Верблюд (В.Луганский / В.И.Даль)
В. Луганский. Верблюд // Литературная газета. 1844, № 23.
Илл. к очерку В. И. Даля в «Литературной газете»
Верблюд давно уже, и притом очень удачно, назван степным кораблем, или кораблем пустынь. На нем груз, на нем путевые запасы, на нем снасти со снарядами, а наконец, и сам путник, с оружием и запасной одеждой. Даже запасную воду верблюд нередко возит на себе, хотя и не для себя, а для своего господина и, в случай крайности, иногда для лошадей. Сам он по нужде обойдется без нее, не только зимою, когда и лошадь степная довольствуется снегом, но также и в жаркое лето. С неделю, верблюд терпит жажду и несет полный груз свой, пудов 16; кочевые народы уверяют, что он может пробыть без воды целый месяц. Но чтобы верблюд носил в одном из так называемых четырех желудков своих воду, взятую им про запас, - это, кажется, не совсем справедливо. Правда, разрезав верблюда, вы найдете светлую жидкость; но это вода, выработанная уже из крови и соков животного, а не простая вода, в том виде, как она им выпита. Так, по крайней мере, уверяют новейшие естествоиспытатели.
Наружность верблюда неуклюжа, даже безобразна, или по крайней мере очень неблаговидна. Круглое, как сороковая бочка, туловище, на толстых узловатых ногах; непомерно длинная шея, свесившаяся дугою вниз и подымающаяся опять дугою кверху; голова с круглыми ушками; лицо, выражающее вялость, не́хоть, тупость; горб или два на хребте, ничтожный в сравнении с громадным телом хвостик и косматая шерсть, борода или подгривок с исподу шеи, хохол или тупей - все это более странно и смешно, чем красиво. К тому же, движения животного медленны, неловки; шею с головою верблюд поворачивает в сторону в каком-то раздумье, глядит, пережевывая жвачку, с большим спокойствием и равнодушием, и ревет несносным образом. Голос его высокий, жалобный, пронзительный, выражающий лень и страдание; он несколько походит на глупое ржание осла, но не так отрывист, а протяжнее и еще однообразнее. Шаг верблюда мерный, но медленный; в караване он даже отстает от лошади; походка размашистая, плавная. Качка на верблюде может вполне сравниться с килевою, т. е. продольною качкою на море, хотя она несколько круче или отрывистее; кого укачивает на море, того укачивает и на верблюде; а непривычного и разломает. Мохнатый седок, сидящий между двумя огромными тюками, как будто поневоле раскланивается с прохожими, отвешивая мерные поклоны, между тем как лопасти малахая его (огромного треуха, шапки), распущенные на ветер, так же мерно похлопывают с той и другой стороны.
Мы отличаем два вида верблюдов: одногорбого (Camelus Dromedarius) и двугорбого (Camelus Bactrianus). Первый называется также дромадер, нар, или верблюд об одной кочке. По наружности, тот и другой значительно друг от друга отличаются: нар чище, не так космат, шерсть глаже, иногда курчава; он выше, несколько благовиднее, шея не так низко опускается, а идет попрямее; горб посредине один, и притом он объемистее и выше, а откосы к хвосту и к шее идут ровнее; двугорбый, напротив, косматее, в особенности борода или подгривок и ляшки; он ниже на ногах, шея толще, обвислее, и два горба более походят на кочковатые наросты, которые часто ложатся набок; вершины их убраны косматым клоком шерсти. Остовы того и другого совершенно одинаковы; хребет идет ровною выпуклою дугою, как у того, так и у другого, и по костям их различить нельзя. Притом, оба вида легко смешиваются и производят плодовитое потомство, в котором теряется всякое различие, и нельзя сказать, два или один горб украшает кочковатый хребет. На́ра называют выходцем африканским, а двугорбого природным азиатцем; но в Степи Кайсацкой, где держат большею частию двугорбого, можно, однако ж, видеть все постепенности помянутого перехода; здесь сходятся и смешиваются оба вида: двугорбый, как природный житель, заменяющий во всей Южной России, от Крыма до Китая, вьючную, а частию и упряжную скотину; - и одногорбый, как приуроченный в Средней Азии переселенец. Последний, вопреки уверению многих естествословов, крепче и сильнее первого; нар несет вьюк в 20 пудов и более, а двугорбый в 16; но первый труднее переносит суровые зимы и, по-видимому, создан для более жарких стран. Он ценится подороже, и именно до 60 целковых, тогда как двугорбый стоит 30-40; вообще, у киргизов кладут тройку лошадей или три коровы в одну цену с верблюдом. Есть, однако ж, много исключений из этого общего правила, и нередко случается слышать о лошади, за которую заплачено два-три верблюда. Упряжных верблюдов можно видеть у нас в Крыму, за Кавказом, у кочевых татар и у астраханских калмыков; в Крыму, закладывают всегда пару верблюдов в огромную арбу; калмыки запрягают по одному в одноколку. Верблюд везет по ровной, сухой дороге вчетверо более своего вьюка - как и лошадь, на которую вьюк полагается 5-6 пудов; но при дурной погоде или плохой дороге, верблюд в упряжи ненадежен; на жесткой, каменистой почве, он сбивает и портит пухлые подошвы свои (подушки), а в грязи скользит и на гору везет с трудом. Вьюк ему сподручнее. Закладка верблюда - ярмо, а иногда шлейка. Вьюк требует большой сноровки и пригонки; в противном случае, седло попортит верблюда и на долгое время обратит его в инвалида. Общее правило для лошади - чтоб седло лежало лавками на ребрах и не касалось луками самого хребта, здесь менее важно, потому что кочки, состоящие из хрящеватого сала, защищают хребет; не менее того, однако ж, набитое шерстью или осокой седло должно также лежать главнейше на пологих боках животного, а тюки, уравновешенные взаимно, делаются сколько можно уже и выше, связываются посредине поперег, перекидываются, так сказать, верхом через седло и стягиваются вместе на верхних концах, чтобы нижние концы их были разведены врознь и не могли тереть боков. Весь снаряд для укрепления вьюков составляет три части и всего удобнее устроивается таким образом, как принято было во время нашего последнего хивинского похода:
одна веревка обнимает вьюки посредине и стягивает их вместе, застегиваясь деревянным кляпом; другая перекидывается вдоль чрез верх тюков и стягивает вершины их; третья обносится поперег, вокруг обоих тюков и седла, накидывается петлей на продольные палки, образующие седло, и не дает тюкам съезжать вперед или взад. Кочевые народы употребляют для этого шерстяные арканы [Совестно читать такие объяснения, какие, например, встречаем в покойном «Энц. лексик.» под словом «аркан». Аркан у татарских народов веревка; от них приняли название это казаки; а как, для разного употребления, подручная веревка эта нередко обращается в петлю, то и она также иногда называется просто арканом.], которые гораздо выгоднее пеньковых веревок, потому что не укорачиваются от мокроты, не твердеют, не обмерзают, а всегда остаются мягкими.
