Алексей Памфилов. Продолжение анализа "Осколков двадцатых годов" Шаламова. Михаил Булгаков
Литературовед Алексей Юрьевич Памфилов виртуозно исследует аутентичный текст воспоминаний Шаламова "Осколки двадцатых годов", опубликованных по авторскому списку с дарственной надписью М. Авербаху в парижском эмигрантском журнале "Литературное А-Я" в 1985 году. В прошлой статье он разбирался с шаламовской картиной поэзии авангарда двадцатых годов, в другой, часть которой приводится здесь - статья очень большая, и желающие прочесть ее полностью могут пройти по ссылке на полный текст - с Михаилом Булгаковым, опять-таки через призму воспоминаний Шаламова.
__________
К проблеме творческой биографии М.А. Булгакова
Обнаруженные нами в портрете поэта-конструктивиста и теоретика поэзии А.Н. Чичерина, сделанном В.Т. Шаламовым, явственные признаки целенаправленной мистификации заставляют по-иному взглянуть на его воспоминания "Двадцатые годы" в целом. Ведь и в других сообщаемых им сведениях может содержаться столь же интересная, столь же тщательно зашифрованная информация! И в первую очередь нас, конечно же, манит к себе то, что пишет Шаламов о Булгакове.
А пишет он о нем на удивление много, подробно. Проанализировать эти сведения целиком - особая задача. Но сразу бросается в глаза то, что Шаламов сообщает о связях Булгакова с тогдашней журналистикой. И вновь... сообщает он сведения невероятные, неправдоподобные!
На примере А.Н. Чичерина мы уже могли убедиться в том, что Шаламов был исключительно хорошо осведомлен о закулисной стороне литературной жизни 1920-х годов. Быть может, и в этом случае его "ошибочные" сведения о Булгакове отражают в действительности какие-то обстоятельства творческой жизни писателя, которые... до сих пор нам не известны - но которые составляют предмет уникальной осведомленности мемуариста. Оттого-то его попытка передать их нам и выглядит как "ошибка"!
В своих воспоминаниях В. Шаламов рассказывает о Булгакове дважды. В одном случае это - пространный рассказ, специально посвященный Булгакову. В другом - краткие замечания, сделанные в связи с руководимым В. Нарбутом издательством "Земля и Фабрика" ("ЗиФ") и выпускавшимися при нем журналами:
"Спрос на художественную литературу рос. Создано было новое акционерное общество, огромное издательство "Земля и фабрика". С маркой "ЗИФ" выходили книги русские и переводные. Альманахи. "Недра". Журнал "30 дней", переданный "ЗИФ"у "Гудком", вскоре занял свое особое место среди других журналов, энергично привлекая талантливую молодежь. Именно в "30 днях" начали печататься Ильф и Петров. После большого перерыва начал выступать там с очерками Михаил Булгаков. Лет пять после "Роковых яиц" он жил рассказиками для "Красного медработника" - профсоюзного "тонкого" журнала. Булгаков, врач по образованию, почти для каждого номера ежемесячника давал очерк или рассказ вроде "Случаев из практики".
Во главе издательства "Земля и фабрика" был поставлен человек очень большого организационного опыта, крупный русский поэт-акмеист Владимир Нарбут. Нарбут был редактором "30 дней", "Всемирного следопыта". Заведующим редакцией "30 дней" был работник "Синего журнала" Регинин. Заведующими редакцией тогда назывались нынешние ответственные секретари".
Вот эти скупые замечания и содержат в себе сведения, на первый взгляд фантастические, а в действительности - глубоко информативные, и именно - в отношении неизвестных страниц творческой деятельности Булгакова.
И вновь - эти кажущиеся "домыслы" нельзя приписать ошибкам памяти мемуариста! В случае с литературным портретом Чичерина это удостоверялось тем, что эти "ошибки" оказались историческими фактами, очень точно переданными в иносказательной форме. В теперешнем случае дело обстоит еще очевиднее: приведенный пастиш Шаламова... полностью противоречит его собственному повествованию о Булгакове, в котором ошибки памяти (уже, видимо, настоящие) присутствуют - но в степени, не идущей ни в какое сравнение с параллельным рассказом.
И в том, и в другом месте утверждается... будто бы Булгаков печатался в журнале "30 дней", выходившем первоначально в приложении к его "родному" "Гудку", а потом переданном тому самому "ЗиФ".
