Что такое современная психотерапия - наука или ремесло?
Бондаренко А.Ф., профессор, доктор психологических наук, практикующий психотерапевт (копинголог). Киев, Украина. http://www.prof-bondarenko.kiev.ua. К дискуссии: «Психотерапия: наука или ремесло?»
«Еще раз про любовь»,
или о том, что такое современная психотерапия -
наука или ремесло
Прежде всего мне хотелось бы (или, чтоб не было разночтений) я хочу поблагодарить редакцию ресурса международного сообщества русскоязычных специалистов в сфере психического здоровья за любезное приглашение принять посильное участие в полилоге на тему «Психотерапия - наука или ремесло».
Проективный характер самой темы, несмотря на небесспорность ее формулировки (равноранговые понятия были бы «наука» и «искусство», либо уж совсем серьезно «наука и техника» в смысле «технология», не так ли?) достаточно диагностичен для выявления общего уровня профессиональной рефлексии представителей этого весьма специфического вида разнообразных услуг, которых, за немногим исключением, можно легко отнести к разряду «работников коммерческого сопереживания».
Мое личное впечатление от текстов, помещенных на сайте http://ruspsy.net, вполне подтвердило мои ожидания. Это умные, добротные в профессиональном смысле и, что очень немаловажно, честные тексты. Честные в том смысле, что никто из авторов (я намеренно не ссылаюсь на конкретные фигуры) не скрывает ни собственной идеологии, ни собственных парадигмальных предпочтений, в том числе и вкусовых, ни собственных пристрастий.
Что мне показалось особенно значимым, так это то, что практически все авторы, солировавшие на заявленную тему, щедро делились своим опытом, равно как и медицинскими познаниями, демонстрируя, на мой взгляд, поразительное единодушие в одном: в отказе от проблематизации самих социокультурных оснований этой самой психотерапии. Хотя тема отличия так называемой Западной психотерапии по сравнению с Российской (или, наоборот, Русской в отличие от Западной) звучит иногда очень настойчиво. При этом и то, и другое определение в контексте опубликованных текстов совершенно не прояснено. Отсюда - бесконечные возможности интерпретативных пассажей по типу («а вот американские клиенты», «а вот русские клиенты», манипуляции с цифрами и формулами, как будто человеческое поведение и в самом деле описывается законами криптографии и формулами математической логики.
Воспользуемся же незаменимым принципом историзма (поскольку логика познания развертывается именно в истории) и напомним некоторые события и обстоятельства, относящиеся к становлению психотерапии в историческом плане.
1. Научная психотерапия возникла в XX столетии, хотя в донаучных формах, в частности, в виде религиозного воздействия и как проявление человеческой солидарности, простого утешения существовала, по-видимому, столько же, сколько существует человек разумный, т. е. примерно 40 000 лет. В донаучные эпохи психотерапия, хотя такого термина тогда и в помине не было, с некоторых пор выделилась в обособленную функцию, закрепленную за фигурой колдуна, жреца, врачевателя. Вероятнее всего, это произошло тогда, когда жрец совмещал отправление и духовных, и лечебных потребностей.
2. Начиная с эпохи Просвещения, преодолевшего насыщенное жесткой этикой христианство и окончательно разделившего науку и религию и, следовательно, фигуры лекаря и священника, психотерапия, вначале благодаря Ф.Пинелю, затем Ф.Мессмеру, а далее Ж.Шарко и П.Жанэ стала осваивать собственно научные, т.е. верифицируемые способы деятельности, отталкиваясь при этом, возможно, от врачебных постулатов еще Парацельса, но ища при этом умопостигаемые причины душевных болезней и способы их лечения.
3. Преодоление витализма и утверждение принципа гомеостаза к концу XIX-началу XX века вместе с открытиями микробиологии и бактериологии, описанием интегративной деятельности мозга Ч.Шеррингтоном, механизмов нервной деятельности И.П.Павловым и А.А. Ухтомским, возникновением германской психиатрической школы (Э.Крепелин, К.Вернике, К.Кальбаум) создало предпосылки для детерминистского объяснения психики и выдвижения детерминистских теорий - независимо от трактовки самих детерминант - ее лечения на основании методов психодинамической парадигмы (3. Фрейд, К. Юнг, А. Адлер) и бихевиоризма (Дж. Уотсон, М.Джонс, В.М. Бехтерев), которые и стали первыми научными психотерапиями XX века.
4. Среди этих парадигм психоанализу несомненно принадлежало первенство как по популярности, так и по его влиянию на культуру своего времени. Само появление психоанализа не столько как метода, сколько как культурно-исторического явления во многом было обусловлено господством специфического социального лицемерия той эпохи, которое, по выражению К.Юнга, объясняется тем, "что в викторианскую эпоху культурные ценности использовались для подтасовки картины мира в соответствии с буржуазными представлениями" (см.: К.Юнг, 1992, с. 57). Психоаналитическое же течение явилось выражением "неприятия новым веком своего предшественника, века девятнадцатого, с его склонностью к иллюзиям и лицемерию, с его полуправдами и фальшью... с его пошлой моралью и надуманной пошлой религиозностью..." (см. там же, с. 58).
Как К.Маркс попытался вскрыть зависимость формирования общественных идеологий, исходя из места той или иной общественной группы людей в системе производственных отношений, так З.Фрейд предпринял попытку объяснить содержание индивидуального сознания влиянием конкретных изначальных обстоятельств жизни данного индивида.
5. Первая, а затем и вторая мировые войны XX века, по словам известного польского психотерапевта А.Кемпински, не только довершили дело разрушения социального лицемерия (см. А.Кемпински, 1992 с. 311), но и создали принципиально новую, небывалую ранее планетарную ситуацию, - и геополитическую, и социально-экономическую, и культурно-историческую. Общим социальным знаменателем этой ситуации явились следующие обстоятельства.
В то время, как ведущие западноевропейские страны, а также Россия и Япония были к 1945 году разрушены и опустошены, их население было физически уничтожено до таких пределов, что количество погибших исчислялось в пропорциях, соизмеримых с целым, а уровень финансовых потерь описывался астрономическими цифрами, единственное крупное государство на земном шаре, а именно США, не только практически не пострадало в этих войнах, а наоборот, впервые в истории человечества смогло аккумулировать невиданные интеллектуальные, финансовые и, как следствие этого, технологические ресурсы человечества.
В итоге уже к началу 50-х годов XX века в этой стране впервые в мире была решена жилищная проблема, т.к. практически все население было обеспечено предоставляемым в кредит быстро строящимся блочным жильем (пресловутые гипсокартонные дома) и едой (fast food, ставшая притчей во языцех как признак американского way of life). Если к жилью и еде добавить автомобилизацию всей страны и невероятный рост предприятий сферы обслуживания (от гостиниц и кинотеатров до бесчисленных ресторанов и массажных салонов), а также массовое появление телефонов, телевизоров и, что очень важно, холодильников (позволяющих хранить съестные припасы), становится понятным дальнейшее: возникновение в США общества массового потребления.
Безудержная и тотальная зависимость от вещей, существование вещей в качестве продукта массового производства, т.е. анонимных серийных изделий, доступность этих вещей через приобретение, т.е. покупку, наконец, бесконечный круговорот вещей как символов, означивающих твое существование в мире (вещей же!), превращение коммерческих отношений в личные и наоборот - вот сущность общества массового потребления (см. Бодрияр, 1999).
6. Возникновение, как это ни прискорбно звучит, за счет разграбленных и обобранных стран такого суперизобилия, как и следовало ожидать, не только не отменило исконных человеческих проблем - проблем со здоровьем, в частности, психическим, проблем в межличностных отношениях и в семье, наконец, просто внутриличностных проблем, а наоборот, выпятило их, поскольку бедность не оставляет человеку возможности предаваться психологическим терзаниям, в то время как материальное изобилие создает собственно психологическое пространство личностного существования.
