Дядя Ваня, нос картошкой - один и тот же человек из прошлого...
30 декабря 2024 года...
Я, как всегда, проснулся в предвкушении какой-то особенной прогулки. Меня никогда не волновали все эти приевшиеся с годами условности, по поводу подарков и отмечаний праздников, но вот предвкушение какой-то особенной встречи в этот день, ценного подарка от природы, которая всегда вознаграждает странников и фотоохотников за их терпение - это было всегда. Помнится, десять лет назад, в мою первую зиму в моём новом доме в Белгородской области, природа отвалила мне щедрый подарочек, как раз в ночь под мой день рождения, 30 декабря 2014 года всё завалило снегом, так что на утро пришлось лопатой прокладывать траншею через снежные завалы, чтобы добраться до калитки.
Но пасмурная, сырая погода декабря 2024 не обещала ничего подобного, да и свой день рождения 30 декабря я провёл буднично, на ногах, завершая дела, которые уже нельзя было откладывать до нового 2025 года. А после новогодних праздников, как это всегда бывает, меня закрутило и завертело в водовороте новой волны вдохновения, захотелось чего-то свежего и необычного. Черновик рассказа остался лежать здесь на целый месяц, но иногда это бывает даже полезно, отложить публикацию, а потом вернуться к ней со свежей головой, и с новыми силами.
Вместо краткого предисловия.
Дядя Ваня, мой давний воронежский сосед из квартиры №144, с которым мы жили дверь в дверь в восьмидесятых годах. Вот у него был нос картошкой, всем картошкам картошка. Целый картофан! Уже больше двадцати лет нет дяди Вани, но мне до сих пор иногда не хватает его критического взгляда на мир, и его жёстких, бескомпромиссных комментариев обо всём происходящем вокруг.
Вот лишь один такой пример.
Тогда, в начале девяностых годов, на самом пике популярности был сериал "Богатые тоже плачут". Ну, все женщины, само собой, собрались кучкой вокруг телевизора, смотрят, затаив дыхание. Мы тогда дружили семьями, ходили друг к другу в квартиру, как к себе домой. Дядя Ваня вошёл в комнату, минуту стоял, глядя на экран, наливаясь чернотой, и становясь мрачнее тучи. Ни одной эмоции невозможно было прочесть на его изрезанном морщинами, с крупными чертами, мясистом лице. И вдруг, негодующе ткнув пальцем в экран, словно собираясь проткнуть телевизор, он сурово произнёс:
-Производительность труда в стране падает, когда показывают этот сериал, люди с работы сбегают, чтобы смотреть вот эту вот хуйню!..
Я не сомневаюсь, что будь сейчас жив дядя Ваня, он бы обязательно высказался и о квадробоберах, и о прочей современной херне. Но речь сегодня пойдёт не о моём бывшем соседе с воронежского БАМа. Просто, лучшего имени для главного героя этого рассказа мне не найти. Я встречал этого дядю Ваню несколько раз на побережье воронежского водохранилища, в разные периоды своей жизни. И каждый раз он оставался в своём неизменном образе.
Дядя Ваня - это такой архетип советского портового грузчика. Он всегда, и зимой и летом ходит в чёрной рабочей робе, и в грубых керзовых башмаках. Небольшого роста, широкоплечий и коренастый. Лысый, но без возраста. Лицо его изрезано рельефными морщинами, а мясистый нос - картошка изрыт глубокими порами - кратерами. Щетину со щёк дяди Вани невозможно сбрить даже наждачной бумагой, а густые седые брови живописно нависают над глазами стального серого цвета.
Из-под козырька своей кепки восьмиклинки хмуро и неприветливо смотрит дядя Ваня на встречных прохожих, и на весь окружающий мир. В углу сурового рта дяди Вани дымится папироса "Беломор", и вся его биография тонет в этом сером папиросном дыму, словно в тумане.
Было ли у дяди Вани вообще, детство?
Лично я в этом сильно сомневаюсь.
Откуда и куда идёт дядя Ваня по побережью воронежского водохранилища, по тем дорогам и тропинкам, на которых я несколько раз встречал его, начиная с раннего детства, и заканчивая последними годами жизни, проведёнными в Воронеже?
Это так и осталось для меня загадкой.
Впервые я встретился с ним, когда мне было лет десять, или одиннадцать. Я был на воронежском водохранилище вместе со своими девчонками, соседками из квартиры №144. Я больше ничего не запомнил из той прогулки, помню только тот самый момент, когда мы стоим на палубе той самой главной баржи моего детства и юности, а дядя Ваня, не выпуская из рук удочку, рассказывает нам о понтонах - толкачах на электрической тяге, разбросанных тут и там, на берегу. Выглядел дядя Ваня точно так же, как я описал его выше, был он в чёрной рабочей робе, и в чёрной кепке восьмиклинке.
