Оренбургская почта (1857). 3. В Гурьеве. Г.С.Карелин. Уральская степь

Jun 13, 2024 19:32

Оренбургская почта // Библиотека для чтения. 1857, т. 146, № 12; 1858, т. 150, № 7.

Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.

М. Ф. Чернышев (?). Вид в Гурьеве городке. 1850

II

Гурьев. Порядок путешествия. - Степные пэйзажи. - Карелин и Стерих. - Статистические сведения. - Уральская степь. - Внутренняя Киргизская орда. - Ханская Ставка. - Каракалпаки. - Калмыки. - Калмыцкая молельня. - Религиозные понятия калмыка, отличающегося ученостью. - Уральск. - Окончание поездки.


Гурьев, июля 22

Несколько раз в течение жизни моей, собирался я вести правильный и классический дневник. По-видимому, нет ничего легче, стоит только вечером записывать все виденное и слышанное в продолжение дня. В настоящее путешествие возымел я то же самое похвальное намерение, но увы! окончательно убедился, что для этой работы надо родиться перезрелой институткой или швейцарской гувернанткой, так же - как надо родиться Ольдекопом или Рейфом для составления карманного словаря, которого никто и никогда не носит в кармане.

Предыдущее письмо мое, говорил я, - было как бы вступлением к дельному и серьезному путешествию, - а теперь мне прийдется повторить то же самое о моем настоящем послании. Проезжая на почтовых, многого не напишешь.

Я имел случай добыть себе исторические материалы, довольно новые, но, имея в виду провести следующую зиму в Уральске, на месте, я отложил их обработку до более спокойного времени. Про рыбные промыслы я также умолчу: рассказ мой будет живее, когда самому прийдется ознакомиться с ними подробнее; итак, отложив до другого срока предметы научные и серьезные, я по-прежнему сохраняю для статьи своей заглавие, наиболее к ней подходящее: «Путевые заметки».

Обычаем, издревле заведенным, человек, пишущий путевые заметки, должен ознакомить читателя с сопутниками своими. Вы заметили, что я в первой главе не изменил этому обычаю, описал вам общество парохода «Гермоген». Общество довольно пестрое!.. В среде совершенно иного пустился я в путь из Оренбурга: я уже сказал вам, что генерал-адъютант Катенин позволил мне сопутствовать ему, итак, теперешнее путешествие мое - официальное, или, лучше сказать, я ничтожный сателлит в официальном путешествии Александра Андреевича. Но второстепенной ролью своей я очень доволен; сателлит наслаждается всеми удобствами, приготовленными для самой планеты: лошади у него так же хороши и их так же скоро ему запрягают, обед у него превосходный, ночлеги самые удобные, так что ему остается только радоваться всему и изъявлять готовность, в случае надобности, ехать хоть в Сагару, за своей планетою.

Собратия мои сателлиты: Доктор Н....ль, юный доверчивый благородный человек, с студентской душой, в самом лучшем смысле этого слова, С....ов, чиновник по особым получениям при генерале, которого, по причине шляпы с широкими полями, каза́чки принимали за доктора.

- Вишь! должно быть, это лекарь, - сказала при мне молодая каза́чка своей подруге, - у него и шляпа-то как на антихристе!

Благодаря, однако же, этой богопротивной шляпе, у одного С....ова не слупилась кожа с лица от солнечных лучей; у нас же у всех страшно болят нос и уши, хотя мы и мажем их спермацетовой помадой, прописанной предусмотрительным медиком. С нами еще переводчик, лицо безмолвное, и Павел Александрович А....н, уральский офицер, или чиновник, как называют казаки своих офицеров, командированный для сопровождения генерала по войску. Соотечественники зовут А....на Павлухой, Александрычем, иногда мошенником, конечно, в ласковом и дружеском смысле этого слова. А....н тип казака: он готов все сделать или за все взяться, он знает все, а если не знает, - даст волю своей фантазии и не заикнется.

Переходя от путников ко второму классическому параграфу всякого порядочного путевого журнала, а именно к общей картине обозреваемого края, я попрошу читателя развернуть любую карту Российской Империи и накрыть пальцем самое беленькое местечко, на этой карте означенное, - местечко и будет Земля Уральского казачьего войска. Никакой ландшафт не может дать вам лучшего понятия о земле уральцев, как карта всей страны, особенно карта не слишком подробная. На карте очень отчетливо нарисованы горы, которые в натуре, на простой глаз, неприметны; на ней написаны имена урочищ, между тем как урочище есть миф, степь, как вся окрестная степь, без малейшего отличия от соседних мест, без самой ничтожной особой приметы. Итак, повторяю я, слишком подробная карта введет вас в заблуждение, возьмите карту для средних учебных заведений и вы будете иметь пред глазами вернейшую картину приуральского края…

Гурьев, 23-го

Менее чем когда-нибудь буду я полагаться на слова путешественников: вчера Гурьев показался мне мертвой, пыльной деревушкой, - теперь совсем иное!

