Откуда есть пошли Пишпек и Алматы. 9. Неприязненные столкновения на границе
И. Ф. Бабков. Воспоминания о моей службе в Западной Сибири. 1859-1875 г. Разграничение с Западным Китаем 1869 г. - СПб., 1912.
Начало: 1. Занятие Заилийского края и Зачуйская экспедиция
Предыдущая часть: 8. Переговоры в Чугучаке
Следующая часть: 10. Пекинская дипломатия
В. В. Верещагин. Маньчжурский лучник (Джунгария)
Одновременно с ходом описанных выше переговоров с китайцами в Чугучаке, было признано необходимым произвести инструментальную съемку приграничной полосы, прилегающей к западным пределам Китая, и прежде всего тех местностей в ее районе, которые оказывались наименее исследованными в топографическом отношении. <…>
Подпоручику Стрельникову было поручено произвести съемку южного побережья озера Зайсана от р. Куянды к востоку до устья р. Черного Иртыша, а по возможности и далее вверх по этой реке до пикета Маниту-Гатул-Хан. Затем повернуть на юг и, следуя вдоль линии постоянных китайских пикетов к проходу Бургусутай в Тарбагатайских горах, открыть сообщение со съемочной партией штабс-капитана Нифантьева. Последнему было поручено продолжать съемку к северу от г. Чугучака, следуя вдоль линии китайских пикетов по направлению к горам Тарбагатая навстречу партии Стрельникова, стараясь открыть с ним сообщение при первой к тому возможности.
По случаю производства партией Стрельникова топографических работ вдоль южного берега озера Зайсана и в долине Черного Иртыша на значительном расстоянии от крайнего нашего опорного пункта г. Кокпектов, служившего базисом для всех наших отрядов, высылаемых в северо-восточную часть Киргизской степи, признано было необходимым усилить небольшой казачий отряд, выставленный с этого времени (1862 г.) на реке Куянде, близ озера Зайсана, по крайней мере полуротою пехоты. 1-го августа эта полурота под начальством штабс-капитана Ковтунова прибыла из Кокпектов на р. Куянды. С прибывшим ее казачий куяндинский отряд был распределен мелкими частями в непосредственное прикрытие съемочных партий, производивших работы к востоку от р. Куянды, постепенно подвигавшихся в долину левого берега нижней части р. Черного Иртыша. Для более же удобного прикрытия съемочных работ, производившихся в этой местности, я приказал штабс-капитану Ковтунову следовать также на Черный Иртыш и оставаться вблизи китайского пикета Маниту-Гатул-Хан, отнюдь не переходя за линию китайских пикетов. Вскоре после прибытия нашего отряда на Черный Иртыш, к отрядному начальнику явился стражник с китайского пикета и объявил, что он послан своим офицером спросить о цели прибытия нашего отряда и имеет ли отрядный начальник наш письменное дозволение китайского начальства, прибавив: «Что сделает штабс-капитан Ковтунов, если его попросят удалиться с занятого места?» На это китайскому чиновнику было объявлено, что отряд не имеет дозволения китайских властей, потому что находится на своей земле и прибыл по распоряжению своего начальства, без разрешения которого не может оставить занимаемых мест. Тогда китаец с видом сожаления отвечал: «Делать нечего, надо посылать в Чугучак донесение о прибытии русских». Между тем, китайское начальство в Чугучаке, хотя, несомненно, и получало такое донесение, но комиссары их показали себя тонкими дипломатами и ни разу не заявляли нам об этом обстоятельстве. Только Чугучакский пристав торговли Cà, присланный во время Чугучакских переговоров от цзянь-цзюня и амбаня, чтобы условиться с нами о времени для конференции, между прочим разговором как бы случайно заметил, что им известно о появлении русских на Черном Иртыше. На это мы отвечали, что наши люди находятся в тех местах собственно для исправления карт, необходимых при настоящем разграничении земель, как для них, так и для нас, и что во всяком случае нет необходимости выводить из этого каких-либо заключений, противных дружественным отношениям между двумя государствами. Китайский чиновник, по-видимому, удовольствовался этим ответом и более не возобновлял разговора об озере Зайсане и Черном Иртыше.
Но при всем равнодушии, с которым, по-видимому, относились китайцы к появлению наших съемочных партий на Черном Иртыше в местности, сопредельной с озером Зайсаном и линией постоянных китайских караулов, замыкающих собою с востока Зайсанскую долину, в действительности же они старались через посредство пограничных киргиз всячески противодействовать нашим съемщикам в успешном и безостановочном производстве ими топографических работ на Черном Иртыше и к югу от него, вдоль китайской пикетной линии. Не подлежит сомнению, что в этом случае и были даны соответствующие указания всем подвластным Китаю старшинам Зайсанского края. Подтверждением этому может служить попытка киргизских хищников произвести внезапное нападение на пехотный отряд штабс-капитана Ковтунова во время движения его к Черному Иртышу. Попытка эта, однако же, не имела никакого успеха, ввиду полной боевой готовности нашего отряда отразить это нападение.
К сожалению, пехотный отряд штабс-капитана Ковтунова не мог долго оставаться на занятой им позиции в долине низовьев р. Черного Иртыша. Вследствие категорического приказания генерала Дюгамеля, отряд наш был возвращен в Кокпекты. Дюгамель, как уже было упомянуто в III главе, находил, что китайцы никогда не решатся уступить нам не только низовья Черного Иртыша, но даже и все озеро Зайсан. А потому, присутствие наших отрядов и наших съемщиков в Зайсанском крае, считал как бы нарушением китайской территории, и тем более неосновательным, что, занимая своими войсками этот край, мы, таким образом действий, впадали в ту же ошибку, в которую вдались китайцы, когда отряд их под начальством генерала Хабцисяня появился у озера Иссык-Куль, где и был остановлен отрядом штабс-капитана Проценко и вынужден удалиться в свои пределы.
Считая необходимым остановиться на этом мнении Дюгамеля, я прежде всего должен разъяснить, что его преждевременные опасения происходили от одностороннего взгляда на дело вооруженного занятия нами границы. По-видимому, он упустил из виду, что наши отряды и съемщики, находясь в районе Зайсанского края на основании данного им мною приказания, не переходили за линию постоянных китайских караулов и, следовательно, были в пределах той местности, которая по Пекинскому трактату должна была отойти к владениям России. Хабцисянь же не только перешел с китайским войском линию постоянных пикетов, но, подойдя с отрядом к озеру Иссык-Куль, находился в пределах Заилийского края, уже фактически принадлежащего России.
Удаление пехотного отряда с Черного Иртыша парализовало все мои распоряжения и до крайности неблагоприятно отразилось на дальнейшем производстве съемочных работ в этой местности. Приграничные киргизы, узнав об уходе пехотного отряда, сделались смелее и нахальнее в обращении с нашими съемщиками и, пользуясь своею многочисленностью, они даже отважились вступить в драку с казачьим конвоем при наших съемочных партиях и, наконец, с беззастенчивой наглостью заявили, что они не допустят дальнейшего производства съемки в их кочевьях.
При таком враждебном настроении киргиз, когда можно было неминуемо ожидать повсеместного восстания приграничных киргизских волостей, подстрекаемых китайскими властями, положение подпоручика Стрельникова и наших съемщиков, удаленных более чем на 300 в. от нашего крайнего опорного пункта г. Кокпектов и, можно сказать, совершенно отрезанных от цивилизованного мира, было до крайности затруднительно. Все это заставило Стрельникова прекратить дальнейшее производство топографических работ и возвратиться в Кокпекты.
