Ларионов о пендархии.
Институт пентархии был утвержден решениями Вселенских соборов, в частности, 6 правилом I собора в Никее, 3 правилом II собора в Константинополе, 28 правилом IV Халкидонского собора и 36 правилом Пято-Шестого Трулльского собора. Окончательно этот институт оформился уже на IV Вселенском соборе после официального возвышения Иерусалимского епископа, получившего на этом соборе статус патриарха. Сложившийся на IV Вселенском соборе институт пентархии был утвержден в качестве канонической предпосылки для созыва Вселенских соборов, т.е. в качестве критерия законности любого общего собора. Пятый Вселенский собор собирался уже с на основании этого критерия, который с того времени стал действующим церковным законом, что отразилось, например, в таком документе, как Notitiae Episcopatuum Ecclesiae Constantinopolitanae (критическое изд. J. Darrouzes, Paris 1981), где интерес представляет документ Notitia 1, датируемый временем между царствованиями Юстиниана и Ираклия. Император Юстиниан придал установлению пентархии статус государственного закона: см. Новеллу 131, где он ссылается на правила первых четырех соборов, называя их «постановлениями» (oros), и утверждает преимущества ведущих кафедр (ср. также: Новеллы 109, 123). Начиная с этого периода, все отцы и учители церкви и церковные писатели апеллируют к институту пентархии как к установлению, выражающему общее сознание Церкви (серьезная разница в истолковании этого установления начинает появляться лишь с IX в., т.е. с того времени, когда понятие о римском первенстве стало извращаться на Западе). Отдельные проблемы, связанные с применением на практике принципа пентархии в изменяющихся исторических условиях, можно найти в многочисленных канонических сочинениях византийских канонистов и богословов, из которых особое значение имеет специальное сочинение патриарха Антиохийского Феодора Вальсамона, посвященное проблеме «литургии» института пентархии, которое было написано в связи с вопросом о том, каким образом следует толковать первенство чести того или иного патриарха (во времена Феодора это были Антиохийский и Иерусалимский престолы), если он лишен возможности пребывать на своей кафедре (см. G. Rhalles - M. Potles, Syntagma, t. IV, 542-555). И это учение, выражающее структуру бытия Церкви, никем и никогда из святых не только не оспаривалось, но и не подвергалось сомнению: все «сомнения» мы находим исключительно в маргинальной для церковного сознания среде - т.е. среди отдельных «мыслителей», «светских канонистов» (что это такое - не очень понятно) и «церковных политиков».
В сочинениях таких учителей Церкви, как преп. Феодор Студит, мы находим богословскую интерпретацию этого установления, и это дает нам возможность понять, что установления Вселенских соборов никоим образом не могут рассматриваться поверхностно и односторонне и выдаваться за временное и преходящее явление, но все они связаны с внутренним устроением Церкви как Тела Христова и действуют в этом теле как природные законы, обеспечивающие его жизнедеятельность. Отказ богослова или церковного деятеля принимать эти законы и толковать их в духе святоотеческого предания влечет потерю церковного сознания и выводит его за рамки православного богословия. Искажение хотя бы одного из элементов экклесиологии или отказ от него приводит богослова к непониманию всей экклесиологии. И действительно, мы наблюдаем, что уклонение от принятия учения Вселенских соборов о пентархии не ограничивается лишь этим конкретным вопросом, но, как правило, связано с ревизией и других установлений Вселенских соборов, а нередко и вообще с отказом принимать авторитет Вселенских соборов как таковых (это можно наблюдать в некоторых статьях митрополита Иллариона Алфеева - но на эту тему, я, Бог даст, Бог даст, напишу отдельно). Обобщающие высказывания русских богословов по богословским и церковным вопросам («сегодня не признается то-то установление», «это правило уже давно не действует» и т.д.) не отображает никакой действительности, а только свидетельствует о тех процессах, которые происходят в их собственном сознании. Почему это происходит именно с русскими богословами? Для меня это загадка. Изоляция русского богословия (и русской Церкви) от остального православного мира, начавшаяся, возможно, еще с Ивана Грозного, но глубоко утвердившаяся во второй половине XIX века и начала ХХ-го (если оставить за скобками некоторое «пробуждение» начала XIX в.)...
«Общее сознание» у нас уже настолько испорчено почти исключительным интересом лишь к церковной политике (дополняемым историческим комплексом неполноценности в отношении к грекам) и скандалам, связанным с теми или иными межцерковными отношениями (начиная с экуменизма и кончая мелкими скандалами в диаспорах), что простой интерес к богословию и преданию Церкви, к которой мы принадлежим, вряд ли будет когда-либо определяющим фактором в нашем богословии и нашем церковном сознании. Однако, в этом последнем очень хотелось бы ошибиться.
Полностью:https://mondios.livejournal.com/42431.html
В сочинениях таких учителей Церкви, как преп. Феодор Студит, мы находим богословскую интерпретацию этого установления, и это дает нам возможность понять, что установления Вселенских соборов никоим образом не могут рассматриваться поверхностно и односторонне и выдаваться за временное и преходящее явление, но все они связаны с внутренним устроением Церкви как Тела Христова и действуют в этом теле как природные законы, обеспечивающие его жизнедеятельность. Отказ богослова или церковного деятеля принимать эти законы и толковать их в духе святоотеческого предания влечет потерю церковного сознания и выводит его за рамки православного богословия. Искажение хотя бы одного из элементов экклесиологии или отказ от него приводит богослова к непониманию всей экклесиологии. И действительно, мы наблюдаем, что уклонение от принятия учения Вселенских соборов о пентархии не ограничивается лишь этим конкретным вопросом, но, как правило, связано с ревизией и других установлений Вселенских соборов, а нередко и вообще с отказом принимать авторитет Вселенских соборов как таковых (это можно наблюдать в некоторых статьях митрополита Иллариона Алфеева - но на эту тему, я, Бог даст, Бог даст, напишу отдельно). Обобщающие высказывания русских богословов по богословским и церковным вопросам («сегодня не признается то-то установление», «это правило уже давно не действует» и т.д.) не отображает никакой действительности, а только свидетельствует о тех процессах, которые происходят в их собственном сознании. Почему это происходит именно с русскими богословами? Для меня это загадка. Изоляция русского богословия (и русской Церкви) от остального православного мира, начавшаяся, возможно, еще с Ивана Грозного, но глубоко утвердившаяся во второй половине XIX века и начала ХХ-го (если оставить за скобками некоторое «пробуждение» начала XIX в.)...
«Общее сознание» у нас уже настолько испорчено почти исключительным интересом лишь к церковной политике (дополняемым историческим комплексом неполноценности в отношении к грекам) и скандалам, связанным с теми или иными межцерковными отношениями (начиная с экуменизма и кончая мелкими скандалами в диаспорах), что простой интерес к богословию и преданию Церкви, к которой мы принадлежим, вряд ли будет когда-либо определяющим фактором в нашем богословии и нашем церковном сознании. Однако, в этом последнем очень хотелось бы ошибиться.
Полностью:https://mondios.livejournal.com/42431.html