Верблюда вьючат лежачего, а потом подымают; для этого приучают его смолоду, но дело никогда почти не обходится без страшного рева, выражающего крайнее неудовольствие. При подъеме, с рассветом, каравана, утренняя заря приветствуется этим нестерпимым ревом, который оглашает всю окрестность. Неприятное воспоминание осталось об этом многогласном концерте в тех из нас, которые провели зиму на 1840 год в необъятной степной пустыне между Хивой и Оренбургом. Часа за два до света, начинали уже вьючить скотину эту, изнуренную голодом и непомерно-глубокими снегами, и до десяти тысяч или более верблюдов принимались жалобно рычать и реветь на все возможные лады и голоса. Верблюд идет под ношей своей ровным шагом, сносит терпеливо всякую погоду; но коль скоро силы его отказываются служить, то он ложится, и уже ничто в свете не подвинет его опять на службу; он не встанет, хоть убейте его на месте. Верблюда, который лег, развьючивают, и если нет запасного, то разбирают кладь по рукам, а в нужде оставляют на месте; животное же обыкновенно покидают и оно издыхает после нескольких дней. Мы видели, однако же, верблюдов, которые оставались в этом жалком положении живыми в течение двух недель, хотя их заносило снегом и корму вокруг их не было ни былинки. Печальная картина, эта голая, мертвая, снежная степь - снежное море, которое усеяно только тут и там бурыми копнами, т. е. павшими верблюдами; и нередко бездушная, по-видимому, копна эта медленно обращала на проезжего голову свою, занесенную и покрытую снегом, как бывают покрыты снежными колпаками столбы или надолбы. Такой полуживой верблюд не стряхнет с себя снега, не подаст голоса, даже не в состоянии есть, хоть поднести ему пищу ко рту; он лежит, в ожидании смерти, держит голову, как гусь, кверху, покуда жив, и умирая завертывает шею на сторону, вдоль бока. То же видели мы в последней турецкой войне, где провиант через Балканы частию подвозился на верблюдах, калмыками. Здесь остается только сказать, что слегший под ношею верблюд, при чрезвычайном старании об нем, может быть иногда спасен; но для этого нужно поднять его на руках, уложить на сухое место, накрыть, поить и кормить из рук, если он еще в состоянии принимать пищу. Вообще, зимние походы с верблюдами крайне затруднительны. Животное должно одевать кошмами (войлоком) и расчищать под ним, для каждого ночлега, снег; без этого, верблюд застудит брюхо и через несколько дней умирает. Расчистив логво, верблюдов кладут вповалку, тесно одного подле другого, и в этом положении лежат они спокойно до утра. Ночью, животное это не ест, а жует только жвачку - но зато днем наедается скоро, хватая по целой охабке враз, если корма достаточно. Вообще, верблюд очень неприхотлив на пищу, любит крупный стебель, бурьян, даже зелень и ветви лесные, и солянки, т. е. травы, растущие на солонцах. Все это перекусывается на скорую руку, начерно, а потом на досуге во всю ночь пережевывается снова. Самодовольно лежит верблюд в этом положении, подняв с какою-то глупою спесью голову, и, передвигая челюсти, мелет, как на жернове, угодную ему пищу. Медленно обращает он хохлатую голову, с оскалом обезьяны, на прохожего, продолжает свою работу, и жалобно завывает, разинув рот, если опасается, что его потревожат. Если его разозлить, особенно человеку постороннему, то он выплевывает, в виде обороны, жвачку свою и обдает противника тягучею, вонючею кашей. Это в особенности делают жеребцы; мерины бывают гораздо смирнее и повадливее. Киргизы всегда покрывают верблюдов на зиму кошемными попонами и даже зашивают их, так сказать, в войлоки; расчищают под ними место для ночлега, подкладывают навоз и заслоняют от севера снежным валом. Калмыки и киргизы протыкают верблюжонку носовой хрящ деревянным гвоздем, на который надет, под шляпку, кожаный кружок, а к концу гвоздя привязана шерстяная веревка, называемая бурундук (носовик, носовой снаряд); в Крыму, напротив, и в Турции этого не делают, а довольствуются ременною или шерстяною обротью. Верблюд на бурундуке, конечно, гораздо послушнее; гвоздь, по-видимому, так же мало беспокоит его, как серьга в yxе; но больно смотреть на несчастное положение верблюда, идущего гусем под вьюком и спотыкнувшегося, или даже упавшего на передние колени: если бурундук пристегнут, по неосторожности, слишком крепко к седлу переднего верблюда, то спотыкнувшийся не успеет подняться вовремя, для избежания незаслуженной казни.
