Тунгуска (отрывок), ч. IV
часть III
* * *
Они вышли во двор, решив по дороге проведать живность. За время их возни с Лилой набежали облачка, обросли, стали тучами, набрякли, и вот теперь, теснясь и наслаиваясь, заволокли небосвод рыхлой серой кашей и грозили ударить по земле своими небесными силами. Боуи топтался, нервничал, храпел в своём загоне. Куры притихли. Вано жевал ус и глядел в небо.
- Э-эх… Как-то батьюшка добэрётса?..
- Как… С Божьей помощью, - тихо ответил Курт из темноты курятника.
Вано задумчиво помолчал, потом собрался с мыслями и медленно заговорил.
- Ты знаэшь, похожэ, она из этих…
Курт вышел, вытирая ладони и безрадостно улыбаясь.
- Да что ты? Серьёзно? Смекнул?
- Из этих… - Вано боялся спугнуть свою мысль. - Самых. Которыэ за нэфтью вэздэ… Я думаю, она с нымы… Бэдная…
- Вано… Как бы то ни было, она теперь с нами.
- Да, да. Но это жэ надо, а? Я толко сэгодня подумал, утром, на выгонэ - вот кабы мнэ кто из них попалса, вот в эти руки…
Курт непроизвольно посторонился и промолчал, не желая ненароком попасть в эти руки.
- Вэть подумай: за чёрную воду, горючую жижу - на всё готовы…
- Ну как за чёрную, - Курт оживился, стал загибать пальцы. - За воду чёрную, за воду белую, за горючую, за текучую, за летучею, которая газ, между прочим, за деревья стоячие, вот эти вот, за землю лежачую, за гадов ползучих, за кур несучих, за баб ласкучих… Жаль пальцы кончились… Им, Вань, всё теперь надо! Одни они теперь. Удержу нет, некому…
- Пэрвымы хотят на зэмлэ быт, ыроды… И калэчат всэх…
- Они, Вань, в аду хотят первыми быть. Всех побеждают, всех освобождают. От власти зловредных правительств, удерживающих… А в аду первые уже есть, прости Господи… Побежали, пока не хряснуло.
- А мы с табой, значыт…
- А мы с тобой, коли наших врагов победим, так и ад сюда не пустим. И поживём, почудим ещё. Натворим чего… И нам американы сами спасибо скажут, как очухаются!
От волнения Вано шёл размашисто, Курт за ним не поспевал.
- Эх, кабы так… Да там нэ одни американы. Поляки эшшё. И эти, с острова…
- А не победим… Придёт Христос и освободит нас от зловредного правительства. По Писанию. А не по декларации…
Вано резко остановился, встретил Курта лицо в лицо.
- Нэ, Вась, нэ победят они. Тут злымы надо быт, до прэдэла и бэз остатка. Мёртвымы надо быт. А оны, мэстамы, жывые и хорошыэ. - Вано кивнул в сторону, где осталась Лила.
- Ага. А местами они просто восхитительны! - выдохнул вдруг Курт с таким жаром, что Вано аж отпрянул.
- А-аа! Тэбэ всё бы… Пошлы, Колумб-юрыст.
- Пошли воевать, Ваня, - с готовностью ответил Курт.
У самой церкви он остановился, оглянулся на дом.
- Стой, Вано! Слышь?
- А?
- Телевизор, что ли, включила…
Вано с неохотой помялся у двери. Весь он был уже внутри, в храме.
- Ай, ладна… Нэ всё лы… Ыды! Выктор Тсой, вэздэ жывой…
Крестясь, они вошли под деревянные своды. Но Курт всё оборачивался, да и у Ивана на душе покоя не было.
