Валентина Семенова. (Мертвый) опыт Варлама Шаламова, 1989
Из статьи критика-соцреалиста В. Семеновой «"Философия борьбы" и живая душа писателя», напечатанной в журнале "Сибирь", № 5, 1989. Слова из манифеста Шаламова о "новой прозе" поданы так, что утверждают бесполезность и даже опасность введения "Колымских рассказов" в "человеческий обиход". Побочный эффект радикалистского красноречия Шаламова, лишенного при жизни автора широкого обсуждения и адаптации к художественной традиции, читательской рецепции, здравому смыслу и т.д. Шаламову всегда хотелось быть первым, ни на кого не похожим. У такой славной позиции есть оборотная сторона.
Электронная версия - на портале Internet Archive.
"... Две публикации «Нового мира» в прошедшем году на первый взгляд ни в чем не противоречат друг другу, даже как будто направлены против одного явления, всеми осуждаемого сегодня - против культа. Это «Колымские рассказы» В. Шаламова с его мыслями о своей прозе и статья А. Гангнуса о социалистическом реализме «На руинах позитивной эстетики». Судьба политзаключенного на Колыме сродни судьбе литературы, втиснутой в рамки директивного метода - такие сами собой напрашиваются параллели.
Но вот что любопытно: конец статьи А. Гангнуса и предисловие В. Шаламова к своим рассказам как вывод и отправная точка двух близких по теме рассуждений находятся в совершенно разных плоскостях, что, может быть, не сразу заметно глазу.
Казалось бы, что можно возразить автору, взявшемуся доказать несостоятельность метода, в котором проявились, в сущности, черты новой и опасной религии человекобожества? Кто не ужаснется, читая о заблуждениях умов, еще недавно признаваемых великими? Умы, выходит, направили всю нашу культуру по ложному пути - к руинам?..
<...>
То, что умерло в соцреализме еще в 70-е или даже раньше, сможет воскреснуть только в случае воскрешения той части нашего сознания, которая потребует директивных установок в творчестве. То, что выжило в методе, выжило благодаря - можно сказать, приспособляемости, а можно - обогащению за счет новых духовных ценностей, предложенных художниками-подвижникам и, будеть жить, потребовав, вероятно, другого названия. Дело-то ведь не в названии, а в сути. Кто знает, не выведет ли историк литературы будущего нечто в подобном роде: «метод такой-то, называемый в свое время методом соцреализма, развивался в противоречиях двух начал - героического и жертвенного, все более опираясь на второе...»
Так требуется или нет лом в качестве орудия, против которого нет, как известно, приема, для очередного расхищения очередных руин? Не цепная ли это реакция - от руин к руинам?
И здесь пришло время обратиться к мыслям В. Шаламова о своей прозе. Прочесть и воспринять как откровение, весьма и весьма своевременно прозвучавшее.
«Автор «КР» («Колымских рассказов». - Ред. «Нового мира») считает лагерь отрицательным опытом для человека - с первого до последнего часа. Человек не должен знать, не должен даже слышать о нем. Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь - отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех - для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики...
«КР» - это судьба мучеников, не бывших, не умевших и не ставших героями...
...Автор «КР» стремится доказать, что самое главное для писателя - это сохранить живую душу».
Разве сказанное не ново и не удивительно для нас?
Человек, переживший бесчеловечное, называет его своим именем и предлагает не вводить в человеческий обиход. В сущности В. Шаламов выступает против парадокса, который нам еще предстоит осознать: обвиняя и разоблачая других, свой личный отрицательный опыт мы держим про запас как аргумент в споре.
Более того,- мы руководствуемся этим отрицательным (мертвым) опытом при анализе несовершенного, на наш сегодняшний взгляд, но живого прошлого. Сегодняшний - следует подчеркнуть, вчера-то у нас были другие взгляды и критерии!
Мы все еще думаем, что на ошибках учатся. Отрицательная школа не учит ничему доброму, и весь народный опыт говорит за это.
Как мудр бывает простой человек, когда нечаянно осудив покойного, тут же оговаривается: «Не тем будь помянут». В этой оговорке и уважение к памяти ушедшего, и нежелание вызывать к жизни то дурное, что ушло вместе с мертвым. И как неразумны мы, напичканные всевозможной информацией, претендующие осмысливать судьбы литературы, когда в угоду новым кумирам крушим и крушим прежние. Не в плену ли мы, грубо говоря, лагерного опыта, который диктует нам свои методы борьбы за вдруг озарившую нас истину?