В Азии, у персиян, на верблюдов ставят небольшие фалконеты и стреляют, не снимая их с седла. По этому поводу рассказывают, что татарин наш, идучи с караваном и сидя сам на верблюде, отбился от шайки диких киргизов - самоварною трубой! Татарин ставил самовар свой, во время самого нападения, спасся на верблюде и в бестолковом испуге захватил с собою трубу; поворачивая ее в страхе то в ту, то в другую сторону, он заметил, что толпа разбегается, считая невинное орудие это топом, т. е. пушкой; татарин воспользовался этим и благополучно выбрался на простор, отстреливаясь самоварной трубой.
Наемная цена верблюда, в один конец, от линии нашей до Хивы или Бохары, верст 1.200-1.500, бывает около 20 руб. сер., считая в то число и возчиков, которых бывает по одному на 4-7 верблюдов. Караваны идут степью не так, как мы обыкновенно воображаем, не по 1.000 или более верблюдов в нитку, а почти каждый возчик или несколько их, соединившись, заботятся об удобнейшем переходе до ночлега, уходят с места порознь, как кто успеет навьючиться, идут вразброд, всяк своим путем, кормят, где найдут корм, иногда отделяются таким образом на несколько дней и даже недель, и сходятся на определенном урочище, обыкновенно там, где корма и воды достаточно. Тут снова назначают, кому и как идти, где и когда сходиться. Вот важнейшая выгода караванов перед каким-нибудь военным обозом, где все должно идти мерно, стройно, где готовый ждет запоздалого, передовой отсталого, где все идут вместе, не находя часто достаточно корма и воды. Само собою разумеется, что военному отряду или транспорту вразброд идти нельзя. От этого, караваны проходят ежегодно по таким пространствам, где безводье и бескормица не дают прохода воинским обозам и значительным отрядам.
Рассказы об африканских верблюдах (одногорбых), которые пробегают огромные пространства с быстротою английского скакуна, принадлежат к сказкам. Верблюд, обыкновенно, идет шагом, но может пройти, как и добрая степная лошадь, верст 70 и более в один переход, хотя это ему уже тяжело. Обыкновенный дневный переход верблюда в караване 30-50 верст, но и тогда должно класть через несколько дней один на роздых. Где нужно, там верблюд короткое время перенесет много: караваны идут через голодную и совершенно безводную степь Кизыл-Кум, по ту сторону реки Сыра, почти 5 суток сряду, верст по 60. Рысью верблюд бежит тяжело и трясок до такой степени, что только дикарь может на нем усидеть. Скачка верблюда чрезвычайно неуклюжа и смешна; он переваливается, словно гора пустилась в путь, и раскидывает шаткие ноги свои во все четыре стороны, покачивая долговязой шеей. Верблюда довольно трудно заставить скакать, и на нем, в то время, с трудом только можно усидеть. Впрочем, есть и между этими животными так называемые скакуны, рысаки и даже иноходцы; но они никогда почти не могут сравниться, по скорости бега, с лошадью. Во время пребывания Государя Цесаревича в Оренбурге, между прочим была устроена скачка на лошадях и на верблюдах; круг в четыре версты лошади вообще пробегали в 6-7 минут, а верблюды - 9-11. Может быть, в Африке есть породы верблюдов, несколько более способные для быстрого бега, как есть породы скакунов между лошадьми; но во всяком случае животное это назначено для ноши и вьюка, для медленного, продолжительного и трудного пути, а не для легких поездок и скачек.
Кожа верблюда вообще плоха и тонка и идет только на поделки у кочевых народов; мех, особенно зимний, от молодых, выделывается ими же на яргаки или дахи (шерстью наружу); борода или подгривок состоит из чрезвычайно крепких волокон, и потому прядется киргизками и калмычками и употребляется вместо ниток; молоко верблюдицы густо, как сливки, и солоновато; иные люди не терпят его, другие пьют с большим удовольствием. Мясо верблюда, кроме жеребенка, жилисто, жестко, черно и до того не съедомо, что даже киргизами и татарами почти не употребляется в пищу; калмыки, которые едят все без разбора, особенно если Бог убьет животное, - как они выражаются, - т. е. если скотина падет, - едят также палых верблюдов. Масть верблюда желто-серая, изжелта-бурая; одногорбый бывает посветлее, двугорбый косматее с черно-бурыми подпалинами. Белые или, вернее, соловые верблюды попадаются также, хотя и редки; а еще реже темно-бурые, почти черные, которые бывают, кажется, только в Крыму.
В слякоть и по гололедице, верблюд скользит и падает; по мерзлой земле, без снега, и в особенности по на́леди, а также по насту - если проваливается - он сбивает и срезывает себе мягкие подошвы, или щетки; зимой иногда отмораживает подушки, подошва сходит, оставляя голое тело, и верблюд пропал. Киргизы, предвидя подобную опасность, зашивают ноги верблюдов в кожу, кошму, или даже подшивают под лапы лоскут кожи, пристегивая его осторожно иглой к природной подошве животного. В крайности, койсак обувает больную ногу верблюда в малахай свой, а сам закутывает голову тряпицей.
