На деревенском погосте
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
В ноябре наши без того немноголюдные края окончательно пустеют. Дачники давно разъехались, грибы уже месяц как отошли. Ясно, морозно, а снега нет. В такую погоду разве что охотники высовывают нос из дома - да и то до первозимья охота - это не охота. Даже в обитаемых деревнях человека на улице не встретишь, и только столбы дымов да лай собак выдают человеческое жилье.
Что уж говорить про деревни нежилые - а таких у нас большинство. Вид их являет зрелище совершенно меланхоличное. Ветер колышет бурьян у поваленных заборов и метет иней в разбитые окна. Есть избы совсем уже сгнившие, а есть такие куда зайдешь - а там горшок в печи, ухваты в углу, лохань с мукой, и в ней деревянный совочек, на стенах фотографии, старые ходики, а на столике у окна - очки с одной дужкой, подвязанной резинкой. Вышла хозяйка по делам, да что то долго не возвращается. А в доме тем временем уже поселилась гниль, и вот уже половицы кое где проваливаются, а зимой через битые стекла наметет внутрь сугробов, и вот через несколько зим вместо избы будет куча бревен, а потом только холмик поросший иван-чаем будет напоминать о людях здесь живших..
В такое время года ноги сами поворачивают вниз с угора, по проселку к поляне на берегу быстрого ручья, потом по деревянному мостику и вверх по узкой тропинке, к старому погосту, поросшему густым лесом, где уже давно собрались бывшие жильцы всех этих ныне пустых деревень.
Погост здесь кажется был всегда, но кирпичную церковь построили прямо перед первой мировой войной, на деньги крестьянина-отходника Поляшова, долгие годы работавшего в Петербурге, и получившего, за свои труды по ремонту Зимнего Дворца, звание потомственного почетного гражданина, Вот он на фотографии с освящения построенной на его средства храма в правой части, справа от женщины в белом платке, почтенный господин с седой бородой в костюме тройке.
А вот здесь же на погосте чугунная плита с литым крестом над могилой его отца.
"Крестьянин деревни Погорелово
Иван Дмитриевич Поляшов"
Никаких пышных эпитафий как на дворянских надгробиях, ни титулов, ни чинов, ни званий. Вот могила, которая говорит о ивани Дмитриевиче все, что хотел сказать о нем и чем гордился в нем его сын - КРЕСТЬЯНИН. Наверно, сложись все по другому, рядом была бы еще одна чугунная плита над могилой крестьянина Ивана Ивановича Поляшова, да раскулачили его, и где на каком погосте или под каким яром лежит его прах - Бог весть.
Поляшовы были крестьяне государственные, большинство же лежащих на погосте произошли из крепостных. Владели ими столбовые дворяне, а может даже графья, и построили своим иждевением церковь деревянную, а теперь ни церкви нет, ни усадьбы их, вот только лежит у алтарной части среди простых крестов гранитный обелиск с истершимися надписями так, что ни имени, ни звания, ни стихотворной эпитафии уже и не прочесть.
А неподалеку два чугунных надгробья, тоже дворянские но уже более скромные, мелкопоместные. Припорошенная первым снегом лежит здесь отроковица Анна Васильева, а над ее изголовьем грустят два щекастых херувима. Крест с могилы Анны Васильевой спилен в советские годы и наверное пристроен где то рядом, над могилой потомка одного из крепостных ее родителей.
Здесь у церкви могилы в основном совсем древние - вот покосившийся деревянный обелиск. В нише когда то была икона.
А дальше от церкви лежат деревнями, а в деревнях - семьями, каждая семья за своей аккуратной загородочкой.
Много могил ухоженных ,
Но есть и скромные, совсем заросшие крестики.
Пластик - долговечнейшая штука, и на многих могилах венки переживут покосившиеся кресты.
Жили в основном бедно, а кто вдруг стал жить богато, как вот крестьянин Васильев, над которым до первой мировой поставили чугунного литья крест и тесанный камень с резной надписью, так того детей уже хоронили под простой жестяной табличкой в одной могиле с отцом.
Но какие у них были лица, очень скромные но сочетающие скромность с очень глубоким внутренним достоинством. Сейчас не так - если есть у человека достоинство, то прятать его в себя вроде как совсем не к лицу.
А раньше не так. Вот был ты ученый человек, учитель. И хвастался этим как то тихо, незаметно - записывал себя например не Дмирием, а Дмитреем - оно так вроде и видать что человек книжный, а вроде как и глаза не режет.
А какие имена у них были - один вот Дормидон чего стоит.
Есть здесь на погосте и трагедии... так и видится - зыбка, а в зыбке ребенок и безутешная мать у зыбки. Тише ветры не шумите, моего Вовку не будите
А сколько у этой могилы проплакала безутешная мать?
А вот могила в густом ельнике - две куска арматуры и на них табличка - Hier Ruht im Gott Georg Hauk, 1908-1947. Каким злым ветром занесло тебя в Россию, Георг и думал ли ты что будешь лежать на далеком сельском кладбище в этом северном краю? Кто написал над твоей могилой эту надпись и остался ли в их смертный часть кто нибудь рядом с ними чтобы утешить на родном немецком?
А рядом - обелиск со звездой, но надпись на нем уже стерлась. Кто ты лежащий здесь неизвестный солдат? Ты верил что выживешь и вернешься в родную деревню и вот ты здесь. Успел ли ты пожить счастливо или вернулся израненным инвалидом? Думал ли ты что будешь лежать здесь рядом со своим заклятым врагом? Тишина вместо ответа.
Небо затянуло, посыпала мелкая крупа - на лес, на не скошенные поля, на опустевшие деревни, на старые могильные кресты под которыми лежат рядом помещики и крестьяне, кулаки и коммунисты, малые дети и крохотные старушки, умершие от старости, тяжелого труда или от алкоголя, солдаты наши и не наши - всем им здесь есть место, на далеком деревенском погосте страны с названием Россия.