nngan
in
rus_vopros
Его сиятельство, его преосвященство...
[...]Оригинал взят у nngan в Его сиятельство, его преосвященство...
Вспоминая Епископа Григория (Граббе)
Я очень не люблю летать на самолетах. Для нас, рожденных ползать, в этом есть нечто противоестественное, даже что-то жульническое - пространство как будто сжимается, а время скрадывается...
26 февраля 1994 года я впервые совершил длиннейший перелет - через океан, в Америку. К Нью-Йорку мы подлетали вечером, было уже совсем темно. Самолет благополучно приземлился, я довольно скоро получил багаж и сразу же увидел высокую фигуру протоиерея Владимира Шишкова, который и устроил мою поездку за океан. Мы уселись в его автомобиль и двинулись в сторону Нью-Йорка..
Сияющий умопомрачительными огнями Манхаттан, взнесенный над темною водою мост Джорджа Вашингтона, и вот мы уже мчимся по скоростной трассе... Поворот, другой, третий - въезжаем в местечко Элмвуд Парк...
Машина останавливается на полутемной улице, мы входим в дом... В просторной комнате со старинной мебелью и картинами в массивных золоченых рамах сидит невысокий седобородый человек в черном подряснике. Он поднимается мне навстречу, я делаю земной поклон, принимаю у него благословение и говорю:
- Теперь я у цели своего путешествия.
Так я впервые увидел Его Преосвященство епископа Григория (в миру Его Сиятельство графа Юрия Павловича Граббе).
Теперь даже трудно себе представить, как в семидесятые годы жили мы, сознательные православные христиане. Все "нормальные", т.е. "советские" люди смотрели на нас, как на сумасшедших. А те, кто были образованнее и умнее, взирали на нас с полупрезрительной жалостью, а то и с издевкой, ибо тогдашнее наше "священноначалие", то бишь Московская Патриархия, была придатком советской власти, послушным орудием в кровавых большевицких лапах.
И отнюдь не каждому возможно было объяснить, что трусливая и угодливая московская иерархия - это отнюдь не вся Церковь, что в самой Патриархии есть великое множество достойных клириков и мирян, что в стране существуют "катакомбники" и что, в конце концов, в мире есть Русская Зарубежная Церковь - строго Православная и совершенно бескомпромиссная по отношению к большевизму.
И тогда же, еще в семидесятые годы, сквозь "железный занавес" среди прочего "тамиздата" стали доходить до нас из Америки статьи и брошюры за подписью "протопресвитер Георгий Граббе". Они разительно отличались не только от чудовищного в те времена "Журнала Московской Патриархии", но и от тоже нелегально доставляемого нам парижского "Вестника РСХД" с его либеральным "богословским" лепетом. Нет, из-за океана до нас доносился голос чистого, незамутненного Православия.
Постепенно мы узнавали кое-что и о личности самого отца протопресвитера. Родился он в 1902 году, его отец граф Павел Михайлович Граббе был полковником царской армии и видным членом Поместного Собора 1917-18 гг. В конце гражданской войны семейство Граббе покинуло Россию. Будучи в Югославии, граф Юрий Павлович сблизился с Митрополитом Антонием (Храповицким) - первым возглавителем Русской Православной Церкви Заграницей, который в 1931 году назначил его, еще мирянина, Управляющим Делами Зарубежного Синода. В каковой должности Ю. П. Граббе был рукоположен в июне 1944 года, а в 1979 году отец Георгий был пострижен в монашество с именем Григорий и возведен в епископский сан. Немаловажным казалось нам и то обстоятельство, что он является правнуком замечательного поэта и духовного писателя А. С. Хомякова.
Но вот настали восьмидесятые годы, "перестройка", "гласность", помпезно отпразднованный Патриархией тысячелетний юбилей Христианства на Руси... А там уже и развал "нерушимого союза" и долгожданная свобода для Церкви...