Защита верблюда, кроме жвачки, о которой я говорил, и которая подымается с особым клокотаньем и ревом, показывающим, что животное сердится, - защита или оборона верблюда та же, как и лошади; верблюд лягается очень смешно и неуклюже, выкидывая задние ноги вбок, бьет ими сильно, хотя и не так жестоко, как лошадь, потому что у него вместо копыта довольно мягкая лапа. Иные верблюды также кусаются, или топчат передними ногами. Хищные звери никогда почти не нападают на верблюда, разве на отсталого верблюжонка. Непривычные лошади сильно пугаются верблюдов и очень их боятся; поэтому, некоторые писатели не без основания предлагали воспользоваться этим при устройстве армии, и содержать при своей коннице нескольких верблюдов. Вскоре после Нарвской битвы, под Псковом, шведская конница обратилась в бегство, при наступлении калмыков на верблюдах. Это рассказывает нам Перри, писавший в 1716 году. Без всякого сомнения, ни одна европейская кавалерия не будет в состоянии сделать удачную атаку на конно-верблюжий отряд; подскакав на близкое расстояние, неприятельская кавалерия невольно внезапно обратит тыл и в это мгновение без труда может быть преследуема выдвинутой из-за верблюдов конницей. Такая верблюжья конница должна бы быть образована совсем на иных началах, чем обыкновенная кавалерия. Вся сила последней заключается в дружном и сильном натиске, в ударе, а затем, в холодном оружии: в копье и в полосе; верблюжья конница, напротив, должна бы отличаться стойкостию своею и действовать более оружием огнестрельным. Это тем удобнее, что два человека могут хорошо поместиться на верблюде, с боевыми и съестными запасами на неделю и на две. Это было бы сборище грозных и при всем том легкоподвижных военных башень, которые могли бы быть атакованы решительно одною только пехотой и составили бы грозу неприятельской конницы. По два человека садятся на верблюда верхом или, еще лучше, в деревянные койки (у азиатцов каджабе), которые висят по обе стороны животного. Таким образом возили мы больных своих, по два человека на верблюде, во время степных походов. Киргизы кладут иногда труднобольных в висячую койку или кошму, между двух длинных жердей, в которые запрягают верблюда как в оглобли, между тем как другие концы жердей волочатся по земле. При недостатке другого способа перевозки больных, этот недурен; особливо по ровной и травной степи, где от жердей нет слишком сильных толчков.
Верблюд давно уже обратился вполне в домашнюю скотину, и в диком состоянии перевелся. Одногорбые верблюды, которых случалось мне видеть в Турции, несколько менее киргизских, а бохарские на́ры выше всех прочих и курчавы. Двугорбые верблюды бурят тоже меньше киргизских, а китайские, как говорят, немного выше лошади. Верблюды на лето линяют и в мае бывают почти голые; на зиму, напротив, обростают косматою шерстью, особенно двугорбый, и притом если он приурочен к суровому климату. У него, в этом случае, также на зиму появляется пух или подшерсток, мягкий, курчавый, желтоватого цвета, который очень хорош в пряжу, даже в тонкую, и из которого татарки и киргизки ткут столь известную во всей России армячину. Она идет на кучерские армяки, которые чрезвычайно дешевы и прочны; простой армяк стоит на месте от полтины до рубля серебром. Кроме того, татарки ткут в Оренбургской губернии тонкую армячину, которая, однако же, дорога́: за кусок, в котором около десяти аршин, платят от 10 до 30 руб. серебр. Если верблюд живет в теплом климате, то на нем подшерстка почти не бывает, как можно видеть в Крыму. Природа в этом случае распоряжается смотря по надобности; таким образом и коза одевается драгоценным козьим пухом - из которого ткут кашемирские шали - если коза живет в суровом климате, в степях или высоких горах, и притом под открытым небом; если же она выростает в тепле, то на ней пуха почти не бывает. Самая шерсть верблюда так груба, что ни в какое дело не йдет. У жирного верблюда, особливо осенью, кочки тугие, стоячие; у худого они мягки, вялы и свешиваются на бока. Раннею весною жеребцы охотно дерутся между собою, что, при неловкости их, бывает очень забавно. С пеною у рта бросаются они друг на друга, хватаются зубами за переднюю холку и передними же ногами стараются сбить противника с ног. Если не развести их, то они друг друга иногда исколечат. Верблюдица носит 14 месяцев; жеребенок ростет шесть лет; а вообще верблюд живет 35 до 45 лет. Верблюд хорошо плавает, но и это делает не по-людски; его на воде перевертывает боком, он подымает шею вбок и гребет ногами под себя, также сбоку. Киргизы иногда запрягают верблюдов за легкие паромы, для перевоза вплавь.
Вся торговля наша со Средней Азиею производится караванами на верблюдах. Трудно придумать, каким бы образом устроили кочевые народы быт свой без этого необходимого для них животного. По недостатку леса, и самых мастеров и снарядов, а наконец, и по отсутствию езжалых дорог, - нет им возможности возить товары на колесах; а лошадь подымает вьюком едва третью долю противу верблюда; притом очень легко сбивает ей вьюком спину, да лошадь требует и несколько лучшей пищи, в особенности же достаточного количества воды; верблюд, напротив, доволен всем, трезв до такой степени, что по целым суткам обходится без воды; ест охотно даже самое дерево саксаул (Anabasis Saxaul), хрупкое, но жесткое до того, что его топор не берет - и наконец, верблюд не боится жаров, которые могут заморить лошадь в несколько дней, особенно при недостатке хорошего пойла. Верблюд пьет такую горькую, тухлую, соленую воду, что ни одна лошадь к ней не приступится. Соль выступает иногда даже на теле верблюда по́том, почему овцы охотно жуют соленую верблюжью шерсть, из которой целые клубки или ядра образуются у них в желудке.
После всего этого немудрено, что кочевые народы не могут понять, как мы живем без верблюдов. Подружившись со мною в степи, один киргиз хотел мне услужить и просил взять у него верблюда. «На что он мне?» - сказал я. «Да ведь у тебя дом (кибитка, юрта) есть?» - «Есть». - «Так он будет таскать его!» - «Дом мой не складной, а стоит, вкопанный, на одном месте». - «И век так будет стоять?» - «Покуда не развалится, будет стоять». - «О, скучно ж в твоем доме, - сказал киргиз, покачав сострадательно головой. - Послушай, возьми верблюда, да попробуй, перенеси дом свой на новое место - будет веселей!»
В. Луганский
______________________________________________
См. также:
• Э. А. Эверсман. Верблюд / Перевод В. И. Даля.
Другие произведения В. И. Даля:
• Бикей и Мауляна (отрывок);
• Самовар (быль);
• Полунощник (уральское предание);
• Рассказ невольника, хивинского уроженца Андрея Никитина. 1830;
• Рассказ вышедших из Хивы русских пленников об осаде, в 18З7 и 18З8 годах, персиянами крепости Герата;
• Переправа.
