.
И спустя два часа с момента анонсируемого начала концерта вышли они. И сразу взорвалось и заискрилось, перемешалось, еще раз взорвалось, и еще раз, и еще раз.
Первые три песни кое-как отпрыгал и почувствовал предел. И когда уже решил поддаться этому бурлящему морю, чтобы течение вынесло меня на берег, где вдоволь свежего воздуха, спокойствия и созерцания, кольнуло и запенилось, задымилось внутри, подниматься начало в голову, в сердце, в бока, в глаза, в шею. И полилась досада, и усталость, и злость, и агрессия, и ненависть, и решил пережить этот чертов концерт, чего бы это ни стоило. Примерно на середине накрыл новый предел, но тут очень вовремя ребята взяли на две композиции акустику, а зал покорно и устало сел на пол и хором запел.
Переводил дух и переводил, и умолял себя, и пытался пойти на компромисс, но не достучался до рассудка, он плавал в лаве из всего того дерьма, что мешает высыпаться, мешает улыбаться, мешает увидеть океан, мешает поймать северное сияние, мешает почитать племяшкам на ночь, мешает просто жить так, как должно жить. И бросили эти ребята акустику, и взревел зал, и понесся хит за хитом, и хитом погонял.
Как я добрался до обрывка фразы "Last one", помню очень смутно, а честности скажу не помню. И тут морально-волевые закончились вслед за физическими, и решил ковылять из эпицентра, сесть и растечься. Так бы и поступил, если бы успел, но вдарили первые ноты последней песни, и в голове как пуля пронеслось "ну почему Savior, ну за что".
И растянулись круги слэма, самые плодородные за весь вечер, и начал срываться и сваливаться туда народ, и кружился, и рушился, метал молнии и проваливался в неизвестность. И решил в тот момент, что уж если растворяться, то только так, сделал шаг и пропал.
Падал и падал, вокруг прыгало, вертелось, гитары, барабаны и голос летели за мной, догоняли, подбрасывали на секунду вверх и улетали, врывались с новой силой, раскачивали и раскачивали, как смерч дерево, чтобы наконец сломать, разорвать и забыть.
И вдруг кончилось, разом.
Куда-то долетел и нащупал дно, пытался найти выход, но вокруг темнота. Попытался прислушаться, заговорить, но вокруг тишина. Встал и наощупь пошел куда-нибудь, чтобы куда-нибудь прийти, и бродил, бродил, натыкался на стены из острого камня, но порезы не болели, согревали, и с новым внутренним подъемом продолжал идти и идти, как вдруг навалился, придавил океан.
Кто-то перевернул вдруг землю, и вся вода океана зашла через самый длинный непослушный волосок на голове и вышла сквозь развязавшийся шнурок, и когда последние капли вернулись к большой воде, увидел белых людей с хмурыми лицами, но руки, руки-то у них были теплые, и глаза светлые-светлые, и стало внутри свежо и спокойно, и деревья перестали раскачиваться и зацвели, и Нева начала играться мелкими волнами, и скалы сгладились, и вернулись водопады. И рассудок освободился, выдернул к себе и сказал: "Чувствуешь, чувствуешь? Все правильно."
И лежал я на каталке, и мчался я в машине, и 10 минут, что сознание выделило мне, я чувствовал свободу, и ощущал я силу, и слышал я любовь, и ни с одной слезой я это из себя не выпустил и не отдал никому. Проснулся я в больнице, и так случилось, что в своей, и терапевт мой подошел ко мне, посмотрел с укором на меня, оставил мне записку и ушел. Я огляделся вокруг, поморгал, взял кусочек старой медкарты и на обратной стороне прочел: "У тебя переутомление и обезвоживание, мудила. Кота хоть пристроил?".
Первые три песни кое-как отпрыгал и почувствовал предел. И когда уже решил поддаться этому бурлящему морю, чтобы течение вынесло меня на берег, где вдоволь свежего воздуха, спокойствия и созерцания, кольнуло и запенилось, задымилось внутри, подниматься начало в голову, в сердце, в бока, в глаза, в шею. И полилась досада, и усталость, и злость, и агрессия, и ненависть, и решил пережить этот чертов концерт, чего бы это ни стоило. Примерно на середине накрыл новый предел, но тут очень вовремя ребята взяли на две композиции акустику, а зал покорно и устало сел на пол и хором запел.
Переводил дух и переводил, и умолял себя, и пытался пойти на компромисс, но не достучался до рассудка, он плавал в лаве из всего того дерьма, что мешает высыпаться, мешает улыбаться, мешает увидеть океан, мешает поймать северное сияние, мешает почитать племяшкам на ночь, мешает просто жить так, как должно жить. И бросили эти ребята акустику, и взревел зал, и понесся хит за хитом, и хитом погонял.
Как я добрался до обрывка фразы "Last one", помню очень смутно, а честности скажу не помню. И тут морально-волевые закончились вслед за физическими, и решил ковылять из эпицентра, сесть и растечься. Так бы и поступил, если бы успел, но вдарили первые ноты последней песни, и в голове как пуля пронеслось "ну почему Savior, ну за что".
И растянулись круги слэма, самые плодородные за весь вечер, и начал срываться и сваливаться туда народ, и кружился, и рушился, метал молнии и проваливался в неизвестность. И решил в тот момент, что уж если растворяться, то только так, сделал шаг и пропал.
Падал и падал, вокруг прыгало, вертелось, гитары, барабаны и голос летели за мной, догоняли, подбрасывали на секунду вверх и улетали, врывались с новой силой, раскачивали и раскачивали, как смерч дерево, чтобы наконец сломать, разорвать и забыть.
И вдруг кончилось, разом.
Куда-то долетел и нащупал дно, пытался найти выход, но вокруг темнота. Попытался прислушаться, заговорить, но вокруг тишина. Встал и наощупь пошел куда-нибудь, чтобы куда-нибудь прийти, и бродил, бродил, натыкался на стены из острого камня, но порезы не болели, согревали, и с новым внутренним подъемом продолжал идти и идти, как вдруг навалился, придавил океан.
Кто-то перевернул вдруг землю, и вся вода океана зашла через самый длинный непослушный волосок на голове и вышла сквозь развязавшийся шнурок, и когда последние капли вернулись к большой воде, увидел белых людей с хмурыми лицами, но руки, руки-то у них были теплые, и глаза светлые-светлые, и стало внутри свежо и спокойно, и деревья перестали раскачиваться и зацвели, и Нева начала играться мелкими волнами, и скалы сгладились, и вернулись водопады. И рассудок освободился, выдернул к себе и сказал: "Чувствуешь, чувствуешь? Все правильно."
И лежал я на каталке, и мчался я в машине, и 10 минут, что сознание выделило мне, я чувствовал свободу, и ощущал я силу, и слышал я любовь, и ни с одной слезой я это из себя не выпустил и не отдал никому. Проснулся я в больнице, и так случилось, что в своей, и терапевт мой подошел ко мне, посмотрел с укором на меня, оставил мне записку и ушел. Я огляделся вокруг, поморгал, взял кусочек старой медкарты и на обратной стороне прочел: "У тебя переутомление и обезвоживание, мудила. Кота хоть пристроил?".