Повесть “Кто видел в море корабли” часть 2 -4
Настя
В море нету девушек, там ему легко,
а вокруг меня кружат тучи мужиков…
(Эй, моряк.” слова Т. Назаровой)
Алешке уже шесть лет. Шесть лет жизни в этом далеком от цивилизации военном поселке без советской власти и милиции. Трудно с молоком и вообще с продуктами. Приходится воевать с командующим гарнизоном - где молоко? Он здесь советская власть, милиция, закон, Конституция, и вообще Бог и царь. Правда, кроме этого, еще и кормилец. Он командует всеми этими атомоходами с их сверхсекретными задачами, ракетами, торпедами и прочими штуками, но он же и главный ответственный за магазины военного городка, их содержимое и вообще за все, что происходит на гражданской стороне его обязанностей. Под дверью его кабинета почти всегда гурьба женщин с жалобамии и просьбами. Командующий обещает наладить снабжение и сообщение с Большой землей. Уже пустили автобусы до Мурманска, пока три раза в неделю. Говорят, будут ходить каждый день. Работы нет. Вся работа - воспитывать детей и ждать мужей с моря.
Через год Алешке в школу. Натальиной Инке тоже.
Мужья бывают дома не часто и помалу. Дети не успевают привыкнуть и иногда удивляются появлению в доме какого-то дяди, про которого мама говорит, что это и есть папа. Соседи по подъезду вообще прозвали Андрея “красным солнышком” за его редкое появление в доме, как и природного светила в небе Заполярья. За много лет дефицит общения породил разночтения во взглядах на жизнь, на настоящее и будущее.
Бывший поклонник Насти, однокашник по школе и институту Борис Бобровский, влюбленный в нее еще c юности, уже много раз предлагал ей бросить все, уехать с ребенком к нему на юг и забыть этот Север, длинные полярные ночи, метели, неустроенность, отсутствие цивилизации, тревожные ожидания мужа с моря и прочие жизненные неурядицы, от которых постоянно наворачиваются мысли - а как оно будет дальше, сколько это будет продолжаться и чем закончится.
Вот соседка в подъезде, Лиля Горшенина - теперь вдова старпома с “тройки”… Эти мысли все чаще стали приходить в голову. От постоянных расставаний супружество получалось однобоким. Общих забот, сближающих мужа и жену было мало, ребенок по - настоящему не чувствовал отца просто потому, что тот не успевал давать ему необходимого мужского общения в короткие часы домашних побывок. В доме образовался свой “монастырь”, в котором сложились свои привычки, взгляды, манера поведения и моряку некогда было вносить в него коррективы - ни в воспитание ребенка, ни в уклад жизни. К тому же Настя и не считала необходимыми поправки мужа, сопротивлялась и заявила, что все уже решено, установлено и менять ничего не нужно. Семья, как ячейка общества, несла моральные потери. Наверное, однобокость взаимоотношений свойственна семьям, где один из супругов практически дома не живет, находясь постоянно в длительных командировках. В первую очередь, конечно, это моряки. Правда, особые чувства возникают при встречах после длительных разлук.
Но, как сказали бы социологи, семейная пара не ведет совместного хозяйства. А эти вечные тревоги за благополучие мужей в море… С годами все тяжелей. Прошлым летом Андрей уходил в июне, как предполагалось, на три месяца. Настя, Наталья, да и многие жены собрались, как обычно, ехать на юг. Уже и билеты были куплены и чемоданы собраны. Лодка ушла, а через пару дней поползли слухи, что она лежит на грунте где-то недалеко от норвежского побережья. Тревожную весть подтвердила одна из подружек, соседка Анжела, работавшая в штабе секретарем - машинисткой:
- Девки, только не знаю - ваша там или какая другая…, - горячим шепотом сообщила она, не вынимая изо рта сигарету, - но какая-то лежит…, - так совпало - они вышли, а через два дня… Настя уже знала, лежит на грунте - это нехорошо, это ЧП. Андрей не раз говорил, что лежать на грунте атомной подводной лодке вредно по каким-то техническим причинам. А раз на грунте, значит - авария. И узнать истину невозможно, женам знать мужские военные секреты не положено. Может быть это и так, но от этого не легче. А как завести второго ребенка? Остаться потом вдовой с двумя, как Горшенина? Может, действительно - все бросить и уехать? Романтика кончилась, а с любовью еще нужно разобраться. Мужу все время некогда. Да они все, как заведенные - служба, служба и служба. Дом и семья для них, кажется, понятия второстепенные, вспомогательные. Впрочем, они, пожалуй, и не виноваты - так уж устроена их работа.
