Как закалялась сталь.
Во сне меня оскорбляли. Некто пытался доказать, что я ничего не понимаю в науке. Потом он обратился негром, и мы показывали друг другу "факи". Когда я проснулся, почувствовал, что уши мои заложило до боли.
Оказалось, самолет уже приземлялся. Он пока порхал над морем, но вот в окно иллюминатора показалась дуга побережья Крита.
Через несколько минут мой "Air Berlin"ер катил свои колеса по Гераклиону.
А всего несколько часов до того я еще реял над Берлином, таким большим и аккуратным, прямо как в порнографических фильмах.
А несколькими днями раньше я... танцевал стриптиз в "Основном инстинкте" с некоей Олей, такой же бешеной, как и мои желания в тот день. Пару часов стояния на трассе Москва-Ярославль в ожидании попутки сделали свое дело.
И гнусная реальность, такая неподатливая, тоже превратила меня в свирепого зверя. Мы долго тупили с Госпожой N. в "Якитории", пока я не понял, что нам остается прожить весь кусок жизни в фантазиях друг у друга, а реальность истратить на продажных мальчиков и девочек.
В конце своих мытарств и недосыпов, которые вылились в лихорадку и насморк, я таки решил всем отомстить.
На Крите, от самых таверн, где я вечерами напролет жрал греческий салат и пил греческий кофе, длинным лучом уходила в море дорога.
Я использовал этот кусок земли как отхожее место, пока не нашел ему назначение получше.
Вся излучина была покрыта огромными валунами, они расступались и смыкались, а где-то прямо у самого моря образовали что-то вроде трона. Там я и засел, весь предавшись фантазиям. Мне грезились Посейдон и далекая Итака,
Навсикая, молодая и упругая, мелькала где-то на горизонте, в одной набедренной повязке. Ну, и конечно, -я всех их имел.
Одинокий, я потом возвращался домой. Но в последний день судьба сжалилась надо мной и подарила мне собеседника.
Ничего в этом собеседнике особенного не было: пожилой мужчина со страшным английским выговором, но была, была одна занятная деталь. Звали его Питер... Минковский. Он еще недавно выступал после моего доклада с какими-то комментариями. А теперь я вынудил его рассказать, какая же все-таки связь между ним и тем самым, легендарным Минковским, чьей фамилией до сих пор давится все научное сообщество. Оказалось, что у них был общий прапрадедушка.
Последнюю ночь своего путешествия я провел не где-нибудь, а на полу аэропорта в Осло. Я лег у колонны, подложив сумку себе в качестве подушки и немного подремал.
Оказалось, самолет уже приземлялся. Он пока порхал над морем, но вот в окно иллюминатора показалась дуга побережья Крита.
Через несколько минут мой "Air Berlin"ер катил свои колеса по Гераклиону.
А всего несколько часов до того я еще реял над Берлином, таким большим и аккуратным, прямо как в порнографических фильмах.
А несколькими днями раньше я... танцевал стриптиз в "Основном инстинкте" с некоей Олей, такой же бешеной, как и мои желания в тот день. Пару часов стояния на трассе Москва-Ярославль в ожидании попутки сделали свое дело.
И гнусная реальность, такая неподатливая, тоже превратила меня в свирепого зверя. Мы долго тупили с Госпожой N. в "Якитории", пока я не понял, что нам остается прожить весь кусок жизни в фантазиях друг у друга, а реальность истратить на продажных мальчиков и девочек.
В конце своих мытарств и недосыпов, которые вылились в лихорадку и насморк, я таки решил всем отомстить.
На Крите, от самых таверн, где я вечерами напролет жрал греческий салат и пил греческий кофе, длинным лучом уходила в море дорога.
Я использовал этот кусок земли как отхожее место, пока не нашел ему назначение получше.
Вся излучина была покрыта огромными валунами, они расступались и смыкались, а где-то прямо у самого моря образовали что-то вроде трона. Там я и засел, весь предавшись фантазиям. Мне грезились Посейдон и далекая Итака,
Навсикая, молодая и упругая, мелькала где-то на горизонте, в одной набедренной повязке. Ну, и конечно, -я всех их имел.
Одинокий, я потом возвращался домой. Но в последний день судьба сжалилась надо мной и подарила мне собеседника.
Ничего в этом собеседнике особенного не было: пожилой мужчина со страшным английским выговором, но была, была одна занятная деталь. Звали его Питер... Минковский. Он еще недавно выступал после моего доклада с какими-то комментариями. А теперь я вынудил его рассказать, какая же все-таки связь между ним и тем самым, легендарным Минковским, чьей фамилией до сих пор давится все научное сообщество. Оказалось, что у них был общий прапрадедушка.
Последнюю ночь своего путешествия я провел не где-нибудь, а на полу аэропорта в Осло. Я лег у колонны, подложив сумку себе в качестве подушки и немного подремал.