Илл. к очерку В. И. Даля в «Литературной газете»
Верблюд давно уже, и притом очень удачно, назван степным кораблем, или кораблем пустынь. На нем груз, на нем путевые запасы, на нем снасти со снарядами, а наконец, и сам путник, с оружием и запасной одеждой. Даже запасную воду верблюд нередко возит на себе, хотя и не для себя, а для своего господина и, в случай крайности, иногда для лошадей. Сам он по нужде обойдется без нее, не только зимою, когда и лошадь степная довольствуется снегом, но также и в жаркое лето. С неделю, верблюд терпит жажду и несет полный груз свой, пудов 16; кочевые народы уверяют, что он может пробыть без воды целый месяц. Но чтобы верблюд носил в одном из так называемых четырех желудков своих воду, взятую им про запас, - это, кажется, не совсем справедливо. Правда, разрезав верблюда, вы найдете светлую жидкость; но это вода, выработанная уже из крови и соков животного, а не простая вода, в том виде, как она им выпита. Так, по крайней мере, уверяют новейшие естествоиспытатели.
Наружность верблюда неуклюжа, даже безобразна, или по крайней мере очень неблаговидна. Круглое, как сороковая бочка, туловище, на толстых узловатых ногах; непомерно длинная шея, свесившаяся дугою вниз и подымающаяся опять дугою кверху; голова с круглыми ушками; лицо, выражающее вялость, не́хоть, тупость; горб или два на хребте, ничтожный в сравнении с громадным телом хвостик и косматая шерсть, борода или подгривок с исподу шеи, хохол или тупей - все это более странно и смешно, чем красиво. К тому же, движения животного медленны, неловки; шею с головою верблюд поворачивает в сторону в каком-то раздумье, глядит, пережевывая жвачку, с большим спокойствием и равнодушием, и ревет несносным образом. Голос его высокий, жалобный, пронзительный, выражающий лень и страдание; он несколько походит на глупое ржание осла, но не так отрывист, а протяжнее и еще однообразнее. Шаг верблюда мерный, но медленный; в караване он даже отстает от лошади; походка размашистая, плавная. Качка на верблюде может вполне сравниться с килевою, т. е. продольною качкою на море, хотя она несколько круче или отрывистее; кого укачивает на море, того укачивает и на верблюде; а непривычного и разломает. Мохнатый седок, сидящий между двумя огромными тюками, как будто поневоле раскланивается с прохожими, отвешивая мерные поклоны, между тем как лопасти малахая его (огромного треуха, шапки), распущенные на ветер, так же мерно похлопывают с той и другой стороны.
Мы отличаем два вида верблюдов: одногорбого (Camelus Dromedarius) и двугорбого (Camelus Bactrianus). Первый называется также дромадер, нар, или верблюд об одной кочке. По наружности, тот и другой значительно друг от друга отличаются: нар чище, не так космат, шерсть глаже, иногда курчава; он выше, несколько благовиднее, шея не так низко опускается, а идет попрямее; горб посредине один, и притом он объемистее и выше, а откосы к хвосту и к шее идут ровнее; двугорбый, напротив, косматее, в особенности борода или подгривок и ляшки; он ниже на ногах, шея толще, обвислее, и два горба более походят на кочковатые наросты, которые часто ложатся набок; вершины их убраны косматым клоком шерсти. Остовы того и другого совершенно одинаковы; хребет идет ровною выпуклою дугою, как у того, так и у другого, и по костям их различить нельзя. Притом, оба вида легко смешиваются и производят плодовитое потомство, в котором теряется всякое различие, и нельзя сказать, два или один горб украшает кочковатый хребет. На́ра называют выходцем африканским, а двугорбого природным азиатцем; но в Степи Кайсацкой, где держат большею частию двугорбого, можно, однако ж, видеть все постепенности помянутого перехода; здесь сходятся и смешиваются оба вида: двугорбый, как природный житель, заменяющий во всей Южной России, от Крыма до Китая, вьючную, а частию и упряжную скотину; - и одногорбый, как приуроченный в Средней Азии переселенец. Последний, вопреки уверению многих естествословов, крепче и сильнее первого; нар несет вьюк в 20 пудов и более, а двугорбый в 16; но первый труднее переносит суровые зимы и, по-видимому, создан для более жарких стран. Он ценится подороже, и именно до 60 целковых, тогда как двугорбый стоит 30-40; вообще, у киргизов кладут тройку лошадей или три коровы в одну цену с верблюдом. Есть, однако ж, много исключений из этого общего правила, и нередко случается слышать о лошади, за которую заплачено два-три верблюда. Упряжных верблюдов можно видеть у нас в Крыму, за Кавказом, у кочевых татар и у астраханских калмыков; в Крыму, закладывают всегда пару верблюдов в огромную арбу; калмыки запрягают по одному в одноколку. Верблюд везет по ровной, сухой дороге вчетверо более своего вьюка - как и лошадь, на которую вьюк полагается 5-6 пудов; но при дурной погоде или плохой дороге, верблюд в упряжи ненадежен; на жесткой, каменистой почве, он сбивает и портит пухлые подошвы свои (подушки), а в грязи скользит и на гору везет с трудом. Вьюк ему сподручнее. Закладка верблюда - ярмо, а иногда шлейка. Вьюк требует большой сноровки и пригонки; в противном случае, седло попортит верблюда и на долгое время обратит его в инвалида. Общее правило для лошади - чтоб седло лежало лавками на ребрах и не касалось луками самого хребта, здесь менее важно, потому что кочки, состоящие из хрящеватого сала, защищают хребет; не менее того, однако ж, набитое шерстью или осокой седло должно также лежать главнейше на пологих боках животного, а тюки, уравновешенные взаимно, делаются сколько можно уже и выше, связываются посредине поперег, перекидываются, так сказать, верхом через седло и стягиваются вместе на верхних концах, чтобы нижние концы их были разведены врознь и не могли тереть боков. Весь снаряд для укрепления вьюков составляет три части и всего удобнее устроивается таким образом, как принято было во время нашего последнего хивинского похода:
одна веревка обнимает вьюки посредине и стягивает их вместе, застегиваясь деревянным кляпом; другая перекидывается вдоль чрез верх тюков и стягивает вершины их; третья обносится поперег, вокруг обоих тюков и седла, накидывается петлей на продольные палки, образующие седло, и не дает тюкам съезжать вперед или взад. Кочевые народы употребляют для этого шерстяные арканы [Совестно читать такие объяснения, какие, например, встречаем в покойном «Энц. лексик.» под словом «аркан». Аркан у татарских народов веревка; от них приняли название это казаки; а как, для разного употребления, подручная веревка эта нередко обращается в петлю, то и она также иногда называется просто арканом.], которые гораздо выгоднее пеньковых веревок, потому что не укорачиваются от мокроты, не твердеют, не обмерзают, а всегда остаются мягкими.