Политработники успокаивали не на шутку встревоженных жен - все в порядке с вашими ребятами, они уже где-то в Атлантике! Можете спокойно ехать на юг! - и вот как знать - врут, или правду говорят? Пришлось уехать. Сидеть и ждать у моря погоды бессмысленно… и сколько ждать? До самого прихода? Уехали...
Но все три месяца нервы были напряжены и в голову лезли всякие мысли. Что с ними? Сколько все это будет продолжаться? И так загубить свою молодую жизнь на этой окраине? Ради чего? Да какой бы он хороший не был, жизнь-то у меня одна. А мужиков - то сколько вокруг! Не будешь же в свои 28 сидеть дома, а выходишь - и… столько соблаз-нов. Тут один… с технической площадки, такие комплименты… Нервы шалят, мысли о будущем не покидают. Делиться с мужем самым сокровенным, к тому же напрямую касающимся его, невозможно.
С подружками - трудно. Неудовлетворенность жизнью находит выход, порою, неожиданный и маленькая его побывка заканчивается ссорой. Он уходит и иногда, обиженный, долго не приходит домой, даже на стоянке корабля в базе. Приходится доставать его через механика Малых или Сашку Крапивина. Примирение… Потом опять ссора. Он ведь не понимает истинной причины. И что делать? Не рассказывать же ему…
Заполярье
… и тебе, видать, тоже нравятся заполярные вечера…
/ В. Матвеев /
Теплым августовским днем короткого заполярного лета выбрались компанией в сопки по ягоды и грибы. Шарый с Настей и Алешкой, Сашка Крапивин с Натальей и Инкой, командирша Тамара с Дашкой. Совпали… на один свободный день. В сопках удивительно тихо. Ни ветерка. Не холодно, но и не жарко - комфортно. Хрустально чистый воздух замер или слегка веет запахами разомлевшей тундры - грибами, черникой, морошкой, зеленью карликовых березок и мха, скромных северных цветов. Не часто балует погодой Север и от этого хорошего дня особенно приятно. Сядешь на замшелый валун, закроешь глаза и почудится вдруг, чтоты и не на Севере вовсе, а где-нибудь в Подмосковье.
Мох - мягкий, как ковер. В этой тишине охватит тебя вдруг такое спокойствие, будто нет в мире ни тревог ни забот. Но, приглядевшись, увидишь вдруг во мхе ржавый кусок железа. Что это? А - а ... Да это граната..., еще с войны, почерневшая от времени, с ржавым рифленым стаканом. Алешка как-то недавно притащил… едва пальцы разжали. Она ведь еще может... Рядом россыпь стреляных гильз... А там, дальше - за теми кустами, под приваленными друг к другу валунами, белеют кости.
Это братская могила. Это долина Смерти, она же теперь - долина Славы. Здесь морская пехота Северного флота не пропустила фашистский „Эдельвейс” дальше сорока километров от норвежской границы. Полегли и не похоронены. Сейчас здесь запретная зона. И грибы здесь поспевают в несметных количествах, и черника, и морошка… Среди ржавого оружия, колючей проволоки и истлевших снарядных ящиков… А подметки башмаков у вояк немецкого егерского горного корпуса „Эдельвейс” были отменные. Но... не помогли им ни башмаки, ни гранаты. Полегли их владельцы на этой каменистой мшелой земле. Чужой для них. Теперь наши умельцы, солдаты и матросы, собирают их подметки и приспосабливают к своей обувке. Несносимая получается.
Пусть же окопы зарастут папоротником, ромашкой, желтыми кувшинками и буйно расцветает здесь неприхотливый Иван-чай. А мы наберем грибов полное ведро, а черники - еще одно... а брусники... Моченая брусника хороша зимой под рюмку водки. И целыми днями несется по жилому городку запах грибной жарехи, а из грибных и ягодных сопок возвращаются с полными ведрами женщины и дети. Мимо кладбища с деревянной пирамидкой „Подводникам, погибшим в океане 8 сентября 1967 года”, мимо пушки в честь защитников Заполярья. Теперь наша вахта здесь, на этой заполярной земле. И уже не кажется этот суровый край чужим и неприветливым. Он свой, родной, до последнего камушка, а эти заполярные вечера просятся в песню.
Химик Сашка Крапивин
Лодка стала на кильблоки...
(Из флотского фольклора)
Внезапно вышел приказ срочно готовить лодку к постановке в завод с последующим докованием.
