В стране семи рек. 10. Джаркент. Налет Мураева. Дунганская мечеть. Гойжа
А. Брискин. В стране семи рек: Очерки современного Семиречья. - М.; Л.: Государственное издательство, 1926.
От автора. Предисловие. 1. Пишпек. 2. От Пишпека до Токмака.
3. Караван-сарай, Буамское ущелье, озеро Иссык-Куль.
4. Русско-киргизские отношения до 1916 года. Киргизское восстание. Земельные реформы 1920 года.
5. Деревенский кооператив. У секретаря сельсовета. Сазановка.
6. В гостях у Убей-Кобылина. Каракол и его окрестности. Аксуйские ключи.
7. В поисках нефти. Поездка на джайлау.
8. Перевал Санташ. Каркаринская ярмарка.
9. Ущелье Тимерлик. Переправа через Или.
10. Джаркент. Налет Мураева. Дунганская мечеть. Гойжа.
11. Станция Кайбун. Встреча с милиционером. Николай Карякин. Алтун-Эмельский перевал. Базар в Кугалах.
12. Талды-Курган. Прямая дорога в Алма-Ату.
13. Столица Джетысу. 14. Дорога в Пишпек. Перевал Кастек. Заключение.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯДжаркент. Налет Мураева. Дунганская мечеть. Гойжа
Первое, что бросается в глаза, это - масса огромных площадей, пыльных, заросших травой и совершенно пустынных, если не считать мечтательно развалившихся коров и баранов. Эти площади и масса деревьев, в которых буквально тонут выстроившиеся в правильной линии домики, составляют основной фон Джаркента.
Близость Китая чувствуется здесь на каждом шагу. На базаре вы можете получить китайский или, вернее, английский чай, китайскую бязь, китайские спички, китайскую водку (джун), красочную шелковую «курму» (нечто вроде халата). До пограничного китайского местечка Чимпанзе всего сорок верст, и если вы дадите сегодня заказ на какую-нибудь китайскую вещь, которой в данный момент нет в городе, то дунганин-контрабандист за ночь доскачет до Чимпанзе и привезет вам то, что вы заказали.
Конечно, существует пограничная охрана, но мало ли способов обойти ее… Дунгане - прирожденные контрабандисты и для них это - какой-то спорт. Шутники утверждают, что у дунган говорит «тоска по родине».
Дело в том, что пограничный Кульджинский район западного Китая одно время принадлежал России и был уступлен Китаю в 1881 году. Это как раз совпало с моментом страшного подавления китайцами дунганского восстания. Боясь быть поголовно вырезанными, дунгане бросили родную землю и вместе с таранчинцами, тоже пострадавшими от восстания, ушли в русские пределы.
Не знаю, конечно, насколько правы джаркентские шутники, но во всяком случае дунгане чувствуют себя гораздо больше китайцами, чем мусульманами, и это они придают Джаркенту своеобразный вид, несмотря на то, что большинство населения здесь таранчи.
Ни один из городов Семиречья не пострадал так от революции, как Джаркент. В 1918 году город «осчастливил» своим посещением Мураев. Это был семиреченский вид украинского батьки эпохи Махно. Он сжег и разграбил десятки цветущих киргизских и таранчинских поселков (прикрываясь, конечно, громкими лозунгами защиты Советской власти), и при его приближении к Джаркенту весь город поднялся, забрал свой скарб и ушел в Китай.
В результате этого налета из общего количества жителей 190.000 человек в уезде осталось не больше 100.000. Что касается до Джаркента, то из общего населения его в 25.000 в городе сейчас осталось только 3.500 человек, и вы днем, бродя по правильно распланированным улицам, обсаженным карагачами и пирамидальными тополями, порой не встретите ни души.
Центр городской жизни - базар, весь заваленный арбузами, дынями и виноградом. Этого добра здесь так много, что, кажется, на базаре больше ничего и нет. Но на самом деле имеются целые ряды лавочек со всякими мелкими товарами, но какие же они бедные, эти лавочки… В большинстве из них едва ли наберется товара на несколько десятков рублей. Немного богаче только мануфактурные лавки, но их мало, так как покупательная способность населения очень низка.
На каждом шагу разбросаны шашлычные, чай-хане и дунганские столовые с китайской кухней, где я палочками ел «фунчиозу» [Китайское кушанье.]. В этих столовых, конечно, для своих людей, имеется и трубка опиума, но чужому человеку, да еще русскому, она недоступна.