До чего же наивные мы были люди! Нам казалось, коли мертвая большевицкая хватка исчезнет, в Московской Патриархии незамедлительно начнется процесс покаяния и очищения. Мы думали, тотчас же созовут подлинный, представительный Поместный Собор, такой, о каком мечтали новомученики и исповедники страшного советского лихолетья... Но - увы! - всем этим упованиям так и не суждено было осуществиться. Болезнь зашла слишком далеко, слишком глубоко проникла порча...
Однако же, объявленная новыми правителями России "свобода вероисповедания" позволила некоторым общинам и клирикам - как "катакомбным", так и принадлежавшим к Патриархии - перейти в юрисдикцию Зарубежной Церкви. Каюсь, я не сразу последовал их примеру. У меня, грешника, еще сохранялись какие-то иллюзии, в частности, я возлагал большие надежды на тогда только что избранного Патриарха Алексия II... И лишь в начале лета 1993 года я прибыл в древний, живописнейший Суздаль, чтобы присоединиться к подлинному Православию.
Там, в Суздале, на съезде духовенства, монашествующих и мирян я и познакомился с отцом Владимиром Шишковым, о котором был уже много наслышан. В частности, я знал, что он - зять епископа Григория (Граббе), и что Владыка после своего ухода на покой живет в его доме, в городке Элмвуд Парк, штат Нью-Джерси.
Итак, в конце февраля 1994 года я прилетел в Америку и тоже стал жить в гостеприимном, истинно русском доме Шишковых. 28 февраля было Прощеное Воскресение, а затем настала первая седмица Великого Поста. Начались ежедневные продолжительные богослужения в Казанском храме города Нью-Арка, где отец Владимир настоятельствует вот уже четверть века. Владыка Григорий, которому было за девяносто, не пропускал ни одной службы. На каждой литургии он приобщался Святых Христовых Тайн и иногда проповедовал.
Будучи давним читателем и почитателем епископа Григория, я мог предполагать, что это - необыкновенно умный и цельный человек. Но то, что мне открылось тогда, при близком общении с ним, превосходило всякие ожидания. Могу засвидетельствовать, что человека с таким ясным, проницательным умом, твердыми, неизменными убеждениями, с такой беззаветной приверженностью к Истине я не встречал в течение всей моей уже довольно долгой жизни. (Не так давно мне довелось прочесть дневник будущего епископа, который он начал вести пятнадцатилетним юношей в Кисловодске, в страшном 1917 году. Меня поразили не только удивительная зрелость рассуждений и точность наблюдений, обыкновенно вовсе не свойственные подросткам, но и то замечательное обстоятельство, что автор этого дневника за прошедшие семь с лишним десятилетий ни умственно, ни нравственно не переменился.)
В тот мой первый приезд в Америку мы много общались с Владыкой Григорием. Я часто сопутствовал ему в его ежедневных пеших прогулках. И именно тогда родилась у меня мысль записать некоторые его воспоминания, поскольку сам он этим никогда не занимался - его литературное наследие составляют лишь публицистические и богословские работы.
И - благодарение Богу! - намерение мое осуществилось. Следующей зимою я снова прибыл в Америку, опять поселился у Шишковых и всякий день записывал на диктофон свои беседы с маститым иерархом.
Теперь уже пленки расшифрованы, мне достаточно протянуть руку, чтобы взять со стола небольшую папку, куда сложено несколько десятков машинописных листов - это все прямая речь Владыки Григория...
"Первая церковь, которая мне вспоминается - храм Кавалергардского полка в Петербурге. В этом полку служил мой отец. Потом - деревенская церковь в имении бабушки, это в Полтавской губернии. А потом уже храм в Караулове, в Звенигородском уезде, под Москвою. Там был пруд, а по ту сторону церковь. Хорошо помню Саввин монастырь неподалеку от нашего имения. У них там был огромный колокол. До монастыря от нас было четыре или пять верст. Мы туда пешком ходили. Надо было перейти через лес, а там - Дюдьково. Это такое дачное поселение, там обрыв... Очень красивая была местность...
