Иван Козлов
* * *
С тех пор, как помер, Иуда - не произнёс ни слова.
Этим он, мёртвый, гораздо лучше живого.
Иуду в дороге настигает осенний вечер.
Падает с неба пепел ему на плечи.
Ласкает бока Иуде жгучее пламя.
Вечером на дороге Иуда встречает камень.
Надпись на камне бросает Иуду в дрожь:
«Налево, направо, прямо пойдёшь - умрёшь».
На камень кем-то посажено чучелко смоляное.
Иуда бросается на колени и в голос воет:
«Была у меня изба лубяная, а теперь вот не знаю -
Видимо, в скором времени ждёт меня ледяная.
Видишь, я уже покрываюсь коркою ледяной
Не молчи, прошу, отвечай, говори со мной!»
Отвечает Иуде чучелко смоляное:
«Ты крепко сшит, да, похоже, неладно скроен.
Так что, пойми, судьба у тебя такая».
Сказавши это, чучелко замолкает.
«Не оставляй, помоги ты мне, бога ради» -
Иуда кричит, в глаза смоляные глядя.
Пепел кружится в небе, журчит вода.
В пламени медленно тают осколки льда.
2010
* * *
Детство. Раннее утро субботы. Станция Пермь Вторая.
Дверь с надписью «не прислоняться», открываясь, натужно стонет.
Старухи, спешащие к дачным участкам, словно в ворота рая,
Лезут в тамбур, боясь не найти свободного места в вагоне.
Старухи, все, как одна, в потёртых спортивных костюмах.
Сжимают коробки с цветочной рассадой в объятьях сухих,
На них висят скорбные связки разнообразных сумок,
А на хилых плечах, словно коконы, болтаются рюкзаки.
Под влиянием этих пугающих женщин с полуистлевшей кожей
Моя инфернальная космогония сложилась примерно так:
Если в круге девятом, как известно, грешники заморожены,
То в десятом старуха, на дачу стремясь, сажает их в свой рюкзак.
Я тогда знать не знал, кто такой Данте, но мне, ещё шестилетнему,
Ужасно тоскливым и мрачным казалось нутро старушачьей ноши
Я думал о том, кто сидит в рюкзаке, и чтобы хоть как-то согреть его
Напевал про себя всевозможные детские песни о чём-то хорошем.
Мне казалось, такая крупная армия старых и неинтересных
Наверняка объединена каким-то дьявольским делом,
Я боялся, что в их рюкзаках мне тоже найдётся место,
Но тележки скрипели, стучали в тамбуре двери, время летело.
Ту реальность, что была в детстве, тихонько сменяла другая,
А старухи всё так же снуют с тележками, чем-то нагруженными,
Всё так же в вагонах давят друг друга и матом друг друга ругают,
Словно внутри кто-то ждёт их сильнее, чем ждал бы снаружи.
Однажды я понял - ну вот, теперь всё. Что-то перегорело,
А может, за этими страхами ничего и не было никогда,
Но сейчас-то я знаю, что в их рюкзаках
Лишь вонь мешковины прелой.
Дряблые клубни картофеля.
Пустоты световые года.
2010
* * *
Темнота боится людей, поэтому появляется только ночью,
Да и то избегает разного рода иллюминаций,
Но всё равно даже в ярких огнях присутствует как бы заочно,
И это уже само по себе заставляет её опасаться.
Темнота любого из нас уделает на раз-два.
С её родословной я, признаться, не очень знаком,
Но, вроде, её занесло из туманности «Конская голова»,
И она расцвела на Земле плотоядным чудовищным сорняком.
С тех пор Вечный Свет, как бы это помягче сказать, померк,
Так что ангелы, если и забредают к нам - от ужаса прячут лица.
Примерно в то время у нас как раз начинался каменный век,
Который (учёные врут, конечно) до сих пор ещё длится.
Темнота - вроде вируса, и каждый с рожденья больной;
Излечиться вполне реально, есть даже пара методик.
Например, если стать частицей и одновременно волной,
То тогда темнота проходит. И всё проходит.
