Тунгуска (отрывок), ч. III
часть II
* * *
С момента, когда Иван занёс Лилу в дом, ещё не промолвили ни единого слова. Только охи, вздохи и стоны. Она полусидела на жёсткой кровати, закутанная в грубое одеяло, с перевязанной лоскутами ногой, и переводила взгляд со снующего по комнате чёрного мужика на сидящего у другой стены на полу светлого. Чёрного она всё равно боялась, а светлый занимал всё оставшееся внимание. Неужели - правда? Как это возможно? Ведь он же…
Он был тоже заросший, с длинной жёлтой бородой, диковатый и дремучий на вид. Но глаза, голос, улыбка, гитара… Сказка продолжалась: это был он.
Тёплые предзакатные лучи по-хозяйски втекали в окно поверх не слишком далёких гор, легко минуя кроны высоких сосен. В плавном золотом покое приветливо дымилась на столе картошка, лоснились овощи, топорщилась зелень. Вано заварил чай и снова ушёл на двор. А Курт всё так же приветливо глядел на Лилу. Наконец и его посетила какая-то хозяйственная мысль. Он поднялся, помялся, почесал висок, потом вдруг с треском отвалил дверцу в полу рядом со столом и исчез в образовавшейся дыре. У стола зазолотилась летучая пыль. Лила услышала снизу возню и грохот. Потом Курт вылез, отряхиваясь и чихая, с куском копчёного мяса в руке. Он деловито подмигнул Лиле, нашёл в шкафу блюдце для сладостей, брякнул на стол, шлёпнул сверху мясо и некоторое время любовался своим весьма весомым вкладом в трапезу.
Вернувшись, Вано проследовал к иконам. Курт пристроился рядом, и они прочли молитвы. Затем оба молча подошли к кровати, где Лила всё так же благодарно, опасливо и доверчиво, как любопытный беспомощный зверёк, переводила глаза с одного мужика на другого.
Вано всё более требовательно поглядывал на Курта, а тот смущённо чесал висок и улыбался. Но наконец молчание прервалось.
- Здравствуй, Маугли!!! - официально-дебильно возопил вдруг Курт, светясь радушием, как телеведущий. Лила, побелев, сжалась в комок, даже Вано вздрогнул. Но после недолгой паузы они захохотали. Все трое. Будто прервалось удушье, ворвался в лёгкие свежий воздух.
Поколебавшись, Вано пригладил бороду, подошёл к Лиле, уверенно просунул руки под кокон одеяла и легко перенёс её за стол, бережно уместив на стуле. Он нарезал мясо, а Курт разложил по тарелкам рассыпавшийся картофель, огурцы, лук. Мужчины перекрестились, перекрестили пищу, и вскоре их тарелки были пусты. Лила ела медленно и без видимой охоты, но ела старательно, будто считала это меньшим злом из тех, что теперь ей грозят. Вано прихлёбывал горячий чай, а Курт медитировал над паром кружки, опершись на ладонь и поглядывая на трудно жующую Лилу. Ни с того ни с сего его буквально подбросила в воздух внезапная мысль: с высоким криком «Хочешь печеньице?» он сорвался с места, опрокинул свой стул и ринулся к шкафу. Вано поперхнулся и наблюдал за ним, как за опасным больным.
- Ты што, обалдэл, Курт? Какоэ пэчэньэ, э? - сипло прохрипел Иван.
- Да вот же… А, нет… Но ведь… А, ладно. Перепутал. Бывает. Ладно. - Курт потёр лоб, сел на краю кровати и уставился в тёмный телевизор. Вано вздохнул и большим глотком допил чай.
«Курт!» - рассеянный мираж головоломки стал складываться, замерцал в мозгу Лилы разноцветной мозаикой с очерченными деталями. Курт. А это значит… Последние надежды самостоятельно сориентироваться растаяли. При падении или при травме что-то случилось не только с безотказной техникой, но и с телом, ставшим вдруг беззащитным: она горит, галлюцинирует, бредит. Но, как солдат, до последнего обязана владеть собой. Впрочем, это было не трудно: она ощущала себя вполне хорошо. Возможно, даже чуть более хорошо, чем должна бы.
* * *
Лилу, как дорогую куклу, опять устроили на кровати. Вано и Курт уселись поодаль на стульях и приветливо улыбались, но у Вано улыбка получалась весьма свирепой.
- Ну вот. Я - Ыван, можно - Вано. Он - Васылый, можно - Курт. Тэпэр ты рассказывай. Ты кто? - со всей возможной вкрадчивостью пророкотал Вано.
- Я Лиля, - поспешно ответила Лила.
- Значыт, Лилия? Прэкрасная, как цвэток?
- Как хищный цветок, - с чувством добавил Курт. Вано проигнорировал эпитет и продолжил.
