Путешествие в Среднюю Азию и Францию. 2. Самарская ученая экспедиция 1879 года
Н. В. Сорокин. Путешествие в Среднюю Азию и Францию в 1878 и 1879 годах. (Отчет, представленный в физико-математический факультет Казанского университета) // Известия и ученые записки Императорского Казанского университета. 1881. № 1.
I. Среднеазиатские Каракумы и французские Ланды
Переход через горы. (Здесь и далее - рисунки Н. Н. Каразина, посвященные Самарской ученой экспедиции)
II. Самарская ученая экспедиция 1879 года
Так как осенью 1878 года, во время исследования Каракумов, мне приходилось знакомиться с растительностью песков в самое неудобное для ботаника время, то я получил разрешение отправиться из Самары вперед, ранее других членов экспедиции. Я надеялся видеть флору барханов если не в полном цвету, то по крайней мере с листьями и плодами, чего не удалось нам видеть в Каракумах, благодаря позднему времени года.
11-го мая я, в сообществе с зоологом Э. Д. Пельцам, выехал из Самары. В погоревшем Оренбурге нам незачем было долго оставаться, и, запасшись всем необходимым для далекого путешествия, мы 14-го мая двинулись дальше.
Без особых приключений добрались до Орска и вступили, таким образом, в Киргизские степи. Степи были зелены, покрыты сочной травой. Часто попадались большие разливы. Целые тучи дичи перелетали с места на место и проносились с шумом над нашими головами.
Доехавши до Кара-Кудука, тарантас был полон убитыми птицами и животными.
За Терекли, когда начались пески, началось и собирание материала, не встречавшегося в прошлом году.
Узнавши в Иргизе, что в 30 (приблизительно) верстах находится урочище Джар-Булак, барханы которого имеют типичную физиогномию среднеазиатских песков, мы переселились туда и провели там пять суток, исследуя во всех отношениях флору и фауну той местности. Только 25-го мая вернулись в Иргиз, чтобы на другой же день двинуться в дальнейший путь.
3а Фортом № 2 впервые встретили большие заросли гребенщика и довольно значительные остатки саксаульного леса. И то и другое растение попадались до этих пор или отдельными экземплярами, или же в виде небольших зеленых групп.
4-го июня прибыли в форт Перовский. Здесь надо было остановиться, так как я желал проникнуть в так называемый Кара-Узяк. Это есть не что иное, как целый лабиринт протоков, на которые делится Сырдарья. Острова заросли густым, высоким и девственным лесом камыша. Рассказывали мне даже о плавающих островах.
Главная моя цель посещения Кара-Узяка заключалась в том, что я надеялся найти большое количество альгологического материала, так как представлял себе проливы с стоячею или, по крайней мере, медленно текущею водой.
Благодаря любезности местной администрации в наше распоряжение дан был железный баркас с несколькими казаками, и мы 6-го июня поплыли по течению Сыра.
По мере того, как наше «судно» подвигалось, русло суживалось, ветвилось. Берега были покрыты сплошной стеной из камыша, и наконец 7-го июня пристали к небольшому киргизскому аулу; надо было сознаться, что баркас дальше плыть не может. Тогда я нанял двух рыбаков, знающих хорошо все извороты Кара-Узяка, и, поместившись в душегубку, направился дальше.
Чем больше с уживались протоки, тем выше подымался камыш и тем быстрее становилось течение реки. Часто случалось, что мы подъезжали под живую зеленую кровлю - метелки растений сплетались над головой. Наконец и душегубка стукнулась о дно. Вода, подобно водопаду, устремлялась в узкие коридоры камышевой заросли и с глухим шумом пробиралась между толстыми стеблями, - она буквально процеживалась, если так можно выразиться и как остроумно заметил бывший со мною рыбак. Само собою разумеется, что при такой быстроте течения, я не получил никакой альгологической жатвы.
Когда наша душегубка остановилась, я вооружился длинным шестом, вошел в воду и углубился еще дальше, пока наконец не убедился, что и дальше встречу все те же камыши и быстрое течение.
Обратный путь был гораздо труднее. Веслами действовать было нельзя, вследствие узкости прохода, а шесты ломались; нас поминутно сносило назад, ударяло о берега. К довершению всего, в дне душегубки показались сильная течь - насилу добрался я до аула, где ждал меня Э. Д. Пельцам.
Если с точки зрения ботаника экскурсия била неудачна, то меня, как натуралиста вообще, путешествие в Кара-Узяк могло вполне удовлетворить. Фазаны, грифы с голыми головами, большие орлы, громадные тучи пеликанов - попадались то и дело. Киргизы уверяли, что в этой местности много тигров, которые их беспокоят, но… мы охотно верили им и не желали лично встречаться с этими зверьками.
Подъезжая к Перовскому, пересекли местность, покрытую густыми зарослями джидды (Eleagnus hortensis) и колючки (Halimodendron argenteum). В этих непроходимых чащах слышали азиатского соловья, который далеко уступает в пении нашему отечественному.
Через скучной Джулек, Туркестан с развалинами знаменитой мечети и Чимкент, добрались мы 16-го июня до азиатского Парижа, до столицы среднеазиатских русских владений - Ташкента.
Здесь каждый из нас принялся за работу и осмотр окрестностей и самого города. Замечательный сад при дворце Кауфмана, с растениями из разных мест Азии и шумящим водопадом, представляет действительно нечто волшебное, а в особенности, когда чуть не месяц жарился на солнце и не видел нигде высоких тенистых деревьев. Любезность некоторых новых знакомых позволила мне повидать многое, побывать у туземцев на их вечеринках (тамаша), где играет своеобразная музыка и где пляшут не менее своеобразные мальчики - бачи, перед которыми преклоняется весь Восток.
Генерал Троцкий обязательно предложил мне отправиться с ним в гости к Абдурахману, который играет теперь такую видную роль в истории восстания Авганистана. Герой принял нас у себя в саду под большим полотняным навесом и угощал зеленым чаем (кок-чай). Предложенные ему генералом папиросы он брал из любезности, но скоро оставлял их, обращаясь к нюхательному табаку, который и закладывал за губу. Такова сила привычки.
11-го июля приехали почти все члены экспедиции в Ташкент, а 17-го я отправился с начальником экспедиции в Коканское ханство, с целию осмотреть там сыпучие передвижные пески.
За Ходжентом мы очутились на громадной площади, по краям которой на горизонте виднелись снеговые горы. По всему этому пространству перекатывалась целая армия серповидных холмов, самой разнообразной величины. Все они направлялись с юго-запада и медленно передвигались на восток. Многие из кишлаков были уже засыпаны, а некоторые сады только наполовину выглядывали из-под крутого склона песчаного холма.
Ночью 18-го июля, при свете громадных факелов, окружные скачущей кавалькадой всадников в своеобразных восточных костюмах, въехали мы в ворота крепости и по узким кривым улицам с грохотом вкатили в Кокан, недавнюю столицу ханства.
Разместили нас в летнем помещении хана. Мне пришлось провести ночь в хивинской зеленой палатке, под тенью столетнего тутового дерева. Несмотря на усталость, я приходил в восторг от красоты южной природы и лунной ночи.
Осмотревши город, побывав во дворце хана и пустом его гареме, мы двинулись дальше в Маргелан, а из него в Дувана́-Кишлак, который скоро совсем исчезнет под надвинувшимися серповидными барханами.
На обратном пути посмотрели на грязный Риштан, где на наших глазах делали глиняную посуду и наводили на нее голубую глазурь, которою славятся сосуды Азии, и вернулись опять в Кокан.
22-го июля мы покинули сад хана и направились опять к Ходженту.
На Сырдарье у переправы Сульпа-Силык ясно было видно, как серповидные барханы перекочевывают через реку: тяжелые частицы песку образуют отмель, а более мелкие песчинки перелетают на тот берег.