Таким образом, оказалось невозможным закончить в полной мере предположенный в 1862 г. съемочные работы на всем пространстве Зайсанского края от озера Зайсана и Черного Иртыша до Тарбагатая и примкнуть их на востоке к линии постоянных китайских пикетов. Вследствие сего, для окончательной съемки всего Зайсанского, а также и Курчумского края оказалось необходимым снарядить в следующем 1863 г. особую экспедицию к озеру Зайсану и Черному Иртышу, под прикрытием более сильного и вполне самостоятельного отряда. Необходимость выдвинуть такой отряд на Черный Иртыш обусловливалась не только потребностью обеспечить беспрепятственное производство топографических работ в означенном выше пограничном районе, но вызывалась также соображениями политического характера. Нам необходимо было заранее показать китайцам, что мы решительно и неотступно считаем Зайсанский край принадлежащим России на основании Пекинского трактата. Приведенные соображения побудили меня энергично взяться за дело организации Зайсанской экспедиции и принять в ней личное участие. В течение зимы 1862-1863 г. мною были сделаны все подготовительные распоряжения, чтобы иметь возможность раннею весною 1863 г. открыть топографические работы на всем пространстве пограничного района к северу и югу от озера Зайсана и, в то же время, предпринять движение с более самостоятельным отрядом в долину Черного Иртыша к китайскому пикету Маниту-Гатул-Хан. В ряду этих мер особенно важное значение имело устройство пароходного плавания по озеру Зайсану и Черному Иртышу. Удачный сплав 2½ рот 6-го Западно-Сибирского линейного батальона вверх по р. Иртышу от г. Омска до г. Павлодара на пароходе купца Беренс подал мне мысль исследовать озеро Зайсан и р. Черный Иртыш относительно возможности устроить по этим водным путям пароходное сообщение. Еще в Чугучаке, во время моих бесед с тамошним нашим консулом К. А. Скачковым, нами неоднократно обсуждался вопрос об изыскании и устройстве лучших и удобнейших коммерческих путей из России в Чугучак для развития нашей торговли с Западным Китаем. Ввиду возникшего в то время предположения о проложении железной дороги от г. Перми до Тюмени, оказывалось возможным отправлять товары от Нижнего Новгорода почти до самого Чугучака по искусственным путям, а именно: по рекам Волге и Каме до г. Перми, оттуда по железной дороге до Тюмени и затем по рекам Западной Сибири - Туре, Тоболу и Иртышу и, наконец, по озеру Зайсану и Черному Иртышу до пикета Маниту-Гатул-Хан. Отсюда оставалось только 80 верст караванного пути до г. Чугучака. Вспоминая мои продолжительные диспуты на эту тему с уважаемым К. А. Скачковым, я решился безотлагательно воспользоваться благоприятными обстоятельствами для осуществления этой мысли. Прежде всего, я предложил купцу Беренс сделать на принадлежащем ему пароходе «Ура» пробный рейс по озеру Зайсану и Черному Иртышу. После продолжительных объяснении моих с Беренсом, он согласился на мое предложение. Оставалось испросить разрешение у генерал-губернатора Западной Сибири А. О. Дюгамеля. На этот раз Дюгамель, с особым вниманием выслушав мой доклад, склонился на представленные мною доводы. Так как из лиц, состоявших его распоряжении по особым поручениям был, между прочим, полковник Зряхов, служивший прежде в Балтийском флоте, то Дюгамель приказал мне возложить на него наблюдение и руководство при предстоящем плавании, которое, представляя собою первый опыт парового плавания по озеру Зайсану и Черному Иртышу, требовало особой осторожности и осмотрительности. Соблюдение этих указаний более всего было необходимо на пространстве между гор. Усть-Каменогорском и ст. Бухтарминской, где река Иртыш, стесняясь высокими горами, имеет значительную быстроту течения, могущую воспрепятствовать пароходному плаванию. Одновременно с появлением парохода на озере Зайсане и Черном Иртыше, мною было предположено двинуться с отрядом по южному берегу Зайсана также к Черному Иртышу. Начатые в 1862 г. топографические съемки было предположено распространить к северу от озера Зайсана и Черного Иртыша до Средней Бухтармы и Нарыма. <…> Все пространство, предназначенное к снятию, было разделено мною на три участка: 1) долина северного берега Зайсана, 2) долина р. Курчума и 3) долина левого берега Средней Бухтармы и Нарыма. Съемка каждого из этих участков была поручена мною опытному офицеру корпуса топографов. Одновременно с топографическими работами предполагалось произвести и астрономические определения пунктов на озере Зайсане. Производство этих наблюдений обязательно принял на себя правитель дел Пограничной комиссии К. В. Струве. Комиссар и астроном экспедиции капитан Голубев обязался, с своей стороны, производить астрономические определения на южном участке границы от китайского пикета Борохуцзир до р. Или, от р. Или до р. Кегена и далее на юг.
Покончив все распоряжения по организации и снаряжению, главным образом, Зайсанской экспедиции, должно было озаботиться о вооруженном занятии границы с целью показать китайцам, что фактически занятые нами местности должны принадлежать России на основании Пекинского трактата. Опыт минувшего 1862 г. показал необходимость выставить отряды на приграничных пунктах ранней весной, чтобы иметь возможность заблаговременно предупредить китайцев в случае, если бы они, по примеру 1862 г., решились предпринять движение из Чугучака и Кульджи для осмотра границ. В этих видах еще в половине марта были сделаны окончательные распоряжения о передвижении отрядов к границе. <…>
Наибольшие опасения китайцев возбудили наши отряды, расположенные на р. Бахты, против г. Чугучака и на озере Зайсане. В Бахтинский отряд несколько раз ездил китайский пристав торговли Cà с просьбою отступить хотя до первой реки, объясняя, что в противном случае чугучакское начальство не может удержать киргиз и калмыков в случае, если они предпримут неприязненные действия против нас.
В сущности же китайцы старались поколебать твердость и настойчивость нашего отрядного начальника и, в случае малейшей уступки, выставили бы ее как факт своего превосходства над нами. Все требования чугучакского пристава были отвергнуты нашим отрядным начальником есаулом Барановым, которому я заблаговременно дал надлежащие инструкции. И хотя после того небольшой китайский отряд показался в виду нашего, стоящего на р. Бахты, но по требованию есаула Баранова отошел назад и был распущен по своим пикетам. О всех вышеизложенных распоряжениях по снаряжению Зайсанской экспедиции и по занятию границы нашими отрядами мною было сообщено генерал-адъютанту Н. П. Игнатьеву, бывшему в то время директором Азиатского департамента Министерства иностранных дел.
Спустя некоторое время по занятии нашими отрядами означенных выше позиций на южном участке границы, сопредельной с Илийской областью, произошло вооруженное столкновение наших войск с китайцами. Поводом к столкновению послужило следующее обстоятельство. 31-го мая 1863 г. наш комиссар, капитан А. Ф. Голубев, предполагая произвести астрономические наблюдения на китайском пикете Борохуцзир, передвинул туда казачий отряд с позиции на ур. Айдарлы-кум и затем прибыл сам к означенному пикету с отрядом в числе роты пехоты, взвода конной казачьей артиллерии и 25 казаков. В тот же день, по приглашению китайских чиновников, капитан Голубев выслал для объяснения с ними поручика Антонова и хорунжего Елгина с 9 артиллеристами. Означенные офицеры были дружелюбно встречены китайцами и приглашены на пикет. Но едва наши офицеры, в сопровождении конвоя, въехали на пикет, как совершенно неожиданно подверглись нападению китайцев. При этом трое нижних чинов остались на месте, а остальные, осыпаемые стрелами, успели пробиться. Из них начальник отряда поручик Антонов, молодой способный офицер, подававший большие надежды, получив восемь ран стрелами, вскоре умер. Хорунжий Елгин был тяжело ранен, а из нижних чинов пять были тяжело ранены и один легко. Китайцы, преследуя наш отряд, открыли огонь, что заставило капитана Голубева ответить тем же. Тогда китайцы прекратили преследование и наш отряд в полном порядке достиг Киш-Муруна. Спустя две недели, китайцы снова предприняли наступление к Киш-Муруну, но были разбиты нашими войсками и потеряли до 50 человек убитыми и до 15 малых орудий. Вслед за тем, 22-го июня произошло новое столкновение с китайцами, поводом к которому послужило открытие китайцами огня против нашего отряда, во время производства рекогносцировки начальником отряда подполковником Лерхе. При этом китайцы были выбиты из Борохуцзирского пикета и толпы их, пытавшиеся охватить наши фланги, были рассеяны. На этот раз потеря китайцев простиралась до 400 человек убитыми и ранеными. С нашей стороны был убит один и ранено двое.
Неприязненные столкновения на границе прекратили наше сообщение с Кульджой и сделали небезопасным положение нашего консульства. Претерпевая притеснения от местных жителей и получив сведение о намерении ссыльных напасть на нашу факторию, управляющий консульством хорунжий Сибирского казачьего войска Колотовкин неоднократно обращался к кульджинским властям с просьбою о содействии. Просьбы эти не были даже приняты кульджинским правительством, что заставило хорунжего Колотовкина выехать из Кульджи с казачьим конвоем, состоявшем при консульстве. Китайский отряд преследовал наших, но наступившая темная ночь и сильная буря заставили китайцев прекратить преследование, и наши казаки, благодаря врожденной им сметливости и умению ориентироваться, успели пробраться за линию китайских пикетов и благополучно возвратились в Копал.