Есть в городе и несколько кооперативов. Как раз при мне один из них - «Военкоп» - вылетел в трубу и спешно распродавал жалкие остатки. Что касается до остальных, то, по отзыву знатоков местной жизни, они «дышат на ладан».
Это печальное состояние кооперации, как я уже говорил, явление общее для всего Семиречья. И неудивительно…
Кооперация, в сущности, начала развертываться в Джетысу только в 1923-1924 году, имеет очень мало опыта, мало подготовленных работников и еще меньше денег. Деревня едва только затронута ею: во всем Джаркентском уезде насчитывается всего только 11 кооперативов, и работа их поставлена из рук вон плохо. Правда, в самое последнее время в работе кооперации начинает чувствоваться некоторое оживление, но общее положение ее все же печальное.
__________
Самое интересное в Джаркенте - знаменитая дунганская мечеть, построенная в 1882 году богатым дунганским купцом Валиахун-Юлдашевым [В городе имелись таранчинская (т. е. уйгурская), дунганская и татарская мечети. Наиболее известна таранчинская, которая была построена на средства потомственного почетного гражданина Вали Ахуна Юлдашева. - rus_turk.]. Я осматривал ее вместе с местным человеком, интеллигентом-татарином. Говорят, что все огромное здание, вмещающее 4.000 народу, построено знаменитым китайским мастером без одного гвоздя.
На фронтоне гигантскими буквами глядит на вас надпись на арабском языке: «Верующие в единого бога, собирайтесь в мечеть».
За воротами с оригинальной китайской разноцветной башенкой - огромный вымощенный двор и главное здание мечети, с выгнутой крышей, украшенной другой башенкой и рядом красных деревянных колонн перед входом.
К нам с любопытством подошла закрытая мрачной «паранджой» (черная вуаль) женщина в отрепьях, очевидно, нищенка, живущая при мечети. Она поздоровалась с нами и, пока мы сидели на ступеньках в ожидании сторожа, принесла сухую лепешку и два яблока. Может быть, это было ее единственное богатство на сегодняшний день, но так велико восточное гостеприимство, что эта нищенка отдала нам последнее…
Пришел сторож, старик-дунганин 78 лет, открыл огромные двери, и мы вошли в полутемную прохладную мечеть. Стены были расписаны какими-то странными китайскими цветами и птицами. Со всех сторон шли красные колонны, подпиравшие узенький балкон; пол был устлан мягкими циновками, заглушавшими шум шагов. Было торжественно и тихо… Сторож рассказал, как трудно было строить это колоссальное здание, как трудились над ним тысячи людей, и какой богатый и набожный человек был Вали-ахун. Рассказал он нам еще, как, вместе с другими дунганами и таранчинцами, он 45 лет тому назад уходил из Китая, где озверевшие после восстания китайцы тысячами вырезали людей, не щадя ни женщин, ни детей.
По расшатанным, полусгнившим лесенкам я пробрался на башенку, где было душно и трудно дышать. Туча царствовавших здесь голубей, возмущенных моим непрошенным визитом, прогнала меня назад. Я осмотрел железный ящик, в котором хранились золотые вещи, взятые «на память» Мураевым, и мысленно поблагодарил его за то, что он не сжег мечеть.
__________
До революции через Джаркент шла оживленная торговля с Китаем. В 1910 году было вывезено в Китай товаров (мунуфактуры, сахара, металлов, керосина, спичек и т. п.) на 1.183.000 рублей и привезено из Китая (скот, шкуры, кожи, шерсть, войлок и т. п.) на 520.000.
За революцию торговля совершенно заглохла, если не считать контрабанды, впрочем, довольно значительной (одного опия уходит в Китай не меньше 3.000 пудов). Только в последние годы, с момента, когда в Кульдже появился Госторг, торговля вновь начала налаживаться. Конечно, до старых оборотов еще далеко, но кое-какие успехи имеются налицо.
Поскольку эта торговля сосредоточена исключительно в руках госорганов и товары проходят через Джаркент транзитом, городу мало перепадает от этого, пока еще небольшого, товарооборота, и Джаркенту приходится обслуживать исключительно местный рынок. Но, как я уже говорил, покупательная способность населения очень низка, и торговцам здешним (главный образом дунгане и татары) приходится со вздохом ждать лучших времен.