Верблюда вьючат лежачего, а потом подымают; для этого приучают его смолоду, но дело никогда почти не обходится без страшного рева, выражающего крайнее неудовольствие. При подъеме, с рассветом, каравана, утренняя заря приветствуется этим нестерпимым ревом, который оглашает всю окрестность. Неприятное воспоминание осталось об этом многогласном концерте в тех из нас, которые провели зиму на 1840 год в необъятной степной пустыне между Хивой и Оренбургом. Часа за два до света, начинали уже вьючить скотину эту, изнуренную голодом и непомерно-глубокими снегами, и до десяти тысяч или более верблюдов принимались жалобно рычать и реветь на все возможные лады и голоса. Верблюд идет под ношей своей ровным шагом, сносит терпеливо всякую погоду; но коль скоро силы его отказываются служить, то он ложится, и уже ничто в свете не подвинет его опять на службу; он не встанет, хоть убейте его на месте. Верблюда, который лег, развьючивают, и если нет запасного, то разбирают кладь по рукам, а в нужде оставляют на месте; животное же обыкновенно покидают и оно издыхает после нескольких дней. Мы видели, однако же, верблюдов, которые оставались в этом жалком положении живыми в течение двух недель, хотя их заносило снегом и корму вокруг их не было ни былинки. Печальная картина, эта голая, мертвая, снежная степь - снежное море, которое усеяно только тут и там бурыми копнами, т. е. павшими верблюдами; и нередко бездушная, по-видимому, копна эта медленно обращала на проезжего голову свою, занесенную и покрытую снегом, как бывают покрыты снежными колпаками столбы или надолбы. Такой полуживой верблюд не стряхнет с себя снега, не подаст голоса, даже не в состоянии есть, хоть поднести ему пищу ко рту; он лежит, в ожидании смерти, держит голову, как гусь, кверху, покуда жив, и умирая завертывает шею на сторону, вдоль бока. То же видели мы в последней турецкой войне, где провиант через Балканы частию подвозился на верблюдах, калмыками. Здесь остается только сказать, что слегший под ношею верблюд, при чрезвычайном старании об нем, может быть иногда спасен; но для этого нужно поднять его на руках, уложить на сухое место, накрыть, поить и кормить из рук, если он еще в состоянии принимать пищу. Вообще, зимние походы с верблюдами крайне затруднительны. Животное должно одевать кошмами (войлоком) и расчищать под ним, для каждого ночлега, снег; без этого, верблюд застудит брюхо и через несколько дней умирает. Расчистив логво, верблюдов кладут вповалку, тесно одного подле другого, и в этом положении лежат они спокойно до утра. Ночью, животное это не ест, а жует только жвачку - но зато днем наедается скоро, хватая по целой охабке враз, если корма достаточно. Вообще, верблюд очень неприхотлив на пищу, любит крупный стебель, бурьян, даже зелень и ветви лесные, и солянки, т. е. травы, растущие на солонцах. Все это перекусывается на скорую руку, начерно, а потом на досуге во всю ночь пережевывается снова. Самодовольно лежит верблюд в этом положении, подняв с какою-то глупою спесью голову, и, передвигая челюсти, мелет, как на жернове, угодную ему пищу. Медленно обращает он хохлатую голову, с оскалом обезьяны, на прохожего, продолжает свою работу, и жалобно завывает, разинув рот, если опасается, что его потревожат. Если его разозлить, особенно человеку постороннему, то он выплевывает, в виде обороны, жвачку свою и обдает противника тягучею, вонючею кашей. Это в особенности делают жеребцы; мерины бывают гораздо смирнее и повадливее. Киргизы всегда покрывают верблюдов на зиму кошемными попонами и даже зашивают их, так сказать, в войлоки; расчищают под ними место для ночлега, подкладывают навоз и заслоняют от севера снежным валом. Калмыки и киргизы протыкают верблюжонку носовой хрящ деревянным гвоздем, на который надет, под шляпку, кожаный кружок, а к концу гвоздя привязана шерстяная веревка, называемая бурундук (носовик, носовой снаряд); в Крыму, напротив, и в Турции этого не делают, а довольствуются ременною или шерстяною обротью. Верблюд на бурундуке, конечно, гораздо послушнее; гвоздь, по-видимому, так же мало беспокоит его, как серьга в yxе; но больно смотреть на несчастное положение верблюда, идущего гусем под вьюком и спотыкнувшегося, или даже упавшего на передние колени: если бурундук пристегнут, по неосторожности, слишком крепко к седлу переднего верблюда, то спотыкнувшийся не успеет подняться вовремя, для избежания незаслуженной казни.
