Рецензии зрителей на фильм Дмитрия Рудакова "Сентенция"
Для полноты картины. Несколько грамотных рецензий зрителей о фильме Рудакова "Сентенция" (лично я, кстати, склонен больше доверять мнению зрителей, чем критиков). Положительная, отрицательная и нейтральная. С сайта Кинопоиск.
Рецензии кинокритиков см. в разделе КИНО
millarion
24 декабря 2020
Хороший, но сложный фильм
Сцена, где Варлам Шаламов диктует свое стихотворение, с трудом выговаривая каждый слог, - одна из самых сильных, что я видел за последние годы. Начинаешь чувствовать истинную ценность слова, как тяжело, в муках оно рождается из души, обретая доступную восприятию форму.
Горсть драгоценных рифм
К твоему приходу готова,
Ртом пересохшим моим
Перешептано каждое слово.
Не менее пронзительно передана тема старости, особенно в сценах, где Шаламов накрывает на стол и с трудом принимает душ. Если хотите увидеть, как выглядит старость в ее кристально чистом виде, то в «Сентенции», на мой взгляд, это удалось запечатлеть.
Наконец, преследование и надругательство государства над человеком, творцом, смеющим говорить, когда все молчат, и соответственно, страх перед ним, даже в его глубокой телесной беспомощности, воплощено тоже достойно.
В фильме красивый киноязык, но смотреть его тяжело, даже на большом экране. Особенно мучительны первые полчаса, где авторы претенциозно играют в артхаус. Дальше - лучше. Наверное, тем, кто хорошо помнит творчество Шаламова, фильм дастся легче - в нем, видимо, много гипертекста, который мне остался непонятен. В частности, сцена любовного свидания, интересная сама по себе, выглядит вырванной из общего контекста.
Отличная, на мой взгляд, роль Александра Рязанцева (он играет самого Шаламова).
Фильм, повторюсь, не из легких - с формой явно перемудрили, через нее приходится продираться. Но отдельные сцены завораживают. И общее впечатление яркое.
* * *
Su-35
6 апреля 2021
Этюд старика
Я мог бы порассуждать о том, каким был Шаламов. В том числе о его занятиях литературой на протяжении почти 30-ти лет после освобождения. О 6-ти сборниках «Колымских рассказах», что были опубликованы на Западе задолго до переезда Варлаама в богадельню. О многих десятках стихотворений, что были напечатаны в советских журналах. Об истории его болезни и последних днях, описанных Сиротинской…
Но это всё равно не будет иметь никакого отношения к тому, что с нарочитой многозначительностью медитативно плывёт на экране. Там нет Варлаама. Потому что никого нет. Персонажи этого фото-киноэтюда лишены индивидуальных признаков. Как герои рекламного клипа. Есть лишь фактура пола, возраста и немощи. Местами торчит какой-то ободранный сюжетный хвост, но и он из тех, что «не пришей кобыле»...
Если бы режиссёр назвал свой чёрно-белый изыск непритязательно, как Рембрандт, типа «Этюд старика», то короткий вопрос из двух слов «На ***?» остался бы у меня только к спонсору - Минкульту.
Но название отсылает к одному из самых пронзительных «Колымских рассказов»! Значит эту пустотелую глиняную поделку монтируют к граниту человека-глыбы Варлаама Шаламова? Оно, конечно, не страшно, ибо само отвалится. Но с какого ума? Откуда это нахрапистое и неуёмное стремление выпрыгнуть за рамки Тик-тока и сразу примоститься на пьедестале классика?
Часто прохожу мимо дома, в котором родился и вырос Шаламов. И всякий раз вспоминаю, как поразила меня в своё время его фраза «я поздно понял, что не люблю своего отца». Какое обострённое чувство верности своему «я», изменить которому Шаламов не мог ни единым словом!
Позднее, когда я уже, как мне казалось, многое постиг, я был озадачен другим его признанием. «Что толку, - писал он, - от того, что я знаю людей, если я не могу вести себя с ними иначе?» В топку этого служения собственной самости летели семья, любовь, дружба… И если бы хоть малая толика этой неудобной аутентичности перепала нашим «креативным» клипмейкерам, я бы вежливо промолчал, натолкнувшись на ещё одну неудачную спекуляцию.
* * *
maxim.tchichagin
7 мая 2021
Не спи, не спи, художник, Не предавайся сну. Ты - вечности заложник, У времени в плену
В случае 'Сентенции' невозможно начать рассуждение с общепринятого клише - синопсиса. Потому что синопсис есть пересказ завязки, завязка же, как и сюжет в классическом понимании термина, в фильме Дмитрия Рудакова отсутствует абсолютно.