Меня поразила здесь дешевизна съестных продуктов. Цыпленок, например, стоит 10 коп., курица 20 коп., мясо 8 коп. фунт и т. д., а вместе с этим бедность так велика, что для многих лепешка и дыня составляют все дневное пропитание.
Общественная жизнь очень слаба. Хороших работников нет, и дело идет «постольку, поскольку». В учреждениях грязно, бестолковщина, веет еще духом 1920 года. Добиться толку трудно, и явления, подобные рассказанному об условиях работы паромщиков, здесь сплошь и рядом. Учреждения, находящиеся на местном бюджете, зачастую по нескольку месяцев не получают жалованья, и голодные служащие, щелкая зубами, с завистью поглядывают на счастливые хозорганы.
Страшная оторванность от центра губернии (до Алма-Ата 5 дней езды), отсутствие хороших работников, малограмотность и пр. прелести создают прямо анекдотические истории. Вот, например, выдержка из отчета укома ВЛКСМ, приведенная газетой «Джетысуйская искра»:
«Положение промышленности в уезде слабое, так как таковая совершенно отсутствует».
Этот же самый уком гордо докладывает:
«У нас в уезде имеется 1.200 политкружков, в которых занимается 200 человек: кружков 3-й группы - 9, в каковых занимается 4 человека».
Газета с недоумением вопрошает: «Побойтесь бога, товарищи; у вас дважды два - пять, что ли?»
Это, быть может, мелочь, но если на фоне таких мелочей ответственные работники покупают себе жен, если взяткой можно смазать любое преступление, а «джун» пьют все от мала до велика, положение получается совсем неважное…
Банка в Джаркенте нет, и в городе острое безденежье. Сплошь и рядом здесь случается, что глава учреждения бегает по городу целый день в поисках, у кого бы занять каких-нибудь пятьдесят рублей, дозарезу необходимых для дела. Нет также газеты, заменяемой «стоустой молвой», которая иногда подносит такие новости, что рот разинешь от изумления.
При всех этих условиях говорить о какой-нибудь общественной работе вообще трудно, но все же дух времени сказывается и здесь. Иногда по улицам проходят с барабанным боем колонны пионеров в красных галстуках и задорно распевают на тюркском языке революционные песни.
Имеется клуб, довольно опрятный, с читальней, где можно найти газету даже на чагатайском языке (правда, солидной давности).
Я прожил в Джаркенте несколько дней сытой спокойной жизнью, которую ничто не волновало. Где-то происходили мировые события, люди горели пламенем борьбы, волновались и страдали, а здесь - мирная, тихая жизнь, безмятежная и сонная, как соседняя провинция Китая Сынь-Цзян. Такая скука, что, право, понимаешь собаку, воющую на луну…
Зато, как хороши здесь ночи. В 10 часов все уже спят; фонарей нет, кругом темно и в бесконечных аллеях-улицах можно бродить до утра и не найти дороги. Монотонно журчит в арыках вода и издалека доносится заглушенное лошадиное ржание…
__________
Нужно было ехать дальше в Талды-Курган, за 300 верст. Мне хотелось проехать это расстояние за четыре дня, и я искал по всему Джаркенту возчика, который взялся бы меня доставить за такой короткий срок. Но, несмотря на соблазн хорошей платы, никто не брался, уверяя, что это невозможно, «только коней зарежешь». Наконец, нашелся охотник. Был он низенький, сутулый, с худым красный морщинистым лицом и оттопыренными ушами. Хитрые его глаза из-под нависших седых бровей бегали все время, и глядел он не прямо на вас, а как-то сбоку. Его подхихикивание, лакейская услужливость были мне неприятны, но зато у Тимофея Гойжи была пара крепких карих коней, добрая бричка, и он брался доставить меня в срок в Талды-Курган, а оттуда в Алма-Ату, всего за 80 рублей. Он рисовал мне блестящие перспективы того, как хорошо он повезет меня:
- Вы, товарищ, не беспокойтесь: я тонкое обращение очень даже знаю. Сюда вот из Алматов с купцом богатым приехал, так он мне, окромя платы, еще пять рублей дал, вот те крест. И клевера положу богато, ехать-то вам будет совсем хорошо.
