Ивана Перушко-Виндакиевич. Лагерная проза Карла Штайнера (окончание)
(начало здесь)
Штайнер, таким образом, различает два типа свидетеля - достоверного и недостоверного. Недостоверный свидетель - это еще одна подкатегория псевдосвидетелей, словами Агамбен. Даже сами посвящения их книг помогают понять не только, кому адресованы произведения, но и с какой целью они написаны. Претензии Солженицына масштабны (они парадоксальным образом такие именно вследствие своей недостоверности). Он посвящает свою книгу всем подлинным свидетелям, которых больше нет: «Посвящаю всем, кому не хватило жизни об этом рассказать. И да простят они мне, что я не всё увидел, не всё вспомнил, не обо всём догадался» [Солженицын - интернет-ресурс]. Солженицын является собирателем свидетельств и проповедником - в «Архипелаге» много его комментариев, анализов, рассуждений и суждений... Путь Штайнера совершено противоположен, начиная с посвящения: «Эту книгу я посвящаю своей жене Соне, верно ждавшей меня» [Штайнер 2017: 3]. Путь Штайнера - это личное воспоминание о путешествии в настоящий ад, в котором - лишь за несколькими исключениями - нет места анализу, поскольку свидетель свидетельствует, а не судит: «Я редко пускался в анализ и комментарии событий. Я хотел прежде всего описать голые факты. А читатель пусть сам вершит свой суд» [Штайнер 2017: 10]. Несмотря на тот факт, что оба автора пишут о возможности остаться человеком в нечеловеческих условиях, лагерную прозу Штайнера нужно читать как полную противоположность всемирно известного «Архипелага». Само предисловие Штайнера к книге косвенно намекает на то, что это был сознательный поступок: «Если бы я вздумал рассказать обо всем, что я вместе с десятками тысяч людей вынес за двадцать лет пребывания в советских тюрьмах и лагерях, мне нужно было бы иметь сверхчеловеческую память» [Штайнер 2017: 10].
Для Штайнера, иными словами, только пережитое могло стать воспоминанием. И поэтому проза Штайнера, которая в жанровом смысле трудноопределимая (она не является ни документальным исследованием сталинской лагерной системы, ни художественной прозой, ни типичным воспоминанием), она намного ближе концепции, выдвинутой Варламом Шаламовым. Если сравнить их успех и представленность в разных странах с успехом таких авторов, как Леви или Солженицын, то сразу ясно, что они не успешны. Ульрих Шмид замечательно объясняет причину неуспеха Шаламова:
Проблема Шаламова была в том, что он совсем не пришел на этот вокзал. Он не разбирался в политических расписаниях поездов или в схемах международных пересадок. И так же точно он не хотел встречать свою публику в залах ожидания актуальных литературных тенденций. Он был возвратившимся странником, записывающим путевые заметки о мире, которого никто не должен был узнать. Более того: он считал вредным уже и то, что люди вообще узнают о существовании этого мира. В этом смысле нужно сказать, что отсутствие рецепции сочинений Шаламова с его собственной точки зрения представляло собой успех [Шмид - интернет-ресурс].
Книга Штайнера «7000 дней в Сибири» ни по форме, ни по жанру не походит на «Колымские рассказы» Шаламова, которые являются краткими прозаическими текстами, художественными миниатюрами о ГУЛАГе без ГУЛАГа: «Автор не представляет действующих лиц, действия, как правило, нет, многое остается недосказанным, и его нужно даже угадывать» [Шмид - интернет-ресурс]. Однако Шаламова и Штайнера сближает нарративная стратегия, отличающая их от Солженицына: в художественных миниатюрах Шаламова рассказчик и текст сливаются в одно целое, автор не дистанцируется от героя. И поэтому читатель доверяет написанному, по словам Шмида, ему это кажется аутентичным. В лагерных воспоминаниях Штайнера и не могло быть иначе. По законам этого мемуарного жанра, рассказчик и герой - одно целое. Двух литераторов сближает роднит отсутствие морализаторства и какой бы то ни было аффектации. «Как и мемуаристы, писатели новой прозы не должны ставить себя выше всех, умнее всех, претендовать на роль судьи» - утверждает Шаламов в очерке «О прозе» [Шаламов 1998: 359-369]. Штайнер придерживается как раз такого принципа. Простота голых фактов является их отличительной чертой. Описанное присутствует непосредственно. Даже ужасы и жестокость. Вот два примера стиля Штайнера:
Я лег на свое место и стал рассматривать барак. Он выглядел так, словно был нежилой. Нары стояли голые, поскольку лагерники унесли с собой все постельные принадлежности. Штаны служили матрацем, подушку заменял бушлат на вате, а вместо одеяла использовалась телогрейка. Те, у кого были полотенца, повязывали их вокруг шеи вместо шарфов. Мои товарищи вернулись с работы в глубокие сумерки. <...> От мороза не защищала даже одежда на вате. Вокруг рта, носа, глаз висели сосульки, до неузнаваемости менявшие облик людей. Руки у них настолько закоченели, что они не могли даже расстегнуть пуговицы и развязать тесемки на одежде [Штайнер 2017: 210-211].
