Шостакович. Письма Соллертинскому

Nov 06, 2009 21:29

Понимаю, что со своими восторгами по поводу книги "Д.Д. Шостакович. Письма И.И. Соллертинскому" я глубоко опоздал (2006 год издания, как-никак:), но, поскольку, самому мне посчастливилось её приобрести только сейчас, то сейчас и буду радоваться!!:)..

А радоваться и действительно тут есть чему! Такого Шостаковича я еще не знал!).. Остроумного, раскрепощенного, дамолюбимца и дамолюбителя:)..

Т.е. я догадывался, что он и должен быть приблизительно таким.. - все буйство фантазии и хулиганство его музыки (особенно ранней), предполагало подобное.. Но вот все что до сих пор мне попадалось из его письменного наследия, было все же гораздо бледнее и скованнее.. Даже письма Гликману.., даже предисловие к Антиформалистическому райку.., не говоря уже о журнальных статьях и официальных выступлениях..
Правда, это и относилось все в основном к постсумбуровместомузычному уже периоду, когда гораздо безопасней было молчать, чем говорить.., или говорить "правильными заклинаниями".. даже и в частной переписке..

Но тут!.. Это просто праздник какой-то!:)) Тут мы видим, наконец, Шостаковича таким, каким он в действительности и был! И, конечно, наилучшим образом этой открытости способствовало наличие такого друга, как Соллертинский.. Чувствуется, что это был очень редкий для Шостаковича человек, с кем он мог быть до конца откровенным, с кем он находился на одной интеллектуальной, юмористической, сатирической и какой угодно другой волне, кто понимал его с полуслова и провоцировал невольно на раскрепощенное остроумие..
Очень жаль, что не сохранилась вторая часть этой переписки, писма Соллертинского.. Но и то что мы имеем - просто неоценимо!

Жаль только, что некоторые слова и выражения, показавшиеся редактировавшему это издание сыну Шостаковича Максиму "неприличными" заменены в тексте на многоточия..
Помимо того, что и вообще любые купюры сделанные искуственно в наследии великих людей наносят, на мой взгляд, непоправимый ущерб реальному представлению нашему о них.. (достаточно нам уже одного Шиндлера, уничтожившему добрую половину разговорных тетрадей Бетховена).. Так, ко всему прочему, получается, что подобная редактура как бы обращается "к нашей испорченности", просто-таки вынуждая читателя изощряться в собственном словарном сквернословии в невольной попытке реконструировать текст.. И кто поручится, что варианты иного читателя не окажутся тут гораздо более неприличными, чем было у Дмитрия Дмитриевича..

Ханжество - оно и из самых благих побуждений остается, тем не менее, ханжеством.., и ничего, кроме вреда не приносит..

Вот, потренируйтесь сами:)

- .. Вот-то с благословения старого пердуна Феликса <...> будет "примечание от редакции"...
- ... Единственная неприятность, это укус осой <...> моей ягодицы...
- ... Кроме нее есть здесь Л.Вускович, довольно противная бабища. Слишком откровенно показывает, что ее тело тоскует по ласке и она не прочь полакомиться беспартийным спецом. <...> ..

и т.п... Впрочем, не об этом я вовсе хотел:)..
Лучше приведу несколько крупных выдержек, чтобы и вы порадовались:)

Напомню только, что в 1928 году Шостаковичу шел 22-й год., он работал над оперой "Нос" и был, как никогда, в теме Гоголя, что, безусловно, отложило отпечаток и на его эпистолярный стиль:)..
Прошу учесть так же, что простые отточия в тексте будут означать мои сокращения, а отточия в треугольных скобках (<...>) - купюры редакторские "неприличныя"..

10 I 1928. Москва (Шостакович живет на квартире Мейерхольда и Райх (бывшая жена Есенина с двумя детьми от него))
"... А здесь я живу в обстановке гениев. Гениальный режиссер, «гениальная актриса» («Ах, Зинка! Как ты вчера играла. Это было гениально»), «гениального» композитора и «гениальной» поэтессы. Двое последних суть дети «гениального» поэта Есе­нина и «гениальной» актрисы. Мальчишка (композитор) дей­ствует мне на нервы. Тычет клавиши у рояля, а Мейерхольд говорит: «А ведь чувствуется сразу что-то незаурядное». Девочка читает стихи:

Кошечка играла.
Девочка плясала.
Подошел Барбос,
Укусил кошечку за нос.
Кошечка заплакала,
Собачка залаяла, etc.