«Сентенция» не предлагает развития логической мысли: длиннейшая вступительная сцена прибытия Шаламова в дом престарелых мучает зрителя чисто физически и делает это именно отсутствием рациональности, связи слов и действий, явными нарушениями привычной драматургии: персонажи говорят не о том, о чём их спрашивают, они выплёскивают сентенции и предложения будто из другого мира. Дальнейшее повествование, как набор мало связанных друг с другом сцен (даже главный герой и его творчество не являются связующим звеном), представляет собой калейдоскоп видений разрушающегося сознания писателя и, что важнее, поэта: публикация книги, вечер имени Шаламова, свидание в лесу как набор романтических штампов - всё это, что в случае более удачного стечения исторических обстоятельств, могло бы стать настоящими воспоминаниями. Век-волкодав, спрут советской государственности, справедливости ради, и уничтожил Варлама Тихоновича - однако в фильме про это ни слова: свои последние дни человеческое сознание не готово тратить на обвинение и осуждение. Фильм Дмитрия Рудакова развивается по поэтическим законам: по принципу фонетической (читай - визуальной, чувственной) ассоциативности, по свойствам символических образов, по принципам музыкальных повторений, чередования образов. Форма «Сентенции» напоминает, в первую очередь, тёмную сторону, облупленный край «Зеркала» Андрея Тарковского: здесь та же вечность, тот же человек в её больших глазах, но «Сентенция» есть ода геройству духа, а не значению каждой человеческой души: её герой - поэт, усилием берущий Царствие Божье. Ближайший содержательный аналог из современности - «Я думаю, как всё закончить» Чарли Кауфмана, тоже повествующий о разрушении сознания, но не оставляющий надежды на вечность.
Главной темой «Сентенции» является позиция автора (поэта) по отношению к вечности, его место в мироздании. Цитата из Пастернака, вынесенная в эпиграф моего рассуждения, наглядно иллюстрирует и вывод Рудакова: поэт - заложник вечности - единственной силы над ним, поэтому изгнанник среди общей массы человеческого рода, обречённый на страдания. «Что такое поэт? Несчастный человек, таящий в сердце тоску; уста его устроены так, что исходящие из них крики и стоны превращаются в дивную музыку. Участь его подобна участи тех жалких жертв, которых тиран Фаларис сажал в медного быка, а затем поджаривал на медленном огне; крики их так и не достигали его слуха, не потрясали его сердца, ибо звучали для тирана сладкой музыкой. А люди толпятся вокруг поэта, твердя ему: «Пой, пой еще!», иначе говоря: «Пусть душа твоя терзается новыми муками, лишь бы уста твои были красноречивы как прежде,- ведь крики только огорчили бы нас, тогда как музыка, музыка прекрасна!» - слова великого христианского философа Сёрена Кьеркегора. Такого же мнения о судьбе поэта и Арсений Тарковский: своими бессмертными строками «Судьба моя сгорела между строк» и стихотворением «Дерево Жанны» он провозглашает поэта мучеником, страдающим за возможность выразить свою музыку.
Шаламов смотрел в глаза вечности. Своей жизнью он выразил мысль о том, что поэт всегда «на грани» - между вечным и временным, между жизнью и смертью. Его рок, терзающий и так ослабленного и разбитого болезнью старика, неотступно преследует поэта, но он всё равно готов повернуться к нему лицом и взглянуть судьбе в глаза: на самом деле, Шаламов и не отворачивался.
Поэзия для Варлама Тихоновича не является ни средством, ни целью: она - Божественный дар, прорывающийся через ослабшие и высохшие уста умирающего поэта, через диагностированное слабоумие, через плоть мира как таковую - поэзия есть дух. Не прав Бродский, говорящий, что стихи есть результат работы языка через человека - нет, каждое стихотворение - духовный поступок, всю сложность и нравственное напряжение которого блестяще передаёт сцена диктовки Шаламовым одного из известнейших и мощнейших своих стихотворений - «В гулкую тишину».
Визуальный стиль «Сентенции» не так трудно охарактеризовать, как содержание: невероятно искусная стилизация, превращение кинетических кадров в статические обрывки фотоплёнки, намеренное замедление кадров - всё это задаёт сновидческий тон повествования, подчёркивает ирреальность, символизм нарратива.
