Борис Ручьев в Оймяконе
Всё это началось в далеком 1970 году. В руки молодой учительницы русского языка Марии Поликарповны Бояровой из Томторской средней школы Оймяконского района попала книга известного советского поэта Бориса Ручьева «Магнит-гора». Стихи не оставили равнодушным начинающего педагога.
P.S. Данный пост является лишь чем-то вроде пролога к следующему и, надеюсь, будет интересен не только любителям поэзии, краеведам, историкам, но и широкому кругу читателей.
Кроме того, как оказалось, Борис Александрович в годы войны жил именно в Оймяконе, о чем ярко свидетельствовали его красивые и мужественные стихи:
Пораженная силой чувств и мыслей поэта, учительница разузнала адрес Ручьева, и написала ему письмо. Но оно, как и последующие несколько писем остались без ответа. Причину молчания узнали позже из письма супруги поэта Любовь Николаевны Ручьевой - в этот период Борис Александрович тяжело болел, а вскоре его не стало. Прошло некоторое время... Однажды, от прозаика и литературного критика Николая Максимовича Заболоцкого-Чысхаана, Мария Поликарповна узнала, что Ручьев на встрече с якутскими писателями в Переделкино, поведал о том, что ему пришлось принимать роды у одной женщины-якутки в далёком оймяконском селе… Желание разузнать больше о поэте стало еще сильнее - вместе с учащимися началась кропотливая поисковая работа. В первую очередь были просмотрены документы сельсовета, были расспрошены старики - живые очевидцы военного времени, выписаны через МБА другие сборники стихов. Так, по крупице собирался материал об оймяконском периоде жизни поэта.
"Отшлифовать слабые строки стихов не могу, они дороги мне,
как подлинная запись моих колымских переживаний, самых первых,
что вновь бросили меня к поэзии и возвратили к жизни"
После знакомства с очередной книгой «Встреча с другом», у Марии Поликарповны появилась мысль написать письма друзьям Бориса Александровича. Ответили литературовед Лидия Петровна Гальцева, близкий друг Ручьева Михаил Михайлович Люгарин, поэт и журналист Нина Георгиевна Кондратковская и другие. Они помогли собрать книги о поэте, фотографии и другой материал, рассказывающий о его жизни и творчестве.
Как поэт, Борис Ручьев занял свое, особенное место в литературе с первых же своих стихов. Почти все, что он писал, было связано с трудом человека, с мыслями и чувствами человека труда и верой в счастье. Это было время его поколения. Первая книга поэта называлась «Вторая родина» (второй родной поэт называет Магнитку, на строительстве которой он приехал добровольцем). Через год молодой поэт удостаивается высокой чести быть делегатом I Всесоюзного съезда советских писателей. В марте 1936 года поэт женился на учительнице Серафиме Каменских и переехал в Златоуст. Но в 1937 г. оклеветан и репрессирован. Причем до сих остается загадкой, кто написал на него донос, хотя причина очевидна - Ручьев был слишком уж ярок, неповторим и талантлив.
На стенде в квартире-музее Бориса Ручьева в Магнитогорске под данным фото следующая надпись:
"Б. Ручьев в период работы в ИТЛ Северо-Востока, 1945-1946". Правда, неизвестно, кто сидит рядом с ним,
как в целом и то, действительно ли данное фото сделано в это время.
В то суровое время только начинала строиться трасса Магадан - Хандыга. Дорогу, в крайне тяжелых условиях строили заключенные, среди которых оказался и Борис Ручьев. Жил поэт в одном из бараков на участке Куйдусун (это в двух километрах от поселка Томтор).
Позже, в своих воспоминаниях он писал:
«Осенью 1941 года, после тяжёлых ожогов при пожаре тайги, я попал в больницу Оймяконского дорожного участка Дальстроя. В три месяца преодолев острый кризисный период - заражение крови, едва избежав ампутации правой ноги и немного отдышавшись на больничной койке, я вновь после 4-летнего перерыва - начал писать стихи и уже с того времени писать не бросал».
Здесь в Оймяконе, написаны цикл стихов «Красное солнышко», поэмы «Невидимка», «Медведко», «Полюс» и другие.