Зинаида Райх сдобным голосом вещает: «Это совершенно замечательно! Она унаследовала душистую музу своего отца. Ах Сергей, Сергей! Ах Есенин, Есенин!»
«Молодцы ребята. Молодцы,- говорит В. Э.- Шостако­вич! Верно, молодцы» «Верно».
Райх: «А скажите, Дима? (так здесь меня зовут). Вот ведь Таня унаследовала талант отца; но в кого Костя пошел таким талантливым музыкантом?»
Мейерхольд: «В тебя».
Райх: «Почему в меня. Я ведь актриса, а не музыкантша».
Мейерхольд: «Ты актриса. Ты познала до конца, что такое Слово. А там, где кончается Слово, начинается Музыка, ска­зал Гейне. Верно, Дима?»
Он слегка поеживается. Часто спрашивает: «Верно, Дима? А? Что?»
Я угрюмо молчу и соглашаюсь..."

21 I 1928. Москва
"... Вчера разговаривал с мамой по телефону. Слышно велико­лепно. Велик человеческий разум.
Есть у Мейерхольдов воспитательница его детей, которая питает ко мне нежные чувства и иногда выводит меня из себя. Особенно утром, когда она входит ко мне в комнату и начинает говорить: «Пора вставать, пора вставать». Попутно стаскивает одеяло и щупает мое голое тело. Вчера дело дошло до того, что она поцеловала меня в то место, которое соприкасается со сту­лом во время сидения. <...> Вчера же я ей сказал, что если она от меня не отстанет, то я пожалуюсь Зинаиде Николаев­не. Сегодня поэтому она была смирнее. Дальше груди ее руки не проникали. Меня это вначале смешило, теперь раздражает. Тридцатичетырехлетняя дева жаждет должно быть райского блаженства. Притом некрасива, как черт знает что. Если завтра утром она опять будет меня щупать и целовать, то я обяза­тельно пожалуюсь. При встрече я расскажу о ней более под­робно...".

18 VII 1929. Гудауты
"Дорогой Иван Иванович. Получил сегодня твое письмо. «Прочел с удовольствием»
...
О Мейерхольде.
В день отъезда из Ленинграда я получил от него письмо с ответом на мои вопросы. Кроме того просил меня, если я буду в Москве, заехать к нему на дачу. Живет он в Салтыковке, на даче К. и Т. Есениных. Вероятно на правах родственника.

На другой день по приезде в Москву я поехал к нему. Это минут 40 от Москвы. Очень хорошая дача. Первое, что он меня спро­сил, это было: Ну как Иван Иванович?
Я: Да ничего, живет себе.
В. Э.: Он, наверное, сердится на меня?
Я: Кажется нет. Мне он ничего не говорил
В. Э.: Что?
Я: Кажется нет. Мне он ничего не говорил
В. Э.: Что не говорил?
Я: Что сердится.
В. Э.: А ведь он наверное думал, что я совсем не такой, каков есть.
Я: Гмм...
В. Э.: Он вероятно думал, что я какой-нибудь, знаете (жест).
Я: Вот, вот.
В. Э.: Зиночка! Зиночка! Вот Дима рассказывает, что Ив. Ив. сперва совсем не так думал обо мне до тех пор, пока не познакомился со мной.
3. Н. Райх: А что он думал.
Я: Он думал, что В. Э. знаете, такой (жест), а оказалось, что он совсем не такой.
В. Э.: Вот видишь, Зина! Если бы он раньше со мной по­знакомился, то он думал бы именно то, что следует. А?
Я: Да он и сейчас думает то, что следует.
В. Э. и 3. Н. (живо, вместе): А что он думает?
Я: Да он думает, что, вот, дескать, раньше я думал, что В. Э. такой, но при знакомстве оказалось, что он совсем не такой.
В. Э. и 3. Н. (живо): А какой?
Я: Да вот совсем не такой, каким он себе его раньше пред­ставлял.
В. Э.: Вот я говорил! Прекрасный человек Ив. Ив.
3. Н.: Прекрасный человек Ив. Ив. (мне, сокрушенно): Вот странно только. Он такой знающий чуткий человек, а не любит Есенина.
Я: Да не может быть!
В. Э. и 3. Н. (грустно): Да, да.
Молчание. Незримо порхает дух Есенина.
В. Э. (отряхнув тяжелые мысли): Так значит он раньше думал обо мне совсем не то... etc.
Следует содержательный разговор, приведенный выше, только значительно длиннее.
После этого разговора был задан вопрос: почему ты отказался работать у него в театре? Я сказал, что не знаю.
В. Э.: Он наверное сердится на меня?
Я: Нет. Зачем же ему на Вас сердиться?
В. Э.: Вот я тоже думаю, что ему на меня сердиться не стоит. А?
Я: Не стоит.
В. Э.: Пожалуйста, передайте ему от нас привет.
Я: Хорошо.

