Пражская весна. Часть вторая. Ленинград и личность.
Ленинград-город культурный. И здесь совсем не хочется окунаться в разврат.
Особенно когда на улице мороз и ветры дуют.
Ленинград-город интеллектуальный. Тут нужно сидеть в кофейне и читать.
Я не то чтобы еле приехал в Петербург, а я дополз до него, потому что сил после Праги ни на что не хватало.
Грязь в Пулково и на Невском вызывали немую досаду. Я был зол, и злой дошел по Грибоедовскому каналу до своей гостиницы в ста метрах от Мариинки.
Там меня встретил жеманный мужчина, который дал ключ от номера.
Я лег на кровать и провалился в лихорадочный сон, который был столь глубок, сколь и поверхностен. Другими словами, я мог погрузиться в небытие лежа в совершенно любой позе, но очнуться от вибрации мобильного, который валялся на комоде в другом конце комнаты...
Без четверти пять утра зазвонил телефон. Я поворочался и посетовал на судьбу, но взял трубку. Остап сказал, что приедет через два часа. Чуть позже он осекся. И вот уже через какие-то двадцать минут я стою на морозном питерском воздухе, курю,
ожидая Остапа.
Он вылезает из такси, мы заходим в номер... И начинаем нещадно пиздеть.
Я давно не видел людей и мне, конечно, хотелось излиться и поведать
о своих впечатлениях-в первую очередь, пражских.
Еще несколько мгновений спустя
мы бредем по Грибоедовскому каналу. Уже зачинался рассвет,
но снег все еще блестел, посеребренный уходящей луной.
Зашли заморить червячка не куда-нибудь, а в самую настоящую круглосуточную
столовую, где нас обслужила темноволосая добротная барышня.
Давно я так вкусно не ел-макароны с котлетой и кисель.
Несмотря на всю прозаичность и обыденность ситуации,
было в ней что-то волшебное.
У меня такое частенько случается, когда я со свежими
силами встаю с утра пораньше навстречу
дню, который обещает быть наполненным беззаботным
и приятным времяпровождением. Именно такие дни обычно
закатываются в глубины мозга, осененные знаком какой-то
теплоты, доводящей воспоминания до уровня нереальных.
Уже встало Солнце. Мы вышли к Крюковскому каналу.
Все, что не попадалось нам на глаза, возбуждало вспышку
почти звериного смеха. Я бы не сказал,
чтобы Питер очень уж радовал погодой.
Дул жуткий ветер, который пробирал до костей.
Вся окружающая местность была словно подернута дымкой
из грязи, которая оседала на домах и создавала
ощущение неуюта. Но на этом хмуром пейзаже
ярко выделялись два пятнышка-это я и Остап.
Шли мы, подобно Дионису и Аполлону, спустившиеся с небес.
Я-Дионис, Остап-Аполлон, но, правда, темноволосый.
Мы шли по северной Венеции, как по родной Элладе и
все стебали.
На горизонте показался Невский проспект, на который
мы свернули спустя мгновения. Я достал фотоаппарат
и принялся щелкать каждый захудалый домишко.
Остап обратил внимание, что я предпочитаю фотографировать
переулки, заканчивавшиеся тупиком, а то и просто
арочные проемы или каналы. Как раз речь зашла
о Фрейде. Остап сказал, что эти мои предпочтения
определяются страстью к женским гениталиям,
с чем я и согласился. На сей жизнеутверждающей нотке
мы зашли в "Буквоед" посидеть в кофейне и отогреть свои
конечности. Последние у Остапа гигантские и
отмерзают в первую очередь, доставляя жуткие неудобства.
И еще немного об Остапе. Знаю я его хоть
и много лет, и кровь даже вместе сдавали
в поликлинике при МГУ, но подлинно
я прощупал его обаяние лишь в Питере,
два года назад.
Это случилось на Рождество, который я собирался
справлять в гордом одиночестве. По чистой случайности
здесь оказались Остап и его женщина.
Так мы слонялись по чаёвням на Рубинштейна,
театрам, музэям. Однажды засели мы с Остапом
в "Кофе-Хаузе" на Невком проспекте в доме номер 7.
Мы сидели и пили.
Время на часах быстро летело вперед,
пробило четыре, а мы все откладывали
конец вечера, заказывая шампанское, еще и еще,
бокал за бокалом. Напротив в одиночестве сидел националист.
Кто-то разлил кружку с кофе в "Буквоеде".
На часах было около десяти утра.
Потом гуляли по "Русскому музею".
Я воспылал страстью к некоторым скульптурам.