Старая пословица гласит: Где голод, там и мыши. В нашем бараке было много мышей, хотя пищи не было. Если у кого случайно и падали крошки на пол, он тут же ее бережно поднимал и отправлял в рот. Однажды мы заметили, что два заключенных встают по ночам и почему-то возятся у печки. После длительного наблюдения мы установили, что они по ночам ловят мышей и варят их в большой консервной банке. <...> Прошло полгода. Наше положение ничуть не изменилось. Конвоиры и их командир Панов продолжали вести себя как звери. Как-то Панов заставил какого-то парня снять верхнюю одежду, так как ему показалось, что он плохо работает. <...> Панов взял винтовку и стал его бить. <.> Панов снова начал его бить, выкрикивая после каждого удара:
- Встать!
Наконец парень, собрав последние силы, поднялся. Когда он в бараке снял рубашку, мы увидели на всем его теле следы запекшейся крови. Трудно было понять, как он смог такое выдержать [Штайнер 2017: 225-226].
Эти голые факты, которые старается описать Штайнер и у которых отсутствует анализ, морализаторство и проповедничество, превращаются в какой-то новый вид мемуаров - в своеобразный роман-свидетельство. Более того, в написанном в 1965 г. очерке «О прозе» такого рода голые факты (которые и представляют в некотором смысле поэтически-человеческое кредо Штайнера) Шаламов назвал новой прозой, прозой которая функционирует на стыке мемуарной и художественной литературы:
Собственная кровь, собственная судьба - вот требование сегодняшней литературы.
Если писатель пишет своей кровью, то нет надобности собирать материалы, посещая Бутырскую тюрьму или тюремные «этапы», нет надобности в творческих командировках в какую-нибудь Тамбовскую область [Шаламов - интернет-ресурс].
Проза, о которой говорит Шаламов, пишется собственной кровью писателя, она не похожа на жизнь, она - и есть сама жизнь:
"Новая проза отрицает этот принцип туризма. Писатель - не наблюдатель, не зритель, а участник драмы жизни, участник и не в писательском обличье, не в писательской роли.
Плутон, поднявшийся из ада, а не Орфей, спускавшийся в ад" [Шаламов - интернет-ресурс].
В несвободном обществе, когда автор является жертвой преследования, он пишет другим языком - эзоповым, т. е. преследования усиливают умение автора-бунтаря писать между строк и таким образом выразить свои еретические мысли - уточняет Лео Штраусс в статье «Преследование и искусство письма» [Штраус ]. Однако, в концлагере, в сталинском ГУЛАГЕ, чтобы сохранить жизнь, нужно было быть бунтарем, непокорным человеком. А литература, которая пишется, когда жизнь уже спасена, совсем не еретическая, не эзопова, а голая. Язык новой прозы, утверждает Шаламов, должен быть самый первичный, без поправок: «Проза должна быть простой и ясной» [Шаламов 1998]. Голые факты, иными словами, требуют и голого языка. Голым как раз и является язык Штайнера. Может быть эта простота письма связана с его происхождением - напомним, что Штайнер австриец по месту рождения, но югослав по гражданству и определению - это значит, что хорватский язык не был для него родным. Но причины этой простоты можно искать и в другом. Чем ближе человек находится к смерти (а Штайнер был рядом с ней на протяжении двадцати лет), тем больше изменяется язык. На крайнем севере России, в сибирских лагерях, в стране вечной мерзлоты, в ледяной пустыне Норильска и Дудинки, где пустота приобретает совершенно новое измерение, этот югославский Плутон не мог иначе передать на бумаге невозможное, невыносимое, нечеловечное. Если Шаламов прав, утверждая, что краткостью и простотой, а также отсечением всего, что может быть названо литературой, писатель достигает литературы, тогда и мемуары Штайнера пример настоящей литературы. Штайнер передает настоящий ад без пафоса, без большой нагрузки на чувства. Штайнер, однако, выполнил самую важную задачу: без лишнего пафоса, совершено спокойно, он пробудил чувство, воскресил ужас:
В то время главной пищей заключенных, наряду с хлебом, была пшеница. Из немолотых зерен пшеницы варили кашу. Естественно, желудок не мог переварить целые зерна. Человеческие испражнения на сильном морозе тут же замерзали. Ямы и испражнения мы чистили с помощью железных прутьев <...>, затем всю эту массу грузили на санки и отвозили в тундру. Однажды китайцам пришла в голову мысль, что не переварившиеся зерна можно снова употреблять в пищу. Они притащили несколько кусков замерзшей массы в прачечную и бросили в котел, где всегда кипятилось грязное белье. В теплой воде масса растаяла, и они вылавливали пшеницу, мыли ее и снова варили [Штайнер 2017: 275-276].
Пока Шаламов рассуждает о возможности и необходимости (новой) концепции и формы художественного произведения3, Штайнер, не задумываясь о природе и возможностях мемуарной поэтики и тому подобных мета-вопросах, создал и памятник века, и очень емкую форму мемуарной литературы. И поэтому восхищенные слова Шаламова о мемуарной прозе Надежды Мандельштам легко могли бы быть отнесены и к сибирским воспоминаниям Карло Штайнера:
Я глубоко уверен, что мемуарная проза Н.Я. Мандельштам станет заметным явлением русской литературы не только потому, что это памятник века, что это страстное осуждение века-волкодава. Не только потому, что в этой рукописи читатель найдет ответ на целый ряд волнующих русское общество вопросов, не только потому, что мемуары - это судьбы русской интеллигенции. Не только потому, что здесь в блестящей форме преподаны вопросы психологии творчества. Не только потому, что здесь изложены заветы О.Э. Мандельштама и рассказано о его судьбе. Ясно, что любая сторона мемуаров вызовет огромный интерес всего мира, всей читающей России. Но рукопись Н.Я. Мандельштам имеет еще одно очень важное качество. Это новая форма мемуаров, очень емкая, очень удобная [Шаламов - интернет-ресурс].
