"Аввакум - это я". Письмо Шаламова В.И. Малышеву, август 1967
Письмо Шаламова о протопопе Аввакуме в собственных стихах приводится по статье С. Гречишкина и Г. Маркелова "В.И. Малышев в переписке с русскими советскими писателями и деятелями советской культуры" в сборнике "Древлехранилище Пушкинского Дома : материалы и исследования", ИРЛ АН СССР (Пушкинский Дом) - Л. : Наука, Ленингр. отд-ние, 1990. О предыстории этого письма см. Неизданная статья Владимира Малышева о протопопе Аввакуме и переписка с Шаламовым, 1969.
За фотографии страниц весьма благодарен Сергею Бондаренко sadaschuyuan .
См. UPD
__________
Интереснейший человеческий документ - письмо поэта и прозаика Варлама Шаламова к В.И. Малышеву, обратившему внимание на его поэму «Аввакум в Пустозерске».1 Приведем несколько строф из этой небольшой поэмы (монолог Аввакума):
Не в бревнах, а в ребрах
Церковь моя.
В усмешке недоброй
Лицо бытия.
Мне рушили веру
В дела старины,
Без чести, без меры,
Без всякой вины.
И гнали на плаху,
Тащили в тюрьму,
Покорствуя страху
В душе своему.
Наш спор - не церковный
О возрасте книг,
Наш спор - не духовный
О пользе вериг.
Наш спор - о свободе,
О праве дышать,
О воле Господней
Вязать и решать. <...>
Тебе обещаю,
Далёкая Русь,
Врагам не прощая,
Я с неба вернусь. <...>
Нет участи слаще,
Желанней конца,
Чем пепел, стучащий
В людские сердца.
Поэма, видимо, была высоко оценена В.И. Малышевым. Этим и обусловлен исповедальный, доверительный тон письма поэта к ученому от 2 августа 1967 г.:
«Дорогой Владимир Иванович! <...>
Вот уж никогда не думал, что мне случится возвращаться к строю своих чувств и мыслей того времени, когда писался ״Аввакум“. А ведь вернуться для ответа - для сколько-нибудь серьезного ответа - значит вернуться в настроение, в границы, в надежды, разочарования и тщеты. ״Аввакум“ написан в 1954 г. в поселке недалеко от станции Решетниково Калининской железной дороги, где я, вернувшись на ״материк“, работал агентом по снабжению и писал, писал, писал день и ночь… ״Аввакум“ написан в один день, вернее в одни сутки, почти набело. ״Аввакум“ - это попытка очертить круг нравственных правил (для бывшего арестанта) - ничего не забыть, ничего не бояться и в этом видеть свою силу и свою судьбу. Об Аввакуме у меня есть еще небольшое стихотворение из ״Колымских тетрадей“. Вот оно:
Все те же снега Аввакумова века.
Все та же раскольничья злая тайга,
Где днем и с огнем не найдешь человека,
Не то чтобы друга, а даже врага.
<...> Почему Аввакум? Я знаком с этой биографией с детства. Толстый голубоватый том какого-то церковного писателя возникает из тумана детских воспоминаний, какие-то комментарии к Житию. Разумеется, высшая поэзия самого Жития захватила меня уже взрослым много позже. Я стал видеть в Аввакуме одного из величайших русских прозаиков, наравне с Гоголем и Достоевским. Но и без этого чувства, без этого размышления я написал бы об Аввакуме. Вернуться к Аввакуму дала мне повод моя собственная жизнь. Я имел право написать об Аввакуме так, как хотел, понимал, толковал и знал.
Современных поэтов, пишущих об Аввакуме, я не знаю, да и есть ли сейчас стихи? Стихи-то ведь дело очень серьезное, это живая кровь, судьба! Я знаю сочинения об Аввакуме Мережковского и Волошина. И Мережковский и Волошин не были поэтами большими. Их стихотворное изложение Жития не представляется мне убедительным. Художественно обе поэмы недостаточны. Ни тот, ни другой автор не сделали и попытки выйти за материал Жития. Попытка применить модные в начале века бальмонтовские интонации для изложения Жития потерпела полный провал. Высшая поэзия Аввакумова жизнеописания исчезла <…>
Вернемся к ״ Аввакуму в Пустозерске“. Сюжет Жития берется по сходству, по связи живых судеб. Аввакум - это я, и с первой строфы я пытался это объяснить. ״Не в бревнах, а в ребрах церковь моя“ - это не из Аввакума и не по Аввакуму. Кажется, из Поморских ответов. И далее - ״Для божьего взгляда - обряд ерунда“, ״Наш спор не церковный…“ и так далее. Так Аввакум бы не сказал... Звуковой строй ״Аввакума в Пустозерске“ особым образом обдуман и проверен. <...> Для поэта в любом его стихотворении всегда стоит задача новизны, борьбы со словом, сражения и победы <...> Я смею надеяться, что эмоциональный заряд этой маленькой поэмы не пропадет даром и поэма будет оценена не как очередное изложение ״Жития“, а как поэтическая мета современности, в перекличке известных русских сюжетов».
1 Шаламов В. Дорога и судьба. М., 1967, с. 80-84.
UPD
Полностью письмо и еще одно письмецо Шаламова Малышеву опубликованы в статье К. Тимашова "«Я имел право написать об Аввакуме…». Письма В. Т. Шаламова В. И. Малышеву" в журнале "Русская литература", № 3, 2023. Они ниже. Там же приводится дарственная надпись Шаламова на книжке стихов "Дорога и судьба".
Письма Малышева Шаламову не найдены.
"Дорогой Владимир Иванович.
Я отвечаю Вам много позже, чем должен был - нездоровье мешало. Вот уж никогда не думал, что мне случится возвращаться к строю своих чувств и мыслей того времени, когда писался «Аввакум». А ведь вернуться для ответа - для сколь-нибудь серьезного ответа - значит вернуться в настроение, в границы, в надежды, разочарования и тщеты.
«Аввакум» написан в 1954 году, в поселке Туркмен недалеко от ст. Решетниково Калининской железной дороги, где я, вернувшись на материк и не имея права жить в Москве, работал агентом по техническому снабжению и писал, писал, писал день и ночь. После семнадцатилетнего заключения.
«Аввакум» написан в один день, вернее в одни сутки, почти набело.
«Аввакум» - это попытка очертить круг нравственных правил для бывшего арестанта - ничего не забыть, ничего не бояться и в этом видеть свою силу и свою судьбу. Теперь отвечаю на первый вопрос. Есть. Это стихотворение из «Колымских тетрадей», небольшое. Вот оно:
«Все те же снега Аввакумова века.
Все та же раскольничья злая тайга,
Где днем и с огнем не найдешь человека,
Не то чтобы друга, а даже врага».
Есть у меня «Боярыня Морозова» и «Утро стрелецкой казни». Оба эти стихотворения написаны на Колыме, недалеко от Оймякона, полюса холода, не то в 1949, не то в 1950 году, в лагере. Эти стихотворения входят в т. н. «Синюю тетрадь» - первую из шести «Колымских тетрадей». «Боярыня Морозова» печаталась в «Огниве», а «Утро стрелецкой казни» - в сборнике «Дорога и судьба» вместе с «Аввакумом».
Второй вопрос - почему Аввакум? Я знаком с этой биографией с детства. Толстый голубоватый том какого-то церковного писателя возникает из тумана детских воспоминаний. Какие-то комментарии к Житию.
Разумеется, высшая поэзия самого Жития захватила меня уже взрослым, много позже. Я стал видеть в Аввакуме одного из великих русских прозаиков, наравне с Гоголем и Достоевским.
Но и без этого чувства, без этого размышления я написал бы об Аввакуме. Вернуться к Аввакуму дала мне повод моя собственная жизнь.
Я имел право написать об Аввакуме так, как хотел, понимал, толковал, знал и мог.
Современных поэтов, пишущих об Аввакуме, я не знаю, да и есть ли сейчас стихи?
Стихи - это ведь дело очень серьезное, это живая кровь, судьба.
Я знаю сочинения об Аввакуме Мережковского и Волошина. И Мережковский, и Волошин не были поэтами большими. Их стихотворное изложение ЖИТИЯ не пред ставляется мне убедительным. Художественно обе поэмы недостаточны. Ни тот, ни другой автор не сделали и попытки выйти за материал ЖИТИЯ. Каждый пересказал ЖИТИЕ в меру своих сил и способностей. Попытка применить модные в начале века бальмонтовские интонации для изложения ЖИТИЯ потерпела полный провал. Высшая поэзия Аввакумова жизнеописания исчезла.
Вернемся к «Аввакуму в Пустозерске». Сюжет Жития берется по сходству, по связи живых судеб. Аввакум - это я, и с первой строфы я пытался это объяснить: «Не в бревнах, а в ребрах церковь моя». Это не из Аввакума и не по Аввакуму. Кажется, из Поморских ответов, и далее: «Для божьего взгляда Обряд - ерунда», «Наш спор не церковный» и так далее. Так Аввакум бы не сказал. В Житии нет горного ветра. Нет брусничного цвета. Нет терпеливых скал. Не могут быть написаны строки: «Здесь птичьего пенья никто не слыхал».
По тем же причинам я не воспользовался курочкой рябой.
Звуковой строй «Аввакума в Пустозерске» особым образом обдуман и проверен.
Белинский и Маяковский считали, что короткой строкой можно писать только о веселом. Большей чуши и выдумать нельзя. Размер «Аввакума» емче гекзаметра. Почему я обращаю внимание на эти «технические подробности». Потому что для поэта в любом его стихотворении всегда стоит задача новизны, борьбы со словом, сражения и победы. Маленькая поэма «Аввакум в Пустозерске» вооружена всеми достижениями поэтической техники русской лирики середины двадцатого века. «Аввакум в Пустозерске» - это современность, сегодняшний день. Я смею надеяться, что эмоциональный заряд этой маленькой поэмы не пропадет даром и поэма будет оценена не как очередное изложение «Жития», а как поэтическая мета совре- менности, в перекличке извечных русских сюжетов.
Я прошу прощения за задержку ответа на Ваше любезное письмо. Благодарю А. В. Храбровицкого за знакомство с Вами.
С глубоким уважением
В. Шаламов
Москва 2 августа 1967 г.
Совсем забыл сказать. У меня нет никаких книг по расколу, и древнерусских рукописей я никогда не собирал.
В. Ш".
"Дорогой Владимир Иванович.
Благодарю за «Повесть о Сухане». Книга только вчера до меня добралась. Сердечный Вам привет
С уважением В. Шаламов Москва 13 августа 1967"
Дарственная надпись:
"Владимиру Ивановичу Малышеву,
аввакумоведу с уважением.
В. Шаламов
Москва июнь 1967"
За фотографии страниц весьма благодарен Сергею Бондаренко sadaschuyuan .
См. UPD
__________
Интереснейший человеческий документ - письмо поэта и прозаика Варлама Шаламова к В.И. Малышеву, обратившему внимание на его поэму «Аввакум в Пустозерске».1 Приведем несколько строф из этой небольшой поэмы (монолог Аввакума):
Не в бревнах, а в ребрах
Церковь моя.
В усмешке недоброй
Лицо бытия.
Мне рушили веру
В дела старины,
Без чести, без меры,
Без всякой вины.
И гнали на плаху,
Тащили в тюрьму,
Покорствуя страху
В душе своему.
Наш спор - не церковный
О возрасте книг,
Наш спор - не духовный
О пользе вериг.
Наш спор - о свободе,
О праве дышать,
О воле Господней
Вязать и решать. <...>
Тебе обещаю,
Далёкая Русь,
Врагам не прощая,
Я с неба вернусь. <...>
Нет участи слаще,
Желанней конца,
Чем пепел, стучащий
В людские сердца.
Поэма, видимо, была высоко оценена В.И. Малышевым. Этим и обусловлен исповедальный, доверительный тон письма поэта к ученому от 2 августа 1967 г.:
«Дорогой Владимир Иванович! <...>
Вот уж никогда не думал, что мне случится возвращаться к строю своих чувств и мыслей того времени, когда писался ״Аввакум“. А ведь вернуться для ответа - для сколько-нибудь серьезного ответа - значит вернуться в настроение, в границы, в надежды, разочарования и тщеты. ״Аввакум“ написан в 1954 г. в поселке недалеко от станции Решетниково Калининской железной дороги, где я, вернувшись на ״материк“, работал агентом по снабжению и писал, писал, писал день и ночь… ״Аввакум“ написан в один день, вернее в одни сутки, почти набело. ״Аввакум“ - это попытка очертить круг нравственных правил (для бывшего арестанта) - ничего не забыть, ничего не бояться и в этом видеть свою силу и свою судьбу. Об Аввакуме у меня есть еще небольшое стихотворение из ״Колымских тетрадей“. Вот оно:
Все те же снега Аввакумова века.