«С конца 30 годов работал на Крайнем Севере, в районе Мирового полюса холода, забойщиком золотых приисков, дорожным строителем, фельдшером…»
из справки, написанной поэтом по просьбе
редакции журнала «Москва» в 1958 году
После больницы, по состоянию здоровья, он не мог работать дорожником, так как сильно хромал и поэтому устроился фельдшером, и в памяти многих оймяконцев оставил о себе самую теплую, самую добрую память…
Это было 18 сентября 1942 года. Молодая беременная женщина, колхозница Винокурова Екатерина Николаевна, из отдалённого участка «Чубукулаах» пешком добиралась до Томтора, но не успела - роды начались в пути. Ее нашли дорожники и привезли в медпункт. Молоденький фельдшер оказал роженице и новорожденному всю необходимую помощь: лечил их, ухаживал за ними. Конечно, благодарности не было конца: «Спасибо, спасибо русскому за все, за все!» А откуда ей, забитой, безграмотной якутке знать, что их спасителем был человек, который впоследствии прославит Урал, который станет лауреатом Государственной премии РСФСР, кавалером двух орденов Трудового Красного Знамени и ордена Октябрьской революции! Откуда ей знать, что имя «скромного фельдшера» будут носить целая улица, библиотека и школа города Магнитогорска… А тот малыш, которого назвали Дорием (от слова дорога, ибо он родился на дороге - так объясняли старики) не знал о Ручьеве, пока не получил письмо от юных следопытов.
Обязан своей жизнью Ручьеву здесь не один Дорий Винокуров.
…Машина, за рулем которой сидел выпивший шофер, сбила 16-летнего подростка-пастуха Анания Винокурова. Правая нога была раздроблена. Юношу срочно увезли в медпункт в Куйдусун. Много дней Ананий находился в тяжелом состоянии. ... Когда приходило сознание, он видел перед собой молодого человека в белом халате. Борис Александрович ухаживал за больным как за маленьким ребенком… Навещал сына старый отец, и фельдшер угощал его куревом, а это в то время было неслыханной роскошью.
Парень пролежал в больнице 7 с половиной месяцев. Узнав о его несчастье, родственница мальчика, Агафья Степановна Готовцева, отправила костяную тросточку с металлической ручкой. Она была больному необходима, но парень, в знак глубочайшей благодарности подарил ее своему спасителю.
Когда Мария Поликарповна показала фотографию молодого Ручьева пожилому Ананию Степановичу и просто спросила: «Вы не знали этого человека?», старик сразу встрепенулся, вздрогнул и воскликнул: «Конечно, он! Тот человек, который меня лечил!». И, вглядываясь в фотографию, сказал взволнованно: «Конечно, он! Я узнал бы его из тысячи… Он был удивительно красив, молод… И глаза у него были такие… его невозможно забыть…».
Сила характера поэта еще сильнее и глубже раскрывается при знакомстве с письмами поэта своей жене С.И. Каменских. Ручьев пишет ей: «Родная, соберись с силами, постарайся сохранить свое здоровье до нашей встречи. Не сомневайся, что я человек, которому ты дорога и который всегда при первой возможности придет к тебе на помощь», «напиши скорее о себе, где ты, как живешь…» и т.д. и лишь мимоходом сообщает, что «физически возмужал и окреп, хотя и перенес кое-какие болезни, даже сепсис».
Он верит, что бы ни случилось с любимой, «красное солнышко» ее любви никогда не погаснет. Таков был идеал. Но жизнь распорядилась иначе. Письма от Серафимы приходят в Оймякон все реже: сначала молчание длится четыре месяца, затем - год, полтора года…
И вдруг он узнает: любимая не дождалась его - вышла замуж, родила девочку, отец которой погиб на фронте. Ручьев готов протянуть любимой руку помощи, предлагает удочерить Ольгу, лишь бы была рада и счастлива та, благодаря которой он сохранил себя в лагерном аду.
«… Самое главное, береги свое здоровье и никогда не теряй уверенности в том, что мы с тобой самые родные, самые близкие. Собственно, за все эти 10 лет, несмотря на тяжелые переживания, предчувствия и потери связи, сам я иначе как-то и не смыслил… Ольгу я удочерю, и, если ты можешь без меня это формально устроить, прошу тебя сделать это, чем скорее, тем лучше. Ведь она растет, и пока она маленькая, эта перемена для неё пройдет незаметнее, а стало быть, не породит в ней каких-либо недоумений… Что касается иронии окружающих, об этом не беспокойся. Меня она ни в какой мере не смущает, лишь была бы ты рада и счастлива и не чувствовала никакой отчужденности между нами» - писал он Каменских 6 июля, 1947 года.