У нас жил огромный пес - сенбернар, светлый, желтоватого цвета. Очень был умный. Иногда он провожал наших гостей до железнодорожной станции, бежал рядом с повозкой. А это было пятнадцать верст. Потом он самостоятельно возвращался домой. И вот один раз он почему-то зашел в какую-то деревню. А там жители его приняли за льва и с перепугу дали знать в полицию. Так что потом в нашей округе искали льва..."
Я поражался памяти моего собеседника, тому, как свободно льется его речь, всегдашней трезвости мнений и оценок, и юмору, которым он обладал в высочайшей степени...
Вот, я смотрю, Владыка немного утомился. (Беседа у нас шла о давних нестроениях в церковном Зарубежье, о попытке примирения между Синодом и Митрополитом Евлогием (Георгиевским)). Речь моего собеседника звучит тише, он говорит медленнее... Но это продолжается считанные мгновения... Вот опять сверкнули умные, проницательные глаза, губы тронула саркастическая улыбка, и я слышу:
- У Евлогия был один существенный недостаток - для него было очень трудным говорить правду...
И после паузы Владыка добавляет:
- Все время брехал...
Епископу Григорию было за девяносто, он был "пресыщен днями". Но у него была мечта, сильнейшее желание - непременно побывать в России. Сказать, что он был русским патриотом - ничего не сказать. Ему было 15 лет, а его старшему брату Михаилу - 17, когда они еще до эмиграции, на Кавказе, создали молодежную монархическую организацию. В двадцатых годах в Белграде будущий Владыка был редактором и издателем газеты "Голос Верноподданного". Весьма многие из его сочинений - а они составляют четыре пространных тома - посвящены судьбам России и ее истории.
Надо сказать, что в девяносто лет он перенес серьезнейшую операцию, и врачи категорически возражали против длительного перелета и самого путешествия. Но Владыка Григорий был человеком непреклонной воли, и поездка состоялась.
Мне вспоминается ясный, теплый день 16 мая 1995 года, аэропорт Шереметьево. Архиепископ Суздальский и Владимирский Валентин и клирики Православной Свободной Российской Церкви, в числе которых автор этих строк, все мы ждем прибытия Владыки Григория.
И вот, наконец, в толпе людей мы видим фигуру отца Владимира Шишкова, он катит перед собой инвалидную коляску, в которой сидит улыбающийся, счастливый Владыка.... Воистину - плоть немощна, но дух бодр!
Гости и все мы, встречающие, тотчас же отправились в древний Суздаль, где Владыка пробыл целую неделю. Он присутствовал на богослужениях, причащался, проповедовал, был участником архиерейского совещания, беседовал с клириками и верующими... Особенно радостным для него было знакомство и общение с теми монашествующими и клириками, которые пришли в Православную Свободную Церковь из т.н. "катакомбной". За плечами этих людей десятилетия жесточайших гонений, тюрьмы и лагеря...
После Суздаля наш гость провел два дня в Москве. Мы привезли его на Новодевичье кладбище, отыскали там могилу прадеда Владыки - А. С. Хомякова и его жены, которая была родной сестрой Н. М. Языкова. Прах этого поэта покоится здесь же. Мы там служили панихиду, и этих молитвенных минут я никогда в жизни не забуду.
По возвращении своем в Элмвуд Парк Владыка Григорий не сразу вошел в привычную колею. Но довольно скоро он возобновил свои занятия, как всегда, много читал, отвечал на бесчисленные письма, живо интересовался событиями в мире и в особенности тем, что происходит в России... И все же с каждым днем он слабел. Смерти он, разумеется, нисколько не боялся и был давно к ней готов. В начале осени ему стало хуже, его даже поместили в больницу, но существенного улучшения это не принесло. 7 октября 1995 года он тихо и мирно отошел ко Господу.