Следует заметить, что на флоте “внезапно” и “срочно” понятия взаимосочетающиеся. Всегда “внезапно” и неизменно “срочно”. Система этих явлений досконально на флотах еще не изучена и посему командир дивизии капитан 1 ранга Караваев (вскорости - адмирал) на вопрос - что будет завтра, неизменно отвечал:
- Того, кто мне скажет, что будет на флоте завтра, я поцелую в задницу…
Готовить корабль к заводу - значит выгрузить ракеты, торпеды и регенерацию… Они в заводе не нужны. Даже вредны, потому что будет сварка, резка и другие огневые работы, которые с ракетами и регенерацией не сочетаются. Свою часть работы по подготовке командир БЧ-2 Борис Цыбешко и командир БЧ-3 Дима Кулишин выполнили. Выгрузили ракеты и торпеды, продержав экипаж по боевой тревоге двое суток. Осталось выгрузить регенерацию - около двадцати тонн жестяных коробок с пластинами. Начальник химической службы капитан 3 ранга Александр Крапивин только что прибыл из госпиталей, где пробыл на излечении около полугода.
А начиналось все просто. Схватил грипп, отбыл дома традиционные три дня и, погасив температуру, патриотично вышел на службу. Жена Наташа робко посопротивлялась, но химик заявил, что здоров и обязательно должен быть в экипаже. Корабельный врач Ревега был на клинической стажировке и квалифицированно проследить за здоровьем химика было некому. Через месяц зрение упало до 0,2 на оба глаза и химик загремел сначала в гарнизонный госпиталь, потом в центральный флотский, а после него в Военно- медицинскую академию в Ленинграде.
Там ему подняли зрение до 0,6, но все это восстановление заняло около полугода. На корабле его уже стали подзабывать, хотя отсутствие на службе даже одного штатного офицера обычно чувствительно сказывается на оставшихся и вызывает головную боль у командования - нужно кем-то заменять. Сослуживцы решили, что Крапивин отлынивает от службы и пытается списаться на берег по здоровью. Помощник командира, старший лейтенант Сапрыкин, молодое дарование, назначенное на должность в пору “озеленения”, исполнял обязанности старшего помощника, убывшего в кратко-срочный отпуск. Молодой с упоением руководил капитанами 3-го и 2-го рангов, любуясь четкостью своих команд. Сапрыкин приказал Крапивину выгружать регенерацию и выделил для работы матросов. Химик потребовал грузовик.
- Вам надо, вы и доставайте машину, - отрезал временный старпом Сапрыкин, уразумев, что ему самому по молодости лет и сложности обстановки на береговой базе, это будет не под силу. Бербаза живет сама по себе, корабельные надобности ей по барабану и она, в лице должностных лиц, ведающих транспортом, будет делать все, чтобы машину не дать.
- Мое дело выгрузить регенерацию, а твое дело организовать грузовик, ты же не только помощник, но и временно - старший, - заметил Крапивин, сделав ударение на слове “временно”.
- Я вам приказываю достать машину, - взвизгнул Сапрыкин, которому по молодости лет казалось, что должность - то единственное, что дает ему право приказывать, да и Крапивин, отсутствовавший на службе полгода его раздражал.
- Да пошел ты, знаешь куда… со своими дурацкими приказами, - и химик сказал - куда. Туда посылают ежесекундно и по разным поводам тысячами на всех флотах одновремен-но.
- Как? Куда? Да вы что? Объявляю вам десять суток ареста, - завопил, с трудом вспоминая свои должностные возможности в смысле дисциплинарных воздействий, помощник командира Сапрыкин. Командира на службе не было и Крапивин аппелировал к командиру дивизии Караваеву, ссылаясь на неправомочность наказания. Комдив согласился, но, чтобы мера совпала с Уставом, к семи, которые мог дать Сапрыкин в должности старпома, добавил три. Чтобы не было повадно.
Сапрыкину - таки пришлось искать машину и химик выгрузил с корабля регенерацию. Через несколько дней нарушителя дисциплины, после срочного исключения из партии на партбюро, которое организовал Илин, с бумагой об аресте, в сопровождении капитана 2 ранга Бориса Цыбешко, отправили на гарнизонную гауптвахту за 130 километров от базы.
По дороге Крапивин рвал и метал, кричал, что просто так это дело не оставит. Что он их всех… Ну, в общем, молол всякую чепуху… Жена химика, Наталья, сказала Шарому, что очень опасается за здоровье Сашки.
Андрею показалось, что она что-то не договаривает, но допытываться не стал.
На модернизацию с докованием
Качественно и в срок проведем доковый ремонт…
( Повестка дня комсомольского собрании)
Ну в док так в док. Но это дело надо же как следует обсудить. По этому поводу замполит и устроил комсомольское собрание.
″Качественно и в срок проведем доковый ремонт″ - такой была повестка дня общего собрания комсомольцев экипажа атомной подводной лодки.
Поскольку организатором этого полезного мероприятия был замполит, Валерий Иванович Илин, он же сам себя и назначил докладчиком.