Таким образом, река не может удержать песок. По крайний мере, в том месте, где мы наблюдали это явление, нельзя было сомневаться, что армия серповидных дюн шла с запада или юго-запада. Это направление может быть объяснено следующим образом: Ферганская область представляет собою котловину, окруженную со всех сторон горами; только в том месте, где Сырдарья проделала себе проход (юго-запад) через возвышенности, образуется нечто вроде ворот. Воздух котловины, нагретый днем палящими лучами солнца, охлаждается вечером; начинается передвижение слоев воздуха, подымается ветер. Само собою разумеется, что ночью тянет с запада, из ворот, и гонит песок, выбрасываемый Сырдарьей. Раз образовавшаяся дюна проходит по всему Кокану, пока не остановится близь гор (?), и засыпает один кишлак за другим. Туземцы уверяют, что здания, потонувшие в песке, снова выглянут на свет Божий, когда бархан перекатится весь на другую сторону, подобно тому, как перекатывается волна через камень или какой-нибудь другой предмет, лежащий у берега. Предполагают, однако, что для этого понадобится около 50 лет (так, по крайней мере, уверяют жители).
Таким образом, все дюны имеют поступательное движение с запада на восток и причиняют громадный вред населению. Мне кажется, можно остановить эти песчаные волны, если закрепить песок у Сырдарьи, на ее берегу; тогда, действуя на исходную точку зла, прилагая все усилия на облесение берегов, мы не допустим образоваться новым армиям дюн, хотя тем, которые уже отправились путешествовать по области, гораздо труднее приказать остановиться.
24-го июля проехали живописный Ходжент, за которым начинается чудный вид на горы Кашгар-дуван. Со станции Нау посетили громадный арык, долженствующий провести воду Сыра в Голодную безводную степь. Это колоссальное сооружение производитоя весьма энергически.
Затем, через Джузак и Яны-Курган, места, получившие известность по геройским подвигам русских, мы из однообразной неприглядной степи сразу попали в долину реки Зеравшана, воспетую прежними и воспеваемую нынешними азиатскими поэтами.
С большою осторожностию, на высокой арбе, окруженные всадниками со всех сторон, мы переправились на другой берег, на котором виднелся Самарканд. Заравшан настолько быстр, что может легко опрокинуть экипаж и лошадей, поэтому переправа всегда производится осмотрительно, под руководством людей хорошо знающих брод.
После различных промедлений, явившихся как следствие переправы (так как из арбы снова надо было укладывать наши чемоданы в тарантасы) мы очутились наконец в древнем городе, имя которого гремело прежде во всех концах вселенной (25-го июля).
К сожалению, мое нездоровье помешало мне посетить окрестности Самарканда, и дозволило ограничиться только осмотром древностей и ботанического сада, который разводится под надзором полковника Н. И. Королькова. В этом саду главное внимание всякого специалиста и любителя останавливают экземпляры растений, которые почти никогда не поливаются; несмотря на это, некоторые виды и роды (напр., Ailanthus glandulosa), развиваются весьма быстро и роскошно. Подобное опыты имеют громадное значение, как доказывающие полную возможность облесения безводных и бесплодных мест. Так как из Самарканда нам надо было направляться через бухарские владения и следовать до Амударьи, то экспедиция разделилась на две партии: одна, с начальником в главе, пошла горами на реку Сурхан, а другая - должна была идти в Карши, или летнюю резиденцию эмира, чтобы заявить ему лично о своих планах, просить его содействия и поднести кое-какие подарки.
В последней половине приняли участие граф Н. Я. Ростовцев, профессор И. В. Мушкетов, инженер Н. Я. Ляпунов, художник Н. Н. Каразин и я.
Обоз экспедиции
Несколько дней сряду шли приготовления, и только 6-го августа выступили мы в дальнейший поход. У каждого из нас были вьючные лошади, джигит из туземцев и верховая лошадь, так что весь караван образовался довольно многолюдный.
На следующий день (7-го августа) дошли до местечка Джама, стоящего на границе бухарских владений. Я никогда не забуду этого числа. Весь день был страшный ветер: целые тучи лесса носились в воздухе, набивались в нос, глаза, рот; солнце чуть виднелось на небе… Когда остановились - стало еще хуже: кибитка еле держалась крепкими веревками, ее рвало, деревянный остов стен трещал. Мы каждую минуту ожидали, что наше убежище опрокинется и мы останемся без прикрышки под неприветливым азиатским небом.
Наступила ночь. Кое-как улеглись. Но, зная местность по рассказам очевидцев, никто из нас не мог заснуть, каждому грезились фаланги, скорпионы, тарантулы и змеи. А ветер не утихал. Кибитка вздрагивала, большой фонарь, висящий на ее потолке, раскачивался и едва освещал вас, сквозь промасленную бумагу, вставленную в него вместо стекол.
С удовольствием заметили мы наконец, что начинает светать, что можно опять сесть на лошадей.
Джам
Местность бухарских владений до города Карши, весьма однообразна и безжизненна, поэтому мы довольно быстро проехали ее, останавливаясь только для отдыха. Наконец, 9-го августа переваливши через довольно высокий кряж, нашим глазам представилась зеленеющая долина, с рекой и грудой глиняных построек, затонувших в густых садах. Не доезжая города, в версте, стоила блестящая свита эмира под начальством бека - это была почетная встреча. Графу еще на последний привал прислали единственные в государстве дрожки с верхом и на лежачих рессорах. Кучер, благодаря обычаю, не имел права сидеть на козлах, а ехал верхом на одной из дышловых лошадей, «чтобы не быть выше господина».
Экипаж эмира, высланный навстречу посольству
С таким торжеством вошли мы в летнюю резиденцию эмира. Нам заранее было уже приготовлено помещение в большом караван-сарае, а у входа помещался почетный караул, состоящий из нескольких сарбазов и евнуха-офицера.
Бухарский караул у ворот посольского дома
Первым делом по приезде в Карши было отправиться в баню, которая, как и следовало ожидать, совсем не похожа на нашу российскую. Это целый ряд жарко натопленных комнат, где понабралось множество любопытных. В водяном густом паре едва мерцали фонари и сальные свечи. Банщики явились к каждому из прибывших, разложили нас на полу и приступили к ломанию членов. Одним словом, все было как и следует быть в азиатских банях.
Приезд в каршинские бани
На другой день в десять часов утра, приехали от эмира с известием, что он желает нас видеть. Мы приоделись и верхами направились ко дворцу. На дворе, у входа в жилище своего повелителя, стояли сарбазы в красных мундирах, желтых штанах, черных бараньих шапках и с пистонными ружьями «на караул». Облокотившись о колонну в весьма живописной позе, скрестив голые руки, помещался палач; за его широким поясом торчало два кинжала, один маленький, другой - поражающих размеров.
Церемониал несения подарков, предназначенных для бухарского эмира
Окруженные целой толпой придворных, прошли мы длинный рад пустых и больших комнат, пока наконец не очутились в продолговатой зале, устланной чрезвычайно красивым ковром. Посреди стояло деревянное кресло уродливой формы, вроде тех, какие теперь встречаются в провинции у очень старых помещиков; на нем восседал сам эмир. Он представляет из себя довольно плотного мужчину, средних лет, с быстрыми черными глазами и небольшой бородой. В лице его особенно поражала игра мускулов: каждая фраза, сказанная ему, оставляет тот или другой отпечаток. Видно, эмир с большим трудом может скрыть свои внутренние чувства. На голове его была белая чалма, одежда состояла из пестрого кашемирового халата.
В сопровождении переводчика, мы по очереди подходили к азиатскому владыке. Он неловко протягивал и жал нам руку, и вполголоса бормотал какие-то фразы. Затем мы уселись на кресла, также весьма старинные, обитые красным сукном и расставленные у стены. При этом, графу предназначалось сиденье с ручками, а нам всем остальным - без ручек. Кроме того, надо заметить, что число стульев совершенно соответствовало числу представляющихся; ни одного лишнего не оказалось.