Ударили по рукам, я дал ему задаток, и часов в семь утра мы двинулись в путь…
ПРОДОЛЖЕНИЕ
От автора. Предисловие. 1. Пишпек. 2. От Пишпека до Токмака.
3. Караван-сарай, Буамское ущелье, озеро Иссык-Куль.
4. Русско-киргизские отношения до 1916 года. Киргизское восстание. Земельные реформы 1920 года.
5. Деревенский кооператив. У секретаря сельсовета. Сазановка.
6. В гостях у Убей-Кобылина. Каракол и его окрестности. Аксуйские ключи.
7. В поисках нефти. Поездка на джайлау.
8. Перевал Санташ. Каркаринская ярмарка.
9. Ущелье Тимерлик. Переправа через Или.
10. Джаркент. Налет Мураева. Дунганская мечеть. Гойжа.
11. Станция Кайбун. Встреча с милиционером. Николай Карякин. Алтун-Эмельский перевал. Базар в Кугалах.
12. Талды-Курган. Прямая дорога в Алма-Ату.
13. Столица Джетысу. 14. Дорога в Пишпек. Перевал Кастек. Заключение.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯДжаркент. Налет Мураева. Дунганская мечеть. Гойжа
Первое, что бросается в глаза, это - масса огромных площадей, пыльных, заросших травой и совершенно пустынных, если не считать мечтательно развалившихся коров и баранов. Эти площади и масса деревьев, в которых буквально тонут выстроившиеся в правильной линии домики, составляют основной фон Джаркента.
Близость Китая чувствуется здесь на каждом шагу. На базаре вы можете получить китайский или, вернее, английский чай, китайскую бязь, китайские спички, китайскую водку (джун), красочную шелковую «курму» (нечто вроде халата). До пограничного китайского местечка Чимпанзе всего сорок верст, и если вы дадите сегодня заказ на какую-нибудь китайскую вещь, которой в данный момент нет в городе, то дунганин-контрабандист за ночь доскачет до Чимпанзе и привезет вам то, что вы заказали.
Конечно, существует пограничная охрана, но мало ли способов обойти ее… Дунгане - прирожденные контрабандисты и для них это - какой-то спорт. Шутники утверждают, что у дунган говорит «тоска по родине».
Дело в том, что пограничный Кульджинский район западного Китая одно время принадлежал России и был уступлен Китаю в 1881 году. Это как раз совпало с моментом страшного подавления китайцами дунганского восстания. Боясь быть поголовно вырезанными, дунгане бросили родную землю и вместе с таранчинцами, тоже пострадавшими от восстания, ушли в русские пределы.
Не знаю, конечно, насколько правы джаркентские шутники, но во всяком случае дунгане чувствуют себя гораздо больше китайцами, чем мусульманами, и это они придают Джаркенту своеобразный вид, несмотря на то, что большинство населения здесь таранчи.
Ни один из городов Семиречья не пострадал так от революции, как Джаркент. В 1918 году город «осчастливил» своим посещением Мураев. Это был семиреченский вид украинского батьки эпохи Махно. Он сжег и разграбил десятки цветущих киргизских и таранчинских поселков (прикрываясь, конечно, громкими лозунгами защиты Советской власти), и при его приближении к Джаркенту весь город поднялся, забрал свой скарб и ушел в Китай.
В результате этого налета из общего количества жителей 190.000 человек в уезде осталось не больше 100.000. Что касается до Джаркента, то из общего населения его в 25.000 в городе сейчас осталось только 3.500 человек, и вы днем, бродя по правильно распланированным улицам, обсаженным карагачами и пирамидальными тополями, порой не встретите ни души.
Центр городской жизни - базар, весь заваленный арбузами, дынями и виноградом. Этого добра здесь так много, что, кажется, на базаре больше ничего и нет. Но на самом деле имеются целые ряды лавочек со всякими мелкими товарами, но какие же они бедные, эти лавочки… В большинстве из них едва ли наберется товара на несколько десятков рублей. Немного богаче только мануфактурные лавки, но их мало, так как покупательная способность населения очень низка.
На каждом шагу разбросаны шашлычные, чай-хане и дунганские столовые с китайской кухней, где я палочками ел «фунчиозу» [Китайское кушанье.]. В этих столовых, конечно, для своих людей, имеется и трубка опиума, но чужому человеку, да еще русскому, она недоступна.