Заключение: можно ли освободиться от ГУЛАГа?
Лагерный опыт свидетельствует, по-видимому, о том, что человек не является хозяином своей жизни. Но является ли человек хозяином своей человеческой сущности, т. е. воли в состоянии чрезвычайной ситуации, каким оказался ГУЛАГ? Свидетельствуют ли лагерные воспоминания об огромной силе воли, порождающей потребность выжить в ГУЛАГе? На первый взгляд, лагерная проза, т. е. лагерные свидетельства являются проявлением исключительного волевого акта. Если согласиться с тем, что воля - это «способность удерживать цель, т. е. неуклонно строить свои действия в направлении цели», вопреки воздействиям ближайших обстоятельств, тогда лагерные свидетельства являются своеобразным триумфом воли [Ильенков 2010: 185]. В «Архипелаге ГУЛАГ» А.И. Солженицына понятие воли упоминается многократно; ему посвящено даже заглавие третьей главы четвертой части «Архипелага» - «Замордованная воля». А. Злобин в своей статье «Лексическая репрезентация концепта воля в произведениях А. Солженицына» заметил, что «в абсолютном большинстве случаев слово воля употребляется писателем в значении «свободное состояние, не в тюрьме, не взаперти» (366 примеров из 381)» [Злобин - интернет-ресурс]. Гораздо более важным, между тем, представляется тот факт, что в философском смысле «Архипелаг ГУЛАГ» можно трактовать как своеобразный триумф воли. Воля у Солженицына замордована, но все-таки, она существует.
С другой стороны, концепт воля даже на лексическом уровне ни разу не упоминается в книге Штайнера. И это не удивляет. Воспоминания Штайнера не возвеличивают, не восхваляют и не возвышают волю как движущую силу, которая противостоит смерти, т. е. невыносимым обстоятельствам. Жизнь, которую описывает Штайнер в своем свидетельстве, это нежизнь в условиях тотальной мерзлоты. Мир, который описан голым языком Штайнера, это мир, в котором либо уже все мертвы, либо надеются умереть. Свобода в данной ситуации - это не сохранить жизнь, а умереть. Концепт воля как способность выжить среди смерти или адских условий у Штайнера практически неуместен, если мы согласимся с тем, что он свидетельствует о смерти человека в человеке. Валерий Подорога в своей статье «ГУЛАГ в уме. Наброски и размышления» воспринимает ГУЛАГ как невидимое пространство, которое «присутствует в легальных образах социальности через свое отсутствие или исключение» [Подорога - интернет-ресурс]. Если принять позицию, что «с одной стороны, ГУЛАГ - это “лагерь”, место заключения и гибели миллионов людей, а с другой, - это не просто “лагерь”, но и нечто такое, что имеется в голове каждого советского гражданина», то возникает вопрос о том, может ли свидетель освободиться от ГУЛАГа в уме после того, как он сумел покинуть место заключения [Подорога - интернет-ресурс]? Разве заключенные ментально свободны от лагеря после того, как физически от него освободились? Являются ли их свидетельства действительно торжеством воли к жизни? А. Шопенгауэр утверждал, что «страх смерти a priori - не что иное, как оборотная сторона воли к жизни, которую представляем все мы» [Шопенгауэр - интернет-ресурс]. Но как определить волю к жизни, когда худшее из всего, что может грозить человеку - это не смерть, а жизнь после разрушения организма, который и является самой волей, т. е. после окончательного ухода из бытия, когда человек должен жить, как тень и призрак своего прежнего существа?
1 В 1940 г. свои воспоминания «Итоги советского термидора. Описание и открытия деяний и организации сталинского террора» опубликовал и серб Живоин Павлович (Pavlovic Z. Bilans sovjetskog termidora. Prikaz i otkrica o delatnosti i organizaciji staljinskog terora. Titovo Uzice, 1989), но полный список югославских свидетельств о ГУЛАГе можно найти в книге Петара Пожара «Югославы - жертвы сталинских чисток» (P. Pozar. Jugoslaveni - zrtve staljinistickih cistki. Novi Beograd, 1989).
2 В сталинские времена именно ночной арест был, как уточняет Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ», излюбленным приемом власти (с этим согласны и исследователи, в том числе и Энн Эпплбаум): «... в нем есть важные преимущества <...> Арестуемый вырван из тепла постели, он еще весь в полусонной беспомощности, рассудок его мутен. При ночном аресте оперативники имеют перевес в силах: их приезжает несколько вооруженных против одного, не достегнувшего брюк; за время сборов и обыска наверняка не соберется у подъезда толпа возможных сторонников жертвы. Неторопливая постепенность прихода в одну квартиру, потом в другую, завтра в третью и в четвертую, даёт возможность правильно использовать оперативные штаты и посадить в тюрьму многократно больше жителей города, чем эти штаты составляют» [Солженицын - интернет-ресурс].