Остап- к Ермаку, Ивану Грозному и картине "Осужденный".
В какой-то момент все краски смешались перед глазами,
и мозг уже отказывался что-либо воспринимать доле.
Мы вышли, когда на небе пылало холодное Солнце.
Оно успело подтопить сосульки над домами.
Капли капали на наши непокрытые головы, доставляя
почти болезненные ощущения.
Через арку мы вышли к Дворцовой площади.
Пусть неписаной красоты, но единственно,
на что она вдохновила нас-это постебать
скульптуру на обелиске, с перстом,
указующим в небо. "Жи есть!"-так интерпретировал
сей жест Остап. Еще он сообразил вдруг,
что вся дворцовая площадь имеет форму матки,
тогда как арочные проходы символизируют вагину.
Раскусил-таки замысел похотливых итальянских архитекторов.
Спустя три столетия. А чем черт не шутит.
За это ли кощунство или за прошлые прегрешения, но
Остап вскоре поплатился. Мы вышли через Дворцовую
набережную и Троицкий мост к Петроградской стороне.
На часах уже натикало три часа и надо было срочно
перекусить. Мы зашли в "Бургер Кинг" рядом с
величественной мечетью.
Там Остап основательно увлекся. Он решил посвятить мне стих,
и запечатлел его на открытке с голыми бабами в бане, которую
купил в Русском музее. Увлекся настолько, что забыл
свой айфон на подносе.
Когда мы вернулись в "Бургер", его и след простыл.
Две официантки среднеазиатской наружности
бросились нам помогать в поисках,
божились, что не видели, предлагали милицию вызвать.
Впрочем, все было очевидно без слов.
Кажется, мы дошли до трагической точки в нашем
повествовании. Но из любой драмы всегда есть
выход. Мы сидим и пьем кофе в "Шоколаднице" на Невском,
когда к нам с небес спускается Артемида.
Отнюдь не с колчаном за спиной. В двадцать первом веке она
приняла облик питерского ортодонта.
Ну и понеслась. Потерянный айфон стал всего лишь жалким
поводом для шутки. Мозг поплыл, чресла впечатались в мягкие
сиденья, по телу поплыла приятная расслабленность.
Прошло аж целых пять часов, прежде чем мы вышли
на трассу в поисках попутки до какого-нибудь стильного питерского
кабака. Я хотел именно что-нибудь в питерском духе. С названием вроде
"Трактир памяти Виктора Цоя". Позвонил даже в Москву подруге, которая мне
казалась всегда завзятой петербурженкой. Она направила нас в "Бардак".
Мы едем, за двести пятьдесят рублей на Сенную.
Выходим, но по адресу ничего не оказывается, кроме какого-то
подвального помещения, давно заброшенного и прочно закрытого
на замок. Мы обошли дом с другой стороны-опять ничего.
И мы снова на Невском! Воистину я оценил всю меру центральности
этой улицы-куда не направляй стопы, ты окажешься там. Рано или поздно.
Продрогшие, мы вошли в первое попавшееся заведение-"Чебуречную".
Ничего подобного в Москве я припомнить не могу-это Питер, и цель достигнута.
"Чебуречная" занимала длинное помещение.
И какой народ там собрался!
Скинхед сидел за барной стойкой (впрочем, Остапу он показался
просто жалким маргиналом). Мы сели рядом с уже пожилой парочкой
очень интеллигентного вида. Мужик имел профиль Довлатова.
И начался наш последний круг. Последние капли
алкоголя должны были наполнить наши глотки.
По традиции, выбор пал на шампанское.
И какое я выбрал шампанское-ЦИМЛЯНСКОЕ!
Такое розовое и, что самое главное,-очень дешевое.
Мои веки после одного бокала цимлянского и
чебурека налились свинцом, голова
повалилась набок. Предостережением
неподалеку сидела группка молодежи,
тоже поднажратая. Среди них-кудрявая девица,
мертвецки пьяная и рожей уткнувшаяся в стол.
Они пытались ее разбудить, но тщетно.
В конечном итоге, она зашевелилась, и вся группка
вывалила на морозный воздух. Я, конечно,
грешным делом подумал о том, каково
обладать в дюпель пьяной женщиной.
Собственно, и все.
Уже глубоко за полночь мы поймали извозчика-простите,
бомбилу. Кавказец. Мой земляк по имени Дамир.
Как полагается джентльменам, мы сначала
довезли Артемиду до ее Парнаса.
Дамир высадил нас в два часа ночи на Грибоедовском.
Мы плюхнулись в кровати и спали беспробудным сном.