Аудиэнция состояла в том, что мы изложили ему свои планы и намерения; а он со всем соглашался. Через полчаса все уже было кончено, мы снова по очереди удостоились пожать руку эмира и, опять в сопровождении проворных двинулись из залы. Эмир не приподнялся с своего кресла, не подарил ни одной улыбкой и держал себя с достоинством.
Нас привели в комнату, где накрыт был стол русским каленкором. Большие блюда пилава издавали «аппетитный» запах. Виноград, дыни, кавардак, урюк, красные яйца и проч. - составляли дастархан, или десерт.
Достархан
Во время еды к окнам подводили лошадей, разубранных в красивые уздечки и попоны, - это показывались подарки эмира, предназначенные для нас. Тут же, каждому поднесли довольно порядочной величины тюк, состоящий из девяти и более халатов самых разнообразных качеств и цветов, прося тоже принять, в знак расположения и памяти.
К полудню мы уже были опять в караван-сарае и хлопотали около своих подарков.
Вечером того же дня эмир прислал к нам своих бачей (мальчиков-танцоров), фокусника, даже комических актеров. Масса народа запрудила весь двор, увешанный 120 фонарями, которые обязательно выданы были из кладовой бухарского повелителя. До поздней ночи тянулось оригинальное празднество.
12-го августа выехали мы из Карши. Степь становилась голою, неприветною. Целый день жарились на солнце, которое едва виднелось за густым «сухим» туманом, который здесь не прекращается вое лето и затягивает даль довольно густою дымкой. Наконец добрались до Тенги-хорам (ломай стремя), Хафир-джан и перевала Акрабат, лежащий на 4500 ф. В горах попалась в первый раз изобильно растущая арча (Juniperus Cocanica) [По определению знатока среднеазиатской флоры Н. И. Королькова.].
Исполинское дерево ак-арча
Следуя по узкому ущелью, в высшей степени живописному, которое скорее можно было назвать щелью в скалистых высоких горах, и которое окрестили именем Железных Ворот, выбрались к Дербенту. Город очень уютно лежит в долине, окруженный со всех сторон красноватыми и желтыми утесами.
Железные Ворота, горный проход на пути из Карши в Дербент
Дальнейший путь лежал также по горам. О их вышине можно судить уже по тому, что перевал Хоф-хам-мурам (семь подъемов и семь спусков) проходит на высоте 4600 ф. Спустившись в котловину, мы очутились в Байсуне, поместившемся опять-таки в очень красивой местности. Отдохнувши здесь недолго, караван двинулся по голой равнине и остановился в Сары-Камыше (место молчания).
Выход в долину Байсун
17-го августа, продолжая карабкаться по горам, которые здесь уже значительно ниже, экспедиция направилась прямиком по степи и вышла у Кум-Кургана, на берег реки Сурхана, где ожидали нас остальные товарищи.
Лагерь экспедиции на берегу реки Сурхан
После долгого скитания по безводной (почти) местности, было весьма приятно увидеть большую быструю реку, впадающую в Амударью, цель наших странствований.
Отсюда, следуя к Аму, мы совершенно случайно наткнулись на развалины города Мия. Груда камней заросла растениями, засыпана песком, здания развеяны ветром. Осталась одна высокая башня с надписями, да какое-то сооружение, около этого минарета - вероятно, мечеть.
Развалины древнего города Миа
Наконец, 20 августа вечером, при свете луны, блеснула перед нами Амударья. Восторгу нашему не было конца, все точно ожили.
Караван разместился на берегу, на развалинах города Термеза. Прекрасная каменная набережная, когда-то должна была считаться чудом строительного искусства; от нее остались только несколько громадных устоев. Высокая стена, с большими крепкими башнями окружала город, почти уничтоженный временем. Кое-где возвышаются куполы, фундаменты, да вдали чернеют два минарета - один большой, другой - поменьше.
Развалины Термеза на берегу Аму, близь устья реки Сурхана
Среди мусора существует только гробница святого из мрамора, покрытая надписью. В головах его возвышаются чрезвычайно ветхий бунчук, знамя и какие-то палки. Усыпальница оберегается несколькими старыми бухарцами, получающими приношения от поклонников-мусульман. Это их единственный доход, позволяющий существовать с грехом пополам.
Могила мусульм. св. Термеза [внутренний вид мазара Хакими Термези]
Самое интересное у развалин - остатки моста через Аму. Рассказывают, что он выстроен Александром Македонским во время похода этого завоевателя в Индию. Действительно, около города и по ту сторону реки, на авганском берегу, остались устои; по словам жителей, во время спада вод поперек русла виднеются также каменные столбы, но насколько справедливо, что это сооружение принадлежит Александру, как кажется, нет прямых доказательств. Одно можно сказать, что Термез был роскошный город, ведший, вероятно, большую торговлю. Нет ничего удивительного, что здесь мог быть построен и колоссальный мост.
Во время нашей стоянки в этом месте, пришлось испытать нестерпимый жар: - на солнце термометр Реомюра поднимался до +51°, в тени +36° (23-го августа). Само собою разумеется, что работать было невозможно, пот лил ручьями на книгу, на бумагу, на которой приходилось писать. Оставалось лежать неподвижно и ждать вечерней прохлады. Прибавьте к этому - отсутствие всякой растительности, всякой тени; ни единого деревца не виднелось где-нибудь, кибитка существовала только одна; даже камыша не было поблизости, из которого можно бы было построить шалаши.
Ко всему этому, в пыльной глинистой почве, каждый день отыскивали по несколько черных, быстро бегающих скорпионов.
25-го августа, дождавшись лодки (каюка) с опытными людьми, мы отделились от экспедиции и поплыли вниз по Аму, направляясь к Петроалександровску, а другие члены решились подняться вверх к Вакшу. Нам строго было запрещено выходить на левый авганский берег; кроме того, за Чарджуем, где легко можно натолкнуться на скопища текинцев, надо было также держаться только бухарских владений.
В каюк поместились, кроме меня, инженер Э. О. Соколовский, профессор И. В. Мушкетов и В. К. Кречмер. В помощь гребцам оставлены три казака. По берегу, под предводительством Н. Н. Каразина, пошли вьючные лошади с джигитами и одним казаком. Мы условились ночевать в заранее намеченных пунктах, и вообще не упускать друг друга из вида.
Первая ночевка в камышах Аму была не особенно приятна, так как шакалы задали такой ужасный концерт, что вплоть до рассвета нечего было и думать заснуть.
Ночной концерт
На следующий день поднялся ветер. Река бушевала сильно. Бухарцы, которые управляли лодкой, еле могли справляться с нею, так как весел и руля у них не было, и нас несло течением. Длинные шесты употреблялись только для того, чтобы отпихиваться от берега или мели. Во время ветра несколько раз лодку перевертывало кормой вперед, выбрасывало на мель, прибивало к левому «запрещенному» берегу. Когда буря достигла наибольшей силы, случилась даже маленькая неприятность. Мы были у авганского берега. Два казака, чтобы двигаться быстрее, высадились, прицепили веревку к носу каюка и вместе с несколькими лодочниками потащили нас «на бичеве». Вдруг порыв ветра вырвал веревку из рук тянущих, нас откинуло и погнало от берега. Пристать снова было невозможно, достать как-нибудь лодочников - также. Между тем вдали послышался звук бубна. Из камышей выскочил всадник, вооруженный с ног до головы, за ним другой, третий… Каюк несло все дальше от берега. На наших глазах верховые окружили казаков и лодочников, и под конвоем увели куда-то.