3 Таково доверие к мемуарной литературе. Вопрос: должна ли быть новая проза документом? Или она может быть больше, чем документ. <...> Если меня спрашивают, что я пишу, я отвечаю: я не пишу воспоминаний. Никаких воспоминаний в «Колымских рассказах» нет. Я не пишу и рассказов, вернее, стараюсь написать не рассказ, а то, что было бы не литературой. Не проза документа, а проза, выстраданная как документ [Шаламов - интернет-ресурс].
Литература
Агамбен 2012 - Агамбен Дж. Homo Sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель. М., 2012.
Арутюнова 2003 - Арутюнова Н.Д. Воля и свобода // Логический анализ языка. М., 2003. С. 73-99.
Даль - интернет-ресурс - Даль В. Толковый словарь живаго великорускаго языка. http://slovardalja.net (01.10.2019).
Довлатов 2019 - Довлатов С. Зона. Записки надзирателя. М., 2019. https://librebook.me/zona/vol 1/1
Дундович 2003 - Дундович Е. Праведники, которые на Западе и в Италии заявили о Гулаге. Некоторые образцовые истории // Convegno internazionale «I giusti nel Gulag. Il valore della resistenza morale al totalitarismo sovietico» (Milan, 2003). С. 98-113. https://en.gariwo.net/dl/ 0riginal%20language%20reports.pdf (07.09.2019).
Егорова, Кириллова 2012 - Егорова О.С., Кириллова О.А. «Свобода» и «воля» как ключевые концепты русской культуры // Ярославский педагогический вестник. 2012. Т. 1. № 4. С. 161-167.
Злобин 2014 - Злобин А.А. Лексическая репрезентация концепта воля в произведениях А. Солженицына // Вестник УлГТУЗ. 2014. https://cyberleninka.ru/article/n/leksicheskaya-reprezentatsiya-kontsepta-volya- v-proizvedeniyah-a-i-solzhenitsyna/viewer (14.10.2019).
Ильенков 2010 - Ильенков Э. В. Философия и культура. М., Воронеж, 2010.
Леви 2011 - Леви П. Человек ли это? М., 2011.
Малышев 2011 - Малышев М.А. Свидетель как обличитель варварства // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. Выпуск 11. 2011. С. 330-359.
Некрасова 2003 - Некрасова И.В. Судьба и творчество Варлама Шаламова. Самара, 2003.
Ниссим - Ниссим Г. Водный доклад // Convegno internazionale «I giusti nel Gulag. Il valore della resistenza morale al totalitarismo sovietico» (Milan, 2003). С. 1-11. https://en.gariwo.net/dl/0riginal%20language%20 reports.pdf (06.10.2019).
Подорога 1999 - Подорога В. ГУЛАГ в уме: наброски и размышления // Страна и ее заключенные. Досье на цензуру 7-8. 1999. С. 11-18. www.antropolog.ru/doc/persons/podor/gulag (12.10.2019).
Полян 2004 - Полян П. 2004. Иностранцы в ГУЛАГЕ: советские репрессии против иностранноподданных. http://www.demoscope.ru/weekly/ 2004/0147/analit03.php (15.09.2019).
Солженицын 1973 - Солженицын A. Архипелаг ГУЛАГ. Париж, 1973. http://www.lib.ru/PR0ZA/S0LZHENICYN/gulag.txt (01.11.2019).
Старикова 2015 - Старикова Л. Лагерная проза в контексте русской литературы XX века: понятие, границы, специфика // Вестник Кемеровского государственного университета. 2015. № 2 (62). Т. 4. https://cyberleninka.ru/article/n/lagernaya-proza-v-kontekste-russkoy-literatury- hh-veka-ponyatie-granitsy-spetsifika/viewer (02.09.2019).
Шаламов 1993 - Шаламов В. Что я видел и понял в лагере. https://shalamov.ru/library/29/ (05.10.2019).
Шаламов 1998 - Шаламов В. О прозе // Шаламов В. Собрание сочинений: В 4-х т. / сост., подготовка текста и примеч. И. Сиротинской. М., 1998.
Шмид 2007 - Шмид У. Не-литература без морали. Почему не читали Варлама Шаламова // Восточная Европа (Osteuropa). 57-й год издания. Вып. 6. С. 87-105. https://shalamov.ru/research/61/4.html (02.11.2019).
Шопенгауэр 1999 - Шопенгауэр A. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Собрание сочинений в шести томах. Том I. М., 1999.
Штайнер 2017 - Штайнер К. 7000 дней в ГУЛАГе. М., 2017. Штраусс 2012 - Штраусс Л. Преследование и искусство письма // Социологическое обозрение. 2012. Т. 11. №3. https://cyberleninka.ru/ article/n/presledovanie-i-iskusstvo-pisma/viewer (17.09.2019). Эпплбаум 2015 - Эпплбаум Э. ГУЛАГ. М., 2015.
Эткинд 2016 - Эткинд A. Кривое горе. Память о непогребенных. М., 2016. Юнак 2017 - Юнак В. Предисловие переводчика и составителя // Штайнер К. 7000 дней в ГУЛАГе. М., 2017. С. 6-8.
Adler 1995 - Adler H. G., Langbein H., Lingens-Reiner E. Auschwitz. Zeugnisse und Berichte. EVA Taschenbücher, Bd. 223. Taschenbuch - 30. 1995.
