанной на обывателя двадцатого века. Во времена Отто Бауэра и других лидеров его поколения буржуазные тенденции в социализме часто прокладывали себе дорогу посредством обособления рабочего класса и его организаций от общенародных интересов. Этим воспользовались открыто-реакционные партии буржуазии, чтобы создать для себя массовый базис. Теперь лидеры типа Бенедикта Каутского или еще более влиятельных деятелей, стоящих за ними, хотят извлечь урок из былых успехов фашистской пропаганды с ее внеклассовыми лозунгами, обращением к широкому слою маленьких людей, стремлением затронуть не только их материальные интересы, но и созревшую жажду активности, национального и личного подъема.
С известной точки зрения, новаторство Бенедикта Каутского и его друзей можно рассматривать, как невольное признание в том, что старый австромарксизм превратил учение Маркса и Энгельса в сухое псевдорабочее доктринерство. Однако уроки, извлеченные группой Каутского из событий двадцатых-тридцатых годов, это не те уроки, которые могут и должны извлечь из таких событий настоящие социалисты, способные быть не только рабочими политиками, но и трибунами широких народных масс. Составители новой программы СПА меняют язык марксизма на язык воинствующей лжедемократии. Мы увидим в дальнейшем, что это приводит странных социалистов к стремлению разъединить отдельные слои нации, вместо того, чтобы стремиться к сплочению их в общей борьбе против капиталистического рабства.