Подобная история была тем более неприятна, что в лодке остался один бухарец и один казак. На мелких местах трудно было стаскивать каюк, против волн бороться было почти невозможно. Уже поздно приткнулись мы где-то в камышах и прождали до рассвета.
Прибывши 26-го августа в Келиф, надо было хлопотать у начальства об освобождении наших бедных казаков, и только 28-го их возвратили, не сделавши им никакого вреда.
Келиф - крепость. Против него возвышается небольшое укрепление авганцев. Река Аму суживается в этом месте довольно сильно и быстро несется дальше. Здесь имели мы случай испытать землетрясение, продолжавшееся несколько минут (28-го августа в 8 часов 40 м. вечера).
Город и крепость Керки на левом берегу Аму
От Келифа до Керки путешествие продолжалось без всяких приключений, а от этой крепости я поменялся местами с Н. Н. Каразиным, т. е. он сел в каюк, а мне пришлось ехать верхом.
Старший бек керкинский и его бача
Особенно курьезен был случай, когда в крепости Бурдалык встретили меня с барабанным боем, трубным звуком, развернутым знаменем и целой ротой сарбазов. Несмотря на мою крайне невоенную фигуру, пришлось, чтоб не уронить своего достоинства, делать под козырек и величественно проезжать перед войском.
В этом местечке бек до такой степени был гостеприимен, что не пустил меня дальше, прежде чем мои люди и лошади не отдохнули. Когда он провожал меня и я садился в седло, снова раздался барабан, трубы и последовала команда «на краул». Опять надо было превратиться в военного. Пожимая мою руку, гостеприимный бухарец заявил: «Не так часто будут осенью падать листья с деревьев, как часто я буду вспоминать русского тюра (т. е. господина)». Затем выразил сожаление, что мне нельзя остаться на завтра, так как он мог бы меня угостить зрелищем - будут вешать трех человек.
Заехавши в Наразын и пробывши там одну ночь, я 5-го сентября прибыл в Чарджуй, где меня ожидали мои спутники и где мы должны были распроститься с нашими джигитами и вьючными лошадьми. Отсюда представлялась возможность нанять еще одну лодку для казаков и их лошадей и отправиться по реке уже всем вместе.
Вид Чарджуя на Амударье
Наконец в местечке Ильчике, мы пересели на хивинские каюки и 8-го сентября остановились у Кабаклы, где существует, судя по карте, сухое русло Амударьи. Но, тамошний бек ни за что не хотел нас пустить туда, для осмотра местности, и рассказывал ужасы о текинцах, которые рыскают здесь большими шайками. Хотя Кабаклы лежит и на левой стороне, тем не менее хотелось не упустить случая полюбопытствовать (тем более, что русло лежит в 6 верстах). Мушкетов, Соколовский и я выпросили себе лошадей и, вооружившись берданками и револьверами, двинулись в туркменскую степь. Правда, нас конвоировали человек 15 бухарцев с ружьями, однако, когда мы, взобравшись на холм, осматривали в бинокль расстилающуюся перед нами равнину, - оказалось, что храбрые воины едва виднелись на горизонте.
Без всяких приключений вернулись мы к своим каюкам и поплыли дальше.
Но если путешествие в окрестностях Кабаклы и совершилось удачно, нам все-таки пришлось понюхать пороху в другом месте.
Когда, утром 9-го сентября, мы завтракали в носовой части нашего каюка, вдруг раздался залп. Хивинцы, сидевшие в веслах, с криком бросили их и попадали на дно лодки. Пули защелкали вокруг нас. Сообразивши, что следует делать, мы схватились за оружие и заняли места. Впереди, на носу, стал В. К. Кречмер, на корме - один из казаков, я и Н. Н. Каразин, а резерв составляли И. В. Мушкетов и Э. О. Соколовский. Тем временем, человек десять голых текинцев, с кинжалами в зубах, бросились в воду, намереваясь взять нас на абордаж. Чтобы легче было справиться с течением, нападающие плыли на турсуках [Мешки из бараньей кожи, наполненные воздухом. В обыкновенное время в этих турсуках держат воду или кумыс.].
На крутом берегу, поросшем высоким камышом, появились текинцы (как оказалось потом, до 140 человек) и осыпали нашу лодку пулями из своих фитильных ружей.
Стычка экспедиции с текинцами близь урочища Китменчи на Амударье
[Из пояснений Н. Н. Каразина к рисунку: «Нас только удивила эта необыкновенно отчаянная решимость взять каики на абордаж; на это можно было решиться только твердо убежденным в легкости успеха. Это обыкновенная тактика туркмен - забирать торговые караваны каиков. Они всегда дают залп, и затем часть разбойников плывет к лодке и тянет ее к берегу. Лодочники и купцы, охваченные ужасом, не пытаются сопротивляться и покорно сдаются, относя все к воле Аллаха. Но ведь текинцы знали, что здесь плывут русские, что русские не легко сдаются без боя и хорошо вооружены, что подобная атака очертя голову может дорого стоить атакующим, и все-таки теке на нее отважились. Когда мы дня через три благополучно прибыли в Петроалександровск, там отчасти вопрос этот разъяснился. За несколько дней перед нами здесь прошли три каика из Чарджуя с экипажами нашей же экспедиции, выехавшими на Аму из Самарканда через Бухару. При экипажах было шесть человек конвойных казаков. Текинцы также встретили их залпом, но атаки не подготовили; - залп этот был пробный - им хотелось узнать, как вооружены и вооружены ли еще русские. Урядник, - начальник конвоя, сберегая патроны на случай более серьезный, не велел своим казакам отвечать на неприятельский огонь, и каики прошли молча. Тогда туркмены, увидев, что ответа на их залп не последовало, решили, что враг не вооружен, и, дождавшись нас, уже приготовились забрать русских просто руками». - rus_turk.]
Если б у нас не было в руках берданок, которыми мы в несколько минут убили из плывущих человек пять, и затем, когда остальные бросились на берег, положили на месте еще несколько, - нам бы несдобровать. Но текинцы, чувствуя превосходство нашего оружия и не ожидая, вероятно, такого решительного отпора, не гнались за удаляющимся каюком, перестрелка прекратилась.
Все стихло. Простыня, развешенная над моей постелью в защиту от солнца, была вся исстрелена; в подушке зарылась пуля.
Долго мы не могли придти в себя от этого случая, и ночью, остановившись на ночлег, зорко караулили по очереди свой бивуак. Мы ожидали, что текинцы, разозленные неудачей, попробуют захватить нас врасплох, и тогда, - конечно, никому не было бы пощады.
11-го сентября, на девятнадцатый день после отъезда нашего из Термеза, мы добрались наконец до Петроалександровска.
Так как отсюда приходилось идти безводными Кизылкумами на Казалинск, то надо было собраться «как следует». Наняли верблюдов под два тарантаса, под вьюки, договорились с знающими дорогу туземцами, сделали формальное условие, и только 13-го двинулись в неприветливую пустыню.
Кизыл-Кум. Движение первого эшелона экспедиции через пески
Отсутствие воды, глубокие пески, большие заросли саксаула и бедность флоры и фауны [Конечно, я не говорю о «бедности» в научном смысле.] - вот характеристика Кизилкумов. Случалось встречать неоконченные колодцы, т. е. такие, в которых рывшие не могли найти воды и глубина которых доходила до 40 сажень (за колодцами Удачай). Конечно, об аулах и поселениях нечего и говорить. Только на седьмой день пути натолкнулись на место, заросшее саксаулом и гребенщиком, где паслось стадо киргизских баранов. Конечно, мы воспользовались случаем поесть горячего жареного мяса, которое показалось необыкновенно вкусным.
Кизыл-Кум. Путешествие в качалках
На двенадцатый день (25-го сентября), измученные и голодные, очутились в Казалинске и не верили, что над нашими головами крыша, что кругом нас стены и что мы будем иметь возможность не ежиться от холода.