29 июня китайцам было нанесено еще другое поражение отрядом майора Еленского на р. Каркаре. Вследствие сего, китайцы, пытавшиеся пройти из долины р. Кегена к озеру Иссык-Куль и успевшие снять наш пикет из трех казаков, были обращены в свои пределы и отступили за пикетную линию. Но, получив подкрепление, этот отряд в числе 7 тыс. китайцев, калмыков и киргиз снова двинулся в долину р. Кегена и подошел к реке Чалкоды-су, где стоял отряд майора Еленского. Наш отряд небольшой 24-го июня был окружен китайскими войсками со всех сторон, но, благодаря удачным действиям артиллерии и стрелков, был отброшен в горные ущелья близ озера Бородабсун. Вторжение китайцев в северо-восточной части Киргизской степи из-за линии их постоянных пикетов со стороны Тарбагатайской области также не имело успеха. Начальник Бахтинского отряда есаул Баранов остановил китайские войска силою до 1800 человек, намеревавшихся пройти через горный проход Тарбагатайского хребта Хабар-асу к западной оконечности озера Зайсана и далее на Нижний Иртыш. В то же время, хорунжий Андреевский с небольшим отрядом казаков вытеснил китайцев с пикета Хони-Майлаху (Баты) на Нижнем Иртыше. Наконец, на самой северной части китайской границы, в пределах Алтайского горного округа, на землях, занимаемых калмыками-двоеданцами, появились небольшие китайские команды. Китайцы заявили калмыкам, что они отойдут по трактату в китайское подданство и даже поставили на их землях межевые столбы. Все эти замыслы и происки китайцев на этой далекой северной окраине пограничного района не имели никакого успеха, вследствие благоразумных мер, принятых на месте Томским губернатором д. с. с. Лерхе и Генерального штаба штабс-капитаном Принтцем.
Вооруженное столкновение наших отрядов с китайскими войсками на юго-востоке Заилийского края, требовавшее быстрых и, в то же время, осмотрительных распоряжений для воздержания китайцев на будущее время от самовольного вторжения в наши пределы, не дозволило мне предпринять движение на Черный Иртыш раннею весною, а потому Зайсанскую экспедицию пришлось отложить до конца лета, когда, получив разрешение генерала Дюгамеля отправиться на китайскую границу, я поспешно выехал из Омска в Кокпекты, куда и прибыл 1-го августа.
Здесь мне было необходимо пробыть несколько дней, чтобы сделать окончательные распоряжения о снаряжении Зайсанской экспедиции, собрать сведения о положении дел на самой границе у Черного Иртыша и заручиться содействием некоторых почетных и влиятельных лиц туземного населения. Из них особенно пользовался большим влиянием в среде приграничных киргиз Кокпектинского округа султан Тани Тлемисов, который и был вызван мною в г. Кокпекты. Тани ознакомил меня с положением дел в соседних китайских владениях и в приграничной местности к югу от Черного Иртыша. Он выразил полную готовность всячески содействовать экспедиции и обещал склонить к тому же и прочие роды киргиз с ручательством, что я буду встречен в их кочевьях с полным доверием и почетом соответствующими моему званию полномочного комиссара. С своей стороны я тогда же высказал Тани полную уверенность в его содействии и обещал, что его заслуги и преданность нашему правительству будут оценены по достоинству главным начальником края.
Затем я поручил Тани немедленно отправиться в кочевья неподданных нам киргиз, кочующих к востоку от озера Зайсана и у низовьях Черного Иртыша, где и ожидать моего прибытия.
Выше было упомянуто, что сильный китайский отряд, выступившей из г. Чугучака для осмотра границы, вознамерился перейти Тарбагатайские горы через проход Хабар-асу для дальнейшего следования по обычному пути, по которому, в прежнее время ежегодно ходили китайские амбани из Чугучака, пролегавшему помимо западной оконечности озера Зайсана на север к пикету Хой-Майлаху (Баты). Впоследствии, по полученным мною сведениям, оказалось, что этот отряд, под начальством китайского комиссара Болгосу, после неудачной попытки перейти горы по проходу Хабар-асу, повернул вправо, т. е. на восток, и решился перейти Тарбагатайский хребет через проход Бургусутай (Кубсун-асу), находящийся на линии постоянных китайских караулов. Отсюда амбаню Болгосу предстояло два пути к пикету Хой-Майлаху, на Нижнем Иртыше: 1) помимо западной оконечности озера Зайсана, т. е. по пути, по которому ежегодно производился осмотр границы и 2) через Черный Иртыш в долину р. Курчума. Желая удостовериться в возможности пройти по первому пути, китайцы послали своих лазутчиков, успевших проникнуть под видом купцов до р. Базарки, находящейся к югу от озера Зайсана. Убедившись на месте, что Карауткульский брод на р. Кокпектинке, через который проходит ближайший путь мимо западной оконечности озера Зайсана к пикету Хой-Майлаху, занять нашим отрядом с артиллерией и все паромы на Нижнем Иртыше отведены вниз по этой реке и находятся в нашей власти, комиссар Болгосу принужден был отказаться от своей попытки пройти на Нижний Иртыш по западную сторону озера Зайсана. А потому, он потянулся со своим отрядом от Тарбагатайского хребта к северу на Черный Иртыш к пикету Маниту-Гатул-Хан (Ак-Тюбе). Дальнейшее же следование по северному берегу озера Зайсана он также не решился предпринять по трудности движения через Курчумские горы и из опасения столкновений с другим отрядом из сотни казаков, находившихся в Курчумском крае для прикрытия наших съемочных партий под руководством корпуса военных топографов штабс-капитана Нифантьева. Вследствие сего, простояв некоторое время на Ак-Тюбе, Болгосу возвратился тою же дорогою в Чугучак. Таким образом, заблаговременно и вполне согласно с обстоятельствами и современному положению дел на границе, занятие нашими отрядами наиболее важных пунктов, находящихся на пересечении путей, ведущих к озеру Зайсану, воспрепятствовали китайцам предпринять практиковавшийся ими в прежние годы осмотр границы к западу от озера Зайсана. Хотя, таким образом, цель, с которою были выставлены все эти отряды, и была достигнута, т. е. китайцы не были допущены к переходу за черту их постоянных пикетов в нашу сторону, но при тогдашнем тревожном положении дел на границе, ввиду недавних кровавых столкновений наших отрядов с китайскими войсками, необходимо было озаботиться об обеспечении пароходного плавания по озеру Зайсану и Черному Иртышу от всяких случайностей и враждебных действий местного полудикого населения и затем дать более прочную и вполне надежную охрану как нашим съемщикам, так и нашим рыбопромышленникам, против которых китайцы также начали выказывать враждебные отношения.
Для осуществления всех вышеизложенных соображений я находил необходимым: одновременно с движением Зайсанского отряда по южному берегу озера Зайсана, направить по северному берегу озера сотню казаков под начальством штабс-капитана Нифантьева. Нифантьеву мною было приказано: достигнув северо-восточной оконечности озера Зайсана, перейти в долину Черного Иртыша и, переправясь на левый берег реки при ур. Чингильды, примкнуть к моему отряду и затем следовать далее по этому берегу до пикета Маниту-Гатул-Хан (Ак-Тюбе), где и остановиться в виду линии постоянных китайских пикетов. По слухам, на этой линии находился значительный отряд калмыков. Чтобы остановить их попытки к переходу этой линии на нашу сторону, я, по прибытии к Карауткульскому броду на р. Кокпектинке, где был сосредоточен Зайсанский отряд, немедленно направил первый эшелон отряда в числе одной роты к озеру Зайсану, а сам со вторым эшелоном, составленным из сотни казаков и 2-х орудий конной казачьей артиллерии, выступил по тому же пути 13-го августа.
По соединении обоих эшелонов, я следовал далее по южному берегу Зайсана, а казачьему отряду, передвинутому мною ранее с ур. Чингистай на устье р. Курчума, поручил прикрывать партию прапорщика Вязовского, производившего топографическую съемку Курчумской долины. Таким образом, все отряды, двинутые в пределы Зайсанского и Курчумского края, получили более сосредоточенное расположение. Это обстоятельство доставило возможность не только быть в полной готовности ко всяким неожиданностям, столь обычным в степных экспедициях, но и действовать решительно, в случае каких-либо враждебных покушений со стороны приграничных китайских инородцев - калмыков и киргиз. Между тем, движение наших отрядов по обоим берегам озера Зайсана и затем в долине Черного Иртыша, а также первое совершенно неожиданное появление нашего парохода на водах озера Зайсана на этой далекой окраине северо-восточной части Средней Азии, бывшее для полудикого кочевого прибрежного населения неведомым дотоле зрелищем огненной лодки, произвело сильное, можно сказать, ошеломляющее впечатление на киргиз и, в то же время, озадачило самих китайцев. По-видимому, они решились отказаться от намерения воспрепятствовать нашему движению в долину р. Черного Иртыша к линии их постоянных пикетов, что и подтвердилось впоследствии, по прибытии моем на р. Джерму и Кендерлик, впадающие в юго-восточную оконечность озера Зайсана. В этой местности, еще на далеком расстоянии от предположенной остановки отряда, я был торжественно встречен султанами, биями и почетными людьми киргиз байджигитовского рода поколения джумук и его отделений тауке, сайбулат, ситы, коджан, караша и друг., а также рода тор-тоул и кожембет.