Есть в городе и несколько кооперативов. Как раз при мне один из них - «Военкоп» - вылетел в трубу и спешно распродавал жалкие остатки. Что касается до остальных, то, по отзыву знатоков местной жизни, они «дышат на ладан».
Это печальное состояние кооперации, как я уже говорил, явление общее для всего Семиречья. И неудивительно…
Кооперация, в сущности, начала развертываться в Джетысу только в 1923-1924 году, имеет очень мало опыта, мало подготовленных работников и еще меньше денег. Деревня едва только затронута ею: во всем Джаркентском уезде насчитывается всего только 11 кооперативов, и работа их поставлена из рук вон плохо. Правда, в самое последнее время в работе кооперации начинает чувствоваться некоторое оживление, но общее положение ее все же печальное.
__________
Самое интересное в Джаркенте - знаменитая дунганская мечеть, построенная в 1882 году богатым дунганским купцом Валиахун-Юлдашевым [В городе имелись таранчинская (т. е. уйгурская), дунганская и татарская мечети. Наиболее известна таранчинская, которая была построена на средства потомственного почетного гражданина Вали Ахуна Юлдашева. - rus_turk.]. Я осматривал ее вместе с местным человеком, интеллигентом-татарином. Говорят, что все огромное здание, вмещающее 4.000 народу, построено знаменитым китайским мастером без одного гвоздя.
На фронтоне гигантскими буквами глядит на вас надпись на арабском языке: «Верующие в единого бога, собирайтесь в мечеть».
За воротами с оригинальной китайской разноцветной башенкой - огромный вымощенный двор и главное здание мечети, с выгнутой крышей, украшенной другой башенкой и рядом красных деревянных колонн перед входом.
К нам с любопытством подошла закрытая мрачной «паранджой» (черная вуаль) женщина в отрепьях, очевидно, нищенка, живущая при мечети. Она поздоровалась с нами и, пока мы сидели на ступеньках в ожидании сторожа, принесла сухую лепешку и два яблока. Может быть, это было ее единственное богатство на сегодняшний день, но так велико восточное гостеприимство, что эта нищенка отдала нам последнее…
Пришел сторож, старик-дунганин 78 лет, открыл огромные двери, и мы вошли в полутемную прохладную мечеть. Стены были расписаны какими-то странными китайскими цветами и птицами. Со всех сторон шли красные колонны, подпиравшие узенький балкон; пол был устлан мягкими циновками, заглушавшими шум шагов. Было торжественно и тихо… Сторож рассказал, как трудно было строить это колоссальное здание, как трудились над ним тысячи людей, и какой богатый и набожный человек был Вали-ахун. Рассказал он нам еще, как, вместе с другими дунганами и таранчинцами, он 45 лет тому назад уходил из Китая, где озверевшие после восстания китайцы тысячами вырезали людей, не щадя ни женщин, ни детей.
По расшатанным, полусгнившим лесенкам я пробрался на башенку, где было душно и трудно дышать. Туча царствовавших здесь голубей, возмущенных моим непрошенным визитом, прогнала меня назад. Я осмотрел железный ящик, в котором хранились золотые вещи, взятые «на память» Мураевым, и мысленно поблагодарил его за то, что он не сжег мечеть.
__________
До революции через Джаркент шла оживленная торговля с Китаем. В 1910 году было вывезено в Китай товаров (мунуфактуры, сахара, металлов, керосина, спичек и т. п.) на 1.183.000 рублей и привезено из Китая (скот, шкуры, кожи, шерсть, войлок и т. п.) на 520.000.
За революцию торговля совершенно заглохла, если не считать контрабанды, впрочем, довольно значительной (одного опия уходит в Китай не меньше 3.000 пудов). Только в последние годы, с момента, когда в Кульдже появился Госторг, торговля вновь начала налаживаться. Конечно, до старых оборотов еще далеко, но кое-какие успехи имеются налицо.
Поскольку эта торговля сосредоточена исключительно в руках госорганов и товары проходят через Джаркент транзитом, городу мало перепадает от этого, пока еще небольшого, товарооборота, и Джаркенту приходится обслуживать исключительно местный рынок. Но, как я уже говорил, покупательная способность населения очень низка, и торговцам здешним (главный образом дунгане и татары) приходится со вздохом ждать лучших времен.