В итоге «Сентенция» - смелый авторский эксперимент, оригинальное размышление о духе человека и поэзии, ода смелости и храбрости, которых требует взгляд в вечность - и бесконечно грустная эпитафия по мучениям настоящего поэта.
Рецензии кинокритиков см. в разделе КИНО
millarion
24 декабря 2020
Хороший, но сложный фильм
Сцена, где Варлам Шаламов диктует свое стихотворение, с трудом выговаривая каждый слог, - одна из самых сильных, что я видел за последние годы. Начинаешь чувствовать истинную ценность слова, как тяжело, в муках оно рождается из души, обретая доступную восприятию форму.
Горсть драгоценных рифм
К твоему приходу готова,
Ртом пересохшим моим
Перешептано каждое слово.
Не менее пронзительно передана тема старости, особенно в сценах, где Шаламов накрывает на стол и с трудом принимает душ. Если хотите увидеть, как выглядит старость в ее кристально чистом виде, то в «Сентенции», на мой взгляд, это удалось запечатлеть.
Наконец, преследование и надругательство государства над человеком, творцом, смеющим говорить, когда все молчат, и соответственно, страх перед ним, даже в его глубокой телесной беспомощности, воплощено тоже достойно.
В фильме красивый киноязык, но смотреть его тяжело, даже на большом экране. Особенно мучительны первые полчаса, где авторы претенциозно играют в артхаус. Дальше - лучше. Наверное, тем, кто хорошо помнит творчество Шаламова, фильм дастся легче - в нем, видимо, много гипертекста, который мне остался непонятен. В частности, сцена любовного свидания, интересная сама по себе, выглядит вырванной из общего контекста.
Отличная, на мой взгляд, роль Александра Рязанцева (он играет самого Шаламова).
Фильм, повторюсь, не из легких - с формой явно перемудрили, через нее приходится продираться. Но отдельные сцены завораживают. И общее впечатление яркое.
* * *
Su-35
6 апреля 2021
Этюд старика
Я мог бы порассуждать о том, каким был Шаламов. В том числе о его занятиях литературой на протяжении почти 30-ти лет после освобождения. О 6-ти сборниках «Колымских рассказах», что были опубликованы на Западе задолго до переезда Варлаама в богадельню. О многих десятках стихотворений, что были напечатаны в советских журналах. Об истории его болезни и последних днях, описанных Сиротинской…
Но это всё равно не будет иметь никакого отношения к тому, что с нарочитой многозначительностью медитативно плывёт на экране. Там нет Варлаама. Потому что никого нет. Персонажи этого фото-киноэтюда лишены индивидуальных признаков. Как герои рекламного клипа. Есть лишь фактура пола, возраста и немощи. Местами торчит какой-то ободранный сюжетный хвост, но и он из тех, что «не пришей кобыле»...
Если бы режиссёр назвал свой чёрно-белый изыск непритязательно, как Рембрандт, типа «Этюд старика», то короткий вопрос из двух слов «На ***?» остался бы у меня только к спонсору - Минкульту.
Но название отсылает к одному из самых пронзительных «Колымских рассказов»! Значит эту пустотелую глиняную поделку монтируют к граниту человека-глыбы Варлаама Шаламова? Оно, конечно, не страшно, ибо само отвалится. Но с какого ума? Откуда это нахрапистое и неуёмное стремление выпрыгнуть за рамки Тик-тока и сразу примоститься на пьедестале классика?
Часто прохожу мимо дома, в котором родился и вырос Шаламов. И всякий раз вспоминаю, как поразила меня в своё время его фраза «я поздно понял, что не люблю своего отца». Какое обострённое чувство верности своему «я», изменить которому Шаламов не мог ни единым словом!
Позднее, когда я уже, как мне казалось, многое постиг, я был озадачен другим его признанием. «Что толку, - писал он, - от того, что я знаю людей, если я не могу вести себя с ними иначе?» В топку этого служения собственной самости летели семья, любовь, дружба… И если бы хоть малая толика этой неудобной аутентичности перепала нашим «креативным» клипмейкерам, я бы вежливо промолчал, натолкнувшись на ещё одну неудачную спекуляцию.
* * *
maxim.tchichagin
7 мая 2021
Не спи, не спи, художник, Не предавайся сну. Ты - вечности заложник, У времени в плену
В случае 'Сентенции' невозможно начать рассуждение с общепринятого клише - синопсиса. Потому что синопсис есть пересказ завязки, завязка же, как и сюжет в классическом понимании термина, в фильме Дмитрия Рудакова отсутствует абсолютно.