Я благодарю Бога, что Он даровал мне возможность узнать этого необыкновенного человека и даже сблизиться с ним. Последнее время я много думаю о нем, и вот мне кажется, что Владыка Григорий отнюдь не случайно именовался сначала - "Сиятельством", а затем и "Преосвященством". Его редчайшие врожденные качества - трезвый ум, твердая воля, неизменность принципов - выделялись на фоне всечеловеческих пороков и слабостей, а приверженность Истине и стойкость в Православной вере - на фоне всеобщей апостасии.
В истории Российской Церкви есть лишь один деятель, с которым можно было бы сравнить епископа Григория. Я имею в виду приснопамятного Константина Петровича Победоносцева. И я убежден, что разница между ними состоит отнюдь не в масштабах личностей, а в размерах поприща. Если обер-прокурору Святейшего Синода пришлось быть администратором в самой обширной и многолюдной на всей земле Российской Православной Церкви, то Владыке Григорию довелось исполнять те же функции в небольшой по числу пасомых Церкви изгнанников.
Сходство епископа Григория с К. П. Победоносцевым наглядно подтверждается и еще одним немаловажным обстоятельством. Я имею в виду патологическую ненависть, которую испытывали и продолжают испытывать к покойному Владыке "церковные" и "околоцерковные" либералы. Россказни о "страшном Граббе", в течение десятилетий распространявшиеся по зарубежью, теперь - увы! - проникают и в Россию. Но подобно своему великому предшественнику, обер-прокурору Синода, Владыка Григорий всегда относился к своим злопыхателям стоически и, можно утверждать, с истинно христианским незлобием. В 1963 году он писал одному из своих многочисленных корреспондентов - протоиерею Александру Трубникову: "Спасибо Вам за письмо и добрые слова. Я не первый раз делаюсь объектом интриг и нападок. Сейчас они немного притихли, но одно время были очень активны и, конечно, не исчерпаны и сейчас. При всяком удобном случае меня будут грызть. Утешением служит то, что это исходит не столько от личных врагов, а от тех, кто хочет ослабить наш центр и расколоть Церковь".
Надобно тут заметить, что эпистолярное наследие епископа Григория - огромно, несмотря на то что письма довоенных и военных лет не сохранились. Тем не менее архив его составляют сотни объемистых папок, и хранятся они у А. Г. Шатиловой, старшей дочери покойного иерарха.
Весной 1997 года я еще раз побывал в Америке с той единственной целью, чтобы познакомиться с этим архивом. В течение двух недель изо дня в день я перебирал бумажные листы, порой уже пожелтевшие от времени, и перед моим мысленным взором вставала трагическая история Русской Церкви в ХХ веке.
Вопреки тому, что утверждали злые языки, епископ Григорий всю свою жизнь прожил бессребреником, его переписка еще и еще раз подтверждает это. У него никогда не было денег для того, чтобы подобающим образом издать свои сочинения. Нет таких средств и у его детей, но с их согласия я решился подготовить к печати малую толику эпистолярного наследия Владыки, ибо письма как ни что иное дают представление о человеке и о его сути.
И вот я вспоминаю, как во время одной из наших неспешных прогулок по улицам Элмвуд Парка епископ Григорий вдруг сказал мне:
- Я хочу, чтобы после моей смерти Вы бы молились о моем упокоении.
Я отвечал ему:
- Владыка, я много лет молюсь о Вашем здравии и хотел бы продолжать именно это. Но если Вы, не дай Бог, умрете, я буду молиться о Вашем упокоении до самой своей смерти.
Больше мы к этой теме никогда не возвращались.
И теперь я всякий день молюсь, да упокоит Господь душу благого и верного раба Своего - епископа Григория в нестареющем блаженстве Своем!