Меня поразила здесь дешевизна съестных продуктов. Цыпленок, например, стоит 10 коп., курица 20 коп., мясо 8 коп. фунт и т. д., а вместе с этим бедность так велика, что для многих лепешка и дыня составляют все дневное пропитание.
Общественная жизнь очень слаба. Хороших работников нет, и дело идет «постольку, поскольку». В учреждениях грязно, бестолковщина, веет еще духом 1920 года. Добиться толку трудно, и явления, подобные рассказанному об условиях работы паромщиков, здесь сплошь и рядом. Учреждения, находящиеся на местном бюджете, зачастую по нескольку месяцев не получают жалованья, и голодные служащие, щелкая зубами, с завистью поглядывают на счастливые хозорганы.
Страшная оторванность от центра губернии (до Алма-Ата 5 дней езды), отсутствие хороших работников, малограмотность и пр. прелести создают прямо анекдотические истории. Вот, например, выдержка из отчета укома ВЛКСМ, приведенная газетой «Джетысуйская искра»:
«Положение промышленности в уезде слабое, так как таковая совершенно отсутствует».
Этот же самый уком гордо докладывает:
«У нас в уезде имеется 1.200 политкружков, в которых занимается 200 человек: кружков 3-й группы - 9, в каковых занимается 4 человека».
Газета с недоумением вопрошает: «Побойтесь бога, товарищи; у вас дважды два - пять, что ли?»
Это, быть может, мелочь, но если на фоне таких мелочей ответственные работники покупают себе жен, если взяткой можно смазать любое преступление, а «джун» пьют все от мала до велика, положение получается совсем неважное…
Банка в Джаркенте нет, и в городе острое безденежье. Сплошь и рядом здесь случается, что глава учреждения бегает по городу целый день в поисках, у кого бы занять каких-нибудь пятьдесят рублей, дозарезу необходимых для дела. Нет также газеты, заменяемой «стоустой молвой», которая иногда подносит такие новости, что рот разинешь от изумления.
При всех этих условиях говорить о какой-нибудь общественной работе вообще трудно, но все же дух времени сказывается и здесь. Иногда по улицам проходят с барабанным боем колонны пионеров в красных галстуках и задорно распевают на тюркском языке революционные песни.
Имеется клуб, довольно опрятный, с читальней, где можно найти газету даже на чагатайском языке (правда, солидной давности).
Я прожил в Джаркенте несколько дней сытой спокойной жизнью, которую ничто не волновало. Где-то происходили мировые события, люди горели пламенем борьбы, волновались и страдали, а здесь - мирная, тихая жизнь, безмятежная и сонная, как соседняя провинция Китая Сынь-Цзян. Такая скука, что, право, понимаешь собаку, воющую на луну…
Зато, как хороши здесь ночи. В 10 часов все уже спят; фонарей нет, кругом темно и в бесконечных аллеях-улицах можно бродить до утра и не найти дороги. Монотонно журчит в арыках вода и издалека доносится заглушенное лошадиное ржание…
__________
Нужно было ехать дальше в Талды-Курган, за 300 верст. Мне хотелось проехать это расстояние за четыре дня, и я искал по всему Джаркенту возчика, который взялся бы меня доставить за такой короткий срок. Но, несмотря на соблазн хорошей платы, никто не брался, уверяя, что это невозможно, «только коней зарежешь». Наконец, нашелся охотник. Был он низенький, сутулый, с худым красный морщинистым лицом и оттопыренными ушами. Хитрые его глаза из-под нависших седых бровей бегали все время, и глядел он не прямо на вас, а как-то сбоку. Его подхихикивание, лакейская услужливость были мне неприятны, но зато у Тимофея Гойжи была пара крепких карих коней, добрая бричка, и он брался доставить меня в срок в Талды-Курган, а оттуда в Алма-Ату, всего за 80 рублей. Он рисовал мне блестящие перспективы того, как хорошо он повезет меня:
- Вы, товарищ, не беспокойтесь: я тонкое обращение очень даже знаю. Сюда вот из Алматов с купцом богатым приехал, так он мне, окромя платы, еще пять рублей дал, вот те крест. И клевера положу богато, ехать-то вам будет совсем хорошо.
Ударили по рукам, я дал ему задаток, и часов в семь утра мы двинулись в путь…
ПРОДОЛЖЕНИЕ