* * *
Оставшись одна, она сделала всё положенное. Нашла в малиннике шлемокомп. Было трудно передвигаться на раненой ноге, к тому же сгустились сумерки, стало ветрено и зябко. Подключила к питанию, включила аварийный запуск. Но тут случилось такое, чего агент XiL-352/02 не могла предвидеть ни в одном из самых кошмарных своих видений. Кто теперь скажет, объясняется ли произошедшее рационально, или вмешались такие силы, влияние которых никак нельзя ни доказать, ни учесть, ни просчитать? Кто ответит, планировался ли кем-нибудь тот эффект, что превратил обычную, симпатичную, молодую, добрую, неглупую женщину в… Кто ответит за трагические последствия, которые не удалось предотвратить, а удалось лишь частично сгладить, скрасить, - притом лишь случайно, силою благого Провидения?
Случилось же примерно следующее. Насколько возможно предположить, многочисленные тексты, которые приходили на адрес агента XiL-352/02 за всё то время, пока её индивидуальный компьютер был отключён, - запросы, директивы, письма, другое, - каким-то образом суммировались, накладывались друг на друга, преобразовывались. Вероятно, к текстам в привычном нашем понимании примешалось что-то иное, имеющее принципиально отличную природу и, соответственно, другое влияние на человеческую психику. Кроме того, очевидно, в аварийном режиме произошло тестирование индивидуальных физиологических, психологических и эмоциональных, физических и прочих параметров номинального состояния агента Лилианы Ландис, а также определение координат её местонахождения и, конечно, того факта, что она находится вне разведывательной авиалодки. Наконец, скорее всего, к возникшему конгломерату разноплановых данных подключился сетевой гипертекст с исчерпывающей, стремящейся к полноте данных информацией о ведущейся Империей Свободы финальной войне.
Из совпадения, наслоения всех этих фактов каким-то образом (намеренно, запланированно или же случайно, спонтанно - здесь нельзя судить с уверенностью) возникла некая сложная, многофункциональная и, по-видимому, автономная информационно-компьютерная метапрограмма, которая почти полностью вытеснила и заблокировала сознание Лилианы Ландис, начав управлять её поведением.
Она упала на четвереньки и застонала. Теперь боль чувствовалась не только в ноге, но снова во всём теле. Голову словно надували, глаза вылезали из орбит. Она заметалась по полу, натыкаясь на предметы. Выломилась в окно и помчалась зверем, подволакивая одну ногу. На пути встал страшный монолит, но она, не разбираясь, прыгнула в зияющую щель. Повалились доски. Двое находившихся внутри пытались ловить её, заслоняли стены с порталами в подлинный мир, брызгали живой водой, пытались сдёрнуть с головы прибор, кричали страшные молитвы. Она снова выбилась, понеслась лесом. Хвоя впивалась, ветви и пни рубили кожу, она рыдала воем, но её гнало к воде. Программа включила подсветку, систему ведения, лес виделся ей очень странным, то белёсым, то красновато-зелёным. Её несло в обход глубоких оврагов, топких болот, непроходимых ельников. Тряпки с ноги размотались, ливень на редких опушках разбавлял на теле кровавую грязь. У самого обрыва она поскользнулась, ударилась шлемом в берёзу и упала рядом. Дальше ползла. Программа давала сбои, и вдруг она видела рядом с собой, на краю обрыва, людей, лежащих вповалку у пятна залитого костра, а в треснувший шлем вливался пьянящий мокрый воздух и спиртовой дух, идущий от всех лежащих без исключения, даже от девочки с виду лет восьми.
Обрывки информации сводились к тому, что люди, живущие недолжно, не должны жить. Они уничтожают себя и миры вокруг себя, занимая место и потребляя ресурсы, предназначенные для избранных и достойных. Это ли или что иное повлияло на дальнейшие действия нового существа, но она толкала, катила, тянула, тащила к обрыву тех, кто почти не понимал и слабо сопротивлялся. Одно за другим, полубезжизненные тела со слабыми звуками летели вниз, ударяясь о камни и воду. Она ещё различала звуки мотора большого катера, но не слышала, как спасали уцелевших утопающих: потеряла сознание на самом краю обрыва.