Более того, именно это общество, общество массового потребления, общество корпоративной и частной собственности немногих над окружающим миром (частная собственность на землю, на предприятия, на водоемы) создает чрезвычайно интенсивные и специфические переживания, хорошо описанные в литературе: страх срока платежей, страх внезапного увольнения и возможности лишиться всего, что потребляешь в кредит; страх быть самим собой, отказавшись подчиняться всеобщей логике потребления; широкое распространение неподлинного поведения, регрессия к инфантильному, аддиктивному, сугубо ролевому проживанию жизни, либо к иным видам манипулятивного поведения и, в итоге, к суициду (см. Бодрияр, 1999; Мамардашвили и др., 1972; Фромм, 1990; Ясперс, 1991). Иными словами, всю гамму переживаний, индуцированных всеобщим, самодовлеющим, пронизывающим социальную ткань жизни отчуждением человека от мира.
Но вернемся к современной психотерапии. Поскольку после второй мировой войны цвет психотерапевтов сосредоточился в США, а сытая жизнь создала богатейшее пространство для деятельности, психотерапевты не заставили себя ждать. Их активность проявилась, во-первых, в небывалом росте самого количества соответствующих специалистов. Во-вторых, в повсеместном распространении разнообразных подходов и направлений психотерапии - от весьма дорогостоящих (психоанализ) до откровенного коммерческого ширпотреба (типа тренинга сензитивности, транзактного анализа и т.п.). В-третьих, после принятия Британским парламентом в 1959 году известного закона о психическом здоровье, распространившим свое влияние на всю бывшую Британскую империю, т.е. все те страны, граждане которых платят налог на содержание двора Ее Императорского Величества, а также Соединенные Штаты, огромную финансовую поддержку получило так называемое антипсихиатрическое движение, в русле которого К. Роджерс, заменив термин "пациент" (страждущий) на термин "клиент" (заказчик), окончательно инсталлировал в массовом сознании психотерапию как одну из услуг наряду с другими, что наилучшим образом соответствует психологии и идеологии общества массового потребления. И в самом деле, приравнивание услуг психотерапии к услугам парикмахера или косметического хирурга убивало сразу двух зайцев: спасало самооценку и повышало покупательский спрос на психотерапию.
Тем самым, после деинституализации психиатрии, психотерапия, как она сложилась во второй половине XX века, отказалась от собственно задач излечения, стала формой обслуживания сытых и богатых, и, насколько я понимаю, таковой и пребывает, выполняя совершенно иные функции, среди которых обучение социально санкционированным нормам поведения и индоктринация той или иной прикладной философией - едва ли не основная.
Но что же оставалось бедным? Одним из первых весьма обстоятельный ответ на этот вопрос в теоретическом аспекте дал известный бразильский психоаналитик Норберто Кеппе. Сын немца и бразилийки, получивший психоаналитическое образование в послевоенной Германии и попытавшийся практиковать психоанализ в Бразилии, он обнаружил, что у местных пациентов нет, собственно говоря, личностных проблем. Все их переживания суть не что иное как интериоризованные социальные конфликты, т.е. люди страдают не столько от собственной невротичности, сколько от межличностных конфликтов на почве нехватки денег, ревности, злоупотребления алкоголем, угрозы или реальной безработицы и т.п. (см. Керре, 1992). Виктимизированное социальной нищетой и бесправием население испытывает нужду не столько в психотерапии, сколько в регрессивном религиозном или псевдорелигиозном вспомоществовании или, по крайней мере, в психиатрии, так как психических болезней не отменял никто (см. Танселла и др. 1998).
Этот беглый обзор внешней, событийной канвы становления и самоопределения психотерапии позволяет вплотную подойти к главному вопросу нашего метаанализа. Каково же реальное место психотерапевта и психотерапии в современном мире? С учетом вышеизложенных тезисов место это мне представляется следующим образом.
Психотерапия как особая сфера деятельности является несомненной привилегией богатых - как стран, так и людей. Бедным остаются различные виды эрзац-терапии: всякого рода идеологически индоктринированные тренинги, религиозные секты, хилерство, ведовство. И - традиционная врачебная помощь со стороны психиатров и наркологов.
В частно-собственническом ("общечеловеческом") социуме общественная функция психотерапевта как фигуры, эксперта в искусстве личной жизни, предстающей на экране ТВ или на страницах гламурных журналов, примерно такова, какова роль штатного астролога, т.е. на самом деле олицетворение мифа. В нашем случае - мифа психотерапии, эксплуатирующего рецептивную ориентацию массового потребителя (классика по Э. Фромму).
При этом психотерапевт олицетворяет собой фигуру толкователя психологических тайн, его заявленная миссия - интерпретация реальных жизненных событий и отношений посредством некого условного псевдонаучного волапюка, заимствованного, как правило, из психоаналитического лексикона.
Подлинная же цель - поддержание конвенциональности приличествующей "хорошему стилю" социальной нормы и обеспечение легкой псевдоинтеллектуальной жвачки, без которой "средний класс" обходиться не может, что подтверждается изданием массовыми тиражами текстов, именуемых коротко и ясно: "чтиво".
Более того, власть предержащие заинтересованы как никто другой в повышении престижа психотерапевтов - этих новоявленных глашатаев истины в вопросах человеческих отношений - не в последнюю очередь по причине отвлечения внимания публики от социальных проблем и анэтичности устройства общественной жизни. Иначе чем объяснить столь значительный вброс финансов в массовые психотерапевтические движения в США с начала 60-х годов прошлого века на фоне отказа от всеобщей государственной медицинской помощи душевнобольным?
Поскольку на фоне пошатнувшейся под ударами научного знания традиционной религии сама религиозная потребность, точнее потребность в утешении у людей никуда не делась, новоявленный душепопечитель, именуемый "психотерапевтом", принял в мегаполисах на себя обширные обязанности, доставшиеся ему по наследству от общинных священников, местных парторгов и деревенских знахарей.
Кстати сказать, в тех сообществах, где исконные религии или идеологии весьма сильны, традиционное место душеприказчика вакантным не стало. Немыслимо представить, чтобы правоверный иудей обратился не к раввину, а к психотерапевту, как, впрочем, и воцерковленный православный христианин. Разве что по получении соответствующего благословения. Не только в мусульманской культуре, но и в буддийской Индии, как и в коммунистическом Китае никаких психотерапевтов нет и в ближайшее время не предвидится, поскольку не похоже, чтобы место психотерапевту уступили мулла, гуру или пресловутый парторг.
Так что, собственно говоря, психотерапия в том расширительном смысле, который она приобрела во второй половине XX века, является правопреемницей прежде всего протестантского христианства и порожденного им общества с предельно выраженным эгоцентризмом, ростовщичеством и всеобщей коммерциализацией. Различные экзотические формы введения людей в измененное состояние сознания (от шаманизма до холотропных техник), собственно, никогда и не претендовали на статус лечебных методов, представляя себя в виде своеобразного действа по обеспечению эмоционального отреагирования.
Так что современная психотерапия не столько наука и не столько искусство, сколько, к сожалению, прежде всего бизнес. Бизнес весьма разветвленный. Стоит лишь бросить взгляд на его направления, заявленные на любой из конференций по психотерапии, где, по существу, происходит традиционная ярмарка услуг и брэндов. Здесь будут представлены и психодрама, и мифодрама, и расстановки по Хэллингеру, и игротехника, и коучинг, и танатотерапия, и контактная импровизация, и даосские практики, не говоря уже о пресловутом НЛП, танцедвигательной терапии и дюжине традиционных направлений.
Само собой разумеется, что высшим пилотажем в этом бизнесе является создание сетей обучающих семинаров в точном соответствии с принципами и законами любого сетевого маркетинга. В этом бизнесе и сами психотерапевты легко делятся на два основных класса. Одни из них зарабатывают на жизнь тем, что обучают недоучившимся коллег разнообразной психотерапевтической экзотике из вышеперечисленной, даже не задаваясь вопросом о том, пригодна ли она для работы с обычными пациентами, а не психологами-экстремалами.
Другие зарабатывают, оказывая услуги "клиентам", т. е. переключая внимание, наводя транс, формируя соответствующие образования, позволяющие если не избавиться от энуреза, то, по крайней мере, им гордиться, или же вырабатывая у клиента "качества настоящего целеустремленного бизнесмена" и прочие социальные рефлексы общества "общечеловеческих ценностей", т. е. общества индивидуалистов-потребителей, где дух поздней протестантской коммерциализации совершенно вытеснил остатки дореформационной этики, не говоря уже об обычной человеческой совести.
И в самом деле, нужна ли совесть в обществе, где повсюду установлены видеомониторы, а суд готов в течение нескольких часов разобраться с любой бытовой проблемой, даже с иском о посягательстве на некогда слабый пол посредством нескромного взгляда?