По показаниям киргизских старшин, весною 1863 г. действительно носились слухи о сборах на границе калмыков, но о переходе их, а также и других, собственно китайских войск за линию постоянных пикетов в нашу сторону не имелось никаких положительных сведений. Точно так же и при дальнейшем движении Зайсанского отряда от р. Джермы и Кендерлика в долину Черного Иртыша, я был неоднократно встречаем киргизскими султанами и почетными людьми, так что движение моего отряда в этой местности походило более на какое-то торжественное шествие. Киргизы радушно предлагали нашему отряду юрты, кумыс и баранов. С нашей стороны киргизские старшины были угощаемы чаем, пилавом и разными сластями. Эти приемы и угощения, после утомительных переходов по страшной, почти тропической жаре до крайности меня утомляли, так что под конец я не знал, как от них отделаться. Понятно, что при моем положении отказаться от этих торжественных приемов и собеседований с киргизскими султанами и почетными людьми было невозможно по многим соображениям, и я был вынужден подчиниться этой тяжелой обязанности.
Продолжая таким образом дальнейшее движение, отряд 16 августа прибыл к пикету Маниту-Гатул-Хан. <…> Вскоре по прибытии нашем на Черный Иртыш, в наш отряд явился китайский чиновник с пикета Маниту-Гатул-Хан и объявил, что он приехал поздравить начальника русского отряда с благополучным прибытием на Черный Иртыш. Китаец был дружелюбно принят в нашем отряде, хотя и нетрудно было догадаться, что он послан с специальной целью осведомиться о силе и составе русского отряда.
Еще на марше к р. Джерме, я получил от генерала Дюгамеля предписание остановить дальнейшее следование моего отряда к Черному Иртышу. Дюгамель находил совершенно излишним и бесполезным движение Зайсанского отряда, которое могло бы повести к новым столкновениям с китайцами в особенности ввиду того, что сообщенный мною сведения о сборах калмыков на границе подтвердились и донесением военного губернатора Семипалатинской области Панова. В заключение Дюгамель присовокупил, что на днях он получил депешу от Министерства иностранных дел, в которой князь Горчаков просит всячески уклоняться от неприязненных столкновений с китайцами.
По-видимому, Дюгамелю под влиянием описанных выше недавних кровопролитных столкновений наших войск с китайцами, в пределах южного пограничного района все еще казались какие-то черные точки на горизонте китайской границы. <…> С другой стороны, при тех обстоятельствах, в которых я тогда находился, и вообще при тогдашнем положении дел на границе, исполнить предписание Дюгамеля оказалось решительно невозможным. Остановить отряд и предпринять обратное движение в то время, когда я уже подходил к Черному Иртышу, значило бы пожертвовать существенными интересами экспедиции, выказать свою слабость и уронить собственное достоинство в глазах китайцев, а в особенности киргиз, султаны и почетные люди которых уже ожидали моего прибытия на Черный Иртыш. Ввиду приведенных соображений я решился безостановочно продолжать дальнейшее следование и дать Дюгамелю уклончивый ответ, сославшись на невозможность исполнить данное мне предписание, по случаю получения его в то время, когда отряд уже находился на Черном Иртыше, в виду китайской пикетной линии. Вскоре по моем прибытии на Черный Иртыш к пикету Маниту-Гатул-Хан, я произвел рекогносцировку этого пикета и прилегающей к нему местности до горы Ак-Тюбе. <…> Во время пребывания Зайсанского отряда на Черном Иртыше, были закончены все топографические работы, произведенные в северо-восточном пограничном районе степи с весны 1863 г. <…> Независимо от топографической съемки по обоим берегам оз. Зайсана и р. Черного Иртыша предпринято было исследование фарватера Верхнего и Нижнего Иртыша в отношении устройства по этим рекам и соединяющему их водоему Зайсану пароходного сообщения. С этою целью, как упомянуто выше, состоялась особая речная экспедиция под руководством полковника Зряхова. 30-го мая экспедиция отплыла из Омска на пароходе «Ура» и, после довольно благополучного плавания, полковник Зряхов достиг пикета Маниту-Гатул-Хан на Черном Иртыше. От этого места, в августе 1863 г., Зряхов предпринял обратное плавание и, пройдя озеро Зайсан, спустился вниз по р. Иртышу, осмотрев попутно низовья рек Курчума и Букони. Результатами этого плавания было исследование фарватера Нижнего и Верхнего Иртыша, выбор места для пристаней и составление карты всего плавания.
Вместе со съемкою местности к северу от озера Зайсана, участвовавший в экспедиции правитель дел комиссии К. В. Струве определил географическое положение пикета Маниту-Гатул-Хан, независимо от 18 других определений в этой местности и соседнем крае. Кроме того, была произведена съемка в масштабе 200 саж. в дюйме долины левого берега Черного Иртыша до горы Ак-Тюбе к западу на 10 верст, и составлена расспросная карта местности верховьев Черного Иртыша и прилегающей к нему страны. Произведенные съемки дали точное очертание берегов озера Зайсана, определили его вид и величину, а астрономические определения впервые доставили возможность прочно установить это озеро в географическую сеть. Все это в совокупности образовало собою солидный материал для составления более верной карты Зайсанского края. <…> Зайсанская экспедиция имела также и немаловажное значение в политическом отношении. Объявив китайцам на переговорах, происходивших в Чугучаке, что мы считаем границею между двумя государствами линию их постоянных пикетов, нам необходимо было не ограничиваться только одним этим, так сказать, голословным заявлением, но и в действительности занять приграничную местность Зайсанского края нашими отрядами. Такое вооруженное занятие северо-восточного пограничного района Киргизской степи в связи с движением Зайсанского отряда, при внушительной военной обстановке на Черный Иртыш и расположение у Маниту-Гатул-Хан в виду китайской пикетной линии, неоспоримо, произвело сильное впечатление на китайцев и ясно показало им, что озеро Зайсан и вся местность к востоку от него до линии постоянных китайских караулов, как фактически занятая нами, отныне окончательно перешли в сферу исключительно русского преобладающего влияния и затем будут присоединены к владениям России на основании Пекинского трактата. Но, кроме того, такой образ действий с нашей стороны в данном случае, т. е. вооруженное занятие Зайсанского края, оправдывался в высшей степени поучительным для нас примером той системы, которой держался в совершенно однородном деле на нашей восточной китайской границе, на реках Амуре и Уссури граф Муравьев-Амурский. Он находил необходимым поддерживать дипломатические требования наши фактическим занятием страны. Так, Амур, прежде нежели сделаться русскою рекою на основании Айгунского трактата 1858 г., уже фактически принадлежал России, будучи занят еще ранее почти по всему своему протяжению нашими войсками.
Во все время пребывания Зайсанского отряда на Черном Иртыше, я не встретил, сверх ожидания, никаких враждебных действий не только со стороны китайцев, но и калмыков, о сборах которых на границе Зайсанского края ходили упорные слухи в течение лета 1863 г.
Причина эта, по-видимому, заключалась в том, что разгром китайских войск нашими отрядами в приграничной местности Заилийского края, сопредельной с Кульджинским районом, отразился и на северо-восточной окраине степи и неоспоримо произвел сильное впечатление на китайцев и калмыков, в особенности при тогдашнем тревожном положении дел в самом Западном Китае. Должно сказать, что в то время, когда на его западных пределах по всему протяжению границы стояла грозная сила русских отрядов, а с востока надвигалась другая гроза - восстание дунганов, положение китайцев сделалось до крайности затруднительным, и они не могли уже помышлять о каких либо враждебных против нас действиях. Что же касается до приграничных киргиз, то, почувствовав над собой русскую силу, они, по обычным приемам азиатской политики, стали выказывать внимание и предупредительность и вообще относились ко мне с полным доверием.