Протоирей Михаил Ардов, РПАЦ
См. еще одну статью о Епископе Григории (Граббе)
Вспоминая Епископа Григория (Граббе)
Я очень не люблю летать на самолетах. Для нас, рожденных ползать, в этом есть нечто противоестественное, даже что-то жульническое - пространство как будто сжимается, а время скрадывается...
26 февраля 1994 года я впервые совершил длиннейший перелет - через океан, в Америку. К Нью-Йорку мы подлетали вечером, было уже совсем темно. Самолет благополучно приземлился, я довольно скоро получил багаж и сразу же увидел высокую фигуру протоиерея Владимира Шишкова, который и устроил мою поездку за океан. Мы уселись в его автомобиль и двинулись в сторону Нью-Йорка..
Сияющий умопомрачительными огнями Манхаттан, взнесенный над темною водою мост Джорджа Вашингтона, и вот мы уже мчимся по скоростной трассе... Поворот, другой, третий - въезжаем в местечко Элмвуд Парк...
Машина останавливается на полутемной улице, мы входим в дом... В просторной комнате со старинной мебелью и картинами в массивных золоченых рамах сидит невысокий седобородый человек в черном подряснике. Он поднимается мне навстречу, я делаю земной поклон, принимаю у него благословение и говорю:
- Теперь я у цели своего путешествия.
Так я впервые увидел Его Преосвященство епископа Григория (в миру Его Сиятельство графа Юрия Павловича Граббе).
Теперь даже трудно себе представить, как в семидесятые годы жили мы, сознательные православные христиане. Все "нормальные", т.е. "советские" люди смотрели на нас, как на сумасшедших. А те, кто были образованнее и умнее, взирали на нас с полупрезрительной жалостью, а то и с издевкой, ибо тогдашнее наше "священноначалие", то бишь Московская Патриархия, была придатком советской власти, послушным орудием в кровавых большевицких лапах.
И отнюдь не каждому возможно было объяснить, что трусливая и угодливая московская иерархия - это отнюдь не вся Церковь, что в самой Патриархии есть великое множество достойных клириков и мирян, что в стране существуют "катакомбники" и что, в конце концов, в мире есть Русская Зарубежная Церковь - строго Православная и совершенно бескомпромиссная по отношению к большевизму.
И тогда же, еще в семидесятые годы, сквозь "железный занавес" среди прочего "тамиздата" стали доходить до нас из Америки статьи и брошюры за подписью "протопресвитер Георгий Граббе". Они разительно отличались не только от чудовищного в те времена "Журнала Московской Патриархии", но и от тоже нелегально доставляемого нам парижского "Вестника РСХД" с его либеральным "богословским" лепетом. Нет, из-за океана до нас доносился голос чистого, незамутненного Православия.
Постепенно мы узнавали кое-что и о личности самого отца протопресвитера. Родился он в 1902 году, его отец граф Павел Михайлович Граббе был полковником царской армии и видным членом Поместного Собора 1917-18 гг. В конце гражданской войны семейство Граббе покинуло Россию. Будучи в Югославии, граф Юрий Павлович сблизился с Митрополитом Антонием (Храповицким) - первым возглавителем Русской Православной Церкви Заграницей, который в 1931 году назначил его, еще мирянина, Управляющим Делами Зарубежного Синода. В каковой должности Ю. П. Граббе был рукоположен в июне 1944 года, а в 1979 году отец Георгий был пострижен в монашество с именем Григорий и возведен в епископский сан. Немаловажным казалось нам и то обстоятельство, что он является правнуком замечательного поэта и духовного писателя А. С. Хомякова.
Но вот настали восьмидесятые годы, "перестройка", "гласность", помпезно отпразднованный Патриархией тысячелетний юбилей Христианства на Руси... А там уже и развал "нерушимого союза" и долгожданная свобода для Церкви...