- Ты из дэрэвны? С посэлэныя? Гдэ-то поблызосты жывёш?
- Я из Индии, - брякнула Лила. Полноценную легенду составить она не успела и теперь зажмурилась, ожидая удара разоблачения с ходу. Глаза Курта стали круглыми, Вано от неожиданности крякнул в бороду.
- Ынды… Ы? Так ты с войны?
- Я там была с миссией. Христианской. Протестантской. А потом началась война, мы куда-то бежали, летели, а потом…
- Так ты нэ буддыстка? Нэ ындуыстка?
- Христианка. Протестантка.
- Ну, протэстантка, - успокоился Вано, махнув ручищей. - Это нычаво. Это поправымо. Это даже лэгчэ, чэм католычка, - погрозил он Курту указательным пальцем, - Лэгко! Будэшь с нами, - сказал он с таким убеждением, что Лила не нашла в себе сил усомниться. - Счытай, ты сэстра нам. Утром батьюшка будэт тут, а протэстантов он как пасхалныэ яица обрашшаэт. Как орэшки шшэлкаэт. Да, Курт? - Курт задорно кивнул. - Вот и тэбэ… э-э-э… - Он запнулся, подыскивая слова.
- Щёлкнет! - не удержавшись, радостно подытожил Курт, но тут же скривился от свирепого взора Вано.
- Послушай, ты ведь американец? - собравшись с силами, быстро спросила Лила.
Курт сдержанно и озорно улыбался, рассматривая свои обшарпанные ногти. Его распирало от вновь накатившей радости, природы и причины которой он никогда не понимал. Просто хотелось летать, петь, шалить, делиться со всеми живыми недолгим, но всепоглощающим счастьем.
- Лила, знай: американец - вот он. Вано. Он из Нью-Джорджии! Это новый штат такой в Европе, американский.
Вано засопел и сопел всё чаще, и вдох его всякий раз был больше выдоха. Лила напряглась, съёжилась. Наконец Вано взорвался.
- Сколько раз тебе говорить: я грузин! - выпалил он. От праведного гнева весь акцент Ивана всегда куда-то девался. - Грузин, понимаешь?! Я православный, я человек, я русский! Я прэдупрэждаю тэбя… - погрозил он пальцем, беря на пару тонов ниже и уже без напора. Любой другой на месте Курта давно бы дрожал, пятился, винился, бежал прочь. Но Курт сиял всё той же доверчивой приветливостью. И Вано обмяк, с трудом подавил улыбку, отмахнулся, ища поддержки у гостьи. - Нэ, сэстра, ну ты выдышь?
- Да ладно, - примирительно сказала Лила, подыгрывая Курту. - Все мы теперь немножко американцы. Вот я, например. Штат Литва, военные базы, шпионаж, разведка. - Она впервые рассмеялась, почувствовав облегчение. Её учили, что правда в экстремальных условиях усыпляет бдительность противника гораздо эффективнее, чем ложь. Такой психический эффект. Но ей не говорили, как приятна и целительна бывает правда вместо лжи, даже сказанная ненароком, в шутку.
- Тэбэ харашо гаварить, ты дэсят мынут знакома с этым сымпатягой… - Вано опять вспыхнул, не израсходовав запал, вскочил. - А ты вот выйды на двор. Што накарэблэно на стэнэ сарая? А-а? Прычём моым жэ ножом! Он у мэнэ нож попросыл - говорыт, особой важносты работа… - Сверкая глазами и жестикулируя, Вано рыскал по комнате. - А я тэбэ скажу! Там накарэблэно так: цыфра арабская - «два», слово английское - «би», патом эшшэ латинские «лэ» и «си». И на этом латынском языкэ выходыт: «ту-би-эл-си». Тбилиси! Мой город родной, живой, зелёный, осквернённый ныне, «лайт калани», понимаешь ты? - заревел Вано на бедную девушку, вжавшуюся в деревянную стену.
- Так ведь так теперь и пишут… - быстро пропищала Лила. - И говорят…
Повисла пауза. Вано остановился и обмяк, облизал, отдуваясь, губы и ушёл к окну. Курт сдержанно-победно улыбался, поглядывая то на Лилу, то на Ивана.
- А я говорил тебе, Вань! Лиля, я ему так и говорил! А он, понимаешь, телевизор-то не смотрит, принципиально. И правильно, в общем. Но потому и тяжело с ним иногда… - Курт выпрямился и посерьёзнел. - Да ты пойми, Вано… Ну, они ж по-другому не… Они ж большевики, во! Понимать надо! Почти как мы, Ванюш! Тока наоборот! Как те, которые «эрэсдээрпэ гоэлро арэнби тиэлси писи»! Я ж тебе говорил! Это и не шутка была, а продвинутый перформ…
- Правылно! Вэрно гаварыл Дастаэвскый, - вдруг глухо забормотал Вано. - Убить американца! В сэбэ! Каждый дэн! Вэс дэн! По каплэ! Выдавлыват! - Вано яростно теребил свою чёрную бороду. - Выдавлыват ыс сэбэ амэрыканца!