Из Казалинска, по знаменитому Орскому тракту, добрались до Оренбурга (7-го октября), а 11-го - я был уже в Казани.
1880
20-го октября
I. Среднеазиатские Каракумы и французские Ланды
Переход через горы. (Здесь и далее - рисунки Н. Н. Каразина, посвященные Самарской ученой экспедиции)
II. Самарская ученая экспедиция 1879 года
Так как осенью 1878 года, во время исследования Каракумов, мне приходилось знакомиться с растительностью песков в самое неудобное для ботаника время, то я получил разрешение отправиться из Самары вперед, ранее других членов экспедиции. Я надеялся видеть флору барханов если не в полном цвету, то по крайней мере с листьями и плодами, чего не удалось нам видеть в Каракумах, благодаря позднему времени года.
11-го мая я, в сообществе с зоологом Э. Д. Пельцам, выехал из Самары. В погоревшем Оренбурге нам незачем было долго оставаться, и, запасшись всем необходимым для далекого путешествия, мы 14-го мая двинулись дальше.
Без особых приключений добрались до Орска и вступили, таким образом, в Киргизские степи. Степи были зелены, покрыты сочной травой. Часто попадались большие разливы. Целые тучи дичи перелетали с места на место и проносились с шумом над нашими головами.
Доехавши до Кара-Кудука, тарантас был полон убитыми птицами и животными.
За Терекли, когда начались пески, началось и собирание материала, не встречавшегося в прошлом году.
Узнавши в Иргизе, что в 30 (приблизительно) верстах находится урочище Джар-Булак, барханы которого имеют типичную физиогномию среднеазиатских песков, мы переселились туда и провели там пять суток, исследуя во всех отношениях флору и фауну той местности. Только 25-го мая вернулись в Иргиз, чтобы на другой же день двинуться в дальнейший путь.
3а Фортом № 2 впервые встретили большие заросли гребенщика и довольно значительные остатки саксаульного леса. И то и другое растение попадались до этих пор или отдельными экземплярами, или же в виде небольших зеленых групп.
4-го июня прибыли в форт Перовский. Здесь надо было остановиться, так как я желал проникнуть в так называемый Кара-Узяк. Это есть не что иное, как целый лабиринт протоков, на которые делится Сырдарья. Острова заросли густым, высоким и девственным лесом камыша. Рассказывали мне даже о плавающих островах.
Главная моя цель посещения Кара-Узяка заключалась в том, что я надеялся найти большое количество альгологического материала, так как представлял себе проливы с стоячею или, по крайней мере, медленно текущею водой.
Благодаря любезности местной администрации в наше распоряжение дан был железный баркас с несколькими казаками, и мы 6-го июня поплыли по течению Сыра.
По мере того, как наше «судно» подвигалось, русло суживалось, ветвилось. Берега были покрыты сплошной стеной из камыша, и наконец 7-го июня пристали к небольшому киргизскому аулу; надо было сознаться, что баркас дальше плыть не может. Тогда я нанял двух рыбаков, знающих хорошо все извороты Кара-Узяка, и, поместившись в душегубку, направился дальше.
Чем больше с уживались протоки, тем выше подымался камыш и тем быстрее становилось течение реки. Часто случалось, что мы подъезжали под живую зеленую кровлю - метелки растений сплетались над головой. Наконец и душегубка стукнулась о дно. Вода, подобно водопаду, устремлялась в узкие коридоры камышевой заросли и с глухим шумом пробиралась между толстыми стеблями, - она буквально процеживалась, если так можно выразиться и как остроумно заметил бывший со мною рыбак. Само собою разумеется, что при такой быстроте течения, я не получил никакой альгологической жатвы.
Когда наша душегубка остановилась, я вооружился длинным шестом, вошел в воду и углубился еще дальше, пока наконец не убедился, что и дальше встречу все те же камыши и быстрое течение.
Обратный путь был гораздо труднее. Веслами действовать было нельзя, вследствие узкости прохода, а шесты ломались; нас поминутно сносило назад, ударяло о берега. К довершению всего, в дне душегубки показались сильная течь - насилу добрался я до аула, где ждал меня Э. Д. Пельцам.
Если с точки зрения ботаника экскурсия била неудачна, то меня, как натуралиста вообще, путешествие в Кара-Узяк могло вполне удовлетворить. Фазаны, грифы с голыми головами, большие орлы, громадные тучи пеликанов - попадались то и дело. Киргизы уверяли, что в этой местности много тигров, которые их беспокоят, но… мы охотно верили им и не желали лично встречаться с этими зверьками.
Подъезжая к Перовскому, пересекли местность, покрытую густыми зарослями джидды (Eleagnus hortensis) и колючки (Halimodendron argenteum). В этих непроходимых чащах слышали азиатского соловья, который далеко уступает в пении нашему отечественному.
Через скучной Джулек, Туркестан с развалинами знаменитой мечети и Чимкент, добрались мы 16-го июня до азиатского Парижа, до столицы среднеазиатских русских владений - Ташкента.
Здесь каждый из нас принялся за работу и осмотр окрестностей и самого города. Замечательный сад при дворце Кауфмана, с растениями из разных мест Азии и шумящим водопадом, представляет действительно нечто волшебное, а в особенности, когда чуть не месяц жарился на солнце и не видел нигде высоких тенистых деревьев. Любезность некоторых новых знакомых позволила мне повидать многое, побывать у туземцев на их вечеринках (тамаша), где играет своеобразная музыка и где пляшут не менее своеобразные мальчики - бачи, перед которыми преклоняется весь Восток.
Генерал Троцкий обязательно предложил мне отправиться с ним в гости к Абдурахману, который играет теперь такую видную роль в истории восстания Авганистана. Герой принял нас у себя в саду под большим полотняным навесом и угощал зеленым чаем (кок-чай). Предложенные ему генералом папиросы он брал из любезности, но скоро оставлял их, обращаясь к нюхательному табаку, который и закладывал за губу. Такова сила привычки.
11-го июля приехали почти все члены экспедиции в Ташкент, а 17-го я отправился с начальником экспедиции в Коканское ханство, с целию осмотреть там сыпучие передвижные пески.
За Ходжентом мы очутились на громадной площади, по краям которой на горизонте виднелись снеговые горы. По всему этому пространству перекатывалась целая армия серповидных холмов, самой разнообразной величины. Все они направлялись с юго-запада и медленно передвигались на восток. Многие из кишлаков были уже засыпаны, а некоторые сады только наполовину выглядывали из-под крутого склона песчаного холма.
Ночью 18-го июля, при свете громадных факелов, окружные скачущей кавалькадой всадников в своеобразных восточных костюмах, въехали мы в ворота крепости и по узким кривым улицам с грохотом вкатили в Кокан, недавнюю столицу ханства.
Разместили нас в летнем помещении хана. Мне пришлось провести ночь в хивинской зеленой палатке, под тенью столетнего тутового дерева. Несмотря на усталость, я приходил в восторг от красоты южной природы и лунной ночи.
Осмотревши город, побывав во дворце хана и пустом его гареме, мы двинулись дальше в Маргелан, а из него в Дувана́-Кишлак, который скоро совсем исчезнет под надвинувшимися серповидными барханами.
На обратном пути посмотрели на грязный Риштан, где на наших глазах делали глиняную посуду и наводили на нее голубую глазурь, которою славятся сосуды Азии, и вернулись опять в Кокан.
22-го июля мы покинули сад хана и направились опять к Ходженту.
На Сырдарье у переправы Сульпа-Силык ясно было видно, как серповидные барханы перекочевывают через реку: тяжелые частицы песку образуют отмель, а более мелкие песчинки перелетают на тот берег.