Я был в трех с недавнего времени разведенных садах; сила растительности в них изумила меня: пятилетние яблони раскидывают густые ветви свои как старые деревья; такого же возраста пирамидальные тополи гордо подымаются выше всех городских домов; виноград прекрасно выспевает; не говорю уже о вишнях, сливах и огородных овощах; сахарное сорго, насаженное только в виде украшения, отлично принимается и зреет. Кстати, про сорго: один из моих спутников, вычитав где-то пышное объявление про это растение, начал советовать хозяину одного из садов разводить его в большом количестве. «Это можно, - ответил садовник. - А куда его потом сбывать и что с ним делать?»

Советник заикнулся: ему помнилось, что из сорго можно все делать, начиная от сахара до циммермановских шляп и т. д., но как - он не мог объяснить удовлетворительно. В Гурьеве делали опыты над посевом риса и хлопчатника: кажется, опыты эти были удачны. Что же касается винограда, кукурузы, марены и проса, безошибочно можно сказать, что не только в Гурьеве, но и более чем полтораста верст вверх по Уралу все это растет, и весьма успешно; в доказательство укажу на сад хорунжего Толстова в Сарайчиковской крепости, в котором виноград, не хуже астраханского, выспевает каждый год; посеву же кукурузы и проса были удачные опыты по всей нижней линии. Я позабыл еще упомянуть о солодковом корне: солодкового корня по всей линии вырывается в год около 9.400 пудов; казаки получают за пуд оного по 50 коп. сер.; марена идет в продажу около рубля за пуд, добывается ее в год 275 пудов [Добыванием солодкового корня и марены более занимаются киргизы, чем казаки.]. Уральская марена не может сравниться добротою с дербентской, - это и дешевизну ее объясняет; - однако же присутствие марены в диком состоянии доказывает возможность разводить и лучшие сорта этого растения. Отчего же казаки, начиная от Уральска вниз до Гурьева, занимаются почти исключительно рыболовством и скотоводством, когда земледелие и садоводство могло бы доставлять им бо́льшие выгоды? Отчего предпочитают они зимою питаться одною рыбою, когда пшеница на многих пунктах могла бы произрастать? Отчего войсковое начальство не принимает мер понуждения для пользы самих казаков? Вот вопросы, которые рождаются в вас. Во мне они также родились, но я их проглотил, вспомнив про сорго. Может быть, мне некоторые ответили бы, что дороги рабочьи руки, что земля далеко не вознаграждает труда, к ней приложенного, что астраханский виноград продастся в Гурьеве по 3 копейки за фунт, а бараны дают верных 50 процентов; другие бы сказали, что без орошения по Уральской степи ничего не может родиться, искусственное же орошение затруднительно по причине высоких берегов; наконец, если устроить чихирь, каждые три года его прийдется переносить на другое место, потому что растительный слой тонок и наверное истощится после трех посевов; удобрять же земли нет возможности, потому что навоз служит топливом. Мне бы наговорили много подобного и я бы не сумел ответить: вот почему я проглотил свои вопросы и не стал советовать скотоводу, получающему 50 процентов, обратить свои капиталы на обработку земли. Чего доброго, пожалуй, получит и меньше.

Я замечаю с ужасом, что чем более я таскаюсь по белому свету, тем сильнее начинаю быть партизаном системы laissez faire, системы лентяев, системы отсталых; но что прикажете делать? Про́пасть видел я примеров разоренья, даже в родине моей, от насильственного привития благоденствия и порядка; много видел я людей, сделавшихся несчастными оттого, что заставили их сеять хлеб, в котором они сперва нуждались; может быть, и уральцы разорятся, если их, вместо рыбы, заставят есть хлеб, - кто знает?.. Итак, следует ли советовать войсковому начальству принимать меры понуждения? Поспешу, однако же, прибавить, что существуют и такие меры понуждения со стороны начальства, которых польза очевидна: меры понуждения не полицейские, а нравственные. Мне говорили, будто с будущей весны ко всем местным начальникам разошлют разного рода семена, вменяя в служебный долг - производить опыты посевов: неудачные пробы, падая на войсковую казну, то есть на всю общину, будут неощутительны для отдельных личностей, пробы же удачные неминуемо возбудят соревнование. Польза таких нравственных мер понуждения очевидна.




М. Ф. Чернышев (?). Дом уральского казака в Гурьеве городке. 1850

Но довольно! пора вернуться к главной теме.