Пока из мрака не вышла младая с перстами пурпурными Эол.
Особенно когда на улице мороз и ветры дуют.
Ленинград-город интеллектуальный. Тут нужно сидеть в кофейне и читать.
Я не то чтобы еле приехал в Петербург, а я дополз до него, потому что сил после Праги ни на что не хватало.
Грязь в Пулково и на Невском вызывали немую досаду. Я был зол, и злой дошел по Грибоедовскому каналу до своей гостиницы в ста метрах от Мариинки.
Там меня встретил жеманный мужчина, который дал ключ от номера.
Я лег на кровать и провалился в лихорадочный сон, который был столь глубок, сколь и поверхностен. Другими словами, я мог погрузиться в небытие лежа в совершенно любой позе, но очнуться от вибрации мобильного, который валялся на комоде в другом конце комнаты...
Без четверти пять утра зазвонил телефон. Я поворочался и посетовал на судьбу, но взял трубку. Остап сказал, что приедет через два часа. Чуть позже он осекся. И вот уже через какие-то двадцать минут я стою на морозном питерском воздухе, курю,
ожидая Остапа.
Он вылезает из такси, мы заходим в номер... И начинаем нещадно пиздеть.
Я давно не видел людей и мне, конечно, хотелось излиться и поведать
о своих впечатлениях-в первую очередь, пражских.
Еще несколько мгновений спустя
мы бредем по Грибоедовскому каналу. Уже зачинался рассвет,
но снег все еще блестел, посеребренный уходящей луной.
Зашли заморить червячка не куда-нибудь, а в самую настоящую круглосуточную
столовую, где нас обслужила темноволосая добротная барышня.
Давно я так вкусно не ел-макароны с котлетой и кисель.
Несмотря на всю прозаичность и обыденность ситуации,
было в ней что-то волшебное.
У меня такое частенько случается, когда я со свежими
силами встаю с утра пораньше навстречу
дню, который обещает быть наполненным беззаботным
и приятным времяпровождением. Именно такие дни обычно
закатываются в глубины мозга, осененные знаком какой-то
теплоты, доводящей воспоминания до уровня нереальных.
Уже встало Солнце. Мы вышли к Крюковскому каналу.
Все, что не попадалось нам на глаза, возбуждало вспышку
почти звериного смеха. Я бы не сказал,
чтобы Питер очень уж радовал погодой.
Дул жуткий ветер, который пробирал до костей.
Вся окружающая местность была словно подернута дымкой
из грязи, которая оседала на домах и создавала
ощущение неуюта. Но на этом хмуром пейзаже
ярко выделялись два пятнышка-это я и Остап.
Шли мы, подобно Дионису и Аполлону, спустившиеся с небес.
Я-Дионис, Остап-Аполлон, но, правда, темноволосый.
Мы шли по северной Венеции, как по родной Элладе и
все стебали.
На горизонте показался Невский проспект, на который
мы свернули спустя мгновения. Я достал фотоаппарат
и принялся щелкать каждый захудалый домишко.
Остап обратил внимание, что я предпочитаю фотографировать
переулки, заканчивавшиеся тупиком, а то и просто
арочные проемы или каналы. Как раз речь зашла
о Фрейде. Остап сказал, что эти мои предпочтения
определяются страстью к женским гениталиям,
с чем я и согласился. На сей жизнеутверждающей нотке
мы зашли в "Буквоед" посидеть в кофейне и отогреть свои
конечности. Последние у Остапа гигантские и
отмерзают в первую очередь, доставляя жуткие неудобства.
И еще немного об Остапе. Знаю я его хоть
и много лет, и кровь даже вместе сдавали
в поликлинике при МГУ, но подлинно
я прощупал его обаяние лишь в Питере,
два года назад.
Это случилось на Рождество, который я собирался
справлять в гордом одиночестве. По чистой случайности
здесь оказались Остап и его женщина.
Так мы слонялись по чаёвням на Рубинштейна,
театрам, музэям. Однажды засели мы с Остапом
в "Кофе-Хаузе" на Невком проспекте в доме номер 7.
Мы сидели и пили.
Время на часах быстро летело вперед,
пробило четыре, а мы все откладывали
конец вечера, заказывая шампанское, еще и еще,
бокал за бокалом. Напротив в одиночестве сидел националист.
Кто-то разлил кружку с кофе в "Буквоеде".
На часах было около десяти утра.
Потом гуляли по "Русскому музею".
Я воспылал страстью к некоторым скульптурам.
Остап- к Ермаку, Ивану Грозному и картине "Осужденный".