Таким образом, река не может удержать песок. По крайний мере, в том месте, где мы наблюдали это явление, нельзя было сомневаться, что армия серповидных дюн шла с запада или юго-запада. Это направление может быть объяснено следующим образом: Ферганская область представляет собою котловину, окруженную со всех сторон горами; только в том месте, где Сырдарья проделала себе проход (юго-запад) через возвышенности, образуется нечто вроде ворот. Воздух котловины, нагретый днем палящими лучами солнца, охлаждается вечером; начинается передвижение слоев воздуха, подымается ветер. Само собою разумеется, что ночью тянет с запада, из ворот, и гонит песок, выбрасываемый Сырдарьей. Раз образовавшаяся дюна проходит по всему Кокану, пока не остановится близь гор (?), и засыпает один кишлак за другим. Туземцы уверяют, что здания, потонувшие в песке, снова выглянут на свет Божий, когда бархан перекатится весь на другую сторону, подобно тому, как перекатывается волна через камень или какой-нибудь другой предмет, лежащий у берега. Предполагают, однако, что для этого понадобится около 50 лет (так, по крайней мере, уверяют жители).
Таким образом, все дюны имеют поступательное движение с запада на восток и причиняют громадный вред населению. Мне кажется, можно остановить эти песчаные волны, если закрепить песок у Сырдарьи, на ее берегу; тогда, действуя на исходную точку зла, прилагая все усилия на облесение берегов, мы не допустим образоваться новым армиям дюн, хотя тем, которые уже отправились путешествовать по области, гораздо труднее приказать остановиться.
24-го июля проехали живописный Ходжент, за которым начинается чудный вид на горы Кашгар-дуван. Со станции Нау посетили громадный арык, долженствующий провести воду Сыра в Голодную безводную степь. Это колоссальное сооружение производитоя весьма энергически.
Затем, через Джузак и Яны-Курган, места, получившие известность по геройским подвигам русских, мы из однообразной неприглядной степи сразу попали в долину реки Зеравшана, воспетую прежними и воспеваемую нынешними азиатскими поэтами.
С большою осторожностию, на высокой арбе, окруженные всадниками со всех сторон, мы переправились на другой берег, на котором виднелся Самарканд. Заравшан настолько быстр, что может легко опрокинуть экипаж и лошадей, поэтому переправа всегда производится осмотрительно, под руководством людей хорошо знающих брод.
После различных промедлений, явившихся как следствие переправы (так как из арбы снова надо было укладывать наши чемоданы в тарантасы) мы очутились наконец в древнем городе, имя которого гремело прежде во всех концах вселенной (25-го июля).
К сожалению, мое нездоровье помешало мне посетить окрестности Самарканда, и дозволило ограничиться только осмотром древностей и ботанического сада, который разводится под надзором полковника Н. И. Королькова. В этом саду главное внимание всякого специалиста и любителя останавливают экземпляры растений, которые почти никогда не поливаются; несмотря на это, некоторые виды и роды (напр., Ailanthus glandulosa), развиваются весьма быстро и роскошно. Подобное опыты имеют громадное значение, как доказывающие полную возможность облесения безводных и бесплодных мест. Так как из Самарканда нам надо было направляться через бухарские владения и следовать до Амударьи, то экспедиция разделилась на две партии: одна, с начальником в главе, пошла горами на реку Сурхан, а другая - должна была идти в Карши, или летнюю резиденцию эмира, чтобы заявить ему лично о своих планах, просить его содействия и поднести кое-какие подарки.
В последней половине приняли участие граф Н. Я. Ростовцев, профессор И. В. Мушкетов, инженер Н. Я. Ляпунов, художник Н. Н. Каразин и я.
Обоз экспедиции
Несколько дней сряду шли приготовления, и только 6-го августа выступили мы в дальнейший поход. У каждого из нас были вьючные лошади, джигит из туземцев и верховая лошадь, так что весь караван образовался довольно многолюдный.
На следующий день (7-го августа) дошли до местечка Джама, стоящего на границе бухарских владений. Я никогда не забуду этого числа. Весь день был страшный ветер: целые тучи лесса носились в воздухе, набивались в нос, глаза, рот; солнце чуть виднелось на небе… Когда остановились - стало еще хуже: кибитка еле держалась крепкими веревками, ее рвало, деревянный остов стен трещал. Мы каждую минуту ожидали, что наше убежище опрокинется и мы останемся без прикрышки под неприветливым азиатским небом.
Наступила ночь. Кое-как улеглись. Но, зная местность по рассказам очевидцев, никто из нас не мог заснуть, каждому грезились фаланги, скорпионы, тарантулы и змеи. А ветер не утихал. Кибитка вздрагивала, большой фонарь, висящий на ее потолке, раскачивался и едва освещал вас, сквозь промасленную бумагу, вставленную в него вместо стекол.
С удовольствием заметили мы наконец, что начинает светать, что можно опять сесть на лошадей.
Джам
Местность бухарских владений до города Карши, весьма однообразна и безжизненна, поэтому мы довольно быстро проехали ее, останавливаясь только для отдыха. Наконец, 9-го августа переваливши через довольно высокий кряж, нашим глазам представилась зеленеющая долина, с рекой и грудой глиняных построек, затонувших в густых садах. Не доезжая города, в версте, стоила блестящая свита эмира под начальством бека - это была почетная встреча. Графу еще на последний привал прислали единственные в государстве дрожки с верхом и на лежачих рессорах. Кучер, благодаря обычаю, не имел права сидеть на козлах, а ехал верхом на одной из дышловых лошадей, «чтобы не быть выше господина».
Экипаж эмира, высланный навстречу посольству
С таким торжеством вошли мы в летнюю резиденцию эмира. Нам заранее было уже приготовлено помещение в большом караван-сарае, а у входа помещался почетный караул, состоящий из нескольких сарбазов и евнуха-офицера.
Бухарский караул у ворот посольского дома
Первым делом по приезде в Карши было отправиться в баню, которая, как и следовало ожидать, совсем не похожа на нашу российскую. Это целый ряд жарко натопленных комнат, где понабралось множество любопытных. В водяном густом паре едва мерцали фонари и сальные свечи. Банщики явились к каждому из прибывших, разложили нас на полу и приступили к ломанию членов. Одним словом, все было как и следует быть в азиатских банях.
Приезд в каршинские бани
На другой день в десять часов утра, приехали от эмира с известием, что он желает нас видеть. Мы приоделись и верхами направились ко дворцу. На дворе, у входа в жилище своего повелителя, стояли сарбазы в красных мундирах, желтых штанах, черных бараньих шапках и с пистонными ружьями «на караул». Облокотившись о колонну в весьма живописной позе, скрестив голые руки, помещался палач; за его широким поясом торчало два кинжала, один маленький, другой - поражающих размеров.
Церемониал несения подарков, предназначенных для бухарского эмира
Окруженные целой толпой придворных, прошли мы длинный рад пустых и больших комнат, пока наконец не очутились в продолговатой зале, устланной чрезвычайно красивым ковром. Посреди стояло деревянное кресло уродливой формы, вроде тех, какие теперь встречаются в провинции у очень старых помещиков; на нем восседал сам эмир. Он представляет из себя довольно плотного мужчину, средних лет, с быстрыми черными глазами и небольшой бородой. В лице его особенно поражала игра мускулов: каждая фраза, сказанная ему, оставляет тот или другой отпечаток. Видно, эмир с большим трудом может скрыть свои внутренние чувства. На голове его была белая чалма, одежда состояла из пестрого кашемирового халата.
В сопровождении переводчика, мы по очереди подходили к азиатскому владыке. Он неловко протягивал и жал нам руку, и вполголоса бормотал какие-то фразы. Затем мы уселись на кресла, также весьма старинные, обитые красным сукном и расставленные у стены. При этом, графу предназначалось сиденье с ручками, а нам всем остальным - без ручек. Кроме того, надо заметить, что число стульев совершенно соответствовало числу представляющихся; ни одного лишнего не оказалось.
