Don't know how lucky you are, boy
Возвращался сегодня из МГИМО, навылет пронзенного генеральной линией партии и исторгшего из себя-таки в спасительной конвульсии чужеродного тов. Андрея «Только сравнение с фашыстами, только хардкор» Зубова в невыразимой бабочке. Дал лекцию о пользе дисконтирования денежных потоков, забрал два литра сочинений и пошел назад. Иду, сожалея о том, что нечего будет почитать в вагоне метропоезда, и вдруг вижу: книжка лежит на земле - а поскольку у нас сейчас русская зима, так как все хорошее, включая климат, идет в Исконно Русский Крым (too soon, I know), то даже не на земле, а на снегу, - причем как-то так, доктор, неаккуратненько, вразлохматку. А я этого не люблю.
Я человек консервативный, люблю читать бумагу, задумчиво слюнявя палец (на каждого такого со слюнявым пальцем есть своя книга о соколиной охоте!), а не листая бездушный плоскiй кинескопъ, и люблю, чтоб книги дома были, тепло теснились друг рядом с дружкой, а не на холодной улице в одиночестве лежали, подломив крыло, как птенец-паденец: меня это угнетает. (Потом, у нас уже книги селятся как приемыш Дванов в «Чевенгуре» - где шесть детей, там и седьмой уместится; типа, картошку без соли будем есть, etc.; BID.) Посмотрел, думаю: что за книга? - ибо бывают книги плесневелых социалистических заклинаний, которые даже я не стал бы держать дома. Эта была похожа, но не совсем. Называется она «РУССКИЙ ЯЗЫК для национальных групп неязыковых вузов» (М.: Высшая школа, 1988). И она полна огромного количества всякой годности, не говоря уж о том, что заложена карточкой с перечнем саун, призывающей запариться (или упариться?) и что-то еще, - что-то из содержимого вызывает умиление, что-то недоумение, что-то вводит в легкий транс и т.п.
На странице семь, в самом начале учебника, преподаватель (преподавательница) Сергей Петрович (Ольга Петровна) знакомится со студентами (причем почему-то в тексте обращается к ним на «Вы»!). Одна студентка - Зульфия Рашидова из Самарканда; еще один приехал из Оша, но после школы служил в Советской Армии и работал на молодежной стройке в Уренгое (я имел дело недавно со смешным предложением, написанным со среднеазиатским акцентом, где предлагалось построить в Оше автозаправочную станцию, а в залог предлагали четырехкомнатную квартиру на ул. Ошской); еще одна девушка тоже работала на молодежной стройке на БАМе, строила станцию в Таюре и дружила с армянами - ее зовут Тамара Каландадзе (маори, видимо), и семья ее насчитывает девять человек, включая одну единицу прабабушки; еще есть студент из Алма-Аты и студентка Адамян, которая участвовала в прошлом году в республиканской олимпиаде по русскому и заняла первое место. Дальше, через страницу, перечисляются названия разных национальностей, населяющих СССР: русские, украинцы, белорусы, узбеки, казахи, грузины, азербайджанцы, литовцы, молдаване, латыши, киргизы, таджики, армяне, туркмены и эстонцы. И есть в этом соседстве ныне иностранных друг для друга людей что-то упоительное и трогательное, и одновременно зло берет, что не смогли с таким богатством сделать чего-нибудь долгоживущего и полезного для всего человечества, а не одной паршивой идеологии…
Следующая тушка в сочном донере содержимого книжки - инфернальный «известный советский педагог В. Сухомлинский» (я верю, что он известный, просто цитирую полностью), который все время писал сыну письма, до такой степени наполненные душераздирающей патерналистской дидактикой, что хочется засыпать себе глаза толченым перцем; если бы у меня был такой отец, я бы ушел из дому и стал лесогоном. Стиль известного педагога живо олицетворяет один жирный минус Советского Союза, который рос, рос, потом обвился вокруг его, Союза, шеи и задушил: полное отсутствие самоиронии и хоть какого-нибудь намека на критически-юмористическое восприятие действительности. Don’t get me wrong, я не к «над кем смеетесь-над собой смеетесь» и всей этой десять раз пережеванной петросяно-дуршлаговской шняге о Ъважности Ъсмеха; но боже мой, какой невыразимой тоской веет от всего этого! «Вот ты и ушел из родительского гнезда», «первое письмо сыну, улетевшему из родительского гнезда», «мне было 15 лет, когда я улетел из родительского гнезда», - и дальше все эдак без тени улыбки и напутственно; кроме того, что за фиксация на гнездах-то, разве орнитологу подобает такое, а не педагогу. Почему не написать коротко и веско: «Сын, скучаем по тебе. Не теряй.» Ну и окончание, конечно, под стать всему остальному: «Сотни тысяч слов в нашем языке, но на первое место я бы поставил три слова: хлеб, труд, народ». Только не мой мозг, Дэвид Блейн.
На странице 18 - ролевая игра «Вечер дружбы народов СССР».
На стр. 19 вводится новая тема, - распорядок дня. Тут авторы понемногу готовят читателя к суровым критериям успеха в не терпящем девиантов процессе социалистического строительства. Первый фигурант (задание 1) встает в семь, делает зарядку, чистит зубы, ест завтрак и пр. Ложится он в одиннадцать. Следом в задании 4 появляется мистический еженедельник некой Ирины, из которого узнаем - не очень понятно, почему мы так вольготно читаем ее личный еженедельник, но допустим, что ей это приятно, - что она вставала в 6:30, а читала глубоко за полночь. Хорошо, принято, хотя это уже тяжелее переварить. В задании 11 появляется практик высокого уровня посвящения колхозник Харазия, которому больше 100 лет (check this out, Fulcanelli). Когда точно он встает, мы не узнаем, но уже в восемь часов, после уборки комнаты, он на приусадебном участке осматривает виноградники, в девять завтракает, в три обедает, а вечером смотрит клуб путешественников. Дальше идет неплохое интервью о пользе распорядка, которое я прочел с некоторой завистью: знаю, что режим полезен, но как-то всё он ускользает от меня, а я от него отгораживаюсь известной цитатой из Уайльда. Но, конечно же, заключительным аккордом (пусть даже не в этом разделе) звучит у нас трубный вердикт тов. Сухомлинского, который с обычным своим сталелитейным пафосом напутствует сына: «3. Начинай рабочий день рано утром, часов в 6. Вставай в 5 часов 30 минут, сделай зарядку, выпей стакан молока с булочкой, начинай работу.» «FUCK MY LIFE», - должно быть, думал Сухомлинский-Jr, получая весточки из дома.
Через страницу появляется задание 39: «Вас попросили составить для студентов первого курса небольшой информационный бюллетень «Как пользоваться МБА». Прочитайте текст и выпишите нужную информацию: что дает МБА, etc.» Ну, я думаю: э-э, МБА… что же это за МБА-то? И, главное, понимаю ведь, что не эмбиэй, ну не совсем же дебил! - а в голову ничего не идет.
Выяснилось, что это межбиблиотечный абонемент…
В общем, про эту книгу - а вернее, мое с ней взаимодействие как с объектом неожиданно инопланетной культуры - можно еще многое написать; я, пожалуй, ограничусь вот каким, на мой взгляд, любопытным наблюдением: на стр. 48 появляется задание прочитать рассказ А. Н. Толстого «Русский характер», который в тексте книги приводится со значительными купюрами (просто из соображений экономии места). Советую прочесть, кстати, весьма впечатляет. Начинается он, как просто установить, ткнув по ссылочке, словами: «Русский характер! - для небольшого рассказа название слишком многозначительное. Что поделаешь - мне именно и хочется поговорить с вами о русском характере. Русский характер! Поди-ка опиши его…» И заканчивается рассказ - для тех читателей, которые не совсем все-таки уяснили для себя, о каком же все-таки характере идет речь - словами: «Да, вот они, русские характеры!» Ну то есть можно с большой вероятностью указать, чей именно характер описывается (повторюсь: пишу ернически, а рассказ весьма сильный). Но при этом в задании к тексту написано: «Как вы считаете, что, по мнению А. Н. Толстого, является определяющим для советского характера?» Мне так понравилась эта ненавязчивая, как у наперсточников, подмена понятий… И сразу после этого я задумался: что же меня смущает? Разве нельзя какие-то хорошие качества экстраполировать на более широкий, наднациональный агрегат? А только почему-то естественным образом это не получается сделать. Как с упоминавшимся выше перечислением братских народов: идея вроде бы хорошая, а в ретроспективе получилось не веселое бурливое рагу, а печальный зоопарк.
Всё, в общем, досвидание.
Я человек консервативный, люблю читать бумагу, задумчиво слюнявя палец (на каждого такого со слюнявым пальцем есть своя книга о соколиной охоте!), а не листая бездушный плоскiй кинескопъ, и люблю, чтоб книги дома были, тепло теснились друг рядом с дружкой, а не на холодной улице в одиночестве лежали, подломив крыло, как птенец-паденец: меня это угнетает. (Потом, у нас уже книги селятся как приемыш Дванов в «Чевенгуре» - где шесть детей, там и седьмой уместится; типа, картошку без соли будем есть, etc.; BID.) Посмотрел, думаю: что за книга? - ибо бывают книги плесневелых социалистических заклинаний, которые даже я не стал бы держать дома. Эта была похожа, но не совсем. Называется она «РУССКИЙ ЯЗЫК для национальных групп неязыковых вузов» (М.: Высшая школа, 1988). И она полна огромного количества всякой годности, не говоря уж о том, что заложена карточкой с перечнем саун, призывающей запариться (или упариться?) и что-то еще, - что-то из содержимого вызывает умиление, что-то недоумение, что-то вводит в легкий транс и т.п.
На странице семь, в самом начале учебника, преподаватель (преподавательница) Сергей Петрович (Ольга Петровна) знакомится со студентами (причем почему-то в тексте обращается к ним на «Вы»!). Одна студентка - Зульфия Рашидова из Самарканда; еще один приехал из Оша, но после школы служил в Советской Армии и работал на молодежной стройке в Уренгое (я имел дело недавно со смешным предложением, написанным со среднеазиатским акцентом, где предлагалось построить в Оше автозаправочную станцию, а в залог предлагали четырехкомнатную квартиру на ул. Ошской); еще одна девушка тоже работала на молодежной стройке на БАМе, строила станцию в Таюре и дружила с армянами - ее зовут Тамара Каландадзе (маори, видимо), и семья ее насчитывает девять человек, включая одну единицу прабабушки; еще есть студент из Алма-Аты и студентка Адамян, которая участвовала в прошлом году в республиканской олимпиаде по русскому и заняла первое место. Дальше, через страницу, перечисляются названия разных национальностей, населяющих СССР: русские, украинцы, белорусы, узбеки, казахи, грузины, азербайджанцы, литовцы, молдаване, латыши, киргизы, таджики, армяне, туркмены и эстонцы. И есть в этом соседстве ныне иностранных друг для друга людей что-то упоительное и трогательное, и одновременно зло берет, что не смогли с таким богатством сделать чего-нибудь долгоживущего и полезного для всего человечества, а не одной паршивой идеологии…
Следующая тушка в сочном донере содержимого книжки - инфернальный «известный советский педагог В. Сухомлинский» (я верю, что он известный, просто цитирую полностью), который все время писал сыну письма, до такой степени наполненные душераздирающей патерналистской дидактикой, что хочется засыпать себе глаза толченым перцем; если бы у меня был такой отец, я бы ушел из дому и стал лесогоном. Стиль известного педагога живо олицетворяет один жирный минус Советского Союза, который рос, рос, потом обвился вокруг его, Союза, шеи и задушил: полное отсутствие самоиронии и хоть какого-нибудь намека на критически-юмористическое восприятие действительности. Don’t get me wrong, я не к «над кем смеетесь-над собой смеетесь» и всей этой десять раз пережеванной петросяно-дуршлаговской шняге о Ъважности Ъсмеха; но боже мой, какой невыразимой тоской веет от всего этого! «Вот ты и ушел из родительского гнезда», «первое письмо сыну, улетевшему из родительского гнезда», «мне было 15 лет, когда я улетел из родительского гнезда», - и дальше все эдак без тени улыбки и напутственно; кроме того, что за фиксация на гнездах-то, разве орнитологу подобает такое, а не педагогу. Почему не написать коротко и веско: «Сын, скучаем по тебе. Не теряй.» Ну и окончание, конечно, под стать всему остальному: «Сотни тысяч слов в нашем языке, но на первое место я бы поставил три слова: хлеб, труд, народ». Только не мой мозг, Дэвид Блейн.
На странице 18 - ролевая игра «Вечер дружбы народов СССР».
На стр. 19 вводится новая тема, - распорядок дня. Тут авторы понемногу готовят читателя к суровым критериям успеха в не терпящем девиантов процессе социалистического строительства. Первый фигурант (задание 1) встает в семь, делает зарядку, чистит зубы, ест завтрак и пр. Ложится он в одиннадцать. Следом в задании 4 появляется мистический еженедельник некой Ирины, из которого узнаем - не очень понятно, почему мы так вольготно читаем ее личный еженедельник, но допустим, что ей это приятно, - что она вставала в 6:30, а читала глубоко за полночь. Хорошо, принято, хотя это уже тяжелее переварить. В задании 11 появляется практик высокого уровня посвящения колхозник Харазия, которому больше 100 лет (check this out, Fulcanelli). Когда точно он встает, мы не узнаем, но уже в восемь часов, после уборки комнаты, он на приусадебном участке осматривает виноградники, в девять завтракает, в три обедает, а вечером смотрит клуб путешественников. Дальше идет неплохое интервью о пользе распорядка, которое я прочел с некоторой завистью: знаю, что режим полезен, но как-то всё он ускользает от меня, а я от него отгораживаюсь известной цитатой из Уайльда. Но, конечно же, заключительным аккордом (пусть даже не в этом разделе) звучит у нас трубный вердикт тов. Сухомлинского, который с обычным своим сталелитейным пафосом напутствует сына: «3. Начинай рабочий день рано утром, часов в 6. Вставай в 5 часов 30 минут, сделай зарядку, выпей стакан молока с булочкой, начинай работу.» «FUCK MY LIFE», - должно быть, думал Сухомлинский-Jr, получая весточки из дома.
Через страницу появляется задание 39: «Вас попросили составить для студентов первого курса небольшой информационный бюллетень «Как пользоваться МБА». Прочитайте текст и выпишите нужную информацию: что дает МБА, etc.» Ну, я думаю: э-э, МБА… что же это за МБА-то? И, главное, понимаю ведь, что не эмбиэй, ну не совсем же дебил! - а в голову ничего не идет.
Выяснилось, что это межбиблиотечный абонемент…
В общем, про эту книгу - а вернее, мое с ней взаимодействие как с объектом неожиданно инопланетной культуры - можно еще многое написать; я, пожалуй, ограничусь вот каким, на мой взгляд, любопытным наблюдением: на стр. 48 появляется задание прочитать рассказ А. Н. Толстого «Русский характер», который в тексте книги приводится со значительными купюрами (просто из соображений экономии места). Советую прочесть, кстати, весьма впечатляет. Начинается он, как просто установить, ткнув по ссылочке, словами: «Русский характер! - для небольшого рассказа название слишком многозначительное. Что поделаешь - мне именно и хочется поговорить с вами о русском характере. Русский характер! Поди-ка опиши его…» И заканчивается рассказ - для тех читателей, которые не совсем все-таки уяснили для себя, о каком же все-таки характере идет речь - словами: «Да, вот они, русские характеры!» Ну то есть можно с большой вероятностью указать, чей именно характер описывается (повторюсь: пишу ернически, а рассказ весьма сильный). Но при этом в задании к тексту написано: «Как вы считаете, что, по мнению А. Н. Толстого, является определяющим для советского характера?» Мне так понравилась эта ненавязчивая, как у наперсточников, подмена понятий… И сразу после этого я задумался: что же меня смущает? Разве нельзя какие-то хорошие качества экстраполировать на более широкий, наднациональный агрегат? А только почему-то естественным образом это не получается сделать. Как с упоминавшимся выше перечислением братских народов: идея вроде бы хорошая, а в ретроспективе получилось не веселое бурливое рагу, а печальный зоопарк.
Всё, в общем, досвидание.