Те же психотерапевты, которые не оказывают "услуги клиентам", а действительно лечат пациентов, честно отрефлексировав пределы своей деятельности в нечетко очерченной области так называемой "малой психиатрии", меньше всего задаются вопросом эффективности самой по себе психотерапии, поскольку отчетливо видят зависимость исхода лечения от постановки диагноза, специфики клинического процесса, правильности назначения фармакологических средств, деонтологически верной позиции врача и психотерапевта, а также банального везения, без чего не обходится ни один процесс выздоровления.
Психотерапевтические методы при этом играют роль, скорее, аккомпанемента, но никак не солируют. Психиатры в этом отношении значительно скромнее. Они предпочитают, в лучшем случае, исследовать эффективность того или иного фармакологического препарата в редуцировании того или иного симптома, чем рассуждать об эффективности психиатрии вообще.
Собственно же методологические истоки проблемы, на наш взгляд, состоят в том, что в привычном составном слове «психотерапия» есть слабое звено. И это не столько «терапия», сколько «психо», заимствованное из прежней психологии, т.е. науки о «психике».
Дело в том, что на нынешний день под крошечным и обветшалым зонтиком прежней психологии выросли многочисленные новые научные дисциплины с их собственным, присущим только им, а не общим для всех предметом исследования. И эти многочисленные дисциплины, но не вызревшие и не проявившие себя глобальными открытиями, скажем такими же, какими в ХVII веке прославили астрономию И.Кеплер и И.Ньютон, напрочь лишив астрологию статуса науки, пока еще пытаются прикрываться прежним привычным наименованием.
Характерно, что гениальный исследователь процессов становления человеческого познания в онтогенезе Ж.Пиаже всячески отстранялся от неопределенного названия «психолог» и именовал себя «генетическим эпистемологом», что гораздо точнее характеризует область его занятий, чем туманное «анимология» или «психология». Понятно, что специалисты, которым известно, что структура всегда опережает функцию, постеснялись бы причислять себя к столь туманной области человеческой деятельности.
Не случайно же мы постоянно сталкиваемся с одним и тем же явлением: коллега, прежде чем сообщить минимально значимую информацию, повторяет набор одних и тех же мантр из Фрейда, Юнга или Выготского (ряд можно продолжить), вслед за чем утверждает: мантры, т.е. положения классиков оказываются сколь подтвержденными, столь и не доказанными, т.к. не просто противоположная, а совершенно иная точка зрения и феноменология также имеет место быть. Но не может же существование любой науки сводиться лишь к подтверждению ее исходных принципов, так и не доводя их, с одной стороны, до ранга аксиом, а с другой - не продвигаясь далее в постижении мира посредством открытия ранее неизвестного.
В чем же состоит смысл «исследований», основанных на мантрах? Чего добивается исследователь - открытия неизвестного ранее или доказательства неизменной правоты предпочитаемого отца-основателя? Так же не случайно, по-видимому, в современном мире намечается отчетливо выраженный отказ от традиционного и явно несостоятельного термина «психология» в том его значении, которое ассоциируется с наименованием слишком расплывчатого набора сведений и методов, в пользу конкретных объектов и методов исследования. Скажем, современная психофизиология трансформировалась из науки о физиологических механизмах психики в науку о нейродинамических механизмах биосоциальных процессов и аффективных состояний. А название научной дисциплины «эргономика» - разве не ярчайшее свидетельство желания отъединиться от пресловутой «пневмологии»?
Приставка «психо» традиционно существует, но постоянно уточняется корневая основа термина. К примеру, «психосемантика», «психодидактика» «психометрика», «психомоторика» и т.п. Все чаще и чаще на место «психо» становится «нейро»: «нейролингвистика», «нейрофизиология» и даже «нейронаука», чтоб окончательно отъединиться от «анимологии». Уловив тенденцию, детские психологи стали заниматься не какой-то там психогимнастикой, как выражались бы те же люди лет двадцать тому, или лечебной гимнастикой, как сказали бы лет тридцать тому, а «нейрокоррекцией», когда с помощью специально осваиваемых пациентом двигательных процедур делаются попытки простимулировать работу тех или иных нейронных сетей или мозговых центров и, таким образом, восстановить управление с их стороны действием всего анализатора и, в частности, его эффекторного компонента. Так что статус первого корневого слова «психо» явно теряет свои позиции.
Если же к этим двигательным упражнениям присовокупить результаты новейших разработок, в которых в организм человека вживляются микроэлектронные устройства, позволяющие заменять не только ампутированные конечности бионическими, а органы слуха и зрения сенсорными системами, но и вживлять в голову структурные компоненты головного мозга (к примеру, мышам на сегодняшний день искусственный мозжечок, наподобие искусственных сердечных клапанов, становится понятным, что традиционный термин «психология» в качестве наименования научной дисциплины - не более чем затянувшееся эхо ХVI столетия.
И в самом деле, о какой «психологии» можно говорить, если, допустим, в России и Германии столетиями обсуждаются вопросы свободы воли и воли к власти, пишутся философские и душеведческие труды, издаются монографии и защищаются диссертации, а в тех же США или Канаде такой «психический процесс» как воля даже не упомянут в учебниках по психологии, поскольку для североамериканских специалистов по психологии его просто не существует.
Впрочем, если уж договаривать до конца, то и термин «психика» в американских учебниках отсутствует. Прилагательное «психический», означающее в вольном русском переводе то же самое, что и мы имеем ввиду, когда подразумеваем, что кто-то явно не в себе, есть, а вот существительного, от которого происходит прилагательное - нет.
В чем же здесь дело? Может, в пресловутом бихевиоризме, согласно которому «психология - это наука о поведении», а не о какой-то там «психике»? Или речь все же о более существенных, эссенциальных (от лат. essentia, сущность) вопросах?
Любая наука может претендовать на статус таковой при одном определенном условии: она располагает присущими изучаемой ею реальности и открытыми благодаря ей законами. Как же обстоит дело с психологией? А дело обстоит так, что к большинству законов чувственного познания и гносеологических принципов психологи вообще не имеют никакого отношения. Напомним известный всем перечень: закон смешения цветов (автор открытия И.Ньютон, физик); закон Э.Вебера и Г.Фехнера, авторы открытия физиологи); закон Ф.Дондерса (автор - врач); закон «специфических энергий» И.Мюллера - открыт физиологом); закон М.Блоха (автор - врач). Открывателями знаменитого закона о мотивации были Роберт Йеркс, американский этолог и специалист по приматам, а также его ассистент Джон Додсон, о котором после их первой совместной и единственной публикации 1908 года, описывающей, кстати, закономерность поведения мышей, неизвестно практически ничего, кроме того, что он работал преподавателем в коммерческом колледже в местечке Боулинг Грин штата Кентукки. Что уж говорить о гносеологическом принципе, сформулированном известным математиком А.Н.Колмогоровым в 1963 году или, тем более, о принципе доминанты, открытом А.А.Ухтомским, физиологом!
Что касается так называемых «законов восприятия» или «законов обучения», которым мы обязаны известным экспериментам представителей гештальт-психологии и специалиста по обучению животных Э.Торндайка, то, по общему мнению, это ни что иное как метафора. Особенности восприятия или обучения статуса закона не имеют, отражая лишь некоторые свойства нейродинамических процессов перцепции у животных и человека и требуя почти всегда объяснительных оснований из других наук (физики, биологии, этологии и т.д.) (см. http://схемо.рф/shemy/psihologija/aismontas-b-b-obschaja-psihologija-shemy-2003-g/99.html).
Правда, слово «почти» в данном случае легко отбросить, если внимательно присмотреться к самым «психологическим» попыткам трактовать психические явления в пределах их собственной детерминации. Едва ли не наиболее показательным примером этому может служить психоанализ («психологический анализ», или, на худой случай «анализ психологического», не так ли?). Стоит лишь отвлечься от основных идей и способов работы, восходящих еще к положению Гиппократа о том, что анализ снов - это окно к душевным процессам, и того, что сама процедура скалькирована с католической исповеди, и поинтересоваться, каков же итог умозрительных рассуждений классика-основателя, и мы обнаружим: ни одно из предложенных Фрейдом объяснений психических нарушений, с которыми ему пришлось иметь дело, не подтвердилось дальнейшим развитием нейробиологии, нейрофизиологии, нейрологии и психиатрии в целом как комплексной медицинской отрасли.