Ciliga 2007 - Ciliga A. U zemlji velike lazi. Zagreb, 2007.
Штайнер, таким образом, различает два типа свидетеля - достоверного и недостоверного. Недостоверный свидетель - это еще одна подкатегория псевдосвидетелей, словами Агамбен. Даже сами посвящения их книг помогают понять не только, кому адресованы произведения, но и с какой целью они написаны. Претензии Солженицына масштабны (они парадоксальным образом такие именно вследствие своей недостоверности). Он посвящает свою книгу всем подлинным свидетелям, которых больше нет: «Посвящаю всем, кому не хватило жизни об этом рассказать. И да простят они мне, что я не всё увидел, не всё вспомнил, не обо всём догадался» [Солженицын - интернет-ресурс]. Солженицын является собирателем свидетельств и проповедником - в «Архипелаге» много его комментариев, анализов, рассуждений и суждений... Путь Штайнера совершено противоположен, начиная с посвящения: «Эту книгу я посвящаю своей жене Соне, верно ждавшей меня» [Штайнер 2017: 3]. Путь Штайнера - это личное воспоминание о путешествии в настоящий ад, в котором - лишь за несколькими исключениями - нет места анализу, поскольку свидетель свидетельствует, а не судит: «Я редко пускался в анализ и комментарии событий. Я хотел прежде всего описать голые факты. А читатель пусть сам вершит свой суд» [Штайнер 2017: 10]. Несмотря на тот факт, что оба автора пишут о возможности остаться человеком в нечеловеческих условиях, лагерную прозу Штайнера нужно читать как полную противоположность всемирно известного «Архипелага». Само предисловие Штайнера к книге косвенно намекает на то, что это был сознательный поступок: «Если бы я вздумал рассказать обо всем, что я вместе с десятками тысяч людей вынес за двадцать лет пребывания в советских тюрьмах и лагерях, мне нужно было бы иметь сверхчеловеческую память» [Штайнер 2017: 10].
Для Штайнера, иными словами, только пережитое могло стать воспоминанием. И поэтому проза Штайнера, которая в жанровом смысле трудноопределимая (она не является ни документальным исследованием сталинской лагерной системы, ни художественной прозой, ни типичным воспоминанием), она намного ближе концепции, выдвинутой Варламом Шаламовым. Если сравнить их успех и представленность в разных странах с успехом таких авторов, как Леви или Солженицын, то сразу ясно, что они не успешны. Ульрих Шмид замечательно объясняет причину неуспеха Шаламова:
Проблема Шаламова была в том, что он совсем не пришел на этот вокзал. Он не разбирался в политических расписаниях поездов или в схемах международных пересадок. И так же точно он не хотел встречать свою публику в залах ожидания актуальных литературных тенденций. Он был возвратившимся странником, записывающим путевые заметки о мире, которого никто не должен был узнать. Более того: он считал вредным уже и то, что люди вообще узнают о существовании этого мира. В этом смысле нужно сказать, что отсутствие рецепции сочинений Шаламова с его собственной точки зрения представляло собой успех [Шмид - интернет-ресурс].
Книга Штайнера «7000 дней в Сибири» ни по форме, ни по жанру не походит на «Колымские рассказы» Шаламова, которые являются краткими прозаическими текстами, художественными миниатюрами о ГУЛАГе без ГУЛАГа: «Автор не представляет действующих лиц, действия, как правило, нет, многое остается недосказанным, и его нужно даже угадывать» [Шмид - интернет-ресурс]. Однако Шаламова и Штайнера сближает нарративная стратегия, отличающая их от Солженицына: в художественных миниатюрах Шаламова рассказчик и текст сливаются в одно целое, автор не дистанцируется от героя. И поэтому читатель доверяет написанному, по словам Шмида, ему это кажется аутентичным. В лагерных воспоминаниях Штайнера и не могло быть иначе. По законам этого мемуарного жанра, рассказчик и герой - одно целое. Двух литераторов сближает роднит отсутствие морализаторства и какой бы то ни было аффектации. «Как и мемуаристы, писатели новой прозы не должны ставить себя выше всех, умнее всех, претендовать на роль судьи» - утверждает Шаламов в очерке «О прозе» [Шаламов 1998: 359-369]. Штайнер придерживается как раз такого принципа. Простота голых фактов является их отличительной чертой. Описанное присутствует непосредственно. Даже ужасы и жестокость. Вот два примера стиля Штайнера:
Я лег на свое место и стал рассматривать барак. Он выглядел так, словно был нежилой. Нары стояли голые, поскольку лагерники унесли с собой все постельные принадлежности. Штаны служили матрацем, подушку заменял бушлат на вате, а вместо одеяла использовалась телогрейка. Те, у кого были полотенца, повязывали их вокруг шеи вместо шарфов. Мои товарищи вернулись с работы в глубокие сумерки. <...> От мороза не защищала даже одежда на вате. Вокруг рта, носа, глаз висели сосульки, до неузнаваемости менявшие облик людей. Руки у них настолько закоченели, что они не могли даже расстегнуть пуговицы и развязать тесемки на одежде [Штайнер 2017: 210-211].