«Сентенция» не предлагает развития логической мысли: длиннейшая вступительная сцена прибытия Шаламова в дом престарелых мучает зрителя чисто физически и делает это именно отсутствием рациональности, связи слов и действий, явными нарушениями привычной драматургии: персонажи говорят не о том, о чём их спрашивают, они выплёскивают сентенции и предложения будто из другого мира. Дальнейшее повествование, как набор мало связанных друг с другом сцен (даже главный герой и его творчество не являются связующим звеном), представляет собой калейдоскоп видений разрушающегося сознания писателя и, что важнее, поэта: публикация книги, вечер имени Шаламова, свидание в лесу как набор романтических штампов - всё это, что в случае более удачного стечения исторических обстоятельств, могло бы стать настоящими воспоминаниями. Век-волкодав, спрут советской государственности, справедливости ради, и уничтожил Варлама Тихоновича - однако в фильме про это ни слова: свои последние дни человеческое сознание не готово тратить на обвинение и осуждение. Фильм Дмитрия Рудакова развивается по поэтическим законам: по принципу фонетической (читай - визуальной, чувственной) ассоциативности, по свойствам символических образов, по принципам музыкальных повторений, чередования образов. Форма «Сентенции» напоминает, в первую очередь, тёмную сторону, облупленный край «Зеркала» Андрея Тарковского: здесь та же вечность, тот же человек в её больших глазах, но «Сентенция» есть ода геройству духа, а не значению каждой человеческой души: её герой - поэт, усилием берущий Царствие Божье. Ближайший содержательный аналог из современности - «Я думаю, как всё закончить» Чарли Кауфмана, тоже повествующий о разрушении сознания, но не оставляющий надежды на вечность.
Главной темой «Сентенции» является позиция автора (поэта) по отношению к вечности, его место в мироздании. Цитата из Пастернака, вынесенная в эпиграф моего рассуждения, наглядно иллюстрирует и вывод Рудакова: поэт - заложник вечности - единственной силы над ним, поэтому изгнанник среди общей массы человеческого рода, обречённый на страдания. «Что такое поэт? Несчастный человек, таящий в сердце тоску; уста его устроены так, что исходящие из них крики и стоны превращаются в дивную музыку. Участь его подобна участи тех жалких жертв, которых тиран Фаларис сажал в медного быка, а затем поджаривал на медленном огне; крики их так и не достигали его слуха, не потрясали его сердца, ибо звучали для тирана сладкой музыкой. А люди толпятся вокруг поэта, твердя ему: «Пой, пой еще!», иначе говоря: «Пусть душа твоя терзается новыми муками, лишь бы уста твои были красноречивы как прежде,- ведь крики только огорчили бы нас, тогда как музыка, музыка прекрасна!» - слова великого христианского философа Сёрена Кьеркегора. Такого же мнения о судьбе поэта и Арсений Тарковский: своими бессмертными строками «Судьба моя сгорела между строк» и стихотворением «Дерево Жанны» он провозглашает поэта мучеником, страдающим за возможность выразить свою музыку.
Шаламов смотрел в глаза вечности. Своей жизнью он выразил мысль о том, что поэт всегда «на грани» - между вечным и временным, между жизнью и смертью. Его рок, терзающий и так ослабленного и разбитого болезнью старика, неотступно преследует поэта, но он всё равно готов повернуться к нему лицом и взглянуть судьбе в глаза: на самом деле, Шаламов и не отворачивался.
Поэзия для Варлама Тихоновича не является ни средством, ни целью: она - Божественный дар, прорывающийся через ослабшие и высохшие уста умирающего поэта, через диагностированное слабоумие, через плоть мира как таковую - поэзия есть дух. Не прав Бродский, говорящий, что стихи есть результат работы языка через человека - нет, каждое стихотворение - духовный поступок, всю сложность и нравственное напряжение которого блестяще передаёт сцена диктовки Шаламовым одного из известнейших и мощнейших своих стихотворений - «В гулкую тишину».
Визуальный стиль «Сентенции» не так трудно охарактеризовать, как содержание: невероятно искусная стилизация, превращение кинетических кадров в статические обрывки фотоплёнки, намеренное замедление кадров - всё это задаёт сновидческий тон повествования, подчёркивает ирреальность, символизм нарратива.
В итоге «Сентенция» - смелый авторский эксперимент, оригинальное размышление о духе человека и поэзии, ода смелости и храбрости, которых требует взгляд в вечность - и бесконечно грустная эпитафия по мучениям настоящего поэта.