Понтоны - толкачи представляли из себя простую конструкцию, две трубы поплавка, а между ними машинное отделение, в котором помещался электродвигатель. Пустого пространства там оставалось ровно столько, что может быть, мне хватило бы места залезть туда в детстве. Гребной винт находился в корме, между поплавками. Я тогда ещё поинтересовался у дяди Вани, к какому источнику питания подключается электродвигатель?
Он объяснил нам, что понтоны - толкачи цепляли к корме баржи, для дополнительного ускорения. А электродвигатель подключали к генератору, установленному на барже.
Следующие встречи с дядей Ваней состоялись, когда я уже в девяностых годах работал на Пожарно - Химической Станции. Дядя Ваня трудился в бригаде лесорубов в лесхозе. Я даже здоровался с ним, хотя и никак не подавал вида, что уже встречался с ним раньше, когда-то в детстве. И снова он всегда был в своей неизменной чёрной рабочей робе, и в кепке восьмиклинке.
Последняя встреча состоялась уже незадолго перед моим отъездом из Воронежа, в один из последних сезонов наблюдения за природой, где-то с 2011 по 2014 год. Я шёл по асфальтовой дороге за Левобережными Очистными Сооружениями. Недалеко от металлических ворот, примерно от того леса, который рос на берегу водохранилища, через путыри тянулась тропинка, такая неприметная, что её можно было заметить только натренированным сталкерским зрением.
Дядя Ваня шёл именно оттуда, со стороны Барж, с того места, где я впервые встретил его когда-то в детстве, в восьмидесятых годах. И это было очень символично.
Был он одет всё в ту же чёрную рабочую робу, а на голове красовалась слегка приплюснутая чёрная кепка восьмиклинка. Он шёл из прошлого в будущее, оставаясь в своём неизменном образе. Я уже почти решился заговорить с ним, рассказать ему, что уже встречал его здесь, на побережье воронежского водохранилища, в далёком детстве. Но я так и не позволил себе этого сделать. Дядя Ваня ушёл к своей неведомой цели, по своему неведомому маршруту, унеся с собой тайну своей вечной жизни.
А мне остаётся только завершить этот рассказ, в котором я хотел сообщить всем вам, и новому хранителю побережья, что если он встретит когда-нибудь на побережье воронежского водохранилища дядю Ваню в чёрной рабочей робе, и в кепке восьмиклинке, то это неспроста.
Впрочем, все эти мысли и образы могли быть навеяны фантастическими рассказами Рэя Брэдбери, и плотным ноябрьским туманом 2009 года, который периодически появлялся осенью над воронежским водохранилищем, и в такие дни там часто происходили очень странные вещи...
Я, как всегда, проснулся в предвкушении какой-то особенной прогулки. Меня никогда не волновали все эти приевшиеся с годами условности, по поводу подарков и отмечаний праздников, но вот предвкушение какой-то особенной встречи в этот день, ценного подарка от природы, которая всегда вознаграждает странников и фотоохотников за их терпение - это было всегда. Помнится, десять лет назад, в мою первую зиму в моём новом доме в Белгородской области, природа отвалила мне щедрый подарочек, как раз в ночь под мой день рождения, 30 декабря 2014 года всё завалило снегом, так что на утро пришлось лопатой прокладывать траншею через снежные завалы, чтобы добраться до калитки.
Но пасмурная, сырая погода декабря 2024 не обещала ничего подобного, да и свой день рождения 30 декабря я провёл буднично, на ногах, завершая дела, которые уже нельзя было откладывать до нового 2025 года. А после новогодних праздников, как это всегда бывает, меня закрутило и завертело в водовороте новой волны вдохновения, захотелось чего-то свежего и необычного. Черновик рассказа остался лежать здесь на целый месяц, но иногда это бывает даже полезно, отложить публикацию, а потом вернуться к ней со свежей головой, и с новыми силами.
Вместо краткого предисловия.
Дядя Ваня, мой давний воронежский сосед из квартиры №144, с которым мы жили дверь в дверь в восьмидесятых годах. Вот у него был нос картошкой, всем картошкам картошка. Целый картофан! Уже больше двадцати лет нет дяди Вани, но мне до сих пор иногда не хватает его критического взгляда на мир, и его жёстких, бескомпромиссных комментариев обо всём происходящем вокруг.
Вот лишь один такой пример.
Тогда, в начале девяностых годов, на самом пике популярности был сериал "Богатые тоже плачут". Ну, все женщины, само собой, собрались кучкой вокруг телевизора, смотрят, затаив дыхание. Мы тогда дружили семьями, ходили друг к другу в квартиру, как к себе домой. Дядя Ваня вошёл в комнату, минуту стоял, глядя на экран, наливаясь чернотой, и становясь мрачнее тучи. Ни одной эмоции невозможно было прочесть на его изрезанном морщинами, с крупными чертами, мясистом лице. И вдруг, негодующе ткнув пальцем в экран, словно собираясь проткнуть телевизор, он сурово произнёс:
-Производительность труда в стране падает, когда показывают этот сериал, люди с работы сбегают, чтобы смотреть вот эту вот хуйню!..