До чего же наивные мы были люди! Нам казалось, коли мертвая большевицкая хватка исчезнет, в Московской Патриархии незамедлительно начнется процесс покаяния и очищения. Мы думали, тотчас же созовут подлинный, представительный Поместный Собор, такой, о каком мечтали новомученики и исповедники страшного советского лихолетья... Но - увы! - всем этим упованиям так и не суждено было осуществиться. Болезнь зашла слишком далеко, слишком глубоко проникла порча...
Однако же, объявленная новыми правителями России "свобода вероисповедания" позволила некоторым общинам и клирикам - как "катакомбным", так и принадлежавшим к Патриархии - перейти в юрисдикцию Зарубежной Церкви. Каюсь, я не сразу последовал их примеру. У меня, грешника, еще сохранялись какие-то иллюзии, в частности, я возлагал большие надежды на тогда только что избранного Патриарха Алексия II... И лишь в начале лета 1993 года я прибыл в древний, живописнейший Суздаль, чтобы присоединиться к подлинному Православию.
Там, в Суздале, на съезде духовенства, монашествующих и мирян я и познакомился с отцом Владимиром Шишковым, о котором был уже много наслышан. В частности, я знал, что он - зять епископа Григория (Граббе), и что Владыка после своего ухода на покой живет в его доме, в городке Элмвуд Парк, штат Нью-Джерси.
Итак, в конце февраля 1994 года я прилетел в Америку и тоже стал жить в гостеприимном, истинно русском доме Шишковых. 28 февраля было Прощеное Воскресение, а затем настала первая седмица Великого Поста. Начались ежедневные продолжительные богослужения в Казанском храме города Нью-Арка, где отец Владимир настоятельствует вот уже четверть века. Владыка Григорий, которому было за девяносто, не пропускал ни одной службы. На каждой литургии он приобщался Святых Христовых Тайн и иногда проповедовал.
Будучи давним читателем и почитателем епископа Григория, я мог предполагать, что это - необыкновенно умный и цельный человек. Но то, что мне открылось тогда, при близком общении с ним, превосходило всякие ожидания. Могу засвидетельствовать, что человека с таким ясным, проницательным умом, твердыми, неизменными убеждениями, с такой беззаветной приверженностью к Истине я не встречал в течение всей моей уже довольно долгой жизни. (Не так давно мне довелось прочесть дневник будущего епископа, который он начал вести пятнадцатилетним юношей в Кисловодске, в страшном 1917 году. Меня поразили не только удивительная зрелость рассуждений и точность наблюдений, обыкновенно вовсе не свойственные подросткам, но и то замечательное обстоятельство, что автор этого дневника за прошедшие семь с лишним десятилетий ни умственно, ни нравственно не переменился.)
В тот мой первый приезд в Америку мы много общались с Владыкой Григорием. Я часто сопутствовал ему в его ежедневных пеших прогулках. И именно тогда родилась у меня мысль записать некоторые его воспоминания, поскольку сам он этим никогда не занимался - его литературное наследие составляют лишь публицистические и богословские работы.
И - благодарение Богу! - намерение мое осуществилось. Следующей зимою я снова прибыл в Америку, опять поселился у Шишковых и всякий день записывал на диктофон свои беседы с маститым иерархом.
Теперь уже пленки расшифрованы, мне достаточно протянуть руку, чтобы взять со стола небольшую папку, куда сложено несколько десятков машинописных листов - это все прямая речь Владыки Григория...
"Первая церковь, которая мне вспоминается - храм Кавалергардского полка в Петербурге. В этом полку служил мой отец. Потом - деревенская церковь в имении бабушки, это в Полтавской губернии. А потом уже храм в Караулове, в Звенигородском уезде, под Москвою. Там был пруд, а по ту сторону церковь. Хорошо помню Саввин монастырь неподалеку от нашего имения. У них там был огромный колокол. До монастыря от нас было четыре или пять верст. Мы туда пешком ходили. Надо было перейти через лес, а там - Дюдьково. Это такое дачное поселение, там обрыв... Очень красивая была местность...