Когда она очнулась, тёплые руки бережно несли её через лес. Не те, что днём. Глаза болели и сперва не могли открыться. Памяти последних часов не было. Светало. Голова бессильно свисала к земле. На померкшем дисплее шлема зависли невесть откуда свалившиеся три ссылки на тексты не этого мира.
СВЕТСКАЯ ХРОНИКА
Журнал «Asss…»
Вечеринка «Изюм» в клубе «Свайн»
Все вечеринки одинаковы, но некоторые одинаковы по-своему. Именно на такой побывал ваш покорный слуга в прошлый уикенд. Подлые свиньи из клуба «Свайн» зазвали весь бомонд на свою вечерилу, оповестив, что безумное безобразие будет именоваться «Изюм», и это грозит приглашённым тем, что в их одежде, или не знаю уж в чём, должна присутствовать некая изюминка, иначе они не пройдут их свинский фейсконтроль…
Ваш корреспондент не относится к тем персонажам, для которых изюм есть хлеб насущный, поэтому в клуб меня не пустили, хотя я нудно доказывал, что изюминкой моего костюма является удостоверение сотрудника журнала «Asss…», отдел светской хроники. К счастью, меня спас художник Паприка, иначе не читать бы вам в этой жизни сих строк: он великодушно отделил от своего изюмительного, как всегда, города-костюма один из побочных элементов, а именно наушники. Они оказались ядовито-зелёные и около полуметра в диаметре, но мне удалось стильно и изюмисто закрепить их в том примерно районе, где у женщин, скажем так, извините, находится таз. Так, с наушниками на заду, я попал внутрь.
Изюминкой вечерины, согласно свинскому замыслу, должно было стать появление на сцене группы «Изыскр». Но на деле изюминкой стало как раз её отсутствие, тогда как все остальные известные в свете персонажи (за исключением, быть может, только Пола Маккартни, которого лично я почему-то на этот раз не заметил), как показалось, были налицо. Шутка ли: каким-то мусорным ветром занесло сюда даже мега-панк-рокера Макара Шафаревича, в орбиту чьих интересов моментально попали два объекта: пивотекила и танцовщица МиМи, причём последнюю в самый разгар вечера Макар умудрился затанцевать под один из VIP-столиков с немаловажными персонами, откуда охранники не менее получаса обоих со скандалом извлекали.
DJ Стрекоза, потеряв унесённую Макаром спутницу, в паре с которой они были явным центром внимания (за сценой мало кто следил), сначала затосковала, уединившись за одним из угловых столиков. Но потом она стала часто выходить в дамскую комнату, а её возвращения неизменно приковывали к ней все без исключения взгляды. И вот по какой причине. Наряд Стрекозы, образно говоря, состоял вообще из сплошного изюма, а именно из разнородных кусочков материи, и с каждым выходом из зала новая порция этих лоскутков перемещалась с тела девушки на её голову. Публика, обнаружив вскоре эту закономерность, нервно ёрзала при очередном её исчезновении и встречала аплодисментами каждое её появление. Понятно, что про сцену уже и не вспоминали, а там ведь появлялись всё более пафосные артисты…
Наконец настала кульминация. Вместо обещанных «изыскров» на сцене явился Король Пафоса, Великий и Ужасный Зайка Заматеревший, практически уже Заяц. Он громко и грозно осведомился, где его любимая, но ему внимали лишь свинско-изюмистые затылки: все ожидали финального, итогового явления DJ Стрекозы из клозета. Все и без Маэстро задавались вопросом «где?», и некоторые, особенно фотопресса, выскочили из зала и деловито дрались за место с наилучшим обзором. Как раз в этот момент Макар и МиМи с грохотом, визгом и брызгом закатились под столик каких-то промышленников и пиарщиц, и некоторая часть секьюрити-свиней переместилась на этот фронт. Ваш корреспондент последовал туда же и попал, что называется, под раздачу: то ли изюминка с меня слетела, то ли я стал свидетелем чего-то не того, то ли меня перепутали с Макаром, то ли ещё что, но в доли секунды я был вышвырнут на улицу, фотоаппарат разбит, плёнка засвечена, а настроение испорчено. И развязки я, не обессудьте, не видел, да и доказательств вышеизложенного представить не могу. Разве что шишку на темечке, отнюдь не сосновую.