Подводник - дилетант и инженер человеческих душ, в матросском лексиконе “артиллерист”, в командирской терминологии - комиссар. Никто и не сопротивлялся, хотя, казалось бы, это же не его кровный вопрос, а механика.
В президиуме, кроме комсомольского секретаря Ивана Шаповалова, механик Малых и комдив по живучести Шарый. Зал полон, согнали всех, кроме вахты на корабле и дневального. Вопрос-то серьезный - подводная лодка идет на докование и модернизацию ракетного комплекса.
Открыли собрание, приняли регламент и на трибуну, приглаживая лысину, поросшую редким, бесцветным пушком, как северные валуны мохом, вышел докладчик - замести-тель командира по политической части Илин. Окинув вечно подозрительным взглядом аудиторию и, дождавшись, наконец, тишины, заморосил:
- Товарищи комсомольцы! Качественно и в срок проведем доковый ремонт! У экипажа уже есть определенные достижения. Наша волейбольная команда заняла второе место. Баскетболисты, правда, еще не на высоте, но будем надеяться и на их успехи. А вот футболисты растеряли, об-тыть, форму одежды, теперь не в чем играть, - в зале образовался легкий шумок и разговоры, механик в президиуме привычно задремал, - нужно бережно относиться к государственному имуществу! - зам заводился, - и еще.., - Илин сделал зловещую паузу, интригуя собрание, зал затих, - в экипаже свирепствует мат! Это форменное безобразие, об-тыть! Мат нужно выжигать из себя каленым железом и искоренять. А тех, кто ругается матом, называйте… это…как его, об-тыть, пигмеями! - механик в президиуме проснулся.
В зале стало совсем тихо и голос из комсомольских рядов неуверенно поинтересовался:
- Валерий Иванович, а кто такие …эти… пиг… пиг…меи?
“Артиллерист” вытер вспотевшую лысину носовым платком и кратко, чтобы не уходить от темы собрания, пояснил:
- А пигмеи это, товарищи комсомольцы, НЕГРЫ, об-тыть!
- Ясно, - раздалось из народа. Зашумели, обсуждая мат, пигмеев, негров и корабельных матерщинников.
- Тихо, тихо! Продолжим… Шаповалов, веди собрание! - замполит раздраженно побуждал секретаря к действию. Утихомирили. Малых опять задремал. Илин плавно и умело переместился в область международных отношений, агрессивной империалистической политики вероятного противника и капитализма в его последней, загнивающей стадии.
В этом деле он чувствовал себя большим специалистом. И его понесло.
- И конкретно, об-тыть! НеоколоОНАНИЗМ снова подымает голову! - из зала опять:
- Что, что, Валерий Иванович? - механик в президиуме поднял голову от стола.
- Я повторяю, об-тыть, - с пафосом убеждал “артиллерист”, - неоколОНАНИЗМ снова подымает голову, что не ясно? - Илин шарил глазами по залу, выискивая непонятливых. В комсомольских рядах кто-то хихикнул. Малых сунул голову под стол и горячим шепотом пытался выручить докладчика:
- НеоколоНИАЛИЗМ, Валерий Иванович, нео-коло-ни-ализм!
- Ну я и говорю - неоколо-о- о-нанизм, об-тыть!
Механик уже в голос:
- НЕОКОЛОНИАЛИЗМ! - заместитель побагровел и с натугой пытался выговорить трудное слово, но с третьей попытки все же сдался:
- Ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю, об-тыть!
И нужно быть особенно бдительными!
- Удвоим тройную бдительность! - раздалось из зала.
- А шуточки здесь неуместны! - окончательно обозлился “артиллерист” и завершил тем, с чего и начал:
- Качественно и в срок проведем доковый ремонт! - он свернул листы доклада и, вполне довольный собой, сошел с трибуны. Ему бешено аплодировали.
Выступили два комсомольца. Один поддержал, об-тыть, зама в отношении мата, другой рассказал о взятых соцобязательствах, естественно, повышенных относи-тельно прошлого года. Комсомольский секретарь Иван Шаповалов пытался вытащить еще какого-нибудь комсомольца, но ему это не удалось. Киномеханик Гриша Миронюк уже шелестел лентой, вставляя в аппарат "Украина" художественный фильм "Три тополя на Плющихе".
Механик говорил коротко, но внимание собрания уже угасло, переключилось на "Три тополя" и прения прекратили.
- Ну, папуасы…, - неопределенно выругался “фараон”, сидевший в первом ряду. И ушел.
Через два дня подводная лодка ушла в док и завод, в известную всем морякам Северного флота губу Палая, переименованную ими же в Половую, что в Екатерининской гавани налево.