При таком положении дел в Зайсанском крае я имел возможность окончить все предположенные топографические работы и затем, ввиду упомянутого выше предписания Дюгамеля, решился предпринять обратное движение в Кокпекты по тому же пути, который с тех пор киргизы стали называть Урус-джоль (русская дорога). По прибытии моем к Карауткульскому броду на р. Кокпектинке, я получил новое предписание генерала Дюгамеля немедленно отправиться в Чугучак, откуда было получено заявление китайских комиссаров о желании их возобновить переговоры, прерванные в прошлом 1862 г. <…>
Продолжение: Пекинская дипломатия
Начало: 1. Занятие Заилийского края и Зачуйская экспедиция
Предыдущая часть: 8. Переговоры в Чугучаке
Следующая часть: 10. Пекинская дипломатия
В. В. Верещагин. Маньчжурский лучник (Джунгария)
Одновременно с ходом описанных выше переговоров с китайцами в Чугучаке, было признано необходимым произвести инструментальную съемку приграничной полосы, прилегающей к западным пределам Китая, и прежде всего тех местностей в ее районе, которые оказывались наименее исследованными в топографическом отношении. <…>
Подпоручику Стрельникову было поручено произвести съемку южного побережья озера Зайсана от р. Куянды к востоку до устья р. Черного Иртыша, а по возможности и далее вверх по этой реке до пикета Маниту-Гатул-Хан. Затем повернуть на юг и, следуя вдоль линии постоянных китайских пикетов к проходу Бургусутай в Тарбагатайских горах, открыть сообщение со съемочной партией штабс-капитана Нифантьева. Последнему было поручено продолжать съемку к северу от г. Чугучака, следуя вдоль линии китайских пикетов по направлению к горам Тарбагатая навстречу партии Стрельникова, стараясь открыть с ним сообщение при первой к тому возможности.
По случаю производства партией Стрельникова топографических работ вдоль южного берега озера Зайсана и в долине Черного Иртыша на значительном расстоянии от крайнего нашего опорного пункта г. Кокпектов, служившего базисом для всех наших отрядов, высылаемых в северо-восточную часть Киргизской степи, признано было необходимым усилить небольшой казачий отряд, выставленный с этого времени (1862 г.) на реке Куянде, близ озера Зайсана, по крайней мере полуротою пехоты. 1-го августа эта полурота под начальством штабс-капитана Ковтунова прибыла из Кокпектов на р. Куянды. С прибывшим ее казачий куяндинский отряд был распределен мелкими частями в непосредственное прикрытие съемочных партий, производивших работы к востоку от р. Куянды, постепенно подвигавшихся в долину левого берега нижней части р. Черного Иртыша. Для более же удобного прикрытия съемочных работ, производившихся в этой местности, я приказал штабс-капитану Ковтунову следовать также на Черный Иртыш и оставаться вблизи китайского пикета Маниту-Гатул-Хан, отнюдь не переходя за линию китайских пикетов. Вскоре после прибытия нашего отряда на Черный Иртыш, к отрядному начальнику явился стражник с китайского пикета и объявил, что он послан своим офицером спросить о цели прибытия нашего отряда и имеет ли отрядный начальник наш письменное дозволение китайского начальства, прибавив: «Что сделает штабс-капитан Ковтунов, если его попросят удалиться с занятого места?» На это китайскому чиновнику было объявлено, что отряд не имеет дозволения китайских властей, потому что находится на своей земле и прибыл по распоряжению своего начальства, без разрешения которого не может оставить занимаемых мест. Тогда китаец с видом сожаления отвечал: «Делать нечего, надо посылать в Чугучак донесение о прибытии русских». Между тем, китайское начальство в Чугучаке, хотя, несомненно, и получало такое донесение, но комиссары их показали себя тонкими дипломатами и ни разу не заявляли нам об этом обстоятельстве. Только Чугучакский пристав торговли Cà, присланный во время Чугучакских переговоров от цзянь-цзюня и амбаня, чтобы условиться с нами о времени для конференции, между прочим разговором как бы случайно заметил, что им известно о появлении русских на Черном Иртыше. На это мы отвечали, что наши люди находятся в тех местах собственно для исправления карт, необходимых при настоящем разграничении земель, как для них, так и для нас, и что во всяком случае нет необходимости выводить из этого каких-либо заключений, противных дружественным отношениям между двумя государствами. Китайский чиновник, по-видимому, удовольствовался этим ответом и более не возобновлял разговора об озере Зайсане и Черном Иртыше.
Но при всем равнодушии, с которым, по-видимому, относились китайцы к появлению наших съемочных партий на Черном Иртыше в местности, сопредельной с озером Зайсаном и линией постоянных китайских караулов, замыкающих собою с востока Зайсанскую долину, в действительности же они старались через посредство пограничных киргиз всячески противодействовать нашим съемщикам в успешном и безостановочном производстве ими топографических работ на Черном Иртыше и к югу от него, вдоль китайской пикетной линии. Не подлежит сомнению, что в этом случае и были даны соответствующие указания всем подвластным Китаю старшинам Зайсанского края. Подтверждением этому может служить попытка киргизских хищников произвести внезапное нападение на пехотный отряд штабс-капитана Ковтунова во время движения его к Черному Иртышу. Попытка эта, однако же, не имела никакого успеха, ввиду полной боевой готовности нашего отряда отразить это нападение.
К сожалению, пехотный отряд штабс-капитана Ковтунова не мог долго оставаться на занятой им позиции в долине низовьев р. Черного Иртыша. Вследствие категорического приказания генерала Дюгамеля, отряд наш был возвращен в Кокпекты. Дюгамель, как уже было упомянуто в III главе, находил, что китайцы никогда не решатся уступить нам не только низовья Черного Иртыша, но даже и все озеро Зайсан. А потому, присутствие наших отрядов и наших съемщиков в Зайсанском крае, считал как бы нарушением китайской территории, и тем более неосновательным, что, занимая своими войсками этот край, мы, таким образом действий, впадали в ту же ошибку, в которую вдались китайцы, когда отряд их под начальством генерала Хабцисяня появился у озера Иссык-Куль, где и был остановлен отрядом штабс-капитана Проценко и вынужден удалиться в свои пределы.
Считая необходимым остановиться на этом мнении Дюгамеля, я прежде всего должен разъяснить, что его преждевременные опасения происходили от одностороннего взгляда на дело вооруженного занятия нами границы. По-видимому, он упустил из виду, что наши отряды и съемщики, находясь в районе Зайсанского края на основании данного им мною приказания, не переходили за линию постоянных китайских караулов и, следовательно, были в пределах той местности, которая по Пекинскому трактату должна была отойти к владениям России. Хабцисянь же не только перешел с китайским войском линию постоянных пикетов, но, подойдя с отрядом к озеру Иссык-Куль, находился в пределах Заилийского края, уже фактически принадлежащего России.
Удаление пехотного отряда с Черного Иртыша парализовало все мои распоряжения и до крайности неблагоприятно отразилось на дальнейшем производстве съемочных работ в этой местности. Приграничные киргизы, узнав об уходе пехотного отряда, сделались смелее и нахальнее в обращении с нашими съемщиками и, пользуясь своею многочисленностью, они даже отважились вступить в драку с казачьим конвоем при наших съемочных партиях и, наконец, с беззастенчивой наглостью заявили, что они не допустят дальнейшего производства съемки в их кочевьях.
При таком враждебном настроении киргиз, когда можно было неминуемо ожидать повсеместного восстания приграничных киргизских волостей, подстрекаемых китайскими властями, положение подпоручика Стрельникова и наших съемщиков, удаленных более чем на 300 в. от нашего крайнего опорного пункта г. Кокпектов и, можно сказать, совершенно отрезанных от цивилизованного мира, было до крайности затруднительно. Все это заставило Стрельникова прекратить дальнейшее производство топографических работ и возвратиться в Кокпекты.