У нас жил огромный пес - сенбернар, светлый, желтоватого цвета. Очень был умный. Иногда он провожал наших гостей до железнодорожной станции, бежал рядом с повозкой. А это было пятнадцать верст. Потом он самостоятельно возвращался домой. И вот один раз он почему-то зашел в какую-то деревню. А там жители его приняли за льва и с перепугу дали знать в полицию. Так что потом в нашей округе искали льва..."
Я поражался памяти моего собеседника, тому, как свободно льется его речь, всегдашней трезвости мнений и оценок, и юмору, которым он обладал в высочайшей степени...
Вот, я смотрю, Владыка немного утомился. (Беседа у нас шла о давних нестроениях в церковном Зарубежье, о попытке примирения между Синодом и Митрополитом Евлогием (Георгиевским)). Речь моего собеседника звучит тише, он говорит медленнее... Но это продолжается считанные мгновения... Вот опять сверкнули умные, проницательные глаза, губы тронула саркастическая улыбка, и я слышу:
- У Евлогия был один существенный недостаток - для него было очень трудным говорить правду...
И после паузы Владыка добавляет:
- Все время брехал...
Епископу Григорию было за девяносто, он был "пресыщен днями". Но у него была мечта, сильнейшее желание - непременно побывать в России. Сказать, что он был русским патриотом - ничего не сказать. Ему было 15 лет, а его старшему брату Михаилу - 17, когда они еще до эмиграции, на Кавказе, создали молодежную монархическую организацию. В двадцатых годах в Белграде будущий Владыка был редактором и издателем газеты "Голос Верноподданного". Весьма многие из его сочинений - а они составляют четыре пространных тома - посвящены судьбам России и ее истории.
Надо сказать, что в девяносто лет он перенес серьезнейшую операцию, и врачи категорически возражали против длительного перелета и самого путешествия. Но Владыка Григорий был человеком непреклонной воли, и поездка состоялась.
Мне вспоминается ясный, теплый день 16 мая 1995 года, аэропорт Шереметьево. Архиепископ Суздальский и Владимирский Валентин и клирики Православной Свободной Российской Церкви, в числе которых автор этих строк, все мы ждем прибытия Владыки Григория.
И вот, наконец, в толпе людей мы видим фигуру отца Владимира Шишкова, он катит перед собой инвалидную коляску, в которой сидит улыбающийся, счастливый Владыка.... Воистину - плоть немощна, но дух бодр!
Гости и все мы, встречающие, тотчас же отправились в древний Суздаль, где Владыка пробыл целую неделю. Он присутствовал на богослужениях, причащался, проповедовал, был участником архиерейского совещания, беседовал с клириками и верующими... Особенно радостным для него было знакомство и общение с теми монашествующими и клириками, которые пришли в Православную Свободную Церковь из т.н. "катакомбной". За плечами этих людей десятилетия жесточайших гонений, тюрьмы и лагеря...
После Суздаля наш гость провел два дня в Москве. Мы привезли его на Новодевичье кладбище, отыскали там могилу прадеда Владыки - А. С. Хомякова и его жены, которая была родной сестрой Н. М. Языкова. Прах этого поэта покоится здесь же. Мы там служили панихиду, и этих молитвенных минут я никогда в жизни не забуду.
По возвращении своем в Элмвуд Парк Владыка Григорий не сразу вошел в привычную колею. Но довольно скоро он возобновил свои занятия, как всегда, много читал, отвечал на бесчисленные письма, живо интересовался событиями в мире и в особенности тем, что происходит в России... И все же с каждым днем он слабел. Смерти он, разумеется, нисколько не боялся и был давно к ней готов. В начале осени ему стало хуже, его даже поместили в больницу, но существенного улучшения это не принесло. 7 октября 1995 года он тихо и мирно отошел ко Господу.