В море нету девушек, там ему легко,
а вокруг меня кружат тучи мужиков…
(Эй, моряк.” слова Т. Назаровой)
Алешке уже шесть лет. Шесть лет жизни в этом далеком от цивилизации военном поселке без советской власти и милиции. Трудно с молоком и вообще с продуктами. Приходится воевать с командующим гарнизоном - где молоко? Он здесь советская власть, милиция, закон, Конституция, и вообще Бог и царь. Правда, кроме этого, еще и кормилец. Он командует всеми этими атомоходами с их сверхсекретными задачами, ракетами, торпедами и прочими штуками, но он же и главный ответственный за магазины военного городка, их содержимое и вообще за все, что происходит на гражданской стороне его обязанностей. Под дверью его кабинета почти всегда гурьба женщин с жалобамии и просьбами. Командующий обещает наладить снабжение и сообщение с Большой землей. Уже пустили автобусы до Мурманска, пока три раза в неделю. Говорят, будут ходить каждый день. Работы нет. Вся работа - воспитывать детей и ждать мужей с моря.
Через год Алешке в школу. Натальиной Инке тоже.
Мужья бывают дома не часто и помалу. Дети не успевают привыкнуть и иногда удивляются появлению в доме какого-то дяди, про которого мама говорит, что это и есть папа. Соседи по подъезду вообще прозвали Андрея “красным солнышком” за его редкое появление в доме, как и природного светила в небе Заполярья. За много лет дефицит общения породил разночтения во взглядах на жизнь, на настоящее и будущее.
Бывший поклонник Насти, однокашник по школе и институту Борис Бобровский, влюбленный в нее еще c юности, уже много раз предлагал ей бросить все, уехать с ребенком к нему на юг и забыть этот Север, длинные полярные ночи, метели, неустроенность, отсутствие цивилизации, тревожные ожидания мужа с моря и прочие жизненные неурядицы, от которых постоянно наворачиваются мысли - а как оно будет дальше, сколько это будет продолжаться и чем закончится.
Вот соседка в подъезде, Лиля Горшенина - теперь вдова старпома с “тройки”… Эти мысли все чаще стали приходить в голову. От постоянных расставаний супружество получалось однобоким. Общих забот, сближающих мужа и жену было мало, ребенок по - настоящему не чувствовал отца просто потому, что тот не успевал давать ему необходимого мужского общения в короткие часы домашних побывок. В доме образовался свой “монастырь”, в котором сложились свои привычки, взгляды, манера поведения и моряку некогда было вносить в него коррективы - ни в воспитание ребенка, ни в уклад жизни. К тому же Настя и не считала необходимыми поправки мужа, сопротивлялась и заявила, что все уже решено, установлено и менять ничего не нужно. Семья, как ячейка общества, несла моральные потери. Наверное, однобокость взаимоотношений свойственна семьям, где один из супругов практически дома не живет, находясь постоянно в длительных командировках. В первую очередь, конечно, это моряки. Правда, особые чувства возникают при встречах после длительных разлук.
Но, как сказали бы социологи, семейная пара не ведет совместного хозяйства. А эти вечные тревоги за благополучие мужей в море… С годами все тяжелей. Прошлым летом Андрей уходил в июне, как предполагалось, на три месяца. Настя, Наталья, да и многие жены собрались, как обычно, ехать на юг. Уже и билеты были куплены и чемоданы собраны. Лодка ушла, а через пару дней поползли слухи, что она лежит на грунте где-то недалеко от норвежского побережья. Тревожную весть подтвердила одна из подружек, соседка Анжела, работавшая в штабе секретарем - машинисткой:
- Девки, только не знаю - ваша там или какая другая…, - горячим шепотом сообщила она, не вынимая изо рта сигарету, - но какая-то лежит…, - так совпало - они вышли, а через два дня… Настя уже знала, лежит на грунте - это нехорошо, это ЧП. Андрей не раз говорил, что лежать на грунте атомной подводной лодке вредно по каким-то техническим причинам. А раз на грунте, значит - авария. И узнать истину невозможно, женам знать мужские военные секреты не положено. Может быть это и так, но от этого не легче. А как завести второго ребенка? Остаться потом вдовой с двумя, как Горшенина? Может, действительно - все бросить и уехать? Романтика кончилась, а с любовью еще нужно разобраться. Мужу все время некогда. Да они все, как заведенные - служба, служба и служба. Дом и семья для них, кажется, понятия второстепенные, вспомогательные. Впрочем, они, пожалуй, и не виноваты - так уж устроена их работа.