За обедом В. Э. развеселился и сыпал фейерверком остро­умия. Перед обедом готовили мороженое. Вертели режиссер-лаборант Нестеров и пом. кинорежиссера тов. Кокин. Перед самым обедом т. Кокин вышел на минутку. В. Э. заметил: Ну раз Кокин вертел мороженое, то его невозможно будет есть. «Почему»,- спросил мальчик по имени Туля.
«А он потеет и пот его капал в мороженое. Поэтому моро­женое будет соленое».
Потом ели суп. Молчали. Затем В. Э. вперил взор в Тулю и рассыпал следующую остроту: А мы теперь Тулю будем звать каждый день по-разному. Сегодня Туля, потом Калугя, Вяткя, Москвя, Пензя, Одесся.
Взрыв хохота последовал. Особенно громко смеялся режис­сер-лаборант.

Наконец подали мороженое. Туля, не по летам развитой мальчик, спросил: А кто вертел мороженое?
Мать Тули: Тише, тише.
Я: Кокин вертел.
Мать (нервно глядя на меня): Тише, тише!
Туля (ярко): Ну значит нельзя будет есть мороженое.
Мать (смятенно): Замолчи, Туля.
Я (Туле): А почему (гневные взгляды матери в мою сторо­ну).
Туля (еще ярче): А потому что он потеет и его соленый пот капал в мороженое.
Гробовое молчание.
Мать Тули что-то злобно зашипела своему сыну, отчего тот сильно испортил воздух (медвежья болезнь). Пришлось Тулю увести из-за стола, дабы очистить атмосферу, во всех смыслах сильно сгустившуюся. Мороженое доели молча.
После обеда 3. Н. Райх давала Тулиной матери принадлеж­ности детского туалета, сильно попорченные Тулей. Подслушал разговор:
Мать Тули: Вы знаете, он всегда так. Чуть ему что-нибудь строго скажешь, он и наделает в штанишки. Прямо случай для Фрейда, Крафт-Эбинга и доктора Якобзона.
Когда я уезжал, В. Э. вторично просил передать тебе привет...".

7 VIII 1929. Тихорецк
"Дорогой Иван Иванович. Судьба, как говорится, играет че­ловеком. Думал ли я, что очутюсь в Городе Тихорецке? Нет, не думал. А вот очутился <...>! Да еще как. Расскажу по порядку.

3 VIII в Пятигорске я купил билет на самолет «Укрповпрушляха», отлетающий 6 VIII. Заплатил 54 рубля и хвастался, что, дескать, лечу. Самолет должен был отлетать из Минеральных вод в 3 ч. ночи. С последним поездом я уехал в Мин. воды. В 2 ч. ночи двинулся с вокзала на аэродром. Тем­но. Злющие собаки хватают за икры. Испугался я и вернулся на вокзал. Там со мной вел очень любезный разговор красно­армеец, смотрящий за порядком. Я его спрашиваю, как пройти на аэродром? Он, узнав, что я пассажир, рекомендовал идти туда часам к 4-5 утра, когда посветлеет.
«Ночью туда не под­пускают. Кто подойдет ближе, чем на 100 шагов, того застреливают»!!! Я испугался и позвонил по телефону. Телефон ответил, что самолет отлетает часиков в 6-7. Это вместо 3-х. Ни на минуту не засыпая, я дождался рассвета и пошел на аэродром, в душе побаиваясь, что моя ценная жизнь будет пресечена. Пришел на аэродром. Никого. Ни часового, ни сторожа, никого. Только 2 самолета. Через 2-3 часа пришел какой-то паренек. Я навожу справку. «Часов в 8-9 полетит». Это вместо 3-х. Жду. Затем является очень красивый начальник станции. Он меня спрашивает, предварительно пожелав доброго утра: «Вы тот самый пассажир, что летите в Сочи?» Я ответил, что нет, ибо лечу в Москву. «В Москву»,- воскликнул он, искренно пора­женный. «В Москву. Вот оказия». Здесь он почесал самопи­шущим пером затылок, отчего последний несколько запачкался. Видя, что я недоумеваю, он пояснил. «Видите,- говорит,- я разрешил продать билет до Сочи, а Вам продали до Москвы». Я: «Что же делать?» «Вот что. Вы вылетайте в Тихорецк, а там Вас тов. Гусев устроит». «А кто это тов. Гусев?» «Это нач. ст[анции] Тихорецк. Я к нему дам записку». Записку он написал, и ровно в 11 ч. (вместо 3-х) я полетел. Меня не тош­нило и не качало. Было очень хорошо, только очень хотелось спать.

