Когда заболеваешь, то все ощущения обостряются. Голова болит так, будто в висок кто-то стучит кирзовым сапогом, каждый источник света будто добавляет тонну песка в глаза, а суставы ломит даже при попытке почесать кончик носа. Это мучительная чувствительность отчасти помогает справиться с болезнью - ты знаешь, что лечить. И отчасти повышает ( Read more... )

 Ночью, когда возвращаешься домой и дышишь, ты всегда знаешь, что уже весна. Не потому, что светает рано, а в брюках жарко, а потому, что никого нет у тебя за спиной, только дорога с фонарями и зеленеющими деревьями. И в пять утра, забираясь на подоконник открытого окна, ты тоже знаешь, что весна. Потому, что в окнах домов через дорогу отражается ( Read more... )

 Когда мне было 14, мы с мамой жили вдвоём, так вышло. Маленький южный город, в котором ты просто обязана была следить за своей фигурой. У меня были вечные комплексы, а у неё - надвигающаяся депрессия от запаха развода, доносящегося от редких телефонных звонков из Москвы. И вот летом, когда я опять закончила год с одной четвёркой и мучилась от ( Read more... )

И этот город останется также загадочно любим....


( Read more... )

За хмурое январское утро. За искусственное освещение. За резь в глазах. За пыль. За метро в восемь утра и в шесть вечера. За решётки вентиляции при входе на станцию, в которые проваливаются каблуки. За хамство. За всепроникающее деньги. За то, что ты не веришь слезам, даже детским. За жесткость, граничащую с жестокостью. За суматоху на пустом месте ( Read more... )

За ночь. За яркие огни в чёрной дали. За синтетическую радугу, отражённую в воде. За метроветер в волосах. За уютные кафе. За Кофехауз в Сокольниках. За капуччино с вишнёвым сиропом. За Лужники. За круглосуточный книжный на Никитском. За семь минут от метро в час ночи. За самолёты в небе. За кучу возможностей. За нескольких дорогих людей. За улыбки ( Read more... )