«Тамара Дмитріевна ходила по комнатѣ взадъ и впередъ. Металась, какъ звѣрь въ клѣткѣ. Чувствовала, что съ Свѣтланой должно случиться что-то ужасное. Сердце ея мучительно билось. Что дѣлать?. Куда бѣжать? Она посмотрѣла на окно. Оно было залѣплено снѣжными мокрыми брызгами. "Въ такую погоду". У нея съ дочерью было только одно непромокаемое пальто. Когда въ непогоду дочь выходила, мать сидѣла дома. "Пустяки... Ну, промокну", - подумала она. Она надѣла старую черную соломенную шляпу и вязаную шерстяную кофту. Взяла свой старомодный зонтикъ съ тонкой ручкою. "Но куда же идти? Въ полицейскій комиссаріатъ? Что сказать тамъ? Ушла дочь... Ну, ушла и придетъ... Какое до этого дѣло полиціи?.. Вѣдь, я даже не знаю, куда пошла Свѣтлана". Она отложила эту мысль. "Къ Ядринцеву?.. Чѣмъ онъ поможетъ? Тямтя-лямтя, какъ зоветъ его Свѣтлана. Только будетъ зря суетиться... Къ Подбѣльскому?.. Ахъ, если бы Глѣбъ и Ольга были здѣсь..." Идти ночью было некуда. Но оставаться дома не было силъ. Тамара Дмитріевна посмотрѣла на часы. Десятый часъ... "Пойти на городской телеграфъ... Послать телеграмму Глѣбу и Ольгѣ, вызвать ихъ". Тамара Дмитріевна быстро шла по мокрымъ и грязнымъ улицамъ. Она сдала телеграмму: "Свѣтланой неблагополучно. Пріѣзжайте немедленно..." Возвращалась, нѣсколько успокоившись. Что-то сдѣлано. Оставалось только ждать. Дома она сняла промокшее...» (Берлинъ, 1927.)
далѣе...