НАШИ СКУЛЬПТОРЫ УМУДРИЛИСЬ СЛЕПИТЬ ТАРАСА ШЕВЧЕНКО ДАЖЕ В УТРОБЕ МАТЕРИ
На вопросы «k:» ответила кандидат искусствоведения, доцент Национальной академии изобразительных искусств и архитектуры Людмила Лысенко.
Людмила Александровна, сегодня почти на каждом мало-мальски подходящем участке любого города появляются памятники и скульптурные сооружения. Бывает, в одном сквере их стоит сразу три. Не перегибаем ли мы палку по количеству памятников?
Много памятников не бывает. Всегда они уместны, даже если это выглядит комично, как на О’Коннел-стрит в Дублине, где памятники как будто в очереди стоят, дыша друг другу в затылок. Но никому не приходит в голову «проредить» их, убрав какого-нибудь «неактуального» деятеля. В Европе уважают то, что сделали предшественники.
Вопрос в другом: где мы ставим эти памятники, за счет чьего жизненного пространства? В этом смысле потрясающе уместен герой «Золотого теленка» Паниковский в сквере на Прорезной, хотя он там с памятником Лесю Курбасу попадает на одну траекторию. Ну и пусть они стоят рядом, ведь история этой улицы связана и с легендарным режиссером, и с литературным персонажем.
Сейчас открывают много монументов историческим деятелям, событиям прошлого. Одновременно с этим в городах появляется все больше «несерьезных» памятников - литературным и киногероям, животным и даже овощам. Говорит ли это о том, что функция памятника, его воздействие на публику сегодня меняется?
Видите ли, после Первой мировой войны европейская культура пережила разочарование в человеке - вера в человека-творца, созидателя и героя исчезла. В монументальном искусстве это тоже нашло отражение - памятник, возвеличивающий человека, изжил сам себя. Прощание с героем породило совершенно новые интонации памятника, он спустился с постамента на уровень толпы. Он стал героем массовой культуры, рядовым, обыденным, с которым можно рядом присесть на лавочку. Памятники также становятся игровыми - с ними можно общаться, фотографироваться. Это гиперреалистические герои, которых рождает улица. Понятно, почему эта традиция нам так пришлась по душе - у нас академическая скульптура в чем-то перекликается с гиперреализмом.
Контакт публики с памятником - это хорошо. Но надо понимать, что такой контакт может иметь унизительные формы. Сидит на лавочке Николай Яковченко, вот и девушка, чтобы сфотографироваться, устраивается не на краешек скамьи, а к нему на колени. С памятником Булгакову такая же ситуация. Замечательный скульптор Николай Рапай, мне кажется, все-таки не угадал с его размером. Фигура писателя меньше натуральной величины, и как нарочно в обнимку с Булгаковым фотографируются толстые дядьки. Публика не понимает, что это не комедийный персонаж, он не расположен к такому братанию.
И снова возникает вопрос о месторасположении памятника. Я очень критически отношусь к реконструкции Золотых ворот и к памятнику Ярославу Мудрому. Но поставить в исторической зоне памятник кошечке, с которой все фотографируются, - это проявление деморализации.
Наверное, это сродни уплотнению застройки в центральной части города - места для всех памятников не хватает...
Из-за того, что памятник стоит не на своем месте, он только проигрывает. Когда перед зданием Национального художественного музея в Киеве ставят памятник Черноволу, сразу возникает мысль: почему здесь? Политик погиб на этом перекрестке, или он жил здесь в доме? Или вот неплохой мемориал Голодомору, он меня чем-то трогает. Но здесь же Парк Славы и Лавра. Неужели нельзя было создать мемориальную зону вне центральной части города, ведь комплекс памяти жертв Голодомора будет «работать» где угодно. Можно разбить там парк, организовать туда паломничество людей. Почему все лезут в центр? Потому что Президенту легче туда венки носить?
Кстати, сейчас в связи с госзаказом по всей стране устанавливаются памятники Голодомору. Легко заметить в их исполнении штампы - воздетые руки, фигуры, корчащиеся в агонии, птицы... Почему этим грешат авторитетные скульпторы?
Потому что любая идея, запущенная в тираж, невольно обрастает штампами. Знаете, хороший памятник вынашивается десятилетиями. И есть события, которым нельзя ставить монумент впопыхах, выжимая из себя нечто пафосное. В этом отношении была хороша советская практика, благодаря которой, кстати, в Киеве не возник монумент воссоединению Украины с Россией. Ставьте камень: «Здесь будет заложен такой-то памятник». Проводите первый, второй туры, устраивайте тренинг скульпторам, привлекайте молодежь. И, может быть, лет через пятнадцать появится осмысленный символический знак. Куда торопиться - мы что, не уверены, будет ли существовать независимая Украина завтра?