В какой-то момент все краски смешались перед глазами,
и мозг уже отказывался что-либо воспринимать доле.
Мы вышли, когда на небе пылало холодное Солнце.
Оно успело подтопить сосульки над домами.
Капли капали на наши непокрытые головы, доставляя
почти болезненные ощущения.
Через арку мы вышли к Дворцовой площади.
Пусть неписаной красоты, но единственно,
на что она вдохновила нас-это постебать
скульптуру на обелиске, с перстом,
указующим в небо. "Жи есть!"-так интерпретировал
сей жест Остап. Еще он сообразил вдруг,
что вся дворцовая площадь имеет форму матки,
тогда как арочные проходы символизируют вагину.
Раскусил-таки замысел похотливых итальянских архитекторов.
Спустя три столетия. А чем черт не шутит.
За это ли кощунство или за прошлые прегрешения, но
Остап вскоре поплатился. Мы вышли через Дворцовую
набережную и Троицкий мост к Петроградской стороне.
На часах уже натикало три часа и надо было срочно
перекусить. Мы зашли в "Бургер Кинг" рядом с
величественной мечетью.
Там Остап основательно увлекся. Он решил посвятить мне стих,
и запечатлел его на открытке с голыми бабами в бане, которую
купил в Русском музее. Увлекся настолько, что забыл
свой айфон на подносе.
Когда мы вернулись в "Бургер", его и след простыл.
Две официантки среднеазиатской наружности
бросились нам помогать в поисках,
божились, что не видели, предлагали милицию вызвать.
Впрочем, все было очевидно без слов.
Кажется, мы дошли до трагической точки в нашем
повествовании. Но из любой драмы всегда есть
выход. Мы сидим и пьем кофе в "Шоколаднице" на Невском,
когда к нам с небес спускается Артемида.
Отнюдь не с колчаном за спиной. В двадцать первом веке она
приняла облик питерского ортодонта.
Ну и понеслась. Потерянный айфон стал всего лишь жалким
поводом для шутки. Мозг поплыл, чресла впечатались в мягкие
сиденья, по телу поплыла приятная расслабленность.
Прошло аж целых пять часов, прежде чем мы вышли
на трассу в поисках попутки до какого-нибудь стильного питерского
кабака. Я хотел именно что-нибудь в питерском духе. С названием вроде
"Трактир памяти Виктора Цоя". Позвонил даже в Москву подруге, которая мне
казалась всегда завзятой петербурженкой. Она направила нас в "Бардак".
Мы едем, за двести пятьдесят рублей на Сенную.
Выходим, но по адресу ничего не оказывается, кроме какого-то
подвального помещения, давно заброшенного и прочно закрытого
на замок. Мы обошли дом с другой стороны-опять ничего.
И мы снова на Невском! Воистину я оценил всю меру центральности
этой улицы-куда не направляй стопы, ты окажешься там. Рано или поздно.
Продрогшие, мы вошли в первое попавшееся заведение-"Чебуречную".
Ничего подобного в Москве я припомнить не могу-это Питер, и цель достигнута.
"Чебуречная" занимала длинное помещение.
И какой народ там собрался!
Скинхед сидел за барной стойкой (впрочем, Остапу он показался
просто жалким маргиналом). Мы сели рядом с уже пожилой парочкой
очень интеллигентного вида. Мужик имел профиль Довлатова.
И начался наш последний круг. Последние капли
алкоголя должны были наполнить наши глотки.
По традиции, выбор пал на шампанское.
И какое я выбрал шампанское-ЦИМЛЯНСКОЕ!
Такое розовое и, что самое главное,-очень дешевое.
Мои веки после одного бокала цимлянского и
чебурека налились свинцом, голова
повалилась набок. Предостережением
неподалеку сидела группка молодежи,
тоже поднажратая. Среди них-кудрявая девица,
мертвецки пьяная и рожей уткнувшаяся в стол.
Они пытались ее разбудить, но тщетно.
В конечном итоге, она зашевелилась, и вся группка
вывалила на морозный воздух. Я, конечно,
грешным делом подумал о том, каково
обладать в дюпель пьяной женщиной.
Собственно, и все.
Уже глубоко за полночь мы поймали извозчика-простите,
бомбилу. Кавказец. Мой земляк по имени Дамир.
Как полагается джентльменам, мы сначала
довезли Артемиду до ее Парнаса.
Дамир высадил нас в два часа ночи на Грибоедовском.
Мы плюхнулись в кровати и спали беспробудным сном.
Пока из мрака не вышла младая с перстами пурпурными Эол.