Таким образом, оказалось невозможным закончить в полной мере предположенный в 1862 г. съемочные работы на всем пространстве Зайсанского края от озера Зайсана и Черного Иртыша до Тарбагатая и примкнуть их на востоке к линии постоянных китайских пикетов. Вследствие сего, для окончательной съемки всего Зайсанского, а также и Курчумского края оказалось необходимым снарядить в следующем 1863 г. особую экспедицию к озеру Зайсану и Черному Иртышу, под прикрытием более сильного и вполне самостоятельного отряда. Необходимость выдвинуть такой отряд на Черный Иртыш обусловливалась не только потребностью обеспечить беспрепятственное производство топографических работ в означенном выше пограничном районе, но вызывалась также соображениями политического характера. Нам необходимо было заранее показать китайцам, что мы решительно и неотступно считаем Зайсанский край принадлежащим России на основании Пекинского трактата. Приведенные соображения побудили меня энергично взяться за дело организации Зайсанской экспедиции и принять в ней личное участие. В течение зимы 1862-1863 г. мною были сделаны все подготовительные распоряжения, чтобы иметь возможность раннею весною 1863 г. открыть топографические работы на всем пространстве пограничного района к северу и югу от озера Зайсана и, в то же время, предпринять движение с более самостоятельным отрядом в долину Черного Иртыша к китайскому пикету Маниту-Гатул-Хан. В ряду этих мер особенно важное значение имело устройство пароходного плавания по озеру Зайсану и Черному Иртышу. Удачный сплав 2½ рот 6-го Западно-Сибирского линейного батальона вверх по р. Иртышу от г. Омска до г. Павлодара на пароходе купца Беренс подал мне мысль исследовать озеро Зайсан и р. Черный Иртыш относительно возможности устроить по этим водным путям пароходное сообщение. Еще в Чугучаке, во время моих бесед с тамошним нашим консулом К. А. Скачковым, нами неоднократно обсуждался вопрос об изыскании и устройстве лучших и удобнейших коммерческих путей из России в Чугучак для развития нашей торговли с Западным Китаем. Ввиду возникшего в то время предположения о проложении железной дороги от г. Перми до Тюмени, оказывалось возможным отправлять товары от Нижнего Новгорода почти до самого Чугучака по искусственным путям, а именно: по рекам Волге и Каме до г. Перми, оттуда по железной дороге до Тюмени и затем по рекам Западной Сибири - Туре, Тоболу и Иртышу и, наконец, по озеру Зайсану и Черному Иртышу до пикета Маниту-Гатул-Хан. Отсюда оставалось только 80 верст караванного пути до г. Чугучака. Вспоминая мои продолжительные диспуты на эту тему с уважаемым К. А. Скачковым, я решился безотлагательно воспользоваться благоприятными обстоятельствами для осуществления этой мысли. Прежде всего, я предложил купцу Беренс сделать на принадлежащем ему пароходе «Ура» пробный рейс по озеру Зайсану и Черному Иртышу. После продолжительных объяснении моих с Беренсом, он согласился на мое предложение. Оставалось испросить разрешение у генерал-губернатора Западной Сибири А. О. Дюгамеля. На этот раз Дюгамель, с особым вниманием выслушав мой доклад, склонился на представленные мною доводы. Так как из лиц, состоявших его распоряжении по особым поручениям был, между прочим, полковник Зряхов, служивший прежде в Балтийском флоте, то Дюгамель приказал мне возложить на него наблюдение и руководство при предстоящем плавании, которое, представляя собою первый опыт парового плавания по озеру Зайсану и Черному Иртышу, требовало особой осторожности и осмотрительности. Соблюдение этих указаний более всего было необходимо на пространстве между гор. Усть-Каменогорском и ст. Бухтарминской, где река Иртыш, стесняясь высокими горами, имеет значительную быстроту течения, могущую воспрепятствовать пароходному плаванию. Одновременно с появлением парохода на озере Зайсане и Черном Иртыше, мною было предположено двинуться с отрядом по южному берегу Зайсана также к Черному Иртышу. Начатые в 1862 г. топографические съемки было предположено распространить к северу от озера Зайсана и Черного Иртыша до Средней Бухтармы и Нарыма. <…> Все пространство, предназначенное к снятию, было разделено мною на три участка: 1) долина северного берега Зайсана, 2) долина р. Курчума и 3) долина левого берега Средней Бухтармы и Нарыма. Съемка каждого из этих участков была поручена мною опытному офицеру корпуса топографов. Одновременно с топографическими работами предполагалось произвести и астрономические определения пунктов на озере Зайсане. Производство этих наблюдений обязательно принял на себя правитель дел Пограничной комиссии К. В. Струве. Комиссар и астроном экспедиции капитан Голубев обязался, с своей стороны, производить астрономические определения на южном участке границы от китайского пикета Борохуцзир до р. Или, от р. Или до р. Кегена и далее на юг.
Покончив все распоряжения по организации и снаряжению, главным образом, Зайсанской экспедиции, должно было озаботиться о вооруженном занятии границы с целью показать китайцам, что фактически занятые нами местности должны принадлежать России на основании Пекинского трактата. Опыт минувшего 1862 г. показал необходимость выставить отряды на приграничных пунктах ранней весной, чтобы иметь возможность заблаговременно предупредить китайцев в случае, если бы они, по примеру 1862 г., решились предпринять движение из Чугучака и Кульджи для осмотра границ. В этих видах еще в половине марта были сделаны окончательные распоряжения о передвижении отрядов к границе. <…>
Наибольшие опасения китайцев возбудили наши отряды, расположенные на р. Бахты, против г. Чугучака и на озере Зайсане. В Бахтинский отряд несколько раз ездил китайский пристав торговли Cà с просьбою отступить хотя до первой реки, объясняя, что в противном случае чугучакское начальство не может удержать киргиз и калмыков в случае, если они предпримут неприязненные действия против нас.
В сущности же китайцы старались поколебать твердость и настойчивость нашего отрядного начальника и, в случае малейшей уступки, выставили бы ее как факт своего превосходства над нами. Все требования чугучакского пристава были отвергнуты нашим отрядным начальником есаулом Барановым, которому я заблаговременно дал надлежащие инструкции. И хотя после того небольшой китайский отряд показался в виду нашего, стоящего на р. Бахты, но по требованию есаула Баранова отошел назад и был распущен по своим пикетам. О всех вышеизложенных распоряжениях по снаряжению Зайсанской экспедиции и по занятию границы нашими отрядами мною было сообщено генерал-адъютанту Н. П. Игнатьеву, бывшему в то время директором Азиатского департамента Министерства иностранных дел.
Спустя некоторое время по занятии нашими отрядами означенных выше позиций на южном участке границы, сопредельной с Илийской областью, произошло вооруженное столкновение наших войск с китайцами. Поводом к столкновению послужило следующее обстоятельство. 31-го мая 1863 г. наш комиссар, капитан А. Ф. Голубев, предполагая произвести астрономические наблюдения на китайском пикете Борохуцзир, передвинул туда казачий отряд с позиции на ур. Айдарлы-кум и затем прибыл сам к означенному пикету с отрядом в числе роты пехоты, взвода конной казачьей артиллерии и 25 казаков. В тот же день, по приглашению китайских чиновников, капитан Голубев выслал для объяснения с ними поручика Антонова и хорунжего Елгина с 9 артиллеристами. Означенные офицеры были дружелюбно встречены китайцами и приглашены на пикет. Но едва наши офицеры, в сопровождении конвоя, въехали на пикет, как совершенно неожиданно подверглись нападению китайцев. При этом трое нижних чинов остались на месте, а остальные, осыпаемые стрелами, успели пробиться. Из них начальник отряда поручик Антонов, молодой способный офицер, подававший большие надежды, получив восемь ран стрелами, вскоре умер. Хорунжий Елгин был тяжело ранен, а из нижних чинов пять были тяжело ранены и один легко. Китайцы, преследуя наш отряд, открыли огонь, что заставило капитана Голубева ответить тем же. Тогда китайцы прекратили преследование и наш отряд в полном порядке достиг Киш-Муруна. Спустя две недели, китайцы снова предприняли наступление к Киш-Муруну, но были разбиты нашими войсками и потеряли до 50 человек убитыми и до 15 малых орудий. Вслед за тем, 22-го июня произошло новое столкновение с китайцами, поводом к которому послужило открытие китайцами огня против нашего отряда, во время производства рекогносцировки начальником отряда подполковником Лерхе. При этом китайцы были выбиты из Борохуцзирского пикета и толпы их, пытавшиеся охватить наши фланги, были рассеяны. На этот раз потеря китайцев простиралась до 400 человек убитыми и ранеными. С нашей стороны был убит один и ранено двое.
Неприязненные столкновения на границе прекратили наше сообщение с Кульджой и сделали небезопасным положение нашего консульства. Претерпевая притеснения от местных жителей и получив сведение о намерении ссыльных напасть на нашу факторию, управляющий консульством хорунжий Сибирского казачьего войска Колотовкин неоднократно обращался к кульджинским властям с просьбою о содействии. Просьбы эти не были даже приняты кульджинским правительством, что заставило хорунжего Колотовкина выехать из Кульджи с казачьим конвоем, состоявшем при консульстве. Китайский отряд преследовал наших, но наступившая темная ночь и сильная буря заставили китайцев прекратить преследование, и наши казаки, благодаря врожденной им сметливости и умению ориентироваться, успели пробраться за линию китайских пикетов и благополучно возвратились в Копал.