Ручьев возвращается из Якутии в середине 1949 года и поселяется в Кусе (город в Челябинской области), где жила Каменских. Но семейное счастье было хрупким и недолгим. Ручьев со своим скудным скарбом оказался на улице, без денег, без прописки и без крыши над головой. На помощь пришли старые друзья, писатели В.А. Савин и Я.Т. Вохменцев, оказав ему моральную и материальную поддержку. По их совету он отправляется во Фрунзе, где в ту пору жили родители.
Но ему, как бывшему политическому заключенному, оставаться там тоже не позволили, и он уехал жить в предгорья Памира. В середине 50-х годов женился во второй раз на Любовь Николаевне Гунько (Ручьевой), с которой в любви и согласии прожил до конца жизни.
С верной спутницей Любовь Николаевной
Суровые физические и моральные испытания лишь закалили Ручьева, он остался верным своим принципам и убеждениям:
Огнем каленный - скоро не устану,
Мороженный - с дороги не сверну
Но если от друзей живым отстану -
Всю жизнь свою и душу прокляну.
На Севере была создана также одна из лучших поэм Б. Ручьева «Прощание с юностью». Поэма звучит как гимн победе добра и справедливости над силами мрака и беззакония, как гимн человеку, вышедшему победителем в открытом столкновении с врагами, не согнувшемуся под тяжестью испытаний, не свернувшему с правильного пути.
…Работа в Томторской школе продолжается…Воспоминания очевидцев, книги с автографами М. Люгарина, Л. Гальцевой, Г. Кондратковской и многих других, многочисленные письма, газетные и журнальные статьи, архивные данные незаметно послужили основой создания школьного литературно-краеведческого музея, который в прошлом году официально отпраздновал свой 20-летний юбилей. Музей Ручьева в Магнитогорске тесно сотрудничает с музеем школы, благодаря которому, восполнились «белые пятна» в биографии и творчестве этого выдающегося поэта.
Когда бы мы, старея год от году,
Всю жизнь бок о бок прожили вдвоем,
Я, верно, мог бы лгать тебе в угоду
О женском обаянии твоем.
Тебя я знал бы в платьицах из ситца,
В домашних туфлях, будничной, такой,
Что не тревожит, не зовет, не снится,
Привыкнув жить у сердца, под рукой.
Я, верно, посчитал бы невозможным,
Что здесь, в краю глухих, полярных зим,
В распадках горных, в сумраке таежном,
Ты станешь красным солнышком моим.
До боли обмораживая руки,
Порой до слез тоскуя по огню,
В сухих глазах, поблекших от разлуки,
Одну тебя годами я храню.
И ты, совсем живая, близко-близко,
Все ласковей, все ярче, все живей,
Идешь ко мне с тревогой материнской
В изломе тонких девичьих бровей.
Еще пурга во мгле заносит крышу
И, как вчера, на небе зорьки нет,
А я уже спросонок будто слышу:
«Хороший мой. Проснись. Уже рассвет...»
Ты шла со мной по горным перевалам,
По льдинкам рек, с привала на привал.
Вела меня, когда я шел усталым,
И грела грудь, когда я замерзал.
А по ночам, жалея за усталость,
Склонясь над изголовьем, как сестра,
Одним дыханьем губ моих касалась
И сторожила сон мой до утра.
Чтоб знала ты: в полярный холод лютый,
В душе сбирая горсть последних сил,
Я без тебя - не прожил ни минуты,
И без тебя - ни шагу не ступил.
Пусть старый твой портрет в снегах потерян,
Пусть не входить мне в комнатку твою,
Пусть ты другого любишь, - я не верю,
Я никому тебя не отдаю.
И пусть их, как назло, бушуют зимы, -
Мне кажется, я всё переживу,
Покуда ты в глазах неугасима
И так близка мне в снах и наяву.
Из поэмы «Красное солнышко»
Click to view