Политработники успокаивали не на шутку встревоженных жен - все в порядке с вашими ребятами, они уже где-то в Атлантике! Можете спокойно ехать на юг! - и вот как знать - врут, или правду говорят? Пришлось уехать. Сидеть и ждать у моря погоды бессмысленно… и сколько ждать? До самого прихода? Уехали...
Но все три месяца нервы были напряжены и в голову лезли всякие мысли. Что с ними? Сколько все это будет продолжаться? И так загубить свою молодую жизнь на этой окраине? Ради чего? Да какой бы он хороший не был, жизнь-то у меня одна. А мужиков - то сколько вокруг! Не будешь же в свои 28 сидеть дома, а выходишь - и… столько соблаз-нов. Тут один… с технической площадки, такие комплименты… Нервы шалят, мысли о будущем не покидают. Делиться с мужем самым сокровенным, к тому же напрямую касающимся его, невозможно.
С подружками - трудно. Неудовлетворенность жизнью находит выход, порою, неожиданный и маленькая его побывка заканчивается ссорой. Он уходит и иногда, обиженный, долго не приходит домой, даже на стоянке корабля в базе. Приходится доставать его через механика Малых или Сашку Крапивина. Примирение… Потом опять ссора. Он ведь не понимает истинной причины. И что делать? Не рассказывать же ему…
Заполярье
… и тебе, видать, тоже нравятся заполярные вечера…
/ В. Матвеев /
Теплым августовским днем короткого заполярного лета выбрались компанией в сопки по ягоды и грибы. Шарый с Настей и Алешкой, Сашка Крапивин с Натальей и Инкой, командирша Тамара с Дашкой. Совпали… на один свободный день. В сопках удивительно тихо. Ни ветерка. Не холодно, но и не жарко - комфортно. Хрустально чистый воздух замер или слегка веет запахами разомлевшей тундры - грибами, черникой, морошкой, зеленью карликовых березок и мха, скромных северных цветов. Не часто балует погодой Север и от этого хорошего дня особенно приятно. Сядешь на замшелый валун, закроешь глаза и почудится вдруг, чтоты и не на Севере вовсе, а где-нибудь в Подмосковье.
Мох - мягкий, как ковер. В этой тишине охватит тебя вдруг такое спокойствие, будто нет в мире ни тревог ни забот. Но, приглядевшись, увидишь вдруг во мхе ржавый кусок железа. Что это? А - а ... Да это граната..., еще с войны, почерневшая от времени, с ржавым рифленым стаканом. Алешка как-то недавно притащил… едва пальцы разжали. Она ведь еще может... Рядом россыпь стреляных гильз... А там, дальше - за теми кустами, под приваленными друг к другу валунами, белеют кости.
Это братская могила. Это долина Смерти, она же теперь - долина Славы. Здесь морская пехота Северного флота не пропустила фашистский „Эдельвейс” дальше сорока километров от норвежской границы. Полегли и не похоронены. Сейчас здесь запретная зона. И грибы здесь поспевают в несметных количествах, и черника, и морошка… Среди ржавого оружия, колючей проволоки и истлевших снарядных ящиков… А подметки башмаков у вояк немецкого егерского горного корпуса „Эдельвейс” были отменные. Но... не помогли им ни башмаки, ни гранаты. Полегли их владельцы на этой каменистой мшелой земле. Чужой для них. Теперь наши умельцы, солдаты и матросы, собирают их подметки и приспосабливают к своей обувке. Несносимая получается.
Пусть же окопы зарастут папоротником, ромашкой, желтыми кувшинками и буйно расцветает здесь неприхотливый Иван-чай. А мы наберем грибов полное ведро, а черники - еще одно... а брусники... Моченая брусника хороша зимой под рюмку водки. И целыми днями несется по жилому городку запах грибной жарехи, а из грибных и ягодных сопок возвращаются с полными ведрами женщины и дети. Мимо кладбища с деревянной пирамидкой „Подводникам, погибшим в океане 8 сентября 1967 года”, мимо пушки в честь защитников Заполярья. Теперь наша вахта здесь, на этой заполярной земле. И уже не кажется этот суровый край чужим и неприветливым. Он свой, родной, до последнего камушка, а эти заполярные вечера просятся в песню.
Химик Сашка Крапивин
Лодка стала на кильблоки...
(Из флотского фольклора)
Внезапно вышел приказ срочно готовить лодку к постановке в завод с последующим докованием.