Старая пословица гласит: Где голод, там и мыши. В нашем бараке было много мышей, хотя пищи не было. Если у кого случайно и падали крошки на пол, он тут же ее бережно поднимал и отправлял в рот. Однажды мы заметили, что два заключенных встают по ночам и почему-то возятся у печки. После длительного наблюдения мы установили, что они по ночам ловят мышей и варят их в большой консервной банке. <...> Прошло полгода. Наше положение ничуть не изменилось. Конвоиры и их командир Панов продолжали вести себя как звери. Как-то Панов заставил какого-то парня снять верхнюю одежду, так как ему показалось, что он плохо работает. <...> Панов взял винтовку и стал его бить. <.> Панов снова начал его бить, выкрикивая после каждого удара:
- Встать!
Наконец парень, собрав последние силы, поднялся. Когда он в бараке снял рубашку, мы увидели на всем его теле следы запекшейся крови. Трудно было понять, как он смог такое выдержать [Штайнер 2017: 225-226].
Эти голые факты, которые старается описать Штайнер и у которых отсутствует анализ, морализаторство и проповедничество, превращаются в какой-то новый вид мемуаров - в своеобразный роман-свидетельство. Более того, в написанном в 1965 г. очерке «О прозе» такого рода голые факты (которые и представляют в некотором смысле поэтически-человеческое кредо Штайнера) Шаламов назвал новой прозой, прозой которая функционирует на стыке мемуарной и художественной литературы:
Собственная кровь, собственная судьба - вот требование сегодняшней литературы.
Если писатель пишет своей кровью, то нет надобности собирать материалы, посещая Бутырскую тюрьму или тюремные «этапы», нет надобности в творческих командировках в какую-нибудь Тамбовскую область [Шаламов - интернет-ресурс].
Проза, о которой говорит Шаламов, пишется собственной кровью писателя, она не похожа на жизнь, она - и есть сама жизнь:
"Новая проза отрицает этот принцип туризма. Писатель - не наблюдатель, не зритель, а участник драмы жизни, участник и не в писательском обличье, не в писательской роли.
Плутон, поднявшийся из ада, а не Орфей, спускавшийся в ад" [Шаламов - интернет-ресурс].
В несвободном обществе, когда автор является жертвой преследования, он пишет другим языком - эзоповым, т. е. преследования усиливают умение автора-бунтаря писать между строк и таким образом выразить свои еретические мысли - уточняет Лео Штраусс в статье «Преследование и искусство письма» [Штраус ]. Однако, в концлагере, в сталинском ГУЛАГЕ, чтобы сохранить жизнь, нужно было быть бунтарем, непокорным человеком. А литература, которая пишется, когда жизнь уже спасена, совсем не еретическая, не эзопова, а голая. Язык новой прозы, утверждает Шаламов, должен быть самый первичный, без поправок: «Проза должна быть простой и ясной» [Шаламов 1998]. Голые факты, иными словами, требуют и голого языка. Голым как раз и является язык Штайнера. Может быть эта простота письма связана с его происхождением - напомним, что Штайнер австриец по месту рождения, но югослав по гражданству и определению - это значит, что хорватский язык не был для него родным. Но причины этой простоты можно искать и в другом. Чем ближе человек находится к смерти (а Штайнер был рядом с ней на протяжении двадцати лет), тем больше изменяется язык. На крайнем севере России, в сибирских лагерях, в стране вечной мерзлоты, в ледяной пустыне Норильска и Дудинки, где пустота приобретает совершенно новое измерение, этот югославский Плутон не мог иначе передать на бумаге невозможное, невыносимое, нечеловечное. Если Шаламов прав, утверждая, что краткостью и простотой, а также отсечением всего, что может быть названо литературой, писатель достигает литературы, тогда и мемуары Штайнера пример настоящей литературы. Штайнер передает настоящий ад без пафоса, без большой нагрузки на чувства. Штайнер, однако, выполнил самую важную задачу: без лишнего пафоса, совершено спокойно, он пробудил чувство, воскресил ужас:
В то время главной пищей заключенных, наряду с хлебом, была пшеница. Из немолотых зерен пшеницы варили кашу. Естественно, желудок не мог переварить целые зерна. Человеческие испражнения на сильном морозе тут же замерзали. Ямы и испражнения мы чистили с помощью железных прутьев <...>, затем всю эту массу грузили на санки и отвозили в тундру. Однажды китайцам пришла в голову мысль, что не переварившиеся зерна можно снова употреблять в пищу. Они притащили несколько кусков замерзшей массы в прачечную и бросили в котел, где всегда кипятилось грязное белье. В теплой воде масса растаяла, и они вылавливали пшеницу, мыли ее и снова варили [Штайнер 2017: 275-276].
Пока Шаламов рассуждает о возможности и необходимости (новой) концепции и формы художественного произведения3, Штайнер, не задумываясь о природе и возможностях мемуарной поэтики и тому подобных мета-вопросах, создал и памятник века, и очень емкую форму мемуарной литературы. И поэтому восхищенные слова Шаламова о мемуарной прозе Надежды Мандельштам легко могли бы быть отнесены и к сибирским воспоминаниям Карло Штайнера:
Я глубоко уверен, что мемуарная проза Н.Я. Мандельштам станет заметным явлением русской литературы не только потому, что это памятник века, что это страстное осуждение века-волкодава. Не только потому, что в этой рукописи читатель найдет ответ на целый ряд волнующих русское общество вопросов, не только потому, что мемуары - это судьбы русской интеллигенции. Не только потому, что здесь в блестящей форме преподаны вопросы психологии творчества. Не только потому, что здесь изложены заветы О.Э. Мандельштама и рассказано о его судьбе. Ясно, что любая сторона мемуаров вызовет огромный интерес всего мира, всей читающей России. Но рукопись Н.Я. Мандельштам имеет еще одно очень важное качество. Это новая форма мемуаров, очень емкая, очень удобная [Шаламов - интернет-ресурс].