- Это Чехов говорил, Вань. Бунину… - Курт подошёл к другу и ласково гладил его по спине, желая успокоить. - Или Шолохов Набокову. Достоевскому-то не до американцев было…
- Тэбэ, брат-музыкант, нэ в тайгэ бы служыт, а в самом Крэмлэ! Пры ымпэраторском дворэ. Там такых далэко в пруд вынутых цэнят.
- Ладно, не ссорьтесь, - попыталась встрять Лила. Ей казалось, что спектакль даётся то ли для её увеселения, то ли для запутывания. Её не оставляла странная, необъяснимая догадка, и она опять отважилась на вопрос. - Курт, а всё-таки, ты…
- Вообще, Вано! - принялся за своё Курт, будто не заметив. - У тебя этот… Комплекс! Вот! У тебя комплекс этого… маленького… маленького, но очень гордого народа. Это вредно, Вано. Ты им изведёшься и сам, и других, Вано, достанешь. Подумаешь - «два-бэ»! Вот ты знаешь, между прочим, как латыняне Москву называют? Знаешь, как Москва по-итальянски?
- «Муха»… - буркнул Вано и сплюнул на двор.
- Во! - назидательно поднял палец Курт, незаметно подмигивая Лиле. - Муха! А по-аглицки - вообще «корова»! А ты со своим «ту»… «Ту би»… - Курту не удалось сохранить назидательную серьёзность, а Вано - удержаться и не всыпать ему звонкую затрещину.
- Курт! Курт! Ну, пожалуйста! Ну, хватит! Скажи: и всё же, ты не тот ли самый? Знаменитый американец, который в «Нирване»?..
- Даваи, даваи! - Отвернулся Иван, потирая ладонищу и хмурясь. - Поговоры с ным, сэстра...
Курт обмяк. Потирая шею, он стал долго устраиваться на стуле напротив Лилы. Нашёл удобное положение, долго рассматривал комнату, как чужую. Потом задумчиво изучал Лилу. Наконец заговорил.
- Нет, Лиля! - сказал он ровно. - Я вообще-то ирландский немец. Точнее говоря, немецкий ирландец. Короче, русский я. И совершенно ни в какой не в нирване, как видишь.
- Так ты ушёл от них? Как Элвис? И - сюда? Ну надо же! А то говорили - «на остров, на остров»… А я вот слышала… Представляешь… Мне племянник писал, там такое было, тебя ведь…
- Не, Лиль, ну как можно уйти из нирваны? Что за несуразная глупость? Ты ведь, хоть и не буддистка, но из Индии! Даже я, полоумный Вася, знаю, что если попал в нирвану… А я ведь, Лиля, дурак дураком. Или, может быть…
- Да-да, дэвушка, с ным так: полдня в нырване, полдня - нэзнамо гдэ. Как этот…
- …или просто счастлив. - Мечтательно закончил Курт. - Да, Вань, я Бэтмэн! Я - мышь. В плаще с перепонками. Ваня, Ныр-Ваня ты наш! Вон девушку до чего довёл: она уж не знает, чего про меня, грешного, надумать. Скоро сама в астрал выйдет. Спокойно, Маша, я - Щелкунчик! - Курт ободряюще потрепал Лилу по закутанной в одеяло коленке, перед этим долго погадав, которая нога у неё здоровая.
- Да ну вас! - хихикала Лила. - У вас тут не астрал, а таёжный цирк какой-то. Бродячий.
Беззаботность Лилы была поразительна для неё же самой. Полагалось неусыпно и неустанно изыскивать варианты спасения, а не нежиться в одеяле, не потешаться над двумя аборигенами мужского пола. Требовалось, напротив, обезвредить их, обследовать помещение и окрестности, найти шлем, найти и адаптировать для подключения шлема источник питания, сориентироваться и доложить о потере аэролодки, получить предписания, написать подробный отчёт, снова получить предписания и действовать согласно им. Всё это необходимо делать незамедлительно, не теряя ни секунды, невзирая ни на какие обстоятельства и ранения. Но тело Лилы, впервые в её жизни, чувствуя близость загадочной нирваны, претендовало на главенство и диктовало свои правила. Сейчас - не спешить и вдоволь насладиться странным положением, приятным обществом и чистым таёжным духом. Не спешить и проверить, а не будет ли именно опоздание победой?..
- Ну, ладно, - сказала Лила с капризно-манерными нотками. - Не хотите говорить - не говорите. А телевизор-то работает у вас? Может, поглядим, как там что?..