Наконец, должен сказать о несомненно главном событии вечера: долгожданном появлении в свете медиамагната Бориса Шарфова, затевающего какой-то сумасшедше-масштабный проект в Сибири, под кодовым названием «Тунгуска-3», о котором он коротко бросил: мол, всё узнаете, следите за новостями. Я долго искал в его изысканном костюме и повадках изюминку и, наконец, понял, что таковой является спутница, молоденькая, худенькая, очевидно, хорошенькая («очевидно» - потому что она была в тёмных очках). Но, прямо скажем, странноватая. Дело даже не в том, что она вела себя немного нервно, даже тревожно, - меня самого от нашей богемы в колбасу иногда рубит… Но дело в том, что это неземное создание всё время ело. Ело всё, что было в меню, пило также, причём непрерывно, но ни в лице, ни в повадках не менялось (может, очки что-то скрывали?). Злые языки рядом со мной даже утверждали, что она съела также и салфетки, и фирменные подставки под пиво, и сигары г-на Шарфова, а если бы её не остановили, то… Но это, разумеется, уже слухи и домыслы, каковых солидные издания вроде нашего стараются избегать… А кончилось всё, как обычно, одинаково.
Невинно пострадавший
Курбан Зажигалов
* * *
Дневник Вано Урушадзе
30 июня 2008 г., вторник
Самое важное: следить, чтобы Курт не смотрел телевизор - новости и прочую хмурь.
Сегодня разбудил меня чуть не ночью. Орал, что нашёл народную русскую идею. Самую что ни на есть. И требовал немедля раскочегарить зыркало в сарае, связаться с батюшкой через Асю или электропочту. И заодно посмотреть писем от Петра Николаевича, Дэймона и Джимми, да написать бы снова Тому Ё. на тюрьму аглицкую. Разве что ещё Папу Римского да Большого Брата в тайгу не позвали. Еле Курта успокоил, дабы он сам рассудить мог. Спросил, что за идея. Оказалось, вот какая: Православие - Литература - Сибирь. Интересно, кстати. Так ведь и батюшка говорил, что Курта иногда небезполезно послушать, только с рассуждением. Я и сказал, что интересно, и что теперь его фамилия - Уваров. Но с адской машиной по этому поводу возиться отказался. Он обиделся: я так думаю, и за идею, и за фамилию, и за машину. Он такой, обидчивый он. А я вот виноватым себя не считаю: а что, только одному тут позволено шутки шутить? Да и где вот батюшке в Китае с нотной книгой возиться, Асю звать, письма писать? Ему бы и так всех найти, все дела незаметно доделать, да к нам в срок. А то как мы жить да служить станем? Да и не в Китае уж - небось в пути он, надеюсь. Но мне теперь интересен батюшкин ответ. И не только на Куртову идею. Поводов тьма. Уж в голове не укладывается - вот и сейчас, небось, всего не упомню. Мы тут как дети малые без него. А этим того и надо - всё наглеют и борзеют, уже не шалят. Полдня мы с Куртом не разговаривали. Всё хозяйство опять на мне, грешном, висело. А после полудня, как раз я иконостас ладил, а Курт у Иверской стоял, что-то налетело. А потом упало в лес. Курт видел, я - нет. Его аж на спину прибило, кровь носом. Слабый ещё. Он ничего не сказал - скрытный. Потом ещё девка пришлая нам всю стену южную наново разворотила. Жалко её, ох, жалко. Как крутят её - ажно ездят на ней, на голову садятся! Такое в храме Божьем устроила, - чисто «Вий»-поэма с мёртвыми душами летающими, не сказать ещё и посильнее. Ведь привели ж её туда, намостырили! Да не нас она, грешных, пугала и гнала, не нас была смущать назначена. Но об этом мы условились только с батюшкой. А и то ж - от святой воды да молитвы с Крестным знамением всё одно, как положено, скорчилась и гадом уползала. Куда только - нет её теперь, где теперь искать? Разве завтра? Ох, намаемся - не было печали. Говорят, теперь со многими так, в ком бдительность не развилась, кто себя не должно блюдёт, живёт не там, служит не тем - да мало ли теперь таких повылазило в мире, со всех щелей, Господи спаси! Ну да ладно - теперь она с нами. Небось батюшка отмолит и наставит. Мы-то сами какие были - вспомнить страшно. Да и так уж сил нет. Сколько ж можно? Ладно - труды, да ведь столько ж нельзя християнину без Причастия! И служить-то мы, грешные, толком не можем! Какие тут Томы и Джимы, - самим-то друг другу в глаза смотреть стыд. Да ещё, когда я сегодня после [зачёркнуто, затёрто]
Батюшка, когда в Китай уходил, крайний срок возврата на завтрашний день наметил. Дай-то Бог! Улеглась, кажись, непогода. Наверное, он прибудет водой, по реке. Можно попытаться встретить.