Заключение: можно ли освободиться от ГУЛАГа?
Лагерный опыт свидетельствует, по-видимому, о том, что человек не является хозяином своей жизни. Но является ли человек хозяином своей человеческой сущности, т. е. воли в состоянии чрезвычайной ситуации, каким оказался ГУЛАГ? Свидетельствуют ли лагерные воспоминания об огромной силе воли, порождающей потребность выжить в ГУЛАГе? На первый взгляд, лагерная проза, т. е. лагерные свидетельства являются проявлением исключительного волевого акта. Если согласиться с тем, что воля - это «способность удерживать цель, т. е. неуклонно строить свои действия в направлении цели», вопреки воздействиям ближайших обстоятельств, тогда лагерные свидетельства являются своеобразным триумфом воли [Ильенков 2010: 185]. В «Архипелаге ГУЛАГ» А.И. Солженицына понятие воли упоминается многократно; ему посвящено даже заглавие третьей главы четвертой части «Архипелага» - «Замордованная воля». А. Злобин в своей статье «Лексическая репрезентация концепта воля в произведениях А. Солженицына» заметил, что «в абсолютном большинстве случаев слово воля употребляется писателем в значении «свободное состояние, не в тюрьме, не взаперти» (366 примеров из 381)» [Злобин - интернет-ресурс]. Гораздо более важным, между тем, представляется тот факт, что в философском смысле «Архипелаг ГУЛАГ» можно трактовать как своеобразный триумф воли. Воля у Солженицына замордована, но все-таки, она существует.
С другой стороны, концепт воля даже на лексическом уровне ни разу не упоминается в книге Штайнера. И это не удивляет. Воспоминания Штайнера не возвеличивают, не восхваляют и не возвышают волю как движущую силу, которая противостоит смерти, т. е. невыносимым обстоятельствам. Жизнь, которую описывает Штайнер в своем свидетельстве, это нежизнь в условиях тотальной мерзлоты. Мир, который описан голым языком Штайнера, это мир, в котором либо уже все мертвы, либо надеются умереть. Свобода в данной ситуации - это не сохранить жизнь, а умереть. Концепт воля как способность выжить среди смерти или адских условий у Штайнера практически неуместен, если мы согласимся с тем, что он свидетельствует о смерти человека в человеке. Валерий Подорога в своей статье «ГУЛАГ в уме. Наброски и размышления» воспринимает ГУЛАГ как невидимое пространство, которое «присутствует в легальных образах социальности через свое отсутствие или исключение» [Подорога - интернет-ресурс]. Если принять позицию, что «с одной стороны, ГУЛАГ - это “лагерь”, место заключения и гибели миллионов людей, а с другой, - это не просто “лагерь”, но и нечто такое, что имеется в голове каждого советского гражданина», то возникает вопрос о том, может ли свидетель освободиться от ГУЛАГа в уме после того, как он сумел покинуть место заключения [Подорога - интернет-ресурс]? Разве заключенные ментально свободны от лагеря после того, как физически от него освободились? Являются ли их свидетельства действительно торжеством воли к жизни? А. Шопенгауэр утверждал, что «страх смерти a priori - не что иное, как оборотная сторона воли к жизни, которую представляем все мы» [Шопенгауэр - интернет-ресурс]. Но как определить волю к жизни, когда худшее из всего, что может грозить человеку - это не смерть, а жизнь после разрушения организма, который и является самой волей, т. е. после окончательного ухода из бытия, когда человек должен жить, как тень и призрак своего прежнего существа?
1 В 1940 г. свои воспоминания «Итоги советского термидора. Описание и открытия деяний и организации сталинского террора» опубликовал и серб Живоин Павлович (Pavlovic Z. Bilans sovjetskog termidora. Prikaz i otkrica o delatnosti i organizaciji staljinskog terora. Titovo Uzice, 1989), но полный список югославских свидетельств о ГУЛАГе можно найти в книге Петара Пожара «Югославы - жертвы сталинских чисток» (P. Pozar. Jugoslaveni - zrtve staljinistickih cistki. Novi Beograd, 1989).
2 В сталинские времена именно ночной арест был, как уточняет Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ», излюбленным приемом власти (с этим согласны и исследователи, в том числе и Энн Эпплбаум): «... в нем есть важные преимущества <...> Арестуемый вырван из тепла постели, он еще весь в полусонной беспомощности, рассудок его мутен. При ночном аресте оперативники имеют перевес в силах: их приезжает несколько вооруженных против одного, не достегнувшего брюк; за время сборов и обыска наверняка не соберется у подъезда толпа возможных сторонников жертвы. Неторопливая постепенность прихода в одну квартиру, потом в другую, завтра в третью и в четвертую, даёт возможность правильно использовать оперативные штаты и посадить в тюрьму многократно больше жителей города, чем эти штаты составляют» [Солженицын - интернет-ресурс].