В пространном рассказе это сообщение можно понять так, что оно относится к середине 20-х годов, когда журнал принадлежал газете "Гудок":
"Булгаков выступает с фантастической повестью "Роковые яйца", со сборником рассказов "Дьяволиада"...
Булгаков работает в "Гудке", пишет очерки для "30 дней", рассказы для "Красного медработника". Он переделал в пьесу свой роман "Белая гвардия".
И наше исследование, произведенное независимо от этих мемуарных данных, подтверждает... что в журнале "30 дней" этого времени, в некоторых печатавшихся там вещах, действительно можно обнаружить следы творчества Булгакова (вне зависимости от решения вопроса о том, как там эти следы оказались).
* * *
В кратких же заметках о Булгакове у Шаламова, как видим, говорится о конце этого десятилетия, даже именно - о 1930 годе, ставшем для издательства, прославившего этот журнал, последним годом существования.
Но самое главное - это то, что, согласно этому краткому сообщению Шаламова, Булгаков в промежутке между этими двумя временными границами, в течение 5 лет, был настолько отторгнут от культурной жизни Советской России, что "жил рассказиками для "Красного медработника". Имеются в виду рассказы из цикла "Записки юного врача", печатавшиеся в действительности лишь... в конце 1925 - начале 1927 гг.
Журнал же, в котором они появлялись, - назывался "Медицинский работник", и был он не "ежемесячником", а еженедельным журналом. В том виде, в каком его название приводится у Шаламова, оно образовано по образцу названий других советских журналов 1920-х годов, в которых тоже печатался Булгаков: "Красная нива" и "Красная панорама". И имеющих тот же формат, который для мнимого "Красного медработника" подчеркивает Шаламов: это были - именно "тонкие журналы", в отличие от таких "толстых" литературных ежемесячников, как "Красная новь" и "Новый мир".
"Искажение" названия одного "тонкого" журнала - может быть, таким образом, объяснено тем, что мемуарист приравнивает его - к двум другим, не называемым им прямо: в качестве периодических изданий, в которых печатался тогда Булгаков. Более того, контекст этого частичного переноса названия показывает, что ему было известно не только о том, что Булгаков там печатался - но и о том, что именно им там публиковалось!
Он называет повесть "Роковые яйца", после которой, по его мнению, надолго прервалась серьезная литературная деятельность писателя: сокращенный вариант этой повести публиковался именно в ленинградском журнале "Красная панорама". А полный его вариант - был напечатан тогда же, в начале 1925 года, в издании, которое - тоже упоминается в приведенном фрагменте.
Упоминается - на это раз уже открыто, но зато - в подчеркнуто эксцентричном, синтаксически искаженном виде. Это был ежегодный литературный альманах "Недра", и фраза, включающая его название, должна была бы звучать: "С маркой "ЗИФ" выходили книги русские и переводные, альманахи "Недра"..." Вместо этого (в тексте, опубликованном в 1985 году в парижском журнале "А - Я") мы имеем точно воспроизведенный нами вариант, в котором не только слово "альманахи" отделено от предыдущей фразы точкой, но и название его подвергнуто той же самой парцелляции: "С маркой "ЗИФ" выходили книги русские и переводные. Альманахи. Недра"...."
В том, что здесь имеет место литературный прием, а не случайная ошибка писателя или переписчика, убеждают два обстоятельства. Во-первых, множественное число слова "альманахи", которое заставляет читателя, не знающего, о чем идет речь, полагать, что здесь имеются в виду какие-то непоименованные "альманахи" вообще, выходившие в этом издательстве. И только зная, что альманах "Недра" - был ежегодником, что множественное число имени нарицательного обозначает здесь - периодичность, многотомность этого издания, поставленные точки и заглавная буква - начинают восприниматься как ошибка, которую следует исправить.
В противном же случае, название "Недра" - начинает звучать... то ли как название издания неизвестного типа (тоже альманах? журнал? газета?), то ли... вообще как обозначение какого-то неизвестного, таинственного типа издания, наряду со всеми нам привычными! И фантастическая осведомленность мемуариста, написавшего этот "недостоверный" фрагмент, доходит до того, что в этой словесной игре - с ювелирной точностью воспроизводится та игра с названием этого издания, которая происходила при параллельной журнальной публикации булгаковской повести!!
* * *
Эту публикацию сопровождало редакторское примечание:
"Большая (!) и интересная повесть Мих. Булгакова "Роковые яйца" полностью напечатана в альманахе "Недра" и дана в "Кр. Пан." лишь в наиболее, хотя и несколько искажающих основную нить авторского замысла, характерных отрывках".
