Уфимский художественный музей: проблемы и судьбы. Продолжение
mso-fareast-language:RU">* * *
mso-fareast-language:RU">Совершенно особую роль в истории музея сыграла Людмила Васильевна Казанская (1905-1989). Дело в том, что в художественной жизни Уфы, в кругу местной интеллигенции с середины 1930-х годов и долгое время после этого она являлась единственным искусствоведом - историком искусства, специалистом в области музейного дела. Она же - первый хранитель фондов музея, заложившая в нем основы профессионального подхода к систематизации, учету, документации музейных произведений. Всю эту обширную работу в музее она выполняла наряду с активной просветительской и педагогической деятельностью: увлекательно проводила экскурсии и читала лекции, готовила материалы о событиях в жизни музея для газетных изданий тех лет. Словом, единственному тогда в штате музея научному сотруднику все приходилось делать самой и брать на себя ответственность за все.
mso-fareast-language:RU">Людмила Васильевна, в девичестве Пономарева, родилась в семье служащих. По семейному преданию, родословная уфимских Пономаревых восходит к некой очень богатой швейцарской особе по фамилии Гарднер (вспомним, что в ХVIII в. в Петербурге заработал Первый императорский фарфоровый завод Гарднера). Мужскую линию уфимских Пономаревых большей частью составляли горнозаводские инженеры, получившие блестящее образование в столичных университетах и в стенах знаменитого Горного института в Петербурге. Просвещенные светские люди - среди их потомков были учителя, ученые, врачи, художники, актеры.
mso-fareast-language:RU">Людмила получила классическое, столичное образование. Профессию выбрала не случайно. Когда в 1920 г. в Уфе открылся художественный музей, она, тогда еще школьницей, выпускницей уфимской 1-й советской школы (бывшей Мариинской гимназии), мечтала в будущем там работать. В 1930 г. поступила на отделение языкознания, материальной культуры и искусствознания исторического факультета Ленинградского государственного университета. Ослепительно молодой, красивой, полной энергии, крепких знаний в своей профессии в 1937 г. начала она работать в художественном музее.
mso-fareast-language:RU">Замуж вышла за Евгения Алексеевича Казанского, увлеченного математикой, астрономией. Уфимец, он тоже учился в Ленинграде, в знаменитом Педагогическом институте имени Герцена. Все было для молодых людей в этом городе романтично и ново. Общие интересы влекли их в залы Эрмитажа, Русского музея, где они впервые знакомились с произведениями выдающихся мастеров. Само величие города, еще недавно называвшегося Петроградом, было наполнено поэзией, приподнятостью и возвышенностью духа. «…Разлучение наше мнимо: я с тобою неразлучима, тень моя на стенах твоих, отраженье мое в каналах, звук шагов в Эрмитажных залах, где со мною мой друг бродил…» - звучат в памяти строфы из «Поэмы без героя» А. Ахматовой.
mso-fareast-language:RU">Интересно, что по материнской линии Евгений принадлежал к известному роду Кутузовых. Его матушка Серафима Николаевна, в девичестве Кутузова, получила воспитание в Петербурге, в знаменитом Институте благородных девиц.
mso-fareast-language:RU">В провинциальной Уфе, далекой от просвещенных центров, может быть потому и сохранившей отдельные черты патриархальности, в таких семьях крылся золотой человеческий ресурс - твердая приверженность понятиям благородства и чести. Еще в первые советские десятилетия этот незримый ресурс оставался значимым и ценился, проявляясь в личных, семейных и общественных отношениях, несмотря на начавшиеся в 1920-1930 гг. повальные репрессии, считай - лучших людей, особенно в среде интеллигенции. Он, этот ресурс, еще и сейчас слегка узнается, проявляет свою социальную и интеллектуальную значимость в лице отдельных личностей среди уфимцев.