Следует заметить, что на флоте “внезапно” и “срочно” понятия взаимосочетающиеся. Всегда “внезапно” и неизменно “срочно”. Система этих явлений досконально на флотах еще не изучена и посему командир дивизии капитан 1 ранга Караваев (вскорости - адмирал) на вопрос - что будет завтра, неизменно отвечал:
- Того, кто мне скажет, что будет на флоте завтра, я поцелую в задницу…
Готовить корабль к заводу - значит выгрузить ракеты, торпеды и регенерацию… Они в заводе не нужны. Даже вредны, потому что будет сварка, резка и другие огневые работы, которые с ракетами и регенерацией не сочетаются. Свою часть работы по подготовке командир БЧ-2 Борис Цыбешко и командир БЧ-3 Дима Кулишин выполнили. Выгрузили ракеты и торпеды, продержав экипаж по боевой тревоге двое суток. Осталось выгрузить регенерацию - около двадцати тонн жестяных коробок с пластинами. Начальник химической службы капитан 3 ранга Александр Крапивин только что прибыл из госпиталей, где пробыл на излечении около полугода.
А начиналось все просто. Схватил грипп, отбыл дома традиционные три дня и, погасив температуру, патриотично вышел на службу. Жена Наташа робко посопротивлялась, но химик заявил, что здоров и обязательно должен быть в экипаже. Корабельный врач Ревега был на клинической стажировке и квалифицированно проследить за здоровьем химика было некому. Через месяц зрение упало до 0,2 на оба глаза и химик загремел сначала в гарнизонный госпиталь, потом в центральный флотский, а после него в Военно- медицинскую академию в Ленинграде.
Там ему подняли зрение до 0,6, но все это восстановление заняло около полугода. На корабле его уже стали подзабывать, хотя отсутствие на службе даже одного штатного офицера обычно чувствительно сказывается на оставшихся и вызывает головную боль у командования - нужно кем-то заменять. Сослуживцы решили, что Крапивин отлынивает от службы и пытается списаться на берег по здоровью. Помощник командира, старший лейтенант Сапрыкин, молодое дарование, назначенное на должность в пору “озеленения”, исполнял обязанности старшего помощника, убывшего в кратко-срочный отпуск. Молодой с упоением руководил капитанами 3-го и 2-го рангов, любуясь четкостью своих команд. Сапрыкин приказал Крапивину выгружать регенерацию и выделил для работы матросов. Химик потребовал грузовик.
- Вам надо, вы и доставайте машину, - отрезал временный старпом Сапрыкин, уразумев, что ему самому по молодости лет и сложности обстановки на береговой базе, это будет не под силу. Бербаза живет сама по себе, корабельные надобности ей по барабану и она, в лице должностных лиц, ведающих транспортом, будет делать все, чтобы машину не дать.
- Мое дело выгрузить регенерацию, а твое дело организовать грузовик, ты же не только помощник, но и временно - старший, - заметил Крапивин, сделав ударение на слове “временно”.
- Я вам приказываю достать машину, - взвизгнул Сапрыкин, которому по молодости лет казалось, что должность - то единственное, что дает ему право приказывать, да и Крапивин, отсутствовавший на службе полгода его раздражал.
- Да пошел ты, знаешь куда… со своими дурацкими приказами, - и химик сказал - куда. Туда посылают ежесекундно и по разным поводам тысячами на всех флотах одновремен-но.
- Как? Куда? Да вы что? Объявляю вам десять суток ареста, - завопил, с трудом вспоминая свои должностные возможности в смысле дисциплинарных воздействий, помощник командира Сапрыкин. Командира на службе не было и Крапивин аппелировал к командиру дивизии Караваеву, ссылаясь на неправомочность наказания. Комдив согласился, но, чтобы мера совпала с Уставом, к семи, которые мог дать Сапрыкин в должности старпома, добавил три. Чтобы не было повадно.
Сапрыкину - таки пришлось искать машину и химик выгрузил с корабля регенерацию. Через несколько дней нарушителя дисциплины, после срочного исключения из партии на партбюро, которое организовал Илин, с бумагой об аресте, в сопровождении капитана 2 ранга Бориса Цыбешко, отправили на гарнизонную гауптвахту за 130 километров от базы.
По дороге Крапивин рвал и метал, кричал, что просто так это дело не оставит. Что он их всех… Ну, в общем, молол всякую чепуху… Жена химика, Наталья, сказала Шарому, что очень опасается за здоровье Сашки.
Андрею показалось, что она что-то не договаривает, но допытываться не стал.
На модернизацию с докованием
Качественно и в срок проведем доковый ремонт…
( Повестка дня комсомольского собрании)
Ну в док так в док. Но это дело надо же как следует обсудить. По этому поводу замполит и устроил комсомольское собрание.
″Качественно и в срок проведем доковый ремонт″ - такой была повестка дня общего собрания комсомольцев экипажа атомной подводной лодки.
Поскольку организатором этого полезного мероприятия был замполит, Валерий Иванович Илин, он же сам себя и назначил докладчиком.