Но все дело в том, что это примечание - появилось... лишь в последнем из шести номеров, на протяжении которых публиковались эти "характерные отрывки". С самого же начала всей публикации читатель журнала об этом предупрежден не был - и, таким образом, пребывал в уверенности, что знакомится - с произведением целиком.
В первом из этих номеров к заглавию произведения было сделано скупое, до полной загадочности, примечание:
"Недра, книга шестая".
Что это: название громадного, шеститомного, по крайней мере, романа... эпопеи: наподобие печатавшейся в те же годы по частям горьковской "Жизни Клима Самгина"? Пародия - вполне вероятная! Или же - это какие-то таинственные "недра"... современной литературы (срв. позднейшее, подвергавшееся неоднократному сатирическому переосмыслению официозное выражение: "закрома Родины") - из которых журналистами, как шахтерами из забоя, извлекаются произведения для публикации на страницах журналов?! Читателю журнала, не практикующему регулярных занятий библиографией, догадаться об этом было мудрено.
И вот, мы теперь видим, что эту игру с названием альманаха, происходившую в 1925 году при публикации булгаковской повести в ленинградском издании, - с фотографической точностью воспроизводит мемуарист 1962 года.
Отражается здесь и еще одна особенность той ленинградской публикации. "Большой перерыв" в литературной деятельности Булгакова, по указанию мемуариста, наступил - именно после появления в печати повести "Роковые яйца": выстраиваемую им хронологическую последовательность можно понять как причинно-следственную цепочку и истолковать так, что эта повесть Булгакова носила настолько крамольный характер, что именно она - и обусловила эту многолетнюю паузу.
Именно это впечатление крамольности, нецензурности повести - и была призвана создать, или подчеркнуть, публикация в "Красной панораме"! И дело не только в том, что произведение было напечатано с большими сокращениями: на четвертом номере ее обещанное продолжение - вообще прерывалось, так чтобы создать у читателя эффект несбывшихся ожиданий и подозрение в том, что прекращение печатания было вызвано именно крамольностью, недопустимостью, с точки зрения предержащих властей, для обнародования этой вещи.
Возвращаясь же к синтаксическому разбору интересующего нас фрагмента, мы должны сказать, во-вторых, что та же двусмысленность, которую мы обнаружили в рассмотренных его фразах, диктуется - и следующей за ними. Это фраза, которая поначалу может восприниматься как продолжение перечисления, и следовательно - подверженная той же порче, ошибке написания, что и в предыдущем случае: "С маркой "ЗИФ" выходили книги русские и переводные, альманахи "Недра", журнал "30 дней"..."
И лишь потом, дочитав эту фразу до конца, мы понимаем, что оно представляет собой - самостоятельное синтаксическое целое: "Журнал "30 дней", переданный "ЗИФ"у "Гудком", вскоре занял свое особое место среди других журналов..."
Таким образом, автор, написавший этот "искаженный" текст, - не только "неправильно" расставил знаки препинания и заглавные буквы, но еще и предварительно - создал именно такой смысловой и лексический контекст, в котором бы - возможно было бы появление всей этой головоломной (и, повторим, требующей для своего разрешения от читателя самостоятельных историко-литературных знаний) путаницы.
В результате же - весь этот разбираемый нами фрагмент начинает проявлять... прямо противоположные друг другу, взаимоисключающие свойства: с одной стороны, он, кажется, сообщает о Булгакове самые фантастические сведения, такие как ежемесячные публикации на протяжении пяти-шести лет в "профсоюзном" журнале или "возвращение" его в литературу на рубеже 20-х - 30-х годов в качестве постоянного автора "30 дней", - с другой же... обнаруживает безупречно точную осведомленность написавшего его мемуариста о булгаковской библиографии и обстоятельствах его литературной жизни!
Это столкновение неразрешимых противоречий - как бы подсказывает нам, что не нужно видеть в сообщениях, которые кажутся совершенно фантастическими, одну лишь нелепость, ошибки памяти; за этими грубыми, вопиющими "ляпсусами" - может скрываться такая же точная и достоверная информация о писателе, какую мемуарист тут же предъявляет нам в других случаях.
А самое главное, вся эта тонкая вязь недоразумений, пронизывающая данный фрагмент мемуаров Шаламова, концентрируется вокруг одного предмета, одного лица: тем самым показывая нам, что весь этот фрагмент в целом - и написан ради того, чтобы донести до читателя хