"Колымские рассказы" на Радио Свобода, 1967
Я думал, "Колымские рассказы" читали на Радио Свобода со второй половины семидесятых годов. Оказывается, значительно раньше, практически сразу же после начала их публикаций в нью-йоркском "Новом журнале". Ниже вступительное слово к двум рассказам Шаламова, прочитанным на Радио Свобода 1 сентября 1967 года - "Заклинатель змей" и "На представку".
Аудиозапись - на портале ОSА. Расшифровка моя.
Сегодня мы предлагаем вниманию наших слушателей два небольших рассказа, принадлежащих перу Варлаама Тихоновича Шаламова, человека, который около двадцати лет, то есть значительную часть своей жизни провел в советских концлагерях. Рукопись с "Колымскими рассказами" Шаламова каким-то образом, с оказией, попала за границу и без ведома и согласия автора была затем обнародована в двух книжках выходящего в Нью-Йорке "Нового журнала".
Думается, что подавляющее большинство наших слушателей в свое время могли ознакомиться с повестью Солженицына "Один день Ивана Денисовича", первой из появившихся в советской печати повестей, с жутким реализмом описывавшей быт тех многочисленных концлагерей, которыми в период "культа личности" пестрила карта Советского Союза. Шаламов, который, если судить по чисто литературным достоинствам его "Колымских рассказов", отнюдь не новичок в литературе, во многом перекликается с Солженицыным. Отчасти перекликаются его жуткие рассказы с рядом письменных показаний, появившихся на Западе в послевоенные годы, авторы которых пережили нацистские лагеря смерти.
Один из чудом спасшихся после заключения в Освенциме [Руссе был узником Бухенвальда] - в спасении оттуда неизменно присутствовал элемент чуда - французский писатель Давид Руссе много писал об этом концентрационном мире, картины которого, казалось, могут быть порождены только больной фантазией. Этот концентрационный мир, по существу, имеет мало общего с тем, в котором мы живем, словно его нет и не может быть на географической карте. В этом концентрационном мире все этические и психологические представления и закономерности были подменены, вывернуты, искалечены. Людям, не прошедшим сквозь эту лагерную жизнь, многое в ее описании может и должно показаться невероятным, преувеличенным, гиперболизированным до крайности. Нам теперь трудно поверить в реальность описываемого, иной раз с фотографической точностью. Между тем, именно повесть Солженицына, как и рассказы Шаламова, каковы бы ни были их художественные достоинства, меньше всего беллетристика. Это - показания живых свидетелей, это - неопровержимые человеческие документы. И в этом их основная неоспоримая ценность.
В литературе всякие сопоставления опасны, поэтому, может быть, рискованно цитировать здесь "Записки из Мертвого дома", одну из самых замечательных и самых страшных книг русской литературы. Но в какой-то мере эти лагерные впечатления, с которыми мы сейчас вас ознакомим, генеалогически восходят именно к "Запискам" Достоевского. Думается, что наши слушатели оспаривать этого не будут. Начинаем с короткого рассказа, который автор озаглавил "Заклинатель змей".
[Чтение рассказа]
Второй рассказ, который вы сейчас услышите, Шаламов озаглавил "На представку", и начинается он совершенно по-пушкински.
[Чтение рассказа]
Аудиозапись - на портале ОSА. Расшифровка моя.
Сегодня мы предлагаем вниманию наших слушателей два небольших рассказа, принадлежащих перу Варлаама Тихоновича Шаламова, человека, который около двадцати лет, то есть значительную часть своей жизни провел в советских концлагерях. Рукопись с "Колымскими рассказами" Шаламова каким-то образом, с оказией, попала за границу и без ведома и согласия автора была затем обнародована в двух книжках выходящего в Нью-Йорке "Нового журнала".
Думается, что подавляющее большинство наших слушателей в свое время могли ознакомиться с повестью Солженицына "Один день Ивана Денисовича", первой из появившихся в советской печати повестей, с жутким реализмом описывавшей быт тех многочисленных концлагерей, которыми в период "культа личности" пестрила карта Советского Союза. Шаламов, который, если судить по чисто литературным достоинствам его "Колымских рассказов", отнюдь не новичок в литературе, во многом перекликается с Солженицыным. Отчасти перекликаются его жуткие рассказы с рядом письменных показаний, появившихся на Западе в послевоенные годы, авторы которых пережили нацистские лагеря смерти.
Один из чудом спасшихся после заключения в Освенциме [Руссе был узником Бухенвальда] - в спасении оттуда неизменно присутствовал элемент чуда - французский писатель Давид Руссе много писал об этом концентрационном мире, картины которого, казалось, могут быть порождены только больной фантазией. Этот концентрационный мир, по существу, имеет мало общего с тем, в котором мы живем, словно его нет и не может быть на географической карте. В этом концентрационном мире все этические и психологические представления и закономерности были подменены, вывернуты, искалечены. Людям, не прошедшим сквозь эту лагерную жизнь, многое в ее описании может и должно показаться невероятным, преувеличенным, гиперболизированным до крайности. Нам теперь трудно поверить в реальность описываемого, иной раз с фотографической точностью. Между тем, именно повесть Солженицына, как и рассказы Шаламова, каковы бы ни были их художественные достоинства, меньше всего беллетристика. Это - показания живых свидетелей, это - неопровержимые человеческие документы. И в этом их основная неоспоримая ценность.
В литературе всякие сопоставления опасны, поэтому, может быть, рискованно цитировать здесь "Записки из Мертвого дома", одну из самых замечательных и самых страшных книг русской литературы. Но в какой-то мере эти лагерные впечатления, с которыми мы сейчас вас ознакомим, генеалогически восходят именно к "Запискам" Достоевского. Думается, что наши слушатели оспаривать этого не будут. Начинаем с короткого рассказа, который автор озаглавил "Заклинатель змей".
[Чтение рассказа]
Второй рассказ, который вы сейчас услышите, Шаламов озаглавил "На представку", и начинается он совершенно по-пушкински.
[Чтение рассказа]