3 Таково доверие к мемуарной литературе. Вопрос: должна ли быть новая проза документом? Или она может быть больше, чем документ. <...> Если меня спрашивают, что я пишу, я отвечаю: я не пишу воспоминаний. Никаких воспоминаний в «Колымских рассказах» нет. Я не пишу и рассказов, вернее, стараюсь написать не рассказ, а то, что было бы не литературой. Не проза документа, а проза, выстраданная как документ [Шаламов - интернет-ресурс].
Литература
Агамбен 2012 - Агамбен Дж. Homo Sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель. М., 2012.
Арутюнова 2003 - Арутюнова Н.Д. Воля и свобода // Логический анализ языка. М., 2003. С. 73-99.
Даль - интернет-ресурс - Даль В. Толковый словарь живаго великорускаго языка. http://slovardalja.net (01.10.2019).
Довлатов 2019 - Довлатов С. Зона. Записки надзирателя. М., 2019. https://librebook.me/zona/vol 1/1
Дундович 2003 - Дундович Е. Праведники, которые на Западе и в Италии заявили о Гулаге. Некоторые образцовые истории // Convegno internazionale «I giusti nel Gulag. Il valore della resistenza morale al totalitarismo sovietico» (Milan, 2003). С. 98-113. https://en.gariwo.net/dl/ 0riginal%20language%20reports.pdf (07.09.2019).
Егорова, Кириллова 2012 - Егорова О.С., Кириллова О.А. «Свобода» и «воля» как ключевые концепты русской культуры // Ярославский педагогический вестник. 2012. Т. 1. № 4. С. 161-167.
Злобин 2014 - Злобин А.А. Лексическая репрезентация концепта воля в произведениях А. Солженицына // Вестник УлГТУЗ. 2014. https://cyberleninka.ru/article/n/leksicheskaya-reprezentatsiya-kontsepta-volya- v-proizvedeniyah-a-i-solzhenitsyna/viewer (14.10.2019).
Ильенков 2010 - Ильенков Э. В. Философия и культура. М., Воронеж, 2010.
Леви 2011 - Леви П. Человек ли это? М., 2011.
Малышев 2011 - Малышев М.А. Свидетель как обличитель варварства // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. Выпуск 11. 2011. С. 330-359.
Некрасова 2003 - Некрасова И.В. Судьба и творчество Варлама Шаламова. Самара, 2003.
Ниссим - Ниссим Г. Водный доклад // Convegno internazionale «I giusti nel Gulag. Il valore della resistenza morale al totalitarismo sovietico» (Milan, 2003). С. 1-11. https://en.gariwo.net/dl/0riginal%20language%20 reports.pdf (06.10.2019).
Подорога 1999 - Подорога В. ГУЛАГ в уме: наброски и размышления // Страна и ее заключенные. Досье на цензуру 7-8. 1999. С. 11-18. www.antropolog.ru/doc/persons/podor/gulag (12.10.2019).
Полян 2004 - Полян П. 2004. Иностранцы в ГУЛАГЕ: советские репрессии против иностранноподданных. http://www.demoscope.ru/weekly/ 2004/0147/analit03.php (15.09.2019).
Солженицын 1973 - Солженицын A. Архипелаг ГУЛАГ. Париж, 1973. http://www.lib.ru/PR0ZA/S0LZHENICYN/gulag.txt (01.11.2019).
Старикова 2015 - Старикова Л. Лагерная проза в контексте русской литературы XX века: понятие, границы, специфика // Вестник Кемеровского государственного университета. 2015. № 2 (62). Т. 4. https://cyberleninka.ru/article/n/lagernaya-proza-v-kontekste-russkoy-literatury- hh-veka-ponyatie-granitsy-spetsifika/viewer (02.09.2019).
Шаламов 1993 - Шаламов В. Что я видел и понял в лагере. https://shalamov.ru/library/29/ (05.10.2019).
Шаламов 1998 - Шаламов В. О прозе // Шаламов В. Собрание сочинений: В 4-х т. / сост., подготовка текста и примеч. И. Сиротинской. М., 1998.
Шмид 2007 - Шмид У. Не-литература без морали. Почему не читали Варлама Шаламова // Восточная Европа (Osteuropa). 57-й год издания. Вып. 6. С. 87-105. https://shalamov.ru/research/61/4.html (02.11.2019).
Шопенгауэр 1999 - Шопенгауэр A. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Собрание сочинений в шести томах. Том I. М., 1999.
Штайнер 2017 - Штайнер К. 7000 дней в ГУЛАГе. М., 2017. Штраусс 2012 - Штраусс Л. Преследование и искусство письма // Социологическое обозрение. 2012. Т. 11. №3. https://cyberleninka.ru/ article/n/presledovanie-i-iskusstvo-pisma/viewer (17.09.2019). Эпплбаум 2015 - Эпплбаум Э. ГУЛАГ. М., 2015.
Эткинд 2016 - Эткинд A. Кривое горе. Память о непогребенных. М., 2016. Юнак 2017 - Юнак В. Предисловие переводчика и составителя // Штайнер К. 7000 дней в ГУЛАГе. М., 2017. С. 6-8.
Adler 1995 - Adler H. G., Langbein H., Lingens-Reiner E. Auschwitz. Zeugnisse und Berichte. EVA Taschenbücher, Bd. 223. Taschenbuch - 30. 1995.
Ciliga 2007 - Ciliga A. U zemlji velike lazi. Zagreb, 2007.