В Азии, у персиян, на верблюдов ставят небольшие фалконеты и стреляют, не снимая их с седла. По этому поводу рассказывают, что татарин наш, идучи с караваном и сидя сам на верблюде, отбился от шайки диких киргизов - самоварною трубой! Татарин ставил самовар свой, во время самого нападения, спасся на верблюде и в бестолковом испуге захватил с собою трубу; поворачивая ее в страхе то в ту, то в другую сторону, он заметил, что толпа разбегается, считая невинное орудие это топом, т. е. пушкой; татарин воспользовался этим и благополучно выбрался на простор, отстреливаясь самоварной трубой.
Наемная цена верблюда, в один конец, от линии нашей до Хивы или Бохары, верст 1.200-1.500, бывает около 20 руб. сер., считая в то число и возчиков, которых бывает по одному на 4-7 верблюдов. Караваны идут степью не так, как мы обыкновенно воображаем, не по 1.000 или более верблюдов в нитку, а почти каждый возчик или несколько их, соединившись, заботятся об удобнейшем переходе до ночлега, уходят с места порознь, как кто успеет навьючиться, идут вразброд, всяк своим путем, кормят, где найдут корм, иногда отделяются таким образом на несколько дней и даже недель, и сходятся на определенном урочище, обыкновенно там, где корма и воды достаточно. Тут снова назначают, кому и как идти, где и когда сходиться. Вот важнейшая выгода караванов перед каким-нибудь военным обозом, где все должно идти мерно, стройно, где готовый ждет запоздалого, передовой отсталого, где все идут вместе, не находя часто достаточно корма и воды. Само собою разумеется, что военному отряду или транспорту вразброд идти нельзя. От этого, караваны проходят ежегодно по таким пространствам, где безводье и бескормица не дают прохода воинским обозам и значительным отрядам.
Рассказы об африканских верблюдах (одногорбых), которые пробегают огромные пространства с быстротою английского скакуна, принадлежат к сказкам. Верблюд, обыкновенно, идет шагом, но может пройти, как и добрая степная лошадь, верст 70 и более в один переход, хотя это ему уже тяжело. Обыкновенный дневный переход верблюда в караване 30-50 верст, но и тогда должно класть через несколько дней один на роздых. Где нужно, там верблюд короткое время перенесет много: караваны идут через голодную и совершенно безводную степь Кизыл-Кум, по ту сторону реки Сыра, почти 5 суток сряду, верст по 60. Рысью верблюд бежит тяжело и трясок до такой степени, что только дикарь может на нем усидеть. Скачка верблюда чрезвычайно неуклюжа и смешна; он переваливается, словно гора пустилась в путь, и раскидывает шаткие ноги свои во все четыре стороны, покачивая долговязой шеей. Верблюда довольно трудно заставить скакать, и на нем, в то время, с трудом только можно усидеть. Впрочем, есть и между этими животными так называемые скакуны, рысаки и даже иноходцы; но они никогда почти не могут сравниться, по скорости бега, с лошадью. Во время пребывания Государя Цесаревича в Оренбурге, между прочим была устроена скачка на лошадях и на верблюдах; круг в четыре версты лошади вообще пробегали в 6-7 минут, а верблюды - 9-11. Может быть, в Африке есть породы верблюдов, несколько более способные для быстрого бега, как есть породы скакунов между лошадьми; но во всяком случае животное это назначено для ноши и вьюка, для медленного, продолжительного и трудного пути, а не для легких поездок и скачек.
Кожа верблюда вообще плоха и тонка и идет только на поделки у кочевых народов; мех, особенно зимний, от молодых, выделывается ими же на яргаки или дахи (шерстью наружу); борода или подгривок состоит из чрезвычайно крепких волокон, и потому прядется киргизками и калмычками и употребляется вместо ниток; молоко верблюдицы густо, как сливки, и солоновато; иные люди не терпят его, другие пьют с большим удовольствием. Мясо верблюда, кроме жеребенка, жилисто, жестко, черно и до того не съедомо, что даже киргизами и татарами почти не употребляется в пищу; калмыки, которые едят все без разбора, особенно если Бог убьет животное, - как они выражаются, - т. е. если скотина падет, - едят также палых верблюдов. Масть верблюда желто-серая, изжелта-бурая; одногорбый бывает посветлее, двугорбый косматее с черно-бурыми подпалинами. Белые или, вернее, соловые верблюды попадаются также, хотя и редки; а еще реже темно-бурые, почти черные, которые бывают, кажется, только в Крыму.
В слякоть и по гололедице, верблюд скользит и падает; по мерзлой земле, без снега, и в особенности по на́леди, а также по насту - если проваливается - он сбивает и срезывает себе мягкие подошвы, или щетки; зимой иногда отмораживает подушки, подошва сходит, оставляя голое тело, и верблюд пропал. Киргизы, предвидя подобную опасность, зашивают ноги верблюдов в кожу, кошму, или даже подшивают под лапы лоскут кожи, пристегивая его осторожно иглой к природной подошве животного. В крайности, койсак обувает больную ногу верблюда в малахай свой, а сам закутывает голову тряпицей.