Кажется, начал я с того, что Гурьев произвел на меня сегодня приятное впечатление. К тому послужила, во-первых, как я уже сказал, поездка в сады, во-вторых, прогулка по устьям Урала и по морю. Уральцы - молодцы на воде! гребут дружно, смотрят весело, осанка запечатлена чувством самоуважения. Генерал Катенин заставил гребцов наших петь национальные песни. Песни эти нечто среднее между малороссийскими и солдатскими; от них веет стариной и удалью; я потолкую о них подробно, когда коснусь вопроса о грамотности в Уральском войске; теперь мы едем на почтовых, и я еще раз замечу, что не намерен почерпать сведений из чужих книг или передавать слышанное мною мимоходом от незнакомых лиц, тем более что казаки, сколько я могу судить по любезному сопутнику нашему, Павлу Александровичу, любят поглумиться над Москвою. Если бы не песни казаков, Каспийское море, с пустынными прибрежьями, показалось бы мне уголком какой-нибудь умершей планеты. Утро было тихое; на воде ни одной волны; на берегу ни одного дерева; кой-где лишь кусты засохшего тростинка; птицы все белые, как будто в саванах, с длинными носами и с глупыми рожами: фламминги, пеликаны, стерихи…

A propos, про стериха: расскажу вам случившееся со мною сегодня, по возвращении с прогулки. Мы, по ежедневному обычаю, собрались на балтазар к Александру Андреевичу… Опять принужден сделать отступление, чтобы растолковать вам значение балтазара. Генерал Катенин, в отеческом попечении об нас, не переставал беспокоиться о том, чтобы мы не умерли дорогой с голоду, хотя впереди нас ехал фургон с кухнею и обильною провизиею, под предводительством превосходного повара. Каждый день, после обеда, он говорил нам: «Я уверен, что вы голодны!», на что возражали ему: «Mon Général, mais c’était un festin de Balthazar!» Вот отчего наши дорожные обеды получили наименование балтазаров.

Возвращусь к сегодняшнему балтазару, в котором принимало участие новое лицо: старичок, лет шестидесяти, маленького росту, с красным носом и дрожащими руками.

Во все время обеда, он глядел на меня искоса, как-то недружелюбно. Говорил старичок умно, с великим знанием края, в особенности о том, что относилось до естественных наук; я слушал его с большим вниманием, во-первых - из любопытства, сродного всякому человеку, во-вторых - из любопытства человека пишущего. Со всеми старичок, по-видимому, охотно делился своими сведениями, но мне он отвечал с каким-то пренебрежением или, лучше сказать, с тою легкостью, с которою отвечают женщине, когда она впутывается в ученое прение.

«Тьфу пропасть! да что же я сделал ему?» - подумал я про себя и почти готов был просить объяснения, но он, по окончании обеда, первый подошел ко мне с вопросом:

- И вам не стыдно?

Я не нашелся вдруг ответить ему, не чувствуя за собою никакой вины.

- Вы съели стериха, милостивый государь!

Тут я вспомнил, что казак принес мне вчера утром какого-то странного гуся, которого мне зажарили к завтраку.

- Может быть!

- Да как же можно съесть стериха?

- Вы правы, я виноват; порядочный человек не должен был есть такой отвратительной птицы. От него воняло рыбою; если бы я это знал, конечно, не велел бы его жарить.

- Что мне за дело до его вкуса? знаете ли вы, что съели редкость? Нынешний год мне удалось только иметь два экземпляра; мне необходим третий для отсылки в Париж, и я два месяца уже ищу его, а вы съели! Эх вы!

- Обещаюсь вам, здесь в Гурьеве, без вашего позволения - не есть ни одной птицы!

Старичок пожал мне руку и с улыбкой ответил:

- Оно почти так и следует; вот уже несколько лет, как я забрал под свою команду всех здешних птиц!

Любопытно было мне узнать имя человека, которого общественное положение - быть командиром гурьевских птиц, потому я обратился к нему с вопросом: с кем имею честь говорить?

- Я - Карелин.

- Вы - Карелин?.. тот самый Карелин?..

- Да, тот самый.

- А-а!..

(Пожатие рук, обоюдные улыбки и… минута молчания.)

- Зачем же вы живете в Гурьеве?

- Здесь главный перелет птиц из России, вот почему я заехал сюда, а теперь обжился, - трудно выехать.

У всякого свой конек, подумал я; что касается до меня, я бы не поселился в Гурьеве для каких-нибудь стерихов!

Странная судьба Карелина: был он, мне кажется, артиллерийским офицером еще в то время, когда Эссен правил Оренбургским краем, попал под опалу; гражданским уже чиновником принял должность секретаря при хане Джангере, который обязан был ему своим образованием; после смерти хана, вступил он на поприще науки; предпринимал ученые экспедиции, которыми приобрел европейскую известность, наконец поселился в Гурьеве. Ученый мир о нем забыл, а гурьевские казаки называют Карелина иногородним, как называют они торговцев баранами и всех не принадлежащих к казачьему сословию.