Неловко читать иные из последних критических статей... О любви к отеческим гробам не может быть и речи. Что нынче Симонов? Да он же в одной компании с палачами! Куда ему до Гроссмана! И кто такой Вишневский? Разве можно отстаивать его авторитет перед перед Платоновым и Булгаковым!
Закон отрицания отрицания, «философия борьбы», на словах осужденная А. Гангнусом, на деле работает вовсю".
Электронная версия - на портале Internet Archive.
"... Две публикации «Нового мира» в прошедшем году на первый взгляд ни в чем не противоречат друг другу, даже как будто направлены против одного явления, всеми осуждаемого сегодня - против культа. Это «Колымские рассказы» В. Шаламова с его мыслями о своей прозе и статья А. Гангнуса о социалистическом реализме «На руинах позитивной эстетики». Судьба политзаключенного на Колыме сродни судьбе литературы, втиснутой в рамки директивного метода - такие сами собой напрашиваются параллели.
Но вот что любопытно: конец статьи А. Гангнуса и предисловие В. Шаламова к своим рассказам как вывод и отправная точка двух близких по теме рассуждений находятся в совершенно разных плоскостях, что, может быть, не сразу заметно глазу.
Казалось бы, что можно возразить автору, взявшемуся доказать несостоятельность метода, в котором проявились, в сущности, черты новой и опасной религии человекобожества? Кто не ужаснется, читая о заблуждениях умов, еще недавно признаваемых великими? Умы, выходит, направили всю нашу культуру по ложному пути - к руинам?..
<...>
То, что умерло в соцреализме еще в 70-е или даже раньше, сможет воскреснуть только в случае воскрешения той части нашего сознания, которая потребует директивных установок в творчестве. То, что выжило в методе, выжило благодаря - можно сказать, приспособляемости, а можно - обогащению за счет новых духовных ценностей, предложенных художниками-подвижникам и, будеть жить, потребовав, вероятно, другого названия. Дело-то ведь не в названии, а в сути. Кто знает, не выведет ли историк литературы будущего нечто в подобном роде: «метод такой-то, называемый в свое время методом соцреализма, развивался в противоречиях двух начал - героического и жертвенного, все более опираясь на второе...»
Так требуется или нет лом в качестве орудия, против которого нет, как известно, приема, для очередного расхищения очередных руин? Не цепная ли это реакция - от руин к руинам?
И здесь пришло время обратиться к мыслям В. Шаламова о своей прозе. Прочесть и воспринять как откровение, весьма и весьма своевременно прозвучавшее.
«Автор «КР» («Колымских рассказов». - Ред. «Нового мира») считает лагерь отрицательным опытом для человека - с первого до последнего часа. Человек не должен знать, не должен даже слышать о нем. Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь - отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех - для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики...
«КР» - это судьба мучеников, не бывших, не умевших и не ставших героями...
...Автор «КР» стремится доказать, что самое главное для писателя - это сохранить живую душу».
Разве сказанное не ново и не удивительно для нас?
Человек, переживший бесчеловечное, называет его своим именем и предлагает не вводить в человеческий обиход. В сущности В. Шаламов выступает против парадокса, который нам еще предстоит осознать: обвиняя и разоблачая других, свой личный отрицательный опыт мы держим про запас как аргумент в споре.
Более того,- мы руководствуемся этим отрицательным (мертвым) опытом при анализе несовершенного, на наш сегодняшний взгляд, но живого прошлого. Сегодняшний - следует подчеркнуть, вчера-то у нас были другие взгляды и критерии!
Мы все еще думаем, что на ошибках учатся. Отрицательная школа не учит ничему доброму, и весь народный опыт говорит за это.
Как мудр бывает простой человек, когда нечаянно осудив покойного, тут же оговаривается: «Не тем будь помянут». В этой оговорке и уважение к памяти ушедшего, и нежелание вызывать к жизни то дурное, что ушло вместе с мертвым. И как неразумны мы, напичканные всевозможной информацией, претендующие осмысливать судьбы литературы, когда в угоду новым кумирам крушим и крушим прежние. Не в плену ли мы, грубо говоря, лагерного опыта, который диктует нам свои методы борьбы за вдруг озарившую нас истину?
Неловко читать иные из последних критических статей... О любви к отеческим гробам не может быть и речи. Что нынче Симонов? Да он же в одной компании с палачами! Куда ему до Гроссмана! И кто такой Вишневский? Разве можно отстаивать его авторитет перед перед Платоновым и Булгаковым!
Закон отрицания отрицания, «философия борьбы», на словах осужденная А. Гангнусом, на деле работает вовсю".