mso-fareast-language:RU">В те годы в стране шло становление первого поколения молодой советской интеллигенции. Супруги Казанские, усердно осваивая премудрости своих будущих профессий, были абсолютно убеждены в правильности выбора жизненного пути. В тот период в среде интеллигентной прослойки в крупных центрах научной и художественной жизни страны - в Москве и Ленинграде - активно формировалась отечественная, советская школа искусствознания, которая рассматривалась тогда прежде всего как сфера исследовательской деятельности. Считалось, что только на основе доскональной изученности материала может строиться другой этап работы - популяризация искусства. Талантливо и добросовестно проявившие себя в исследовательской работе, подтвердив свой профессионализм, чаще всего защитой диссертаций, став компетентными в какой-либо области творчества, допускались к популяризации искусства в широких народных массах. То есть среди пишущих искусствоведов серьезно воспитывалась необходимость сначала специализации в той или иной области искусства. Только затем, издав солидные труды монографического характера, они обретали, например, в музее статус старшего научного сотрудника, становились профессорами вузов, исследовательских центров со своими специализированными учеными советами, на которых рукописи будущих изданий прежде обсуждались, и затем их рекомендовали в печать. Многоступенчатый, иерархический принцип становления искусствоведа-исследователя через научную деятельность и поныне соблюдается в солидных музейных центрах.
mso-fareast-language:RU">Когда в конце 30-х годов в музей пришла работать Л. В. Казанская, в местной художественной жизни, в Уфе и на Урале, искусствоведение было редкой профессией. Специалистов такого рода здесь не готовят и сейчас. О серьезных исследовательских изысканиях приходится говорить с натяжкой, как нет и сейчас в Башкирском книжном издательстве отдела, специализирующегося на издании книг искусствоведческого и культурологического характера. Искусствознание - научная дисциплина, родственная и близкая к философии, широко развивается во всем цивилизованном мире. Но с большим трудом оно приживается в Уфе.
mso-fareast-language:RU">Если взглянуть на проблемы искусствоведения и музееведения со строгих профессиональных позиций, то можно представить и, главное, оценить, какое тогда, еще в 30-х годах, в предвоенное время, имело значение для Уфы и художественного музея обретение в лице Л. В. Казанской искусствоведа - специалиста, всецело преданного музейному делу. Важно, что это было именно тогда, в начале формирования в Уфе цивилизованной художественной жизни, развития местного изобразительного искусства и в процессе становления самого художественного музея.
mso-fareast-language:RU">Людмила Казанская, став хранителем музейных ценностей, по молодости и неопытности еще не представляла, какой тяжкий груз лег теперь на ее хрупкие женские плечи. Происходило это в те самые страшные расстрельные тридцатые годы, когда Уфа стала пересыльным пунктом репрессированных, отправляемых дальше, через Урал в Сибирь. Так в Уфе оказался замечательный киевский искусствовед Ф. Л. Эрнст, которому было разрешено некоторое время поработать в Уфимском художественном музее. Он успел за это время при содействии Л. В. Казанской углубиться в нестеровскую коллекцию в музее и проанализировать ее, сделав доклад для ученого совета Третьяковской галереи. Текст исследования в архиве музея не сохранился, но, возможно, поиски в архиве Третьяковки могли бы увенчаться успехом.
mso-fareast-language:RU">Грянула Великая Отечественная война. В 1942 г. в Уфу эвакуировали экспонаты нескольких украинских музеев и огромную коллекцию Киевского музея изобразительных искусств, в которой были шедевры древнерусской, украинской и русской живописи, западноевропейского искусства. «Привезли, сложили ящики с произведениями во дворе музея, закрыв чем смогли, и оставили под открытым небом и под ответственность хранителя музея», - рассказывала как-то Людмила Васильевна автору данной публикации. Ящики с картинами потом, конечно, занесли, взгромоздив в залах музея и сократив его экспозицию до двух залов. Собственные же ценности теснились в одной комнате хранилища, прямо под полом которого, в подвале, находилась кочегарка.
mso-fareast-language:RU">Рассказывали, что в годы войны по залам Уфимского музея бродили знаменитости: Александр Довженко, Любовь Орлова, Дмитрий Шостакович, Андрей Платонов, Евгений Симонов. Об этой поре своей уфимской жизни не раз вспоминали и рассказывали, сообщали мне в письмах эвакуированные ленинградские архитекторы и художники - Д. И. Сметанников, А. И. Лапиров, Л. К. Богомолец. А знакомство с А. Э. Тюлькиным, с его живописью стало для них настоящим открытием. Ленинградцы тогда и открыли его живопись, были инициаторами организации его первой персональной выставки в залах Уфимского музея в 1943 г., а затем, в августе сорок пятого, - в Москве. Еще через 17 лет, в 1962-м, они добились организации выставки его работ в залах Русского музея.
mso-fareast-language:RU">Работая в музее, Казанская смогла заложить основы, фундамент профессионального отношения и подхода к научной систематизации и хранению художественных ценностей, несмотря на отсутствие надлежащих помещений, следовательно, и условий для осуществления. По правилам музейного хранения произведения в запасниках должны размещаться отдельно, по видам искусства: графика, скульптура, живопись. В нашем музее из-за отсутствия соответствующих площадей до сих пор все сосредоточено в одном помещении.
mso-fareast-language:RU">Музеи несут ответственность за сохранность художественных ценностей, предметов искусства. При этом осуществляется еще и другая, не менее важная функция: через произведения искусства сохраняется художественно-эстетическая память, множественность ее проявлений и свойств в творческом процессе. Так что хранитель музея осуществляет сохранность материальных и духовных ценностей в их целостности, в единстве. Хранитель фондов - ключевая фигура в деятельности музея. За годы работы Л. В. Казанской, с 1937 по 1960 год, в музее сменилось тринадцать директоров, понятно, что в музее они не засиживались.
mso-fareast-language:RU">Но что делать хранителю музея, когда на его стол ложится циркуляр-распоряжение от вышестоящих инстанций «во исполнение» такого вот содержания: списать работы такого-то автора в связи с их идеологическим несоответствием «основному методу советского искусства - методу социалистического реализма». Подобного содержания бумага поступила к хранителю музея в 1952 г. в отношении полотен А. Э. Тюлькина - основателя уфимской школы живописи. «Я не спешила выполнять такое чудовищное распоряжение и тихо отложила бумагу в ящик письменного стола. В 1953 г. умирает Сталин, и через некоторое время приходит другое распоряжение, в котором сообщается, что ранее отправленное адресату письмо по поводу работ художника А. Э. Тюлькина считать недействительным», - рассказывала она.
mso-fareast-language:RU">Или примерно в это же время в музей поступило другое распоряжение: изъять из музейного библиотечного фонда рукописные и печатные книги церковного содержания. Заведующая библиотекой Г. Ш. Сафарова тихо, тоже в приватной беседе, рассказывала: «Пришли, отсортировали книги, составили список на их списание». Но кто мог решиться на их уничтожение? В потолке библиотечного помещения был едва заметный люк с выходом на чердак. Туда и закинули изъятые книги, где они пролежали некоторое время. А дальше исчезли неведомо куда и как. Все эти, может быть, и другие формы проявления варварства, происходившие в стенах маленького провинциального музея, были пережиты стойко и молча, все из страха происходило совершенно секретно. «И справедливое, законное присвоение музею имени М. В. Нестерова состоялось не так-то просто, как теперь это кажется. Вместе с Союзом художников музею пришлось долго выхаживать, вести нудную переписку с Москвой и местным министерством, чтобы, наконец, добиться официального разрешения музею именоваться Нестеровским», - рассказывала она.
mso-fareast-language:RU">Людмила Васильевна работала так, что у нее, кажется, не было явной грани между музейной и личной жизнью. Жила она в маленькой квартирке в том самом двухэтажном кирпичном строении, что во дворе музея. От крыльца музея до ее порога - всего несколько шагов. После рабочего дня, наспех управившись с домашними делами, она еще часа на два уходила в музей. В тишине, когда никто и ничто не мешает работе и молчит телефон, она сосредоточенно сидела над бумагами: отвечала на запросы и письма, составляла отчеты, всевозможные справки и т. д. Иногда выкраивала время, чтобы поработать в выходные и праздничные дни. Со школьных лет мне запомнилось, как в вечерних сумерках и темноте музейного двора светилось одно-единственное окошко: тетя Люся работает.
mso-fareast-language:RU">Надо и пора признаться читателю, что я была в родственных отношениях с Людмилой Васильевной. Живя в Черниковке, я рано, еще школьницей, начала посещать музей. Ехала в Уфу на трамвае через поля, сады и огороды на трамвае - там, где теперь вырос проспект Октября. После школы я работала в музее, где с помощью Людмилы Васильевны, под ее наблюдением и при ее наставничестве стала усиленно заниматься освоением программы, прежде всего того, что касается истории русского и советского искусства.