2011
С тех пор, как помер, Иуда - не произнёс ни слова.
Этим он, мёртвый, гораздо лучше живого.
Иуду в дороге настигает осенний вечер.
Падает с неба пепел ему на плечи.
Ласкает бока Иуде жгучее пламя.
Вечером на дороге Иуда встречает камень.
Надпись на камне бросает Иуду в дрожь:
«Налево, направо, прямо пойдёшь - умрёшь».
На камень кем-то посажено чучелко смоляное.
Иуда бросается на колени и в голос воет:
«Была у меня изба лубяная, а теперь вот не знаю -
Видимо, в скором времени ждёт меня ледяная.
Видишь, я уже покрываюсь коркою ледяной
Не молчи, прошу, отвечай, говори со мной!»
Отвечает Иуде чучелко смоляное:
«Ты крепко сшит, да, похоже, неладно скроен.
Так что, пойми, судьба у тебя такая».
Сказавши это, чучелко замолкает.
«Не оставляй, помоги ты мне, бога ради» -
Иуда кричит, в глаза смоляные глядя.
Пепел кружится в небе, журчит вода.
В пламени медленно тают осколки льда.
2010
* * *
Детство. Раннее утро субботы. Станция Пермь Вторая.
Дверь с надписью «не прислоняться», открываясь, натужно стонет.
Старухи, спешащие к дачным участкам, словно в ворота рая,
Лезут в тамбур, боясь не найти свободного места в вагоне.
Старухи, все, как одна, в потёртых спортивных костюмах.
Сжимают коробки с цветочной рассадой в объятьях сухих,
На них висят скорбные связки разнообразных сумок,
А на хилых плечах, словно коконы, болтаются рюкзаки.
Под влиянием этих пугающих женщин с полуистлевшей кожей
Моя инфернальная космогония сложилась примерно так:
Если в круге девятом, как известно, грешники заморожены,
То в десятом старуха, на дачу стремясь, сажает их в свой рюкзак.
Я тогда знать не знал, кто такой Данте, но мне, ещё шестилетнему,
Ужасно тоскливым и мрачным казалось нутро старушачьей ноши
Я думал о том, кто сидит в рюкзаке, и чтобы хоть как-то согреть его
Напевал про себя всевозможные детские песни о чём-то хорошем.
Мне казалось, такая крупная армия старых и неинтересных
Наверняка объединена каким-то дьявольским делом,
Я боялся, что в их рюкзаках мне тоже найдётся место,
Но тележки скрипели, стучали в тамбуре двери, время летело.
Ту реальность, что была в детстве, тихонько сменяла другая,
А старухи всё так же снуют с тележками, чем-то нагруженными,
Всё так же в вагонах давят друг друга и матом друг друга ругают,
Словно внутри кто-то ждёт их сильнее, чем ждал бы снаружи.
Однажды я понял - ну вот, теперь всё. Что-то перегорело,
А может, за этими страхами ничего и не было никогда,
Но сейчас-то я знаю, что в их рюкзаках
Лишь вонь мешковины прелой.
Дряблые клубни картофеля.
Пустоты световые года.
2010
* * *
Темнота боится людей, поэтому появляется только ночью,
Да и то избегает разного рода иллюминаций,
Но всё равно даже в ярких огнях присутствует как бы заочно,
И это уже само по себе заставляет её опасаться.
Темнота любого из нас уделает на раз-два.
С её родословной я, признаться, не очень знаком,
Но, вроде, её занесло из туманности «Конская голова»,
И она расцвела на Земле плотоядным чудовищным сорняком.
С тех пор Вечный Свет, как бы это помягче сказать, померк,
Так что ангелы, если и забредают к нам - от ужаса прячут лица.
Примерно в то время у нас как раз начинался каменный век,
Который (учёные врут, конечно) до сих пор ещё длится.
Темнота - вроде вируса, и каждый с рожденья больной;
Излечиться вполне реально, есть даже пара методик.
Например, если стать частицей и одновременно волной,
То тогда темнота проходит. И всё проходит.
2011