Форпост Глиненский, 25 июля

Мы сегодня, вернувшись из Гурьева опять в Калмыковскую крепость, пустились по ненаселенной степи до Глиненского форпоста и перерезали таким образом Землю Уральских казаков от Уральской линии до Внутренней [Так называется линия, отделяющая Землю Уральских казаков от Внутренней, или Букеевской Киргизской орды.].

«Крепость, форпост, линия!» - все эти воинские наименования дают вам ложное понятие о мирной стране, по которой мы путешествуем. Спешу успокоить чувствительных читательниц: мы не подвергаемся ни малейшей опасности; крепости и форпосты такие же мирные населения, как наши русские деревни; линия - есть не что иное, как большая русская дорога, грязная весною и осенью, ухабистая зимою; вдоль нее расположены деревни, в расстоянии от 10 до 20 верст одна от другой. Я еще должен вам заметить, что я неправильно пишу форпост, уральцы говорят: фа́рпост, с ударением на первом слоге. Хотя уральцы говорят чистым русским языком, есть, однако же, у них много местных выражений, частью заимствованных у киргиз, например: гайдати - ехать, от татарского гайда - пошел, частью свои собственные или общие всем казакам: побежать - значит поехать верхом; если вы спросите у казака: «Как твоя фамилия?», он не поймет вас - надо спросить: «Чей ты?», тогда получите желанный ответ.

Завтра, переправившись чрез Малую Узень, мы простимся на время с Землею Уральского войска. Чтобы не забыть впоследствии, передаю здесь те положительные сведения, которые успел собрать. Разного хлеба посеяно нынешний год 39.342 четверти, 3170 четвертей более, чем в прошлом году; вообще, с уменьшением рыбы в Урале, казаки более стали заниматься хлебопашеством и некоторые из них засевают до 300 десятин; пшеница уральская считается почти лучшею на самарском рынке: ее сеют на северной полосе Уральской земли, до Кожехаровского форпоста включительно; все низовые казаки занимаются скотоводством, - некоторые считают баранов своих десятками тысяч, - всего же в войске животных этих 246.524 голов, рогатого скота 94.014, лошадей 74.998; конноводство уменьшается в войске с каждым годом, как и по всей России; особенной породы казачьих лошадей нет, - они те же, что киргизские; бараны также покупаются у киргизов, - их держат преимущественно для сала; шерсть же - самой низкой доброты и почти не составляет доходной статьи.

Завтра мы будем во Внутренней орде, а там и азиатский колорит поездки становится заметнее. Я забыл поименовать степные урочища, на которых мы сменяли лошадей по дороге от Калмыковской крепости до Глиненского форпоста, а эти имена уже совершенно пахнут Азией, как и сама степь. Итак, чтобы оказать услугу будущим путешественникам (так как, без сомнения, мы перерезали степь в самом удобном месте), передаю здесь маршрут наш: Калмыковская крепость, Парфентьевы колодцы, Илемановы колодцы, Кайкун-Аба, Курпильдес-Чагыль, Коктырек, Тумир-Кудук, Калпичи-разлив, Кипира, переправы чрез Мухор и форпост Глиненский. Выговаривайте все это гортанным голосом в нос, так - чтобы европеец подумал, что вы поперхнулись, - азиатец поймет вас. Из всех названных мною урочищ, одно Куйкун-Аба заслуживает некоторого внимания. Если вы учились рисовать по хорошей методе, вам, вероятно, раскидывали по столу разные геометрические фигуры - пирамиды, конусы, кубы, параллелепипеды и т. д., которые заставляли срисовывать: когда среди степи вы увидите группу таких фигур, сделанных из глины, и, разумеется, в сажённых размерах, и разбросанных без симметрии, то знайте, что это аба, или киргизское кладбище. Около абы вырыты колодцы, иногда вмазан в один из памятников котелок, куда кидается какое-нибудь кушанье. Киргизы стараются, чтобы путешественник добром вспомянул покойника.

ПРОДОЛЖЕНИЕ
Материалы о Гурьеве и других населенных пунктах Уральской области:
http://rus-turk.livejournal.com/571614.html

1851-1875, Сарайчиковская/Старый Сарайчик, история казахстана, народное хозяйство, Новая Казанка/Глинянский/Жанаказан, описания населенных мест, .Астраханская губерния, природа/флора и фауна/охота, казахи, Калмыков/Калмыковская/Калмыково/Тайпак, 1826-1850, русские, личности, Уральск/Яицкий городок, казачество, .Уральская область, Гурьев/Гурьев городок/Атырау

Previous post Next post
Up