Я благодарю Бога, что Он даровал мне возможность узнать этого необыкновенного человека и даже сблизиться с ним. Последнее время я много думаю о нем, и вот мне кажется, что Владыка Григорий отнюдь не случайно именовался сначала - "Сиятельством", а затем и "Преосвященством". Его редчайшие врожденные качества - трезвый ум, твердая воля, неизменность принципов - выделялись на фоне всечеловеческих пороков и слабостей, а приверженность Истине и стойкость в Православной вере - на фоне всеобщей апостасии.
В истории Российской Церкви есть лишь один деятель, с которым можно было бы сравнить епископа Григория. Я имею в виду приснопамятного Константина Петровича Победоносцева. И я убежден, что разница между ними состоит отнюдь не в масштабах личностей, а в размерах поприща. Если обер-прокурору Святейшего Синода пришлось быть администратором в самой обширной и многолюдной на всей земле Российской Православной Церкви, то Владыке Григорию довелось исполнять те же функции в небольшой по числу пасомых Церкви изгнанников.
Сходство епископа Григория с К. П. Победоносцевым наглядно подтверждается и еще одним немаловажным обстоятельством. Я имею в виду патологическую ненависть, которую испытывали и продолжают испытывать к покойному Владыке "церковные" и "околоцерковные" либералы. Россказни о "страшном Граббе", в течение десятилетий распространявшиеся по зарубежью, теперь - увы! - проникают и в Россию. Но подобно своему великому предшественнику, обер-прокурору Синода, Владыка Григорий всегда относился к своим злопыхателям стоически и, можно утверждать, с истинно христианским незлобием. В 1963 году он писал одному из своих многочисленных корреспондентов - протоиерею Александру Трубникову: "Спасибо Вам за письмо и добрые слова. Я не первый раз делаюсь объектом интриг и нападок. Сейчас они немного притихли, но одно время были очень активны и, конечно, не исчерпаны и сейчас. При всяком удобном случае меня будут грызть. Утешением служит то, что это исходит не столько от личных врагов, а от тех, кто хочет ослабить наш центр и расколоть Церковь".
Надобно тут заметить, что эпистолярное наследие епископа Григория - огромно, несмотря на то что письма довоенных и военных лет не сохранились. Тем не менее архив его составляют сотни объемистых папок, и хранятся они у А. Г. Шатиловой, старшей дочери покойного иерарха.
Весной 1997 года я еще раз побывал в Америке с той единственной целью, чтобы познакомиться с этим архивом. В течение двух недель изо дня в день я перебирал бумажные листы, порой уже пожелтевшие от времени, и перед моим мысленным взором вставала трагическая история Русской Церкви в ХХ веке.
Вопреки тому, что утверждали злые языки, епископ Григорий всю свою жизнь прожил бессребреником, его переписка еще и еще раз подтверждает это. У него никогда не было денег для того, чтобы подобающим образом издать свои сочинения. Нет таких средств и у его детей, но с их согласия я решился подготовить к печати малую толику эпистолярного наследия Владыки, ибо письма как ни что иное дают представление о человеке и о его сути.
И вот я вспоминаю, как во время одной из наших неспешных прогулок по улицам Элмвуд Парка епископ Григорий вдруг сказал мне:
- Я хочу, чтобы после моей смерти Вы бы молились о моем упокоении.
Я отвечал ему:
- Владыка, я много лет молюсь о Вашем здравии и хотел бы продолжать именно это. Но если Вы, не дай Бог, умрете, я буду молиться о Вашем упокоении до самой своей смерти.
Больше мы к этой теме никогда не возвращались.
И теперь я всякий день молюсь, да упокоит Господь душу благого и верного раба Своего - епископа Григория в нестареющем блаженстве Своем!
Протоирей Михаил Ардов, РПАЦ
См. еще одну статью о Епископе Григории (Граббе)