Защита верблюда, кроме жвачки, о которой я говорил, и которая подымается с особым клокотаньем и ревом, показывающим, что животное сердится, - защита или оборона верблюда та же, как и лошади; верблюд лягается очень смешно и неуклюже, выкидывая задние ноги вбок, бьет ими сильно, хотя и не так жестоко, как лошадь, потому что у него вместо копыта довольно мягкая лапа. Иные верблюды также кусаются, или топчат передними ногами. Хищные звери никогда почти не нападают на верблюда, разве на отсталого верблюжонка. Непривычные лошади сильно пугаются верблюдов и очень их боятся; поэтому, некоторые писатели не без основания предлагали воспользоваться этим при устройстве армии, и содержать при своей коннице нескольких верблюдов. Вскоре после Нарвской битвы, под Псковом, шведская конница обратилась в бегство, при наступлении калмыков на верблюдах. Это рассказывает нам Перри, писавший в 1716 году. Без всякого сомнения, ни одна европейская кавалерия не будет в состоянии сделать удачную атаку на конно-верблюжий отряд; подскакав на близкое расстояние, неприятельская кавалерия невольно внезапно обратит тыл и в это мгновение без труда может быть преследуема выдвинутой из-за верблюдов конницей. Такая верблюжья конница должна бы быть образована совсем на иных началах, чем обыкновенная кавалерия. Вся сила последней заключается в дружном и сильном натиске, в ударе, а затем, в холодном оружии: в копье и в полосе; верблюжья конница, напротив, должна бы отличаться стойкостию своею и действовать более оружием огнестрельным. Это тем удобнее, что два человека могут хорошо поместиться на верблюде, с боевыми и съестными запасами на неделю и на две. Это было бы сборище грозных и при всем том легкоподвижных военных башень, которые могли бы быть атакованы решительно одною только пехотой и составили бы грозу неприятельской конницы. По два человека садятся на верблюда верхом или, еще лучше, в деревянные койки (у азиатцов каджабе), которые висят по обе стороны животного. Таким образом возили мы больных своих, по два человека на верблюде, во время степных походов. Киргизы кладут иногда труднобольных в висячую койку или кошму, между двух длинных жердей, в которые запрягают верблюда как в оглобли, между тем как другие концы жердей волочатся по земле. При недостатке другого способа перевозки больных, этот недурен; особливо по ровной и травной степи, где от жердей нет слишком сильных толчков.
Верблюд давно уже обратился вполне в домашнюю скотину, и в диком состоянии перевелся. Одногорбые верблюды, которых случалось мне видеть в Турции, несколько менее киргизских, а бохарские на́ры выше всех прочих и курчавы. Двугорбые верблюды бурят тоже меньше киргизских, а китайские, как говорят, немного выше лошади. Верблюды на лето линяют и в мае бывают почти голые; на зиму, напротив, обростают косматою шерстью, особенно двугорбый, и притом если он приурочен к суровому климату. У него, в этом случае, также на зиму появляется пух или подшерсток, мягкий, курчавый, желтоватого цвета, который очень хорош в пряжу, даже в тонкую, и из которого татарки и киргизки ткут столь известную во всей России армячину. Она идет на кучерские армяки, которые чрезвычайно дешевы и прочны; простой армяк стоит на месте от полтины до рубля серебром. Кроме того, татарки ткут в Оренбургской губернии тонкую армячину, которая, однако же, дорога́: за кусок, в котором около десяти аршин, платят от 10 до 30 руб. серебр. Если верблюд живет в теплом климате, то на нем подшерстка почти не бывает, как можно видеть в Крыму. Природа в этом случае распоряжается смотря по надобности; таким образом и коза одевается драгоценным козьим пухом - из которого ткут кашемирские шали - если коза живет в суровом климате, в степях или высоких горах, и притом под открытым небом; если же она выростает в тепле, то на ней пуха почти не бывает. Самая шерсть верблюда так груба, что ни в какое дело не йдет. У жирного верблюда, особливо осенью, кочки тугие, стоячие; у худого они мягки, вялы и свешиваются на бока. Раннею весною жеребцы охотно дерутся между собою, что, при неловкости их, бывает очень забавно. С пеною у рта бросаются они друг на друга, хватаются зубами за переднюю холку и передними же ногами стараются сбить противника с ног. Если не развести их, то они друг друга иногда исколечат. Верблюдица носит 14 месяцев; жеребенок ростет шесть лет; а вообще верблюд живет 35 до 45 лет. Верблюд хорошо плавает, но и это делает не по-людски; его на воде перевертывает боком, он подымает шею вбок и гребет ногами под себя, также сбоку. Киргизы иногда запрягают верблюдов за легкие паромы, для перевоза вплавь.
Вся торговля наша со Средней Азиею производится караванами на верблюдах. Трудно придумать, каким бы образом устроили кочевые народы быт свой без этого необходимого для них животного. По недостатку леса, и самых мастеров и снарядов, а наконец, и по отсутствию езжалых дорог, - нет им возможности возить товары на колесах; а лошадь подымает вьюком едва третью долю противу верблюда; притом очень легко сбивает ей вьюком спину, да лошадь требует и несколько лучшей пищи, в особенности же достаточного количества воды; верблюд, напротив, доволен всем, трезв до такой степени, что по целым суткам обходится без воды; ест охотно даже самое дерево саксаул (Anabasis Saxaul), хрупкое, но жесткое до того, что его топор не берет - и наконец, верблюд не боится жаров, которые могут заморить лошадь в несколько дней, особенно при недостатке хорошего пойла. Верблюд пьет такую горькую, тухлую, соленую воду, что ни одна лошадь к ней не приступится. Соль выступает иногда даже на теле верблюда по́том, почему овцы охотно жуют соленую верблюжью шерсть, из которой целые клубки или ядра образуются у них в желудке.
После всего этого немудрено, что кочевые народы не могут понять, как мы живем без верблюдов. Подружившись со мною в степи, один киргиз хотел мне услужить и просил взять у него верблюда. «На что он мне?» - сказал я. «Да ведь у тебя дом (кибитка, юрта) есть?» - «Есть». - «Так он будет таскать его!» - «Дом мой не складной, а стоит, вкопанный, на одном месте». - «И век так будет стоять?» - «Покуда не развалится, будет стоять». - «О, скучно ж в твоем доме, - сказал киргиз, покачав сострадательно головой. - Послушай, возьми верблюда, да попробуй, перенеси дом свой на новое место - будет веселей!»
В. Луганский
______________________________________________
См. также:
• Э. А. Эверсман. Верблюд / Перевод В. И. Даля.
Другие произведения В. И. Даля:
• Бикей и Мауляна (отрывок);
• Самовар (быль);
• Полунощник (уральское предание);
• Рассказ невольника, хивинского уроженца Андрея Никитина. 1830;
• Рассказ вышедших из Хивы русских пленников об осаде, в 18З7 и 18З8 годах, персиянами крепости Герата;
• Переправа.