Виталий любил поговорить о своих делах со всякой нечистью. В доме он беззастенчиво обращался к домовому, не думая, что тот может быть занят куда более интересными и важными делами. У домовых много дел, а тут еще Виталика слушать приходиться, да кивать, мол, правильно все говоришь.
Когда домовой начинал выражать нетерпение или даже негодование обильные речи Виталик обращал к водяным, но те, что жили в центральном водопроводе походили на местных ребят из ПТУ №21. Некоторые были хорошие, некоторые делали вид, что слушают, но в основном посылали его к лешему грубым бульканьем.
И вот Виталий решился. Водяные, хоть и молоденькие, плохого не посоветуют. А коли лешего не найдется, так там в лесу и водяные есть - старцы достойные. Да и скучно им наверное одним там сидеть, послушают с радостью.
Собрался Виталик хорошенько: прихватил гостинцев-галет, приоделся заметно, немного коньячку для батюшки-лешего взял, вдруг тот из этих самых, ну, пьющих. И пошел в лес. Время было странное - ни весна, ни зима. Сверху холод, внизу течет. Виталик не понял усмешек местных жителей, когда спрашивал дорогу к озеру Кошья. Шел он долго, весь день, бормотал себе под нос, громко ойкал, когда проваливался по пояс.
Потом стал прислушиваться и приглядываться. Сжалился леший над ним и быстрой дорогой привел к озеру, у которого Виталик планировал заночевать. Да и явился Виталику в своем древне-непристойном виде - весь косматый, бородатый, в голове ветки запутались, глаза хитрые-хитрые. Как явился, понял Виталик - вот оно! И начал с ним беседы вести, да приговаривать: "Пей, братец леший, да слушай, что я тебе про городскую жизнь расскажу".
Послушал леший рассказы Виталика, да погрустнел. Как же вы, говорит, в этих домишках живете, у вас небось не только водяные общие, но и домовихи по одной бабке на подъезд. Это же как по нужде в чистом поле присесть.
Сказал да заковылял в лес, даже коньяк не допил. Виталик потом всю ночь печалился да сушил ботинки, а потом вернулся в город и не приставал больше к своему родному домовичку, а то сдаст его подъездным домовихам, да уедет к родственникам в глушь.