Аудиэнция состояла в том, что мы изложили ему свои планы и намерения; а он со всем соглашался. Через полчаса все уже было кончено, мы снова по очереди удостоились пожать руку эмира и, опять в сопровождении проворных двинулись из залы. Эмир не приподнялся с своего кресла, не подарил ни одной улыбкой и держал себя с достоинством.
Нас привели в комнату, где накрыт был стол русским каленкором. Большие блюда пилава издавали «аппетитный» запах. Виноград, дыни, кавардак, урюк, красные яйца и проч. - составляли дастархан, или десерт.
Достархан
Во время еды к окнам подводили лошадей, разубранных в красивые уздечки и попоны, - это показывались подарки эмира, предназначенные для нас. Тут же, каждому поднесли довольно порядочной величины тюк, состоящий из девяти и более халатов самых разнообразных качеств и цветов, прося тоже принять, в знак расположения и памяти.
К полудню мы уже были опять в караван-сарае и хлопотали около своих подарков.
Вечером того же дня эмир прислал к нам своих бачей (мальчиков-танцоров), фокусника, даже комических актеров. Масса народа запрудила весь двор, увешанный 120 фонарями, которые обязательно выданы были из кладовой бухарского повелителя. До поздней ночи тянулось оригинальное празднество.
12-го августа выехали мы из Карши. Степь становилась голою, неприветною. Целый день жарились на солнце, которое едва виднелось за густым «сухим» туманом, который здесь не прекращается вое лето и затягивает даль довольно густою дымкой. Наконец добрались до Тенги-хорам (ломай стремя), Хафир-джан и перевала Акрабат, лежащий на 4500 ф. В горах попалась в первый раз изобильно растущая арча (Juniperus Cocanica) [По определению знатока среднеазиатской флоры Н. И. Королькова.].
Исполинское дерево ак-арча
Следуя по узкому ущелью, в высшей степени живописному, которое скорее можно было назвать щелью в скалистых высоких горах, и которое окрестили именем Железных Ворот, выбрались к Дербенту. Город очень уютно лежит в долине, окруженный со всех сторон красноватыми и желтыми утесами.
Железные Ворота, горный проход на пути из Карши в Дербент
Дальнейший путь лежал также по горам. О их вышине можно судить уже по тому, что перевал Хоф-хам-мурам (семь подъемов и семь спусков) проходит на высоте 4600 ф. Спустившись в котловину, мы очутились в Байсуне, поместившемся опять-таки в очень красивой местности. Отдохнувши здесь недолго, караван двинулся по голой равнине и остановился в Сары-Камыше (место молчания).
Выход в долину Байсун
17-го августа, продолжая карабкаться по горам, которые здесь уже значительно ниже, экспедиция направилась прямиком по степи и вышла у Кум-Кургана, на берег реки Сурхана, где ожидали нас остальные товарищи.
Лагерь экспедиции на берегу реки Сурхан
После долгого скитания по безводной (почти) местности, было весьма приятно увидеть большую быструю реку, впадающую в Амударью, цель наших странствований.
Отсюда, следуя к Аму, мы совершенно случайно наткнулись на развалины города Мия. Груда камней заросла растениями, засыпана песком, здания развеяны ветром. Осталась одна высокая башня с надписями, да какое-то сооружение, около этого минарета - вероятно, мечеть.
Развалины древнего города Миа
Наконец, 20 августа вечером, при свете луны, блеснула перед нами Амударья. Восторгу нашему не было конца, все точно ожили.
Караван разместился на берегу, на развалинах города Термеза. Прекрасная каменная набережная, когда-то должна была считаться чудом строительного искусства; от нее остались только несколько громадных устоев. Высокая стена, с большими крепкими башнями окружала город, почти уничтоженный временем. Кое-где возвышаются куполы, фундаменты, да вдали чернеют два минарета - один большой, другой - поменьше.
Развалины Термеза на берегу Аму, близь устья реки Сурхана
Среди мусора существует только гробница святого из мрамора, покрытая надписью. В головах его возвышаются чрезвычайно ветхий бунчук, знамя и какие-то палки. Усыпальница оберегается несколькими старыми бухарцами, получающими приношения от поклонников-мусульман. Это их единственный доход, позволяющий существовать с грехом пополам.
Могила мусульм. св. Термеза [внутренний вид мазара Хакими Термези]
Самое интересное у развалин - остатки моста через Аму. Рассказывают, что он выстроен Александром Македонским во время похода этого завоевателя в Индию. Действительно, около города и по ту сторону реки, на авганском берегу, остались устои; по словам жителей, во время спада вод поперек русла виднеются также каменные столбы, но насколько справедливо, что это сооружение принадлежит Александру, как кажется, нет прямых доказательств. Одно можно сказать, что Термез был роскошный город, ведший, вероятно, большую торговлю. Нет ничего удивительного, что здесь мог быть построен и колоссальный мост.
Во время нашей стоянки в этом месте, пришлось испытать нестерпимый жар: - на солнце термометр Реомюра поднимался до +51°, в тени +36° (23-го августа). Само собою разумеется, что работать было невозможно, пот лил ручьями на книгу, на бумагу, на которой приходилось писать. Оставалось лежать неподвижно и ждать вечерней прохлады. Прибавьте к этому - отсутствие всякой растительности, всякой тени; ни единого деревца не виднелось где-нибудь, кибитка существовала только одна; даже камыша не было поблизости, из которого можно бы было построить шалаши.
Ко всему этому, в пыльной глинистой почве, каждый день отыскивали по несколько черных, быстро бегающих скорпионов.
25-го августа, дождавшись лодки (каюка) с опытными людьми, мы отделились от экспедиции и поплыли вниз по Аму, направляясь к Петроалександровску, а другие члены решились подняться вверх к Вакшу. Нам строго было запрещено выходить на левый авганский берег; кроме того, за Чарджуем, где легко можно натолкнуться на скопища текинцев, надо было также держаться только бухарских владений.
В каюк поместились, кроме меня, инженер Э. О. Соколовский, профессор И. В. Мушкетов и В. К. Кречмер. В помощь гребцам оставлены три казака. По берегу, под предводительством Н. Н. Каразина, пошли вьючные лошади с джигитами и одним казаком. Мы условились ночевать в заранее намеченных пунктах, и вообще не упускать друг друга из вида.
Первая ночевка в камышах Аму была не особенно приятна, так как шакалы задали такой ужасный концерт, что вплоть до рассвета нечего было и думать заснуть.
Ночной концерт
На следующий день поднялся ветер. Река бушевала сильно. Бухарцы, которые управляли лодкой, еле могли справляться с нею, так как весел и руля у них не было, и нас несло течением. Длинные шесты употреблялись только для того, чтобы отпихиваться от берега или мели. Во время ветра несколько раз лодку перевертывало кормой вперед, выбрасывало на мель, прибивало к левому «запрещенному» берегу. Когда буря достигла наибольшей силы, случилась даже маленькая неприятность. Мы были у авганского берега. Два казака, чтобы двигаться быстрее, высадились, прицепили веревку к носу каюка и вместе с несколькими лодочниками потащили нас «на бичеве». Вдруг порыв ветра вырвал веревку из рук тянущих, нас откинуло и погнало от берега. Пристать снова было невозможно, достать как-нибудь лодочников - также. Между тем вдали послышался звук бубна. Из камышей выскочил всадник, вооруженный с ног до головы, за ним другой, третий… Каюк несло все дальше от берега. На наших глазах верховые окружили казаков и лодочников, и под конвоем увели куда-то.
Подобная история была тем более неприятна, что в лодке остался один бухарец и один казак. На мелких местах трудно было стаскивать каюк, против волн бороться было почти невозможно. Уже поздно приткнулись мы где-то в камышах и прождали до рассвета.