Что-то расписался я. День такой. Теперь уж ночь, окно заделал, порядок навели, но сон никак не идёт. А брат-то мой снова встрындел, уж так саднит, сложил, болезный, песню о Бангалоре. Ладно, лишь бы не плакало. Дожить, дотянуть, дождать до завтра.
Православие! Литература! Сибирь! Весёлая дорога!
Не давать Курту ни ти-ви ни же-же ни в каком виде! Господи, спаси и помилуй!
* * *
из книги
«ЖИТИЕ И ПОДВИГИ
преподобного
СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО»
Архиепископа Никона
(Рождественского)
«Рассказывал впоследствии сам преподобный своим ученикам: однажды ночью вошёл он в уединенную церковь свою, чтобы петь утреню; но лишь только он начал молитвословие, как вдруг пред его взорами расступилась стена церковная, и в это отверстие, как тать и разбойник, не входящий дверьми, вошел сатана видимым образом; его сопровождал целый полк бесовский - все в остроконечных шапках и в одеждах литовцев, которых тогда боялись на Руси не меньше татар… С шумом и дикими воплями, скрежеща зубами от адской злобы, мнимые литовцы бросились как бы разорять церковь; пламенем дышали их богохульные уста…
- Уходи, уходи отсюда, беги скорее, - кричали они подвижнику, - не смей долее оставаться на этом месте: не мы на тебя наступили, - ты сам нашел на нас! Если не уйдешь отсюда, мы разорвем тебя на части, и ты умрешь на наших руках.
«Таков обычай у диавола», - замечает при сем блаженный Епифаний, быть может, повторяя поучительное замечание своего великого аввы: «Таков обычай у бессильного врага: он гордо хвалится и грозит поколебать землю и иссушить море, хотя сам по себе не имеет власти, падший дух, даже и над свиниями» (Матф.8:31-32).
Нимало не смутился духом Сергий от этих бессильных угроз; только еще крепче, еще пламеннее стала восходить к Богу его смиренная молитва. Боже, - взывал он словами Псалмопевца: - кто уподобится Тебе; не премолчи, ниже укроти, Боже; яко се, врази Твои возшумеша (Пс.82:2)… Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут: яко тает воск от лица огня, тако да погибнут грешницы от лица Божия (Пс.67:1-3)… И не вынесли падшие духи пламени молитвы Сергиевой, и исчезли так же внезапно, как и явились».
* * *
…Руки бережно положили её меж корней того самого дуба. Автоматически она нашарила комбикостюм, натянула, включила аварийный обогрев, но долго ещё насыпала поверх себя прелые листья и мелкий лесной тёплый мокрый мусор, засыпая.
Ей снился Курт, бренчащий в сенях на гитаре, и его слова: «Чего глядишь? Чего странного? Все живы. У Бога все живы. Это песня вообще не моя, а Боуи. Понимаешь? Не понимаешь?».