Кроме того, памятниками таким событиям, как Голодомор, нельзя частить, ведь они должны быть святынями. А у нас регионы, не пострадавшие от голода, тоже получают этот памятник. Там это не выстраданная, не прочувствованная трагедия. Как там может возникнуть паломничество к таким мемориалам? Только насильственно.
Но ведь памятники для того и сооружают, чтобы создавать в обществе определенные ценности, формировать его историческую память...
Ценности формируются, когда они общепризнанны. На памятник Высоцкому в Киеве сдавали деньги люди, его обожающие. Это народный памятник. Что же касается истории - поколение должно прожить эту возвращенную историю, сжиться с ней. А вырастить поколение сложнее, чем поставить очередной памятник. Сейчас по всей Украине пошла волна установки памятников гетманам, независимо от того, связаны они с этой местностью или нет. Парадокс - в Батурине нет памятника Мазепе, но он есть в других, не связанных с его деятельностью, областях. Это насаждение героев, а оно сразу отторгается, как очередная ложь. Мы торопимся все проблемы закрыть памятниками, как при советской власти - вместо того чтобы открыть центр реабилитации воинов-афганцев, мы ставили им памятники. А памятник, скульптура - и в этом ее огромная сила - она материальна, объемна, и всегда видно, когда она врет, когда врет тот, кто за ней стоит.
Кстати, есть ли примеры поиска нового героя нашими скульпторами?
У нас начинают ставить памятники святым. Мы исчерпали всех своих земных героев, теперь лезем на небо - ставим памятники святому Николаю, святым великомученикам Пантелеймону, Варваре... Это при том, что православие вообще не допускает фигуративного изображения. Святой - это икона, написанная от первообраза, тут не может быть отступлений от иконографии. Откуда мы знаем, какого роста был святой Николай, сколько он весил и какое у него было лицо? На иконах он по-разному изображается.
Нам мало, что Кавалеридзе уже сделал Андрея на Андреевском спуске, нет, мы еще одного поставим под горой возле Аскольдовой могилы! Нам мало памятника Василия Бородая «Кий, Щек, Хорив и сестра их Лыбедь», который стал эмблемой города, мы влупим еще братьев на Майдане - пусть их будет больше! Героев - раз, два и обчелся, а скульпторов гораздо больше. Вот и получается топтание по одним и тем же персонажам.
Интересный феномен: после событий 2004 года монумент Независимости, прозванный «баба на колу», прочно вошел в телевизионную картинку и стал казаться вроде бы даже уместным. Восприятие изменилось или «баба» не так уж плоха?
Наверное, она не так уж плоха. Именно она прижилась в этом пространстве, хотя чего только не стояло на том месте. Наверное, автору все-таки надо отдать должное - он сделал то, что приняли. Но стояла бы она там одна! Однако к ней добавили основателей Киева, казака Мамая, прилепили муляжные Лядские ворота, водрузили на них архангела Михаила... Все это взаимообесценивается. Символично также, что мы все свои духовные ценности воздвигли над развлекательным центром, который внизу, под площадью. Мы их в этом смысле обрекли на то, что когда-то все это провалится в котлован. Кстати, сам процесс авральной реконструкции Майдана до боли напоминал платоновский «Котлован».
Имеются ли наработки в актуальном искусстве, которые скульпторы могли бы взять на вооружение?
Безусловно. Существует масса новых форм бытия скульптуры. Необязательно, чтобы она была объемной. Это уже нерентабельно, ведь на нее тратится огромное количество материала. Очень интересны перформансные скульптурные формы. Например, талантливый молодой скульптор Андрей Липовка делает раскрашенные объекты из папье-маше. Они легкие, их легко транспортировать, расставлять и собирать. А уничтожающаяся скульптура - из снега, из песка! Это объемные вещи, но они не занимают жизненного пространства. Кроме того, во время их создания могут возникнуть блестящие идеи. Вот сейчас в Музее русского искусства экспонируется скульптура «Нос» по мотивам повести Гоголя. Скульптор Борис Ульянов первоначально делал ее из снега. Она оказалась очень удачной и в результате стала станковой скульптурой.
Можно ли таким образом обыграть канонические фигуры - Тараса Шевченко, Леси Украинки?
Конечно. И ничего кощунственного в этом нет. Тем более что Тараса Шевченко наши скульпторы и так умудрились слепить даже в утробе матери. Это был проект памятника на родине Кобзаря - монумент матери, беременной Тарасом Григорьевичем.