29 июня китайцам было нанесено еще другое поражение отрядом майора Еленского на р. Каркаре. Вследствие сего, китайцы, пытавшиеся пройти из долины р. Кегена к озеру Иссык-Куль и успевшие снять наш пикет из трех казаков, были обращены в свои пределы и отступили за пикетную линию. Но, получив подкрепление, этот отряд в числе 7 тыс. китайцев, калмыков и киргиз снова двинулся в долину р. Кегена и подошел к реке Чалкоды-су, где стоял отряд майора Еленского. Наш отряд небольшой 24-го июня был окружен китайскими войсками со всех сторон, но, благодаря удачным действиям артиллерии и стрелков, был отброшен в горные ущелья близ озера Бородабсун. Вторжение китайцев в северо-восточной части Киргизской степи из-за линии их постоянных пикетов со стороны Тарбагатайской области также не имело успеха. Начальник Бахтинского отряда есаул Баранов остановил китайские войска силою до 1800 человек, намеревавшихся пройти через горный проход Тарбагатайского хребта Хабар-асу к западной оконечности озера Зайсана и далее на Нижний Иртыш. В то же время, хорунжий Андреевский с небольшим отрядом казаков вытеснил китайцев с пикета Хони-Майлаху (Баты) на Нижнем Иртыше. Наконец, на самой северной части китайской границы, в пределах Алтайского горного округа, на землях, занимаемых калмыками-двоеданцами, появились небольшие китайские команды. Китайцы заявили калмыкам, что они отойдут по трактату в китайское подданство и даже поставили на их землях межевые столбы. Все эти замыслы и происки китайцев на этой далекой северной окраине пограничного района не имели никакого успеха, вследствие благоразумных мер, принятых на месте Томским губернатором д. с. с. Лерхе и Генерального штаба штабс-капитаном Принтцем.
Вооруженное столкновение наших отрядов с китайскими войсками на юго-востоке Заилийского края, требовавшее быстрых и, в то же время, осмотрительных распоряжений для воздержания китайцев на будущее время от самовольного вторжения в наши пределы, не дозволило мне предпринять движение на Черный Иртыш раннею весною, а потому Зайсанскую экспедицию пришлось отложить до конца лета, когда, получив разрешение генерала Дюгамеля отправиться на китайскую границу, я поспешно выехал из Омска в Кокпекты, куда и прибыл 1-го августа.
Здесь мне было необходимо пробыть несколько дней, чтобы сделать окончательные распоряжения о снаряжении Зайсанской экспедиции, собрать сведения о положении дел на самой границе у Черного Иртыша и заручиться содействием некоторых почетных и влиятельных лиц туземного населения. Из них особенно пользовался большим влиянием в среде приграничных киргиз Кокпектинского округа султан Тани Тлемисов, который и был вызван мною в г. Кокпекты. Тани ознакомил меня с положением дел в соседних китайских владениях и в приграничной местности к югу от Черного Иртыша. Он выразил полную готовность всячески содействовать экспедиции и обещал склонить к тому же и прочие роды киргиз с ручательством, что я буду встречен в их кочевьях с полным доверием и почетом соответствующими моему званию полномочного комиссара. С своей стороны я тогда же высказал Тани полную уверенность в его содействии и обещал, что его заслуги и преданность нашему правительству будут оценены по достоинству главным начальником края.
Затем я поручил Тани немедленно отправиться в кочевья неподданных нам киргиз, кочующих к востоку от озера Зайсана и у низовьях Черного Иртыша, где и ожидать моего прибытия.
Выше было упомянуто, что сильный китайский отряд, выступившей из г. Чугучака для осмотра границы, вознамерился перейти Тарбагатайские горы через проход Хабар-асу для дальнейшего следования по обычному пути, по которому, в прежнее время ежегодно ходили китайские амбани из Чугучака, пролегавшему помимо западной оконечности озера Зайсана на север к пикету Хой-Майлаху (Баты). Впоследствии, по полученным мною сведениям, оказалось, что этот отряд, под начальством китайского комиссара Болгосу, после неудачной попытки перейти горы по проходу Хабар-асу, повернул вправо, т. е. на восток, и решился перейти Тарбагатайский хребет через проход Бургусутай (Кубсун-асу), находящийся на линии постоянных китайских караулов. Отсюда амбаню Болгосу предстояло два пути к пикету Хой-Майлаху, на Нижнем Иртыше: 1) помимо западной оконечности озера Зайсана, т. е. по пути, по которому ежегодно производился осмотр границы и 2) через Черный Иртыш в долину р. Курчума. Желая удостовериться в возможности пройти по первому пути, китайцы послали своих лазутчиков, успевших проникнуть под видом купцов до р. Базарки, находящейся к югу от озера Зайсана. Убедившись на месте, что Карауткульский брод на р. Кокпектинке, через который проходит ближайший путь мимо западной оконечности озера Зайсана к пикету Хой-Майлаху, занять нашим отрядом с артиллерией и все паромы на Нижнем Иртыше отведены вниз по этой реке и находятся в нашей власти, комиссар Болгосу принужден был отказаться от своей попытки пройти на Нижний Иртыш по западную сторону озера Зайсана. А потому, он потянулся со своим отрядом от Тарбагатайского хребта к северу на Черный Иртыш к пикету Маниту-Гатул-Хан (Ак-Тюбе). Дальнейшее же следование по северному берегу озера Зайсана он также не решился предпринять по трудности движения через Курчумские горы и из опасения столкновений с другим отрядом из сотни казаков, находившихся в Курчумском крае для прикрытия наших съемочных партий под руководством корпуса военных топографов штабс-капитана Нифантьева. Вследствие сего, простояв некоторое время на Ак-Тюбе, Болгосу возвратился тою же дорогою в Чугучак. Таким образом, заблаговременно и вполне согласно с обстоятельствами и современному положению дел на границе, занятие нашими отрядами наиболее важных пунктов, находящихся на пересечении путей, ведущих к озеру Зайсану, воспрепятствовали китайцам предпринять практиковавшийся ими в прежние годы осмотр границы к западу от озера Зайсана. Хотя, таким образом, цель, с которою были выставлены все эти отряды, и была достигнута, т. е. китайцы не были допущены к переходу за черту их постоянных пикетов в нашу сторону, но при тогдашнем тревожном положении дел на границе, ввиду недавних кровавых столкновений наших отрядов с китайскими войсками, необходимо было озаботиться об обеспечении пароходного плавания по озеру Зайсану и Черному Иртышу от всяких случайностей и враждебных действий местного полудикого населения и затем дать более прочную и вполне надежную охрану как нашим съемщикам, так и нашим рыбопромышленникам, против которых китайцы также начали выказывать враждебные отношения.
Для осуществления всех вышеизложенных соображений я находил необходимым: одновременно с движением Зайсанского отряда по южному берегу озера Зайсана, направить по северному берегу озера сотню казаков под начальством штабс-капитана Нифантьева. Нифантьеву мною было приказано: достигнув северо-восточной оконечности озера Зайсана, перейти в долину Черного Иртыша и, переправясь на левый берег реки при ур. Чингильды, примкнуть к моему отряду и затем следовать далее по этому берегу до пикета Маниту-Гатул-Хан (Ак-Тюбе), где и остановиться в виду линии постоянных китайских пикетов. По слухам, на этой линии находился значительный отряд калмыков. Чтобы остановить их попытки к переходу этой линии на нашу сторону, я, по прибытии к Карауткульскому броду на р. Кокпектинке, где был сосредоточен Зайсанский отряд, немедленно направил первый эшелон отряда в числе одной роты к озеру Зайсану, а сам со вторым эшелоном, составленным из сотни казаков и 2-х орудий конной казачьей артиллерии, выступил по тому же пути 13-го августа.
По соединении обоих эшелонов, я следовал далее по южному берегу Зайсана, а казачьему отряду, передвинутому мною ранее с ур. Чингистай на устье р. Курчума, поручил прикрывать партию прапорщика Вязовского, производившего топографическую съемку Курчумской долины. Таким образом, все отряды, двинутые в пределы Зайсанского и Курчумского края, получили более сосредоточенное расположение. Это обстоятельство доставило возможность не только быть в полной готовности ко всяким неожиданностям, столь обычным в степных экспедициях, но и действовать решительно, в случае каких-либо враждебных покушений со стороны приграничных китайских инородцев - калмыков и киргиз. Между тем, движение наших отрядов по обоим берегам озера Зайсана и затем в долине Черного Иртыша, а также первое совершенно неожиданное появление нашего парохода на водах озера Зайсана на этой далекой окраине северо-восточной части Средней Азии, бывшее для полудикого кочевого прибрежного населения неведомым дотоле зрелищем огненной лодки, произвело сильное, можно сказать, ошеломляющее впечатление на киргиз и, в то же время, озадачило самих китайцев. По-видимому, они решились отказаться от намерения воспрепятствовать нашему движению в долину р. Черного Иртыша к линии их постоянных пикетов, что и подтвердилось впоследствии, по прибытии моем на р. Джерму и Кендерлик, впадающие в юго-восточную оконечность озера Зайсана. В этой местности, еще на далеком расстоянии от предположенной остановки отряда, я был торжественно встречен султанами, биями и почетными людьми киргиз байджигитовского рода поколения джумук и его отделений тауке, сайбулат, ситы, коджан, караша и друг., а также рода тор-тоул и кожембет.