Как говаривал Ф.Бэкон, застегнув лишь одну пуговицу неверно, вы не сможете застегнуть правильно и весь камзол. Следует ли после этого удивляться тому, что науке не известен ни один из случаев излечения в психоанализе? Невозможно избавить человека от патологии, если подлинные причины явления находятся вне сферы лечебного воздействия. Собственно, всеобщее признание того факта, что психоанализ не является лечебной процедурой, стало теперь общим местом.
Рассмотрим другой пример - знаменитые слепоглухонемые Елена Келлер и Ольга Скороходова. И ту, и другую научили говорить, чувствовать, понимать, писать. И та, и другая прославили свою страну (США и СССР), но ни в первом, ни во втором случае психологи не имели к этому ни малейшего отношения. Елену Келлер обучала выпускница школы для слепых, сама слабовидящая в результате трахомы, Анне Салливан. А с Ольгой Скороходовой работал педагог-дефектолог Иван Афанасьевич Соколянский.
В первом случае достижения Е.Келлер трактовались, в том числе ею самою, как Божий промысел и благодать, во втором - как следствие блага нового, социалистического строя и его возможностей. Однако совершенно очевидно, что если результаты были идентичны, идентичны были и способы работы, т.е. те дидактические приемы, которыми пользовались учителя и в первом, и во втором случае: принцип работы реактивного двигателя или паровой машины или двигателя внутреннего сгорания идентичен, где бы этот механизм ни был создан.
Очевидно и другое, а именно: зачастую психологические «теории» - не более чем идеологические измышления, описывающие не законы, а систему взглядов, т.е. мнений (от слова «мнить») того или иного сочинителя. История насаждения и господства той или иной идеологии, представители которой, как известно, пытаются выдать свой частный интерес за всеобщий (Гегель), и есть подлинная история той «психологии», по крайней мере в ХХ веке, научный статус которой, будь она марксистской, фрейдистской или поведенческой, утрачен навсегда, так и не будучи обретен. В равной мере, на мой взгляд, это же относится и к психотерапии, в которой тем больше идеологии, чем она сильнее держится за приставку «психо».
Не является ли название «психология», эта явно устаревшая терминологическая химера, придуманная то ли врачом Рудольфом Гоклениусом в 1590 году, то ли богословом Отто Касманом, разделившим «соматологию» и «психологию» в 1598, таким же мифическим образованием, как и несуществующая «пневмология»? Не имеем ли мы на сегодняшний день дело с целой совокупностью смежных дисциплин, которые по привычке объединяем одним привычным термином, не задумываясь о том, что на месте «соматологии» XVI века давно уже появилось множество научных и прикладных отраслей, изучающих многообразные стороны и уровни функционирования человеческого организма?
Не точнее и не вернее ли было бы понимать, что на самом деле мы имеем дело с сенсорологией и перцептивистикой? С когитологией, мнемонистикой и даже меметикой? Аффектологией и стрессологией? Аттитюдологией и этологией? С лингвологией и операционалистикой? Аксиологией и копингологией? С акмеологией и персонологией, формами их детерминации и проявления на разных этапах жизни, в разных социокультурных образованиях и т.п.?
И, еще раз обратим внимание, первый корень - приставка «психо»- здесь вовсе ни к чему, т.к. очевидно, что все указанные группы явлений являются, в сущности, следствием нейродинамических процессов, обусловленных социальными или биологическими детерминантами, инициирующими мозговую активность. Но что еще хуже, так это то, что достаточно открыть любое периодическое издание, в названии которого стоит слово «психология», и мы обнаружим причудливую смесь указанных отраслей с явным преобладанием философского, идеологического, а то и теологического т. е., в сущности, интерпретативного, толковательного, но не содержащего никаких открытий материала.
А между тем, современная сенсорология и перцептивистика, т.е. науки, имеющие дело непосредственно с органами и системами, обеспечивающими ориентировочно-познавательную деятельность мозга и организма, могут гордиться именно открытиями. Так, в 2000 г. было экспериментально доказано, что предъявление испытуемым, страдающим фантомными болями, зеркального отражения здоровой конечности, способствует исчезновению этих болей в связи с тем, что соответствующие нейронные сети получают обратную афферентную связь, свидетельствующую о подвижности соответствующего органа (см. http://www.slideshare.net/DMFishman/thr ... psychology).
Не так давно было установлено, что запахи влияют на содержание сновидений. Иными словами, научное развитие происходит за счет и благодаря дифференциации предметов и методов исследования, позволяющих вскрывать действительные, а не придуманные причины явлений, относящихся к мозговой деятельности и ее обеспечению, опосредованию и манифестации сенсорными, перцептивными, семиотическими, двигательными и другими компонентами, каждый из которых, в свою очередь, претерпевает обратное воздействие со стороны мозга в частности и организма в целом.
Даже поверхностному взгляду заметна прямая связь между конституцией человека, личностным типом, уровнем интеллекта и этического развития, состоянием здоровья и теми взглядами или образом мыслей, которых он придерживается. Если к этому добавить уровень образованности и систему ценностных смысловых координат, в рамках которых данный индивид понимает мир и действует в нем, и которая обусловлена типом цивилизационной популяции, к которой принадлежит данный индивид или спецификой социальной группы, становится очевидным, что на самом деле мозговые механизмы и социально заданное содержание - в своем взаимодействии на материале конкретного телесного субстрата - всякий раз представляют собой причудливое сочетание взаимообусловленных вероятностей, наиболее востребованное из которых отбирается и культивируется социумом в зависимости от преобладающих в нем в данную эпоху тенденций.
Что конкретно представляет собой тот или ной социум, его тайные или явные центры, - все эти секреты социальной организации человеческих популяций так же далеки от научного исследования сегодня, как далеки они были и в эпоху постройки египетских пирамид.
Более того, совершенно очевидно, что любая трезвая научная мысль относительно этих секретов пресекается на корню, в то время как всякая «клубничка», отвлекающая внимание людей от действительных механизмов организации человеческой популяции на пресловутые «глубинные», «психологические» и прочие иллюзорные и фантазийные представления выпячивается, жуется и пережевывается в точном соответствии с принципом: чем бы дитя ни тешилось, главное, чтоб оно не думало о всамделишном. Впрочем, как бы то ни было, человечество издавна в лице лучших своих представителей путем озарений и страданий разгадывало одну за другой загадки и тайны природной и социальной жизни.
В связи с вышеизложенным считаю нужным заметить: вопрос о чистом предмете психотерапии и ее содержании на самом деле далек от окончательного решения. Для ответа следует прояснить: антропологические представления (модель, если угодно) о человеке, вытекающие из той или иной психотерапевтической концепции, которая, в свою очередь, есть порождение той или иной философской, религиозной или - шире - социокультурной традиции; идеал состояния человека и социума, к какому собственно стремятся и приводят в перспективе эти концепции; собственно содержание консультативной и психотерапевтической работы (мишень, цель, задачи, средства, последствия) в зависимости от диагноза происходящего с человеком (ситуационного, личностного, медицинского, социокультурного).
Эти проблемные зоны простираются перед каждым из нас, кто по долгу профессии вынужден затрагивать необратимую реальность личностного бытия Другого. Перед каждым, кто понимает, что подлинный смысл психологического лечения, этой вспомогательной практики, осмысляемой и исследуемой современной копингологией*, в сущности, является лишь многообразным варьированием эффекта плацебо-воздействия (второе значение латинского слова «placebo» после первого - «благоугождаю» - “Psychological treatment, in contrast to a pharmacological treatment”. - A.M.Colman. Oxford dictionary of Psychology. Oxford University Press. - 2006.- p.579). Кто надеется и верит в то, что наша наука и целебное ремесло - это наука и целебное ремесло светлого будущего, исполненного гармонии добра, истины и красоты, а не того ужаса, который Ф.М.Достоевский обозвал «пауки в банке».
* Копинг, копинговые стратегии (англ. coping, coping strategy) - это то, что делает человек, чтобы справиться (англ. to cope with) со стрессом. Понятие объединяет когнитивные, эмоциональные и поведенческие стратегии, которые используются, чтобы справиться с запросами обыденной жизни (прим. редактора).
ИСТОЧНИК СООБЩЕСТВО ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ НАУЧНЫХ ПСИХОЛОГОВ
http://ruspsy.net/
«Еще раз про любовь»,
или о том, что такое современная психотерапия -
наука или ремесло
Прежде всего мне хотелось бы (или, чтоб не было разночтений) я хочу поблагодарить редакцию ресурса международного сообщества русскоязычных специалистов в сфере психического здоровья за любезное приглашение принять посильное участие в полилоге на тему «Психотерапия - наука или ремесло».
Проективный характер самой темы, несмотря на небесспорность ее формулировки (равноранговые понятия были бы «наука» и «искусство», либо уж совсем серьезно «наука и техника» в смысле «технология», не так ли?) достаточно диагностичен для выявления общего уровня профессиональной рефлексии представителей этого весьма специфического вида разнообразных услуг, которых, за немногим исключением, можно легко отнести к разряду «работников коммерческого сопереживания».
Мое личное впечатление от текстов, помещенных на сайте http://ruspsy.net, вполне подтвердило мои ожидания. Это умные, добротные в профессиональном смысле и, что очень немаловажно, честные тексты. Честные в том смысле, что никто из авторов (я намеренно не ссылаюсь на конкретные фигуры) не скрывает ни собственной идеологии, ни собственных парадигмальных предпочтений, в том числе и вкусовых, ни собственных пристрастий.
Что мне показалось особенно значимым, так это то, что практически все авторы, солировавшие на заявленную тему, щедро делились своим опытом, равно как и медицинскими познаниями, демонстрируя, на мой взгляд, поразительное единодушие в одном: в отказе от проблематизации самих социокультурных оснований этой самой психотерапии. Хотя тема отличия так называемой Западной психотерапии по сравнению с Российской (или, наоборот, Русской в отличие от Западной) звучит иногда очень настойчиво. При этом и то, и другое определение в контексте опубликованных текстов совершенно не прояснено. Отсюда - бесконечные возможности интерпретативных пассажей по типу («а вот американские клиенты», «а вот русские клиенты», манипуляции с цифрами и формулами, как будто человеческое поведение и в самом деле описывается законами криптографии и формулами математической логики.
Воспользуемся же незаменимым принципом историзма (поскольку логика познания развертывается именно в истории) и напомним некоторые события и обстоятельства, относящиеся к становлению психотерапии в историческом плане.
1. Научная психотерапия возникла в XX столетии, хотя в донаучных формах, в частности, в виде религиозного воздействия и как проявление человеческой солидарности, простого утешения существовала, по-видимому, столько же, сколько существует человек разумный, т. е. примерно 40 000 лет. В донаучные эпохи психотерапия, хотя такого термина тогда и в помине не было, с некоторых пор выделилась в обособленную функцию, закрепленную за фигурой колдуна, жреца, врачевателя. Вероятнее всего, это произошло тогда, когда жрец совмещал отправление и духовных, и лечебных потребностей.
2. Начиная с эпохи Просвещения, преодолевшего насыщенное жесткой этикой христианство и окончательно разделившего науку и религию и, следовательно, фигуры лекаря и священника, психотерапия, вначале благодаря Ф.Пинелю, затем Ф.Мессмеру, а далее Ж.Шарко и П.Жанэ стала осваивать собственно научные, т.е. верифицируемые способы деятельности, отталкиваясь при этом, возможно, от врачебных постулатов еще Парацельса, но ища при этом умопостигаемые причины душевных болезней и способы их лечения.
3. Преодоление витализма и утверждение принципа гомеостаза к концу XIX-началу XX века вместе с открытиями микробиологии и бактериологии, описанием интегративной деятельности мозга Ч.Шеррингтоном, механизмов нервной деятельности И.П.Павловым и А.А. Ухтомским, возникновением германской психиатрической школы (Э.Крепелин, К.Вернике, К.Кальбаум) создало предпосылки для детерминистского объяснения психики и выдвижения детерминистских теорий - независимо от трактовки самих детерминант - ее лечения на основании методов психодинамической парадигмы (3. Фрейд, К. Юнг, А. Адлер) и бихевиоризма (Дж. Уотсон, М.Джонс, В.М. Бехтерев), которые и стали первыми научными психотерапиями XX века.
4. Среди этих парадигм психоанализу несомненно принадлежало первенство как по популярности, так и по его влиянию на культуру своего времени. Само появление психоанализа не столько как метода, сколько как культурно-исторического явления во многом было обусловлено господством специфического социального лицемерия той эпохи, которое, по выражению К.Юнга, объясняется тем, "что в викторианскую эпоху культурные ценности использовались для подтасовки картины мира в соответствии с буржуазными представлениями" (см.: К.Юнг, 1992, с. 57). Психоаналитическое же течение явилось выражением "неприятия новым веком своего предшественника, века девятнадцатого, с его склонностью к иллюзиям и лицемерию, с его полуправдами и фальшью... с его пошлой моралью и надуманной пошлой религиозностью..." (см. там же, с. 58).
Как К.Маркс попытался вскрыть зависимость формирования общественных идеологий, исходя из места той или иной общественной группы людей в системе производственных отношений, так З.Фрейд предпринял попытку объяснить содержание индивидуального сознания влиянием конкретных изначальных обстоятельств жизни данного индивида.
5. Первая, а затем и вторая мировые войны XX века, по словам известного польского психотерапевта А.Кемпински, не только довершили дело разрушения социального лицемерия (см. А.Кемпински, 1992 с. 311), но и создали принципиально новую, небывалую ранее планетарную ситуацию, - и геополитическую, и социально-экономическую, и культурно-историческую. Общим социальным знаменателем этой ситуации явились следующие обстоятельства.
В то время, как ведущие западноевропейские страны, а также Россия и Япония были к 1945 году разрушены и опустошены, их население было физически уничтожено до таких пределов, что количество погибших исчислялось в пропорциях, соизмеримых с целым, а уровень финансовых потерь описывался астрономическими цифрами, единственное крупное государство на земном шаре, а именно США, не только практически не пострадало в этих войнах, а наоборот, впервые в истории человечества смогло аккумулировать невиданные интеллектуальные, финансовые и, как следствие этого, технологические ресурсы человечества.
В итоге уже к началу 50-х годов XX века в этой стране впервые в мире была решена жилищная проблема, т.к. практически все население было обеспечено предоставляемым в кредит быстро строящимся блочным жильем (пресловутые гипсокартонные дома) и едой (fast food, ставшая притчей во языцех как признак американского way of life). Если к жилью и еде добавить автомобилизацию всей страны и невероятный рост предприятий сферы обслуживания (от гостиниц и кинотеатров до бесчисленных ресторанов и массажных салонов), а также массовое появление телефонов, телевизоров и, что очень важно, холодильников (позволяющих хранить съестные припасы), становится понятным дальнейшее: возникновение в США общества массового потребления.
Безудержная и тотальная зависимость от вещей, существование вещей в качестве продукта массового производства, т.е. анонимных серийных изделий, доступность этих вещей через приобретение, т.е. покупку, наконец, бесконечный круговорот вещей как символов, означивающих твое существование в мире (вещей же!), превращение коммерческих отношений в личные и наоборот - вот сущность общества массового потребления (см. Бодрияр, 1999).
6. Возникновение, как это ни прискорбно звучит, за счет разграбленных и обобранных стран такого суперизобилия, как и следовало ожидать, не только не отменило исконных человеческих проблем - проблем со здоровьем, в частности, психическим, проблем в межличностных отношениях и в семье, наконец, просто внутриличностных проблем, а наоборот, выпятило их, поскольку бедность не оставляет человеку возможности предаваться психологическим терзаниям, в то время как материальное изобилие создает собственно психологическое пространство личностного существования.
Более того, именно это общество, общество массового потребления, общество корпоративной и частной собственности немногих над окружающим миром (частная собственность на землю, на предприятия, на водоемы) создает чрезвычайно интенсивные и специфические переживания, хорошо описанные в литературе: страх срока платежей, страх внезапного увольнения и возможности лишиться всего, что потребляешь в кредит; страх быть самим собой, отказавшись подчиняться всеобщей логике потребления; широкое распространение неподлинного поведения, регрессия к инфантильному, аддиктивному, сугубо ролевому проживанию жизни, либо к иным видам манипулятивного поведения и, в итоге, к суициду (см. Бодрияр, 1999; Мамардашвили и др., 1972; Фромм, 1990; Ясперс, 1991). Иными словами, всю гамму переживаний, индуцированных всеобщим, самодовлеющим, пронизывающим социальную ткань жизни отчуждением человека от мира.
Но вернемся к современной психотерапии. Поскольку после второй мировой войны цвет психотерапевтов сосредоточился в США, а сытая жизнь создала богатейшее пространство для деятельности, психотерапевты не заставили себя ждать. Их активность проявилась, во-первых, в небывалом росте самого количества соответствующих специалистов. Во-вторых, в повсеместном распространении разнообразных подходов и направлений психотерапии - от весьма дорогостоящих (психоанализ) до откровенного коммерческого ширпотреба (типа тренинга сензитивности, транзактного анализа и т.п.). В-третьих, после принятия Британским парламентом в 1959 году известного закона о психическом здоровье, распространившим свое влияние на всю бывшую Британскую империю, т.е. все те страны, граждане которых платят налог на содержание двора Ее Императорского Величества, а также Соединенные Штаты, огромную финансовую поддержку получило так называемое антипсихиатрическое движение, в русле которого К. Роджерс, заменив термин "пациент" (страждущий) на термин "клиент" (заказчик), окончательно инсталлировал в массовом сознании психотерапию как одну из услуг наряду с другими, что наилучшим образом соответствует психологии и идеологии общества массового потребления. И в самом деле, приравнивание услуг психотерапии к услугам парикмахера или косметического хирурга убивало сразу двух зайцев: спасало самооценку и повышало покупательский спрос на психотерапию.
Тем самым, после деинституализации психиатрии, психотерапия, как она сложилась во второй половине XX века, отказалась от собственно задач излечения, стала формой обслуживания сытых и богатых, и, насколько я понимаю, таковой и пребывает, выполняя совершенно иные функции, среди которых обучение социально санкционированным нормам поведения и индоктринация той или иной прикладной философией - едва ли не основная.
Но что же оставалось бедным? Одним из первых весьма обстоятельный ответ на этот вопрос в теоретическом аспекте дал известный бразильский психоаналитик Норберто Кеппе. Сын немца и бразилийки, получивший психоаналитическое образование в послевоенной Германии и попытавшийся практиковать психоанализ в Бразилии, он обнаружил, что у местных пациентов нет, собственно говоря, личностных проблем. Все их переживания суть не что иное как интериоризованные социальные конфликты, т.е. люди страдают не столько от собственной невротичности, сколько от межличностных конфликтов на почве нехватки денег, ревности, злоупотребления алкоголем, угрозы или реальной безработицы и т.п. (см. Керре, 1992). Виктимизированное социальной нищетой и бесправием население испытывает нужду не столько в психотерапии, сколько в регрессивном религиозном или псевдорелигиозном вспомоществовании или, по крайней мере, в психиатрии, так как психических болезней не отменял никто (см. Танселла и др. 1998).
Этот беглый обзор внешней, событийной канвы становления и самоопределения психотерапии позволяет вплотную подойти к главному вопросу нашего метаанализа. Каково же реальное место психотерапевта и психотерапии в современном мире? С учетом вышеизложенных тезисов место это мне представляется следующим образом.
Психотерапия как особая сфера деятельности является несомненной привилегией богатых - как стран, так и людей. Бедным остаются различные виды эрзац-терапии: всякого рода идеологически индоктринированные тренинги, религиозные секты, хилерство, ведовство. И - традиционная врачебная помощь со стороны психиатров и наркологов.
В частно-собственническом ("общечеловеческом") социуме общественная функция психотерапевта как фигуры, эксперта в искусстве личной жизни, предстающей на экране ТВ или на страницах гламурных журналов, примерно такова, какова роль штатного астролога, т.е. на самом деле олицетворение мифа. В нашем случае - мифа психотерапии, эксплуатирующего рецептивную ориентацию массового потребителя (классика по Э. Фромму).
При этом психотерапевт олицетворяет собой фигуру толкователя психологических тайн, его заявленная миссия - интерпретация реальных жизненных событий и отношений посредством некого условного псевдонаучного волапюка, заимствованного, как правило, из психоаналитического лексикона.
Подлинная же цель - поддержание конвенциональности приличествующей "хорошему стилю" социальной нормы и обеспечение легкой псевдоинтеллектуальной жвачки, без которой "средний класс" обходиться не может, что подтверждается изданием массовыми тиражами текстов, именуемых коротко и ясно: "чтиво".
Более того, власть предержащие заинтересованы как никто другой в повышении престижа психотерапевтов - этих новоявленных глашатаев истины в вопросах человеческих отношений - не в последнюю очередь по причине отвлечения внимания публики от социальных проблем и анэтичности устройства общественной жизни. Иначе чем объяснить столь значительный вброс финансов в массовые психотерапевтические движения в США с начала 60-х годов прошлого века на фоне отказа от всеобщей государственной медицинской помощи душевнобольным?
Поскольку на фоне пошатнувшейся под ударами научного знания традиционной религии сама религиозная потребность, точнее потребность в утешении у людей никуда не делась, новоявленный душепопечитель, именуемый "психотерапевтом", принял в мегаполисах на себя обширные обязанности, доставшиеся ему по наследству от общинных священников, местных парторгов и деревенских знахарей.
Кстати сказать, в тех сообществах, где исконные религии или идеологии весьма сильны, традиционное место душеприказчика вакантным не стало. Немыслимо представить, чтобы правоверный иудей обратился не к раввину, а к психотерапевту, как, впрочем, и воцерковленный православный христианин. Разве что по получении соответствующего благословения. Не только в мусульманской культуре, но и в буддийской Индии, как и в коммунистическом Китае никаких психотерапевтов нет и в ближайшее время не предвидится, поскольку не похоже, чтобы место психотерапевту уступили мулла, гуру или пресловутый парторг.
Так что, собственно говоря, психотерапия в том расширительном смысле, который она приобрела во второй половине XX века, является правопреемницей прежде всего протестантского христианства и порожденного им общества с предельно выраженным эгоцентризмом, ростовщичеством и всеобщей коммерциализацией. Различные экзотические формы введения людей в измененное состояние сознания (от шаманизма до холотропных техник), собственно, никогда и не претендовали на статус лечебных методов, представляя себя в виде своеобразного действа по обеспечению эмоционального отреагирования.
Так что современная психотерапия не столько наука и не столько искусство, сколько, к сожалению, прежде всего бизнес. Бизнес весьма разветвленный. Стоит лишь бросить взгляд на его направления, заявленные на любой из конференций по психотерапии, где, по существу, происходит традиционная ярмарка услуг и брэндов. Здесь будут представлены и психодрама, и мифодрама, и расстановки по Хэллингеру, и игротехника, и коучинг, и танатотерапия, и контактная импровизация, и даосские практики, не говоря уже о пресловутом НЛП, танцедвигательной терапии и дюжине традиционных направлений.
Само собой разумеется, что высшим пилотажем в этом бизнесе является создание сетей обучающих семинаров в точном соответствии с принципами и законами любого сетевого маркетинга. В этом бизнесе и сами психотерапевты легко делятся на два основных класса. Одни из них зарабатывают на жизнь тем, что обучают недоучившимся коллег разнообразной психотерапевтической экзотике из вышеперечисленной, даже не задаваясь вопросом о том, пригодна ли она для работы с обычными пациентами, а не психологами-экстремалами.
Другие зарабатывают, оказывая услуги "клиентам", т. е. переключая внимание, наводя транс, формируя соответствующие образования, позволяющие если не избавиться от энуреза, то, по крайней мере, им гордиться, или же вырабатывая у клиента "качества настоящего целеустремленного бизнесмена" и прочие социальные рефлексы общества "общечеловеческих ценностей", т. е. общества индивидуалистов-потребителей, где дух поздней протестантской коммерциализации совершенно вытеснил остатки дореформационной этики, не говоря уже об обычной человеческой совести.
И в самом деле, нужна ли совесть в обществе, где повсюду установлены видеомониторы, а суд готов в течение нескольких часов разобраться с любой бытовой проблемой, даже с иском о посягательстве на некогда слабый пол посредством нескромного взгляда?
Те же психотерапевты, которые не оказывают "услуги клиентам", а действительно лечат пациентов, честно отрефлексировав пределы своей деятельности в нечетко очерченной области так называемой "малой психиатрии", меньше всего задаются вопросом эффективности самой по себе психотерапии, поскольку отчетливо видят зависимость исхода лечения от постановки диагноза, специфики клинического процесса, правильности назначения фармакологических средств, деонтологически верной позиции врача и психотерапевта, а также банального везения, без чего не обходится ни один процесс выздоровления.
Психотерапевтические методы при этом играют роль, скорее, аккомпанемента, но никак не солируют. Психиатры в этом отношении значительно скромнее. Они предпочитают, в лучшем случае, исследовать эффективность того или иного фармакологического препарата в редуцировании того или иного симптома, чем рассуждать об эффективности психиатрии вообще.
Собственно же методологические истоки проблемы, на наш взгляд, состоят в том, что в привычном составном слове «психотерапия» есть слабое звено. И это не столько «терапия», сколько «психо», заимствованное из прежней психологии, т.е. науки о «психике».
Дело в том, что на нынешний день под крошечным и обветшалым зонтиком прежней психологии выросли многочисленные новые научные дисциплины с их собственным, присущим только им, а не общим для всех предметом исследования. И эти многочисленные дисциплины, но не вызревшие и не проявившие себя глобальными открытиями, скажем такими же, какими в ХVII веке прославили астрономию И.Кеплер и И.Ньютон, напрочь лишив астрологию статуса науки, пока еще пытаются прикрываться прежним привычным наименованием.
Характерно, что гениальный исследователь процессов становления человеческого познания в онтогенезе Ж.Пиаже всячески отстранялся от неопределенного названия «психолог» и именовал себя «генетическим эпистемологом», что гораздо точнее характеризует область его занятий, чем туманное «анимология» или «психология». Понятно, что специалисты, которым известно, что структура всегда опережает функцию, постеснялись бы причислять себя к столь туманной области человеческой деятельности.
Не случайно же мы постоянно сталкиваемся с одним и тем же явлением: коллега, прежде чем сообщить минимально значимую информацию, повторяет набор одних и тех же мантр из Фрейда, Юнга или Выготского (ряд можно продолжить), вслед за чем утверждает: мантры, т.е. положения классиков оказываются сколь подтвержденными, столь и не доказанными, т.к. не просто противоположная, а совершенно иная точка зрения и феноменология также имеет место быть. Но не может же существование любой науки сводиться лишь к подтверждению ее исходных принципов, так и не доводя их, с одной стороны, до ранга аксиом, а с другой - не продвигаясь далее в постижении мира посредством открытия ранее неизвестного.
В чем же состоит смысл «исследований», основанных на мантрах? Чего добивается исследователь - открытия неизвестного ранее или доказательства неизменной правоты предпочитаемого отца-основателя? Так же не случайно, по-видимому, в современном мире намечается отчетливо выраженный отказ от традиционного и явно несостоятельного термина «психология» в том его значении, которое ассоциируется с наименованием слишком расплывчатого набора сведений и методов, в пользу конкретных объектов и методов исследования. Скажем, современная психофизиология трансформировалась из науки о физиологических механизмах психики в науку о нейродинамических механизмах биосоциальных процессов и аффективных состояний. А название научной дисциплины «эргономика» - разве не ярчайшее свидетельство желания отъединиться от пресловутой «пневмологии»?
Приставка «психо» традиционно существует, но постоянно уточняется корневая основа термина. К примеру, «психосемантика», «психодидактика» «психометрика», «психомоторика» и т.п. Все чаще и чаще на место «психо» становится «нейро»: «нейролингвистика», «нейрофизиология» и даже «нейронаука», чтоб окончательно отъединиться от «анимологии». Уловив тенденцию, детские психологи стали заниматься не какой-то там психогимнастикой, как выражались бы те же люди лет двадцать тому, или лечебной гимнастикой, как сказали бы лет тридцать тому, а «нейрокоррекцией», когда с помощью специально осваиваемых пациентом двигательных процедур делаются попытки простимулировать работу тех или иных нейронных сетей или мозговых центров и, таким образом, восстановить управление с их стороны действием всего анализатора и, в частности, его эффекторного компонента. Так что статус первого корневого слова «психо» явно теряет свои позиции.
Если же к этим двигательным упражнениям присовокупить результаты новейших разработок, в которых в организм человека вживляются микроэлектронные устройства, позволяющие заменять не только ампутированные конечности бионическими, а органы слуха и зрения сенсорными системами, но и вживлять в голову структурные компоненты головного мозга (к примеру, мышам на сегодняшний день искусственный мозжечок, наподобие искусственных сердечных клапанов, становится понятным, что традиционный термин «психология» в качестве наименования научной дисциплины - не более чем затянувшееся эхо ХVI столетия.
И в самом деле, о какой «психологии» можно говорить, если, допустим, в России и Германии столетиями обсуждаются вопросы свободы воли и воли к власти, пишутся философские и душеведческие труды, издаются монографии и защищаются диссертации, а в тех же США или Канаде такой «психический процесс» как воля даже не упомянут в учебниках по психологии, поскольку для североамериканских специалистов по психологии его просто не существует.
Впрочем, если уж договаривать до конца, то и термин «психика» в американских учебниках отсутствует. Прилагательное «психический», означающее в вольном русском переводе то же самое, что и мы имеем ввиду, когда подразумеваем, что кто-то явно не в себе, есть, а вот существительного, от которого происходит прилагательное - нет.
В чем же здесь дело? Может, в пресловутом бихевиоризме, согласно которому «психология - это наука о поведении», а не о какой-то там «психике»? Или речь все же о более существенных, эссенциальных (от лат. essentia, сущность) вопросах?
Любая наука может претендовать на статус таковой при одном определенном условии: она располагает присущими изучаемой ею реальности и открытыми благодаря ей законами. Как же обстоит дело с психологией? А дело обстоит так, что к большинству законов чувственного познания и гносеологических принципов психологи вообще не имеют никакого отношения. Напомним известный всем перечень: закон смешения цветов (автор открытия И.Ньютон, физик); закон Э.Вебера и Г.Фехнера, авторы открытия физиологи); закон Ф.Дондерса (автор - врач); закон «специфических энергий» И.Мюллера - открыт физиологом); закон М.Блоха (автор - врач). Открывателями знаменитого закона о мотивации были Роберт Йеркс, американский этолог и специалист по приматам, а также его ассистент Джон Додсон, о котором после их первой совместной и единственной публикации 1908 года, описывающей, кстати, закономерность поведения мышей, неизвестно практически ничего, кроме того, что он работал преподавателем в коммерческом колледже в местечке Боулинг Грин штата Кентукки. Что уж говорить о гносеологическом принципе, сформулированном известным математиком А.Н.Колмогоровым в 1963 году или, тем более, о принципе доминанты, открытом А.А.Ухтомским, физиологом!
Что касается так называемых «законов восприятия» или «законов обучения», которым мы обязаны известным экспериментам представителей гештальт-психологии и специалиста по обучению животных Э.Торндайка, то, по общему мнению, это ни что иное как метафора. Особенности восприятия или обучения статуса закона не имеют, отражая лишь некоторые свойства нейродинамических процессов перцепции у животных и человека и требуя почти всегда объяснительных оснований из других наук (физики, биологии, этологии и т.д.) (см. http://схемо.рф/shemy/psihologija/aismontas-b-b-obschaja-psihologija-shemy-2003-g/99.html).
Правда, слово «почти» в данном случае легко отбросить, если внимательно присмотреться к самым «психологическим» попыткам трактовать психические явления в пределах их собственной детерминации. Едва ли не наиболее показательным примером этому может служить психоанализ («психологический анализ», или, на худой случай «анализ психологического», не так ли?). Стоит лишь отвлечься от основных идей и способов работы, восходящих еще к положению Гиппократа о том, что анализ снов - это окно к душевным процессам, и того, что сама процедура скалькирована с католической исповеди, и поинтересоваться, каков же итог умозрительных рассуждений классика-основателя, и мы обнаружим: ни одно из предложенных Фрейдом объяснений психических нарушений, с которыми ему пришлось иметь дело, не подтвердилось дальнейшим развитием нейробиологии, нейрофизиологии, нейрологии и психиатрии в целом как комплексной медицинской отрасли.
Как говаривал Ф.Бэкон, застегнув лишь одну пуговицу неверно, вы не сможете застегнуть правильно и весь камзол. Следует ли после этого удивляться тому, что науке не известен ни один из случаев излечения в психоанализе? Невозможно избавить человека от патологии, если подлинные причины явления находятся вне сферы лечебного воздействия. Собственно, всеобщее признание того факта, что психоанализ не является лечебной процедурой, стало теперь общим местом.
Рассмотрим другой пример - знаменитые слепоглухонемые Елена Келлер и Ольга Скороходова. И ту, и другую научили говорить, чувствовать, понимать, писать. И та, и другая прославили свою страну (США и СССР), но ни в первом, ни во втором случае психологи не имели к этому ни малейшего отношения. Елену Келлер обучала выпускница школы для слепых, сама слабовидящая в результате трахомы, Анне Салливан. А с Ольгой Скороходовой работал педагог-дефектолог Иван Афанасьевич Соколянский.
В первом случае достижения Е.Келлер трактовались, в том числе ею самою, как Божий промысел и благодать, во втором - как следствие блага нового, социалистического строя и его возможностей. Однако совершенно очевидно, что если результаты были идентичны, идентичны были и способы работы, т.е. те дидактические приемы, которыми пользовались учителя и в первом, и во втором случае: принцип работы реактивного двигателя или паровой машины или двигателя внутреннего сгорания идентичен, где бы этот механизм ни был создан.
Очевидно и другое, а именно: зачастую психологические «теории» - не более чем идеологические измышления, описывающие не законы, а систему взглядов, т.е. мнений (от слова «мнить») того или иного сочинителя. История насаждения и господства той или иной идеологии, представители которой, как известно, пытаются выдать свой частный интерес за всеобщий (Гегель), и есть подлинная история той «психологии», по крайней мере в ХХ веке, научный статус которой, будь она марксистской, фрейдистской или поведенческой, утрачен навсегда, так и не будучи обретен. В равной мере, на мой взгляд, это же относится и к психотерапии, в которой тем больше идеологии, чем она сильнее держится за приставку «психо».
Не является ли название «психология», эта явно устаревшая терминологическая химера, придуманная то ли врачом Рудольфом Гоклениусом в 1590 году, то ли богословом Отто Касманом, разделившим «соматологию» и «психологию» в 1598, таким же мифическим образованием, как и несуществующая «пневмология»? Не имеем ли мы на сегодняшний день дело с целой совокупностью смежных дисциплин, которые по привычке объединяем одним привычным термином, не задумываясь о том, что на месте «соматологии» XVI века давно уже появилось множество научных и прикладных отраслей, изучающих многообразные стороны и уровни функционирования человеческого организма?
Не точнее и не вернее ли было бы понимать, что на самом деле мы имеем дело с сенсорологией и перцептивистикой? С когитологией, мнемонистикой и даже меметикой? Аффектологией и стрессологией? Аттитюдологией и этологией? С лингвологией и операционалистикой? Аксиологией и копингологией? С акмеологией и персонологией, формами их детерминации и проявления на разных этапах жизни, в разных социокультурных образованиях и т.п.?
И, еще раз обратим внимание, первый корень - приставка «психо»- здесь вовсе ни к чему, т.к. очевидно, что все указанные группы явлений являются, в сущности, следствием нейродинамических процессов, обусловленных социальными или биологическими детерминантами, инициирующими мозговую активность. Но что еще хуже, так это то, что достаточно открыть любое периодическое издание, в названии которого стоит слово «психология», и мы обнаружим причудливую смесь указанных отраслей с явным преобладанием философского, идеологического, а то и теологического т. е., в сущности, интерпретативного, толковательного, но не содержащего никаких открытий материала.
А между тем, современная сенсорология и перцептивистика, т.е. науки, имеющие дело непосредственно с органами и системами, обеспечивающими ориентировочно-познавательную деятельность мозга и организма, могут гордиться именно открытиями. Так, в 2000 г. было экспериментально доказано, что предъявление испытуемым, страдающим фантомными болями, зеркального отражения здоровой конечности, способствует исчезновению этих болей в связи с тем, что соответствующие нейронные сети получают обратную афферентную связь, свидетельствующую о подвижности соответствующего органа (см. http://www.slideshare.net/DMFishman/thr ... psychology).
Не так давно было установлено, что запахи влияют на содержание сновидений. Иными словами, научное развитие происходит за счет и благодаря дифференциации предметов и методов исследования, позволяющих вскрывать действительные, а не придуманные причины явлений, относящихся к мозговой деятельности и ее обеспечению, опосредованию и манифестации сенсорными, перцептивными, семиотическими, двигательными и другими компонентами, каждый из которых, в свою очередь, претерпевает обратное воздействие со стороны мозга в частности и организма в целом.
Даже поверхностному взгляду заметна прямая связь между конституцией человека, личностным типом, уровнем интеллекта и этического развития, состоянием здоровья и теми взглядами или образом мыслей, которых он придерживается. Если к этому добавить уровень образованности и систему ценностных смысловых координат, в рамках которых данный индивид понимает мир и действует в нем, и которая обусловлена типом цивилизационной популяции, к которой принадлежит данный индивид или спецификой социальной группы, становится очевидным, что на самом деле мозговые механизмы и социально заданное содержание - в своем взаимодействии на материале конкретного телесного субстрата - всякий раз представляют собой причудливое сочетание взаимообусловленных вероятностей, наиболее востребованное из которых отбирается и культивируется социумом в зависимости от преобладающих в нем в данную эпоху тенденций.
Что конкретно представляет собой тот или ной социум, его тайные или явные центры, - все эти секреты социальной организации человеческих популяций так же далеки от научного исследования сегодня, как далеки они были и в эпоху постройки египетских пирамид.
Более того, совершенно очевидно, что любая трезвая научная мысль относительно этих секретов пресекается на корню, в то время как всякая «клубничка», отвлекающая внимание людей от действительных механизмов организации человеческой популяции на пресловутые «глубинные», «психологические» и прочие иллюзорные и фантазийные представления выпячивается, жуется и пережевывается в точном соответствии с принципом: чем бы дитя ни тешилось, главное, чтоб оно не думало о всамделишном. Впрочем, как бы то ни было, человечество издавна в лице лучших своих представителей путем озарений и страданий разгадывало одну за другой загадки и тайны природной и социальной жизни.
В связи с вышеизложенным считаю нужным заметить: вопрос о чистом предмете психотерапии и ее содержании на самом деле далек от окончательного решения. Для ответа следует прояснить: антропологические представления (модель, если угодно) о человеке, вытекающие из той или иной психотерапевтической концепции, которая, в свою очередь, есть порождение той или иной философской, религиозной или - шире - социокультурной традиции; идеал состояния человека и социума, к какому собственно стремятся и приводят в перспективе эти концепции; собственно содержание консультативной и психотерапевтической работы (мишень, цель, задачи, средства, последствия) в зависимости от диагноза происходящего с человеком (ситуационного, личностного, медицинского, социокультурного).
Эти проблемные зоны простираются перед каждым из нас, кто по долгу профессии вынужден затрагивать необратимую реальность личностного бытия Другого. Перед каждым, кто понимает, что подлинный смысл психологического лечения, этой вспомогательной практики, осмысляемой и исследуемой современной копингологией*, в сущности, является лишь многообразным варьированием эффекта плацебо-воздействия (второе значение латинского слова «placebo» после первого - «благоугождаю» - “Psychological treatment, in contrast to a pharmacological treatment”. - A.M.Colman. Oxford dictionary of Psychology. Oxford University Press. - 2006.- p.579). Кто надеется и верит в то, что наша наука и целебное ремесло - это наука и целебное ремесло светлого будущего, исполненного гармонии добра, истины и красоты, а не того ужаса, который Ф.М.Достоевский обозвал «пауки в банке».
* Копинг, копинговые стратегии (англ. coping, coping strategy) - это то, что делает человек, чтобы справиться (англ. to cope with) со стрессом. Понятие объединяет когнитивные, эмоциональные и поведенческие стратегии, которые используются, чтобы справиться с запросами обыденной жизни (прим. редактора).
ИСТОЧНИК СООБЩЕСТВО ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ НАУЧНЫХ ПСИХОЛОГОВ
http://ruspsy.net/