- Нэт! - отрубил Вано, резанув ладонью воздух. Курт же, казалось, разгадывал какой-то внутренний свой кроссворд и уже был почти готов огласить результаты.
- Нет так нет, - деловито сновал он между стульями. - Так… Поста нет… Врагов нет… Правда, и батюшки нет… ну ладно… так… так… Танцы!!! - наконец объявил он дебильным фальцетом конферансье и с неожиданной силой поставил Вано рядом с собой, напротив Лилы. Тот даже не успел начать сопротивляться. Стулья с грохотом полетели прочь.
- Лотос! - орал Курт. И Лилу незамедлительно накрыла тёплая волна смеха. Курт выкрикивал не слишком мелодические, но ритмичные фразы своим неповторимым отчаянным голосом, совершая чёткие и выверенные движения, напоминающие танец оживших Рабочего и Колхозницы работы Мухиной, которых Лила помнила ещё по ВДНХ в детстве, а затем видела в нью-йоркском музее современного искусства. Партнёр Курта некоторое время не оживал, но вскоре и его усы с бородой зашевелились в добром смехе. Когда Вано присоединился к танцу, старательно выделывая симметричные па, Лила видела сквозь слёзы смеха лишь их очертания. Это был какой-то мягкий катарсис…
Всего два смысла более-менее отчётливо сияли в ней. Она впервые понимала, что такое мужчина. Впервые всем существом ощущала то, чего никогда за всю насыщенную женскую жизнь не узнала. Ни с того ни с сего ей открылась формула мужчины. Там были известные ей игреки, иксы, но… Не так явно, не в тех пропорциях, не на тех местах. Формула зримо жила перед ней, и Лила растворялась, таяла в этом смысле. И желала, чтобы так было всегда. Словно залогом рождения этой новой, сердечной, русской Лилы, её правая, здоровая нога выпросталась из одеяла и по-свойски легла поверх. А новорожденный стыд мгновенно заставил упрятать её обратно.
И ещё мерцала, плясала в девушке простая фраза, монотонно-отчаянно выпеваемая Куртом, как мантра: «Там, где цветёт лотос. Там, где цветёт лотос. Там, где цветёт лотос»…
- Что… А что… - всхлипывая и вытирая одеялом слёзы, спросила Лила, когда танец постепенно смешался, затух, сошёл на нет. - А что, вот это и есть те самые антиамериканские танцы? А я-то всё мечтала посмотреть!
- Что? Какие? - переспросил, отдуваясь, Курт, - Нормальные танцы, народные, от Петра свет Николаевича. Даст Бог, в гости пожалует - познакомим. Ох, не пожалеешь… Сестра… - В Курте на глазах росла какая-то озабоченность, вытесняя прежнее счастье. - Пойду-ка, что ли, дрова бить.
- Рубыть, - добродушно поправил Вано и нахмурился. - Пастой, какыэ драва? Зачэм драва? Полчаса до вэчэрни, повынност у нас! Храм новит нада! Забыл?
- А, да.
Потирая лоб, Курт вышел в сени и вскоре тихо зазвенел гитарой.
Под холодным взглядом Ивана, возившегося у кровати в противоположной стороне комнаты, Лила плотно укуталась. Солнце грузно схоронилось за спинами гор, повисла пелена теней, утяжелив видимые предметы. Через хвойные кроны, насвистывая, тянулся, набирая силы, ветерок. Иван закрыл и подоткнул окно, оказавшееся мутным и будто бы даже не стеклянным. Подумав, лампочку он не включил, а достал и поджёг толстую пахучую лучину. Лила спросила вкрадчиво, почти шёпотом:
- Вано, скажите, пожалуйста, он правда Кобейн?
- Это что ещё такое? - не понял Иван.
- Ну как, рок-музыкант, легендарная знаменитость…
- Знаэшь, сэстра… Прасти… эти вашы… в пруд вдвынутыэ… пэрформансы… Прасти, канэчна… Мнэ нравытса, как Тамара паёт… Гвэрдцытэлы… И вабшэ - нравытса. И Пэтя Мамонов - чэловэк, ух… - Ивана аж толкнуло изнутри. - Настояшшый! А элэктричэскиэ бабёнки со шнуром воткнутым - нэт…
- Но, Вано, - продолжала шептать Лила, призывая и его к тишине и косясь на сени. - Он так похож! И поёт так же! А его все считают умершим… Да ещё и… И жена ведь его, Кортни…
- Брэхня. Можэт, он и умэр как вэтхый чэловэк, а тэпэрь, по Святому Крещению - раб Божий Васылый. А про жену свою бывшую он говорыл. Любовь её звали.
- Вань, пошли пораньше. - Курт брякнул гитарой и завозился. - Прямо сейчас пошли. Похоже, ливень будет. Может - гроза. А Лильке поспать надо.
часть IV