Я не сомневаюсь, что будь сейчас жив дядя Ваня, он бы обязательно высказался и о квадробоберах, и о прочей современной херне. Но речь сегодня пойдёт не о моём бывшем соседе с воронежского БАМа. Просто, лучшего имени для главного героя этого рассказа мне не найти. Я встречал этого дядю Ваню несколько раз на побережье воронежского водохранилища, в разные периоды своей жизни. И каждый раз он оставался в своём неизменном образе.
Дядя Ваня - это такой архетип советского портового грузчика. Он всегда, и зимой и летом ходит в чёрной рабочей робе, и в грубых керзовых башмаках. Небольшого роста, широкоплечий и коренастый. Лысый, но без возраста. Лицо его изрезано рельефными морщинами, а мясистый нос - картошка изрыт глубокими порами - кратерами. Щетину со щёк дяди Вани невозможно сбрить даже наждачной бумагой, а густые седые брови живописно нависают над глазами стального серого цвета.
Из-под козырька своей кепки восьмиклинки хмуро и неприветливо смотрит дядя Ваня на встречных прохожих, и на весь окружающий мир. В углу сурового рта дяди Вани дымится папироса "Беломор", и вся его биография тонет в этом сером папиросном дыму, словно в тумане.
Было ли у дяди Вани вообще, детство?
Лично я в этом сильно сомневаюсь.
Откуда и куда идёт дядя Ваня по побережью воронежского водохранилища, по тем дорогам и тропинкам, на которых я несколько раз встречал его, начиная с раннего детства, и заканчивая последними годами жизни, проведёнными в Воронеже?
Это так и осталось для меня загадкой.
Впервые я встретился с ним, когда мне было лет десять, или одиннадцать. Я был на воронежском водохранилище вместе со своими девчонками, соседками из квартиры №144. Я больше ничего не запомнил из той прогулки, помню только тот самый момент, когда мы стоим на палубе той самой главной баржи моего детства и юности, а дядя Ваня, не выпуская из рук удочку, рассказывает нам о понтонах - толкачах на электрической тяге, разбросанных тут и там, на берегу. Выглядел дядя Ваня точно так же, как я описал его выше, был он в чёрной рабочей робе, и в чёрной кепке восьмиклинке.
Понтоны - толкачи представляли из себя простую конструкцию, две трубы поплавка, а между ними машинное отделение, в котором помещался электродвигатель. Пустого пространства там оставалось ровно столько, что может быть, мне хватило бы места залезть туда в детстве. Гребной винт находился в корме, между поплавками. Я тогда ещё поинтересовался у дяди Вани, к какому источнику питания подключается электродвигатель?
Он объяснил нам, что понтоны - толкачи цепляли к корме баржи, для дополнительного ускорения. А электродвигатель подключали к генератору, установленному на барже.
Следующие встречи с дядей Ваней состоялись, когда я уже в девяностых годах работал на Пожарно - Химической Станции. Дядя Ваня трудился в бригаде лесорубов в лесхозе. Я даже здоровался с ним, хотя и никак не подавал вида, что уже встречался с ним раньше, когда-то в детстве. И снова он всегда был в своей неизменной чёрной рабочей робе, и в кепке восьмиклинке.
Последняя встреча состоялась уже незадолго перед моим отъездом из Воронежа, в один из последних сезонов наблюдения за природой, где-то с 2011 по 2014 год. Я шёл по асфальтовой дороге за Левобережными Очистными Сооружениями. Недалеко от металлических ворот, примерно от того леса, который рос на берегу водохранилища, через путыри тянулась тропинка, такая неприметная, что её можно было заметить только натренированным сталкерским зрением.
Дядя Ваня шёл именно оттуда, со стороны Барж, с того места, где я впервые встретил его когда-то в детстве, в восьмидесятых годах. И это было очень символично.
Был он одет всё в ту же чёрную рабочую робу, а на голове красовалась слегка приплюснутая чёрная кепка восьмиклинка. Он шёл из прошлого в будущее, оставаясь в своём неизменном образе. Я уже почти решился заговорить с ним, рассказать ему, что уже встречал его здесь, на побережье воронежского водохранилища, в далёком детстве. Но я так и не позволил себе этого сделать. Дядя Ваня ушёл к своей неведомой цели, по своему неведомому маршруту, унеся с собой тайну своей вечной жизни.
А мне остаётся только завершить этот рассказ, в котором я хотел сообщить всем вам, и новому хранителю побережья, что если он встретит когда-нибудь на побережье воронежского водохранилища дядю Ваню в чёрной рабочей робе, и в кепке восьмиклинке, то это неспроста.
Впрочем, все эти мысли и образы могли быть навеяны фантастическими рассказами Рэя Брэдбери, и плотным ноябрьским туманом 2009 года, который периодически появлялся осенью над воронежским водохранилищем, и в такие дни там часто происходили очень странные вещи...