По показаниям киргизских старшин, весною 1863 г. действительно носились слухи о сборах на границе калмыков, но о переходе их, а также и других, собственно китайских войск за линию постоянных пикетов в нашу сторону не имелось никаких положительных сведений. Точно так же и при дальнейшем движении Зайсанского отряда от р. Джермы и Кендерлика в долину Черного Иртыша, я был неоднократно встречаем киргизскими султанами и почетными людьми, так что движение моего отряда в этой местности походило более на какое-то торжественное шествие. Киргизы радушно предлагали нашему отряду юрты, кумыс и баранов. С нашей стороны киргизские старшины были угощаемы чаем, пилавом и разными сластями. Эти приемы и угощения, после утомительных переходов по страшной, почти тропической жаре до крайности меня утомляли, так что под конец я не знал, как от них отделаться. Понятно, что при моем положении отказаться от этих торжественных приемов и собеседований с киргизскими султанами и почетными людьми было невозможно по многим соображениям, и я был вынужден подчиниться этой тяжелой обязанности.
Продолжая таким образом дальнейшее движение, отряд 16 августа прибыл к пикету Маниту-Гатул-Хан. <…> Вскоре по прибытии нашем на Черный Иртыш, в наш отряд явился китайский чиновник с пикета Маниту-Гатул-Хан и объявил, что он приехал поздравить начальника русского отряда с благополучным прибытием на Черный Иртыш. Китаец был дружелюбно принят в нашем отряде, хотя и нетрудно было догадаться, что он послан с специальной целью осведомиться о силе и составе русского отряда.
Еще на марше к р. Джерме, я получил от генерала Дюгамеля предписание остановить дальнейшее следование моего отряда к Черному Иртышу. Дюгамель находил совершенно излишним и бесполезным движение Зайсанского отряда, которое могло бы повести к новым столкновениям с китайцами в особенности ввиду того, что сообщенный мною сведения о сборах калмыков на границе подтвердились и донесением военного губернатора Семипалатинской области Панова. В заключение Дюгамель присовокупил, что на днях он получил депешу от Министерства иностранных дел, в которой князь Горчаков просит всячески уклоняться от неприязненных столкновений с китайцами.
По-видимому, Дюгамелю под влиянием описанных выше недавних кровопролитных столкновений наших войск с китайцами, в пределах южного пограничного района все еще казались какие-то черные точки на горизонте китайской границы. <…> С другой стороны, при тех обстоятельствах, в которых я тогда находился, и вообще при тогдашнем положении дел на границе, исполнить предписание Дюгамеля оказалось решительно невозможным. Остановить отряд и предпринять обратное движение в то время, когда я уже подходил к Черному Иртышу, значило бы пожертвовать существенными интересами экспедиции, выказать свою слабость и уронить собственное достоинство в глазах китайцев, а в особенности киргиз, султаны и почетные люди которых уже ожидали моего прибытия на Черный Иртыш. Ввиду приведенных соображений я решился безостановочно продолжать дальнейшее следование и дать Дюгамелю уклончивый ответ, сославшись на невозможность исполнить данное мне предписание, по случаю получения его в то время, когда отряд уже находился на Черном Иртыше, в виду китайской пикетной линии. Вскоре по моем прибытии на Черный Иртыш к пикету Маниту-Гатул-Хан, я произвел рекогносцировку этого пикета и прилегающей к нему местности до горы Ак-Тюбе. <…> Во время пребывания Зайсанского отряда на Черном Иртыше, были закончены все топографические работы, произведенные в северо-восточном пограничном районе степи с весны 1863 г. <…> Независимо от топографической съемки по обоим берегам оз. Зайсана и р. Черного Иртыша предпринято было исследование фарватера Верхнего и Нижнего Иртыша в отношении устройства по этим рекам и соединяющему их водоему Зайсану пароходного сообщения. С этою целью, как упомянуто выше, состоялась особая речная экспедиция под руководством полковника Зряхова. 30-го мая экспедиция отплыла из Омска на пароходе «Ура» и, после довольно благополучного плавания, полковник Зряхов достиг пикета Маниту-Гатул-Хан на Черном Иртыше. От этого места, в августе 1863 г., Зряхов предпринял обратное плавание и, пройдя озеро Зайсан, спустился вниз по р. Иртышу, осмотрев попутно низовья рек Курчума и Букони. Результатами этого плавания было исследование фарватера Нижнего и Верхнего Иртыша, выбор места для пристаней и составление карты всего плавания.
Вместе со съемкою местности к северу от озера Зайсана, участвовавший в экспедиции правитель дел комиссии К. В. Струве определил географическое положение пикета Маниту-Гатул-Хан, независимо от 18 других определений в этой местности и соседнем крае. Кроме того, была произведена съемка в масштабе 200 саж. в дюйме долины левого берега Черного Иртыша до горы Ак-Тюбе к западу на 10 верст, и составлена расспросная карта местности верховьев Черного Иртыша и прилегающей к нему страны. Произведенные съемки дали точное очертание берегов озера Зайсана, определили его вид и величину, а астрономические определения впервые доставили возможность прочно установить это озеро в географическую сеть. Все это в совокупности образовало собою солидный материал для составления более верной карты Зайсанского края. <…> Зайсанская экспедиция имела также и немаловажное значение в политическом отношении. Объявив китайцам на переговорах, происходивших в Чугучаке, что мы считаем границею между двумя государствами линию их постоянных пикетов, нам необходимо было не ограничиваться только одним этим, так сказать, голословным заявлением, но и в действительности занять приграничную местность Зайсанского края нашими отрядами. Такое вооруженное занятие северо-восточного пограничного района Киргизской степи в связи с движением Зайсанского отряда, при внушительной военной обстановке на Черный Иртыш и расположение у Маниту-Гатул-Хан в виду китайской пикетной линии, неоспоримо, произвело сильное впечатление на китайцев и ясно показало им, что озеро Зайсан и вся местность к востоку от него до линии постоянных китайских караулов, как фактически занятая нами, отныне окончательно перешли в сферу исключительно русского преобладающего влияния и затем будут присоединены к владениям России на основании Пекинского трактата. Но, кроме того, такой образ действий с нашей стороны в данном случае, т. е. вооруженное занятие Зайсанского края, оправдывался в высшей степени поучительным для нас примером той системы, которой держался в совершенно однородном деле на нашей восточной китайской границе, на реках Амуре и Уссури граф Муравьев-Амурский. Он находил необходимым поддерживать дипломатические требования наши фактическим занятием страны. Так, Амур, прежде нежели сделаться русскою рекою на основании Айгунского трактата 1858 г., уже фактически принадлежал России, будучи занят еще ранее почти по всему своему протяжению нашими войсками.
Во все время пребывания Зайсанского отряда на Черном Иртыше, я не встретил, сверх ожидания, никаких враждебных действий не только со стороны китайцев, но и калмыков, о сборах которых на границе Зайсанского края ходили упорные слухи в течение лета 1863 г.
Причина эта, по-видимому, заключалась в том, что разгром китайских войск нашими отрядами в приграничной местности Заилийского края, сопредельной с Кульджинским районом, отразился и на северо-восточной окраине степи и неоспоримо произвел сильное впечатление на китайцев и калмыков, в особенности при тогдашнем тревожном положении дел в самом Западном Китае. Должно сказать, что в то время, когда на его западных пределах по всему протяжению границы стояла грозная сила русских отрядов, а с востока надвигалась другая гроза - восстание дунганов, положение китайцев сделалось до крайности затруднительным, и они не могли уже помышлять о каких либо враждебных против нас действиях. Что же касается до приграничных киргиз, то, почувствовав над собой русскую силу, они, по обычным приемам азиатской политики, стали выказывать внимание и предупредительность и вообще относились ко мне с полным доверием.
При таком положении дел в Зайсанском крае я имел возможность окончить все предположенные топографические работы и затем, ввиду упомянутого выше предписания Дюгамеля, решился предпринять обратное движение в Кокпекты по тому же пути, который с тех пор киргизы стали называть Урус-джоль (русская дорога). По прибытии моем к Карауткульскому броду на р. Кокпектинке, я получил новое предписание генерала Дюгамеля немедленно отправиться в Чугучак, откуда было получено заявление китайских комиссаров о желании их возобновить переговоры, прерванные в прошлом 1862 г. <…>
Продолжение: Пекинская дипломатия