mso-fareast-language:RU">Помню первую книгу, что она назвала и передала мне из музейной библиотеки, - «Давние дни» М. В. Нестерова 1941 г. издания. Более всего меня тогда покорила задушевность, доверительная интонация в разговоре автора с читателем. Так в моей жизни тихо произошло жизненно важное событие, во многом определившее дальнейшую мою судьбу. Уже много позже я осознала, что это было нечто вроде священного акта посвящения в мою будущую профессию.
mso-fareast-language:RU">Л. В. Казанская всегда оставалась глубоко порядочным человеком и очень доброжелательным. Внутренняя культура и достоинство Людмилы Васильевны (а хранитель по должности является руководящей личностью в коллективе музея) благотворно влияли на отношения с коллегами: и в страшные 30-е годы, и в холодные и голодные военные, и в послевоенные годы. Благодаря своему сдержанному характеру она никогда не вступала в конфликты. Достоинство и честь были для нее на первом месте.
mso-fareast-language:RU">«Как обожали ее ученики в училище искусств, где она вела в 1947-1949 гг. курс “Истории искусств”. Ее обаяние, скромность были под стать музейной редкости», - вспоминала в письмах к родным ее дочь Ариадна. Талантливая драматическая актриса Ариадна Казанская была в Уфе в 50-е годы заметной актрисой в труппе Русского драматического театра. Вспоминается, как однажды в спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын» Н. А. Островского она играла в паре со знаменитым тогда киноартистом П. Кадочниковым.
mso-fareast-language:RU">С нежностью вспоминала Людмилу Васильевну ее приемная дочь Галина Николаевна Лекинина. Галя, Галка - моя близкая подруга в школьные годы. Ее пятилетнюю, внезапно осиротевшую, Людмила Васильевна взяла прямо из больницы по совету сестры Маргариты, работавшей там врачом. Причем Евгений Алексеевич был в то время в отъезде, в командировке. «Приехал, а ему с порога: а у нас без тебя девочка родилась! Маленькая Галя, худющая, бледная, с большущими глазами», - вспоминала Маргарита Васильевна. «Меня любили так же, как и родную дочь Радочку, - часто рассказывала Галя. - А маму, мне кажется, любили все: добрая, мягкая, тактичная, чуткая. Она всегда была в окружении людей. В трудных ситуациях к ней многие приходили за советом. Вокруг нее всегда были молодые художники. А отношения между мамой и папой могли бы быть эталоном». Теперь уже все, о ком я здесь говорю, ушли в мир иной. И вновь вспоминаются ахматовские строфы: «И не с кем плакать, не с кем вспоминать».
mso-fareast-language:RU">Л. В. Казанская проработала в музее до самой пенсии. Ее многолетняя и безупречная работа была отмечена несколькими грамотами. Почетным званием - тоже. В те годы беспартийный искусствовед - музейный сотрудник (он считался идеологическим работником) для партийного руководства никакой заметной ценности не представлял. Не осталось ее публикаций? Но в 1940-1950-е годы даже думать о них в провинциальной прессе не имело смысла. Были небольшие материалы информационного характера в периодике. Их поисками теперь надо заняться специально.
mso-fareast-language:RU">Несколько лет Л. В. Казанская трудилась над большой работой, посвященной как раз вопросам истории становления живописи в Уфе. Но беспартийному искусствоведу продвигать невостребованную работу в печать, надеяться на ее публикацию возможности тогда не было. И перед смертью, по рассказу ее внучки Милочки Конинг, рукопись и весь свой архив Людмила Васильевна уничтожила, сожгла. Это она, Конинг, предоставила к данной публикации фотографии из сохранившегося семейного альбома, за что приношу ей свою огромную признательность и благодарность.
mso-fareast-language:RU">В этой статье обозначены лишь некоторые проблемы в истории развития Уфимского художественного музея, лишь только некоторые штрихи к портрету, к личности Л. В. Казанской. Ее имя до сих пор остается полузабытым. Возможно, эти штрихи пригодятся в будущем, когда местные искусствоведы возьмутся за написание истории изобразительного искусства республики, как и истории Башкирского государственного художественного музея имени М. В. Нестерова.
Альмира Янбухтина
mso-bidi-theme-font:minor-bidi">Источник