Подводник - дилетант и инженер человеческих душ, в матросском лексиконе “артиллерист”, в командирской терминологии - комиссар. Никто и не сопротивлялся, хотя, казалось бы, это же не его кровный вопрос, а механика.
В президиуме, кроме комсомольского секретаря Ивана Шаповалова, механик Малых и комдив по живучести Шарый. Зал полон, согнали всех, кроме вахты на корабле и дневального. Вопрос-то серьезный - подводная лодка идет на докование и модернизацию ракетного комплекса.
Открыли собрание, приняли регламент и на трибуну, приглаживая лысину, поросшую редким, бесцветным пушком, как северные валуны мохом, вышел докладчик - замести-тель командира по политической части Илин. Окинув вечно подозрительным взглядом аудиторию и, дождавшись, наконец, тишины, заморосил:
- Товарищи комсомольцы! Качественно и в срок проведем доковый ремонт! У экипажа уже есть определенные достижения. Наша волейбольная команда заняла второе место. Баскетболисты, правда, еще не на высоте, но будем надеяться и на их успехи. А вот футболисты растеряли, об-тыть, форму одежды, теперь не в чем играть, - в зале образовался легкий шумок и разговоры, механик в президиуме привычно задремал, - нужно бережно относиться к государственному имуществу! - зам заводился, - и еще.., - Илин сделал зловещую паузу, интригуя собрание, зал затих, - в экипаже свирепствует мат! Это форменное безобразие, об-тыть! Мат нужно выжигать из себя каленым железом и искоренять. А тех, кто ругается матом, называйте… это…как его, об-тыть, пигмеями! - механик в президиуме проснулся.
В зале стало совсем тихо и голос из комсомольских рядов неуверенно поинтересовался:
- Валерий Иванович, а кто такие …эти… пиг… пиг…меи?
“Артиллерист” вытер вспотевшую лысину носовым платком и кратко, чтобы не уходить от темы собрания, пояснил:
- А пигмеи это, товарищи комсомольцы, НЕГРЫ, об-тыть!
- Ясно, - раздалось из народа. Зашумели, обсуждая мат, пигмеев, негров и корабельных матерщинников.
- Тихо, тихо! Продолжим… Шаповалов, веди собрание! - замполит раздраженно побуждал секретаря к действию. Утихомирили. Малых опять задремал. Илин плавно и умело переместился в область международных отношений, агрессивной империалистической политики вероятного противника и капитализма в его последней, загнивающей стадии.
В этом деле он чувствовал себя большим специалистом. И его понесло.
- И конкретно, об-тыть! НеоколоОНАНИЗМ снова подымает голову! - из зала опять:
- Что, что, Валерий Иванович? - механик в президиуме поднял голову от стола.
- Я повторяю, об-тыть, - с пафосом убеждал “артиллерист”, - неоколОНАНИЗМ снова подымает голову, что не ясно? - Илин шарил глазами по залу, выискивая непонятливых. В комсомольских рядах кто-то хихикнул. Малых сунул голову под стол и горячим шепотом пытался выручить докладчика:
- НеоколоНИАЛИЗМ, Валерий Иванович, нео-коло-ни-ализм!
- Ну я и говорю - неоколо-о- о-нанизм, об-тыть!
Механик уже в голос:
- НЕОКОЛОНИАЛИЗМ! - заместитель побагровел и с натугой пытался выговорить трудное слово, но с третьей попытки все же сдался:
- Ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю, об-тыть!
И нужно быть особенно бдительными!
- Удвоим тройную бдительность! - раздалось из зала.
- А шуточки здесь неуместны! - окончательно обозлился “артиллерист” и завершил тем, с чего и начал:
- Качественно и в срок проведем доковый ремонт! - он свернул листы доклада и, вполне довольный собой, сошел с трибуны. Ему бешено аплодировали.
Выступили два комсомольца. Один поддержал, об-тыть, зама в отношении мата, другой рассказал о взятых соцобязательствах, естественно, повышенных относи-тельно прошлого года. Комсомольский секретарь Иван Шаповалов пытался вытащить еще какого-нибудь комсомольца, но ему это не удалось. Киномеханик Гриша Миронюк уже шелестел лентой, вставляя в аппарат "Украина" художественный фильм "Три тополя на Плющихе".
Механик говорил коротко, но внимание собрания уже угасло, переключилось на "Три тополя" и прения прекратили.
- Ну, папуасы…, - неопределенно выругался “фараон”, сидевший в первом ряду. И ушел.
Через два дня подводная лодка ушла в док и завод, в известную всем морякам Северного флота губу Палая, переименованную ими же в Половую, что в Екатерининской гавани налево.