Все та же раскольничья злая тайга,
Где днем и с огнем не найдешь человека,
Не то чтобы друга, а даже врага.
<...> Почему Аввакум? Я знаком с этой биографией с детства. Толстый голубоватый том какого-то церковного писателя возникает из тумана детских воспоминаний, какие-то комментарии к Житию. Разумеется, высшая поэзия самого Жития захватила меня уже взрослым много позже. Я стал видеть в Аввакуме одного из величайших русских прозаиков, наравне с Гоголем и Достоевским. Но и без этого чувства, без этого размышления я написал бы об Аввакуме. Вернуться к Аввакуму дала мне повод моя собственная жизнь. Я имел право написать об Аввакуме так, как хотел, понимал, толковал и знал.
Современных поэтов, пишущих об Аввакуме, я не знаю, да и есть ли сейчас стихи? Стихи-то ведь дело очень серьезное, это живая кровь, судьба! Я знаю сочинения об Аввакуме Мережковского и Волошина. И Мережковский и Волошин не были поэтами большими. Их стихотворное изложение Жития не представляется мне убедительным. Художественно обе поэмы недостаточны. Ни тот, ни другой автор не сделали и попытки выйти за материал Жития. Попытка применить модные в начале века бальмонтовские интонации для изложения Жития потерпела полный провал. Высшая поэзия Аввакумова жизнеописания исчезла <…>
Вернемся к ״ Аввакуму в Пустозерске“. Сюжет Жития берется по сходству, по связи живых судеб. Аввакум - это я, и с первой строфы я пытался это объяснить. ״Не в бревнах, а в ребрах церковь моя“ - это не из Аввакума и не по Аввакуму. Кажется, из Поморских ответов. И далее - ״Для божьего взгляда - обряд ерунда“, ״Наш спор не церковный…“ и так далее. Так Аввакум бы не сказал... Звуковой строй ״Аввакума в Пустозерске“ особым образом обдуман и проверен. <...> Для поэта в любом его стихотворении всегда стоит задача новизны, борьбы со словом, сражения и победы <...> Я смею надеяться, что эмоциональный заряд этой маленькой поэмы не пропадет даром и поэма будет оценена не как очередное изложение ״Жития“, а как поэтическая мета современности, в перекличке известных русских сюжетов».
1 Шаламов В. Дорога и судьба. М., 1967, с. 80-84.
UPD
Полностью письмо и еще одно письмецо Шаламова Малышеву опубликованы в статье К. Тимашова "«Я имел право написать об Аввакуме…». Письма В. Т. Шаламова В. И. Малышеву" в журнале "Русская литература", № 3, 2023. Они ниже. Там же приводится дарственная надпись Шаламова на книжке стихов "Дорога и судьба".
Письма Малышева Шаламову не найдены.
"Дорогой Владимир Иванович.
Я отвечаю Вам много позже, чем должен был - нездоровье мешало. Вот уж никогда не думал, что мне случится возвращаться к строю своих чувств и мыслей того времени, когда писался «Аввакум». А ведь вернуться для ответа - для сколь-нибудь серьезного ответа - значит вернуться в настроение, в границы, в надежды, разочарования и тщеты.
«Аввакум» написан в 1954 году, в поселке Туркмен недалеко от ст. Решетниково Калининской железной дороги, где я, вернувшись на материк и не имея права жить в Москве, работал агентом по техническому снабжению и писал, писал, писал день и ночь. После семнадцатилетнего заключения.
«Аввакум» написан в один день, вернее в одни сутки, почти набело.
«Аввакум» - это попытка очертить круг нравственных правил для бывшего арестанта - ничего не забыть, ничего не бояться и в этом видеть свою силу и свою судьбу. Теперь отвечаю на первый вопрос. Есть. Это стихотворение из «Колымских тетрадей», небольшое. Вот оно:
«Все те же снега Аввакумова века.