Прибывши 26-го августа в Келиф, надо было хлопотать у начальства об освобождении наших бедных казаков, и только 28-го их возвратили, не сделавши им никакого вреда.
Келиф - крепость. Против него возвышается небольшое укрепление авганцев. Река Аму суживается в этом месте довольно сильно и быстро несется дальше. Здесь имели мы случай испытать землетрясение, продолжавшееся несколько минут (28-го августа в 8 часов 40 м. вечера).
Город и крепость Керки на левом берегу Аму
От Келифа до Керки путешествие продолжалось без всяких приключений, а от этой крепости я поменялся местами с Н. Н. Каразиным, т. е. он сел в каюк, а мне пришлось ехать верхом.
Старший бек керкинский и его бача
Особенно курьезен был случай, когда в крепости Бурдалык встретили меня с барабанным боем, трубным звуком, развернутым знаменем и целой ротой сарбазов. Несмотря на мою крайне невоенную фигуру, пришлось, чтоб не уронить своего достоинства, делать под козырек и величественно проезжать перед войском.
В этом местечке бек до такой степени был гостеприимен, что не пустил меня дальше, прежде чем мои люди и лошади не отдохнули. Когда он провожал меня и я садился в седло, снова раздался барабан, трубы и последовала команда «на краул». Опять надо было превратиться в военного. Пожимая мою руку, гостеприимный бухарец заявил: «Не так часто будут осенью падать листья с деревьев, как часто я буду вспоминать русского тюра (т. е. господина)». Затем выразил сожаление, что мне нельзя остаться на завтра, так как он мог бы меня угостить зрелищем - будут вешать трех человек.
Заехавши в Наразын и пробывши там одну ночь, я 5-го сентября прибыл в Чарджуй, где меня ожидали мои спутники и где мы должны были распроститься с нашими джигитами и вьючными лошадьми. Отсюда представлялась возможность нанять еще одну лодку для казаков и их лошадей и отправиться по реке уже всем вместе.
Вид Чарджуя на Амударье
Наконец в местечке Ильчике, мы пересели на хивинские каюки и 8-го сентября остановились у Кабаклы, где существует, судя по карте, сухое русло Амударьи. Но, тамошний бек ни за что не хотел нас пустить туда, для осмотра местности, и рассказывал ужасы о текинцах, которые рыскают здесь большими шайками. Хотя Кабаклы лежит и на левой стороне, тем не менее хотелось не упустить случая полюбопытствовать (тем более, что русло лежит в 6 верстах). Мушкетов, Соколовский и я выпросили себе лошадей и, вооружившись берданками и револьверами, двинулись в туркменскую степь. Правда, нас конвоировали человек 15 бухарцев с ружьями, однако, когда мы, взобравшись на холм, осматривали в бинокль расстилающуюся перед нами равнину, - оказалось, что храбрые воины едва виднелись на горизонте.
Без всяких приключений вернулись мы к своим каюкам и поплыли дальше.
Но если путешествие в окрестностях Кабаклы и совершилось удачно, нам все-таки пришлось понюхать пороху в другом месте.
Когда, утром 9-го сентября, мы завтракали в носовой части нашего каюка, вдруг раздался залп. Хивинцы, сидевшие в веслах, с криком бросили их и попадали на дно лодки. Пули защелкали вокруг нас. Сообразивши, что следует делать, мы схватились за оружие и заняли места. Впереди, на носу, стал В. К. Кречмер, на корме - один из казаков, я и Н. Н. Каразин, а резерв составляли И. В. Мушкетов и Э. О. Соколовский. Тем временем, человек десять голых текинцев, с кинжалами в зубах, бросились в воду, намереваясь взять нас на абордаж. Чтобы легче было справиться с течением, нападающие плыли на турсуках [Мешки из бараньей кожи, наполненные воздухом. В обыкновенное время в этих турсуках держат воду или кумыс.].
На крутом берегу, поросшем высоким камышом, появились текинцы (как оказалось потом, до 140 человек) и осыпали нашу лодку пулями из своих фитильных ружей.
Стычка экспедиции с текинцами близь урочища Китменчи на Амударье
[Из пояснений Н. Н. Каразина к рисунку: «Нас только удивила эта необыкновенно отчаянная решимость взять каики на абордаж; на это можно было решиться только твердо убежденным в легкости успеха. Это обыкновенная тактика туркмен - забирать торговые караваны каиков. Они всегда дают залп, и затем часть разбойников плывет к лодке и тянет ее к берегу. Лодочники и купцы, охваченные ужасом, не пытаются сопротивляться и покорно сдаются, относя все к воле Аллаха. Но ведь текинцы знали, что здесь плывут русские, что русские не легко сдаются без боя и хорошо вооружены, что подобная атака очертя голову может дорого стоить атакующим, и все-таки теке на нее отважились. Когда мы дня через три благополучно прибыли в Петроалександровск, там отчасти вопрос этот разъяснился. За несколько дней перед нами здесь прошли три каика из Чарджуя с экипажами нашей же экспедиции, выехавшими на Аму из Самарканда через Бухару. При экипажах было шесть человек конвойных казаков. Текинцы также встретили их залпом, но атаки не подготовили; - залп этот был пробный - им хотелось узнать, как вооружены и вооружены ли еще русские. Урядник, - начальник конвоя, сберегая патроны на случай более серьезный, не велел своим казакам отвечать на неприятельский огонь, и каики прошли молча. Тогда туркмены, увидев, что ответа на их залп не последовало, решили, что враг не вооружен, и, дождавшись нас, уже приготовились забрать русских просто руками». - rus_turk.]
Если б у нас не было в руках берданок, которыми мы в несколько минут убили из плывущих человек пять, и затем, когда остальные бросились на берег, положили на месте еще несколько, - нам бы несдобровать. Но текинцы, чувствуя превосходство нашего оружия и не ожидая, вероятно, такого решительного отпора, не гнались за удаляющимся каюком, перестрелка прекратилась.
Все стихло. Простыня, развешенная над моей постелью в защиту от солнца, была вся исстрелена; в подушке зарылась пуля.
Долго мы не могли придти в себя от этого случая, и ночью, остановившись на ночлег, зорко караулили по очереди свой бивуак. Мы ожидали, что текинцы, разозленные неудачей, попробуют захватить нас врасплох, и тогда, - конечно, никому не было бы пощады.
11-го сентября, на девятнадцатый день после отъезда нашего из Термеза, мы добрались наконец до Петроалександровска.
Так как отсюда приходилось идти безводными Кизылкумами на Казалинск, то надо было собраться «как следует». Наняли верблюдов под два тарантаса, под вьюки, договорились с знающими дорогу туземцами, сделали формальное условие, и только 13-го двинулись в неприветливую пустыню.
Кизыл-Кум. Движение первого эшелона экспедиции через пески
Отсутствие воды, глубокие пески, большие заросли саксаула и бедность флоры и фауны [Конечно, я не говорю о «бедности» в научном смысле.] - вот характеристика Кизилкумов. Случалось встречать неоконченные колодцы, т. е. такие, в которых рывшие не могли найти воды и глубина которых доходила до 40 сажень (за колодцами Удачай). Конечно, об аулах и поселениях нечего и говорить. Только на седьмой день пути натолкнулись на место, заросшее саксаулом и гребенщиком, где паслось стадо киргизских баранов. Конечно, мы воспользовались случаем поесть горячего жареного мяса, которое показалось необыкновенно вкусным.
Кизыл-Кум. Путешествие в качалках
На двенадцатый день (25-го сентября), измученные и голодные, очутились в Казалинске и не верили, что над нашими головами крыша, что кругом нас стены и что мы будем иметь возможность не ежиться от холода.
Из Казалинска, по знаменитому Орскому тракту, добрались до Оренбурга (7-го октября), а 11-го - я был уже в Казани.
1880
20-го октября