Прилетел я в Тихорецк. Когда я прилетел, тов. Гусев от­сутствовал. С аэродрома я пошел в город. 5 верст пешком, по степи, под палящим солнцем. Потом пошел снова на аэродром и передал тов. Гусеву записку. Он прочел, мило улыбнулся и сказал: «Придется Вам переночевать в Тихорецке, а завтра, в 5 ч. утра Вы полетите». Я: «А наверное полечу?» Он: «Ну, раз я говорю, то наверное. Ведь если бы не наверное, то я бы не говорил». Я извинился и воспрял духом. В это время приле­тел самолет из Москвы и привез 3-х пассажиров, едущих в Сочи. Ввиду того, что время было позднее, самолет дальше не поле­тел, и пассажиры эти тоже должны были переночевать в Ти­хорецке. Тов. Гусев повез нас устраивать на ночь. Меня и еще одного он устроил у извозчика по фамилии Мороз, других 2-х устроил у извозчика по фам. Освальд (родственник Оси Осваль­да). Переспали. На другой день все мы поехали на аэродром.

Буду краток. На самолете мест не оказалось, и тов. Гусев пред­ложил мне за счет «Укрповпрушляха» ехать на поезде, т. к. на самолет попасть надежды нету. Я согласился. Все равно поги­бать.

Приехали мы на вокзал. Тов. Гусев выдал мне под рас­писку 29 р. 10 коп. и познакомил с нач. станции. Тот обещал сделать все, что от него зависит. Если будут места, то поедете. Факт. Сейчас 11 ч. Поезд отходит в 17 часов. Значит мне ждать 6 ч. Сижу и мудрствую, рискнул было пойти в убор­ную <...>, но у входа в означенную был остановлен властным криком: «Куда?!» Я: «В уборную, отлить малость». «Нельзя!!!» Я пошел назад. Видя выражение вопроса на моем лице, страж смягчился и сказал, что уборная испорчена. «Мне от этого не легче», как острит Н. А. Малько, когда ему говорят, что си­филис не позор, а несчастье. Когда кончу письмо, пойду искать сортир. Надежды уехать из Тихорецка у меня мало. Я в ужа­се и буквально плачу. Дорогой Иван Иванович, не говори маме, что я в Тихорецке. Я ей сам это напишу. Напишу, что потря­сенный красотой этого города, я слез с самолета и решил по­быть здесь денька 2, дабы насладиться его дивными красотами. Если ты веришь в бога, помолись за то, чтобы мне хоть когда-нибудь выехать из Тихорецка. Я в ужасе. Что делать, если не будет билета. Опять к извозчику в гости. Какой-то кошмар.

Как ты поживаешь? Я плохо. По приезде в Л-д, если тако­вой состоится, я засяду за стол и напишу 2 жалобы на издева­тельства надо мной «Укрповпрушляха». Одну в бюро жалоб Н. К. Р. К. И. У. С. С. Р., другую в правление «Укрповпру­шляха». Ты мне помоги составить эти жалобы. Ведь это неслы­ханное издевательство. У меня из-за этого в голове такой дурак, что я еле сдерживаюсь, чтобы не написать: «А у алжирского бея под самым носом вскочила шишка». Все мое путешествие, весь отдых из-за преступного, я бы сказал головотяпства «Укрповпру­шляха» <...>! Мне хочется спать. За 3 суток я спал 4 часа. Мне хочется есть, но ужас меня охватывает при виде прево­сходно откормленных тараканов, плавающих в борще, который подают в Тихорецке. Сижу и мудрствую. Весь вокзал набит пассажирами, желающими ехать. Они не могут. Нет билетов! Нет! Они ночуют на вокзале и не теряют надежды. Буду и я надеяться. Какой ужас. Я не могу сдержаться и реву.
Девочка с безумными глазами (лет 7-8) тычет в меня прутиком и за­разительно хохочет. Она здесь с матерью только 5 дней. Надеется через 5 выехать.

Вот что. Как получишь это письмо, походи к влиятельным людям и попроси их что-нибудь сделать на предмет моего выезда из Тихорецка. Меня найти можно по адресу «Тихорецк, до востребования». Я не знаю, какой это губернии или области. Сде­лай это. По дружески умоляю тебя. В общем я сейчас сильно страдаю.
Крепко тебя целую. Твой Д. Шостакович."


письма, Соллертинский, Шостакович

Previous post Next post
Up