Все та же раскольничья злая тайга,
Где днем и с огнем не найдешь человека,
Не то чтобы друга, а даже врага».
Есть у меня «Боярыня Морозова» и «Утро стрелецкой казни». Оба эти стихотворения написаны на Колыме, недалеко от Оймякона, полюса холода, не то в 1949, не то в 1950 году, в лагере. Эти стихотворения входят в т. н. «Синюю тетрадь» - первую из шести «Колымских тетрадей». «Боярыня Морозова» печаталась в «Огниве», а «Утро стрелецкой казни» - в сборнике «Дорога и судьба» вместе с «Аввакумом».
Второй вопрос - почему Аввакум? Я знаком с этой биографией с детства. Толстый голубоватый том какого-то церковного писателя возникает из тумана детских воспоминаний. Какие-то комментарии к Житию.
Разумеется, высшая поэзия самого Жития захватила меня уже взрослым, много позже. Я стал видеть в Аввакуме одного из великих русских прозаиков, наравне с Гоголем и Достоевским.
Но и без этого чувства, без этого размышления я написал бы об Аввакуме. Вернуться к Аввакуму дала мне повод моя собственная жизнь.
Я имел право написать об Аввакуме так, как хотел, понимал, толковал, знал и мог.
Современных поэтов, пишущих об Аввакуме, я не знаю, да и есть ли сейчас стихи?
Стихи - это ведь дело очень серьезное, это живая кровь, судьба.
Я знаю сочинения об Аввакуме Мережковского и Волошина. И Мережковский, и Волошин не были поэтами большими. Их стихотворное изложение ЖИТИЯ не пред ставляется мне убедительным. Художественно обе поэмы недостаточны. Ни тот, ни другой автор не сделали и попытки выйти за материал ЖИТИЯ. Каждый пересказал ЖИТИЕ в меру своих сил и способностей. Попытка применить модные в начале века бальмонтовские интонации для изложения ЖИТИЯ потерпела полный провал. Высшая поэзия Аввакумова жизнеописания исчезла.
Вернемся к «Аввакуму в Пустозерске». Сюжет Жития берется по сходству, по связи живых судеб. Аввакум - это я, и с первой строфы я пытался это объяснить: «Не в бревнах, а в ребрах церковь моя». Это не из Аввакума и не по Аввакуму. Кажется, из Поморских ответов, и далее: «Для божьего взгляда Обряд - ерунда», «Наш спор не церковный» и так далее. Так Аввакум бы не сказал. В Житии нет горного ветра. Нет брусничного цвета. Нет терпеливых скал. Не могут быть написаны строки: «Здесь птичьего пенья никто не слыхал».
По тем же причинам я не воспользовался курочкой рябой.
Звуковой строй «Аввакума в Пустозерске» особым образом обдуман и проверен.
Белинский и Маяковский считали, что короткой строкой можно писать только о веселом. Большей чуши и выдумать нельзя. Размер «Аввакума» емче гекзаметра. Почему я обращаю внимание на эти «технические подробности». Потому что для поэта в любом его стихотворении всегда стоит задача новизны, борьбы со словом, сражения и победы. Маленькая поэма «Аввакум в Пустозерске» вооружена всеми достижениями поэтической техники русской лирики середины двадцатого века. «Аввакум в Пустозерске» - это современность, сегодняшний день. Я смею надеяться, что эмоциональный заряд этой маленькой поэмы не пропадет даром и поэма будет оценена не как очередное изложение «Жития», а как поэтическая мета совре- менности, в перекличке извечных русских сюжетов.
Я прошу прощения за задержку ответа на Ваше любезное письмо. Благодарю А. В. Храбровицкого за знакомство с Вами.
С глубоким уважением
В. Шаламов
Москва 2 августа 1967 г.
Совсем забыл сказать. У меня нет никаких книг по расколу, и древнерусских рукописей я никогда не собирал.
В. Ш".
"Дорогой Владимир Иванович.
Благодарю за «Повесть о Сухане». Книга только вчера до меня добралась. Сердечный Вам привет
С уважением В. Шаламов Москва 13 августа 1967"
Дарственная надпись:
"Владимиру Ивановичу Малышеву,
аввакумоведу с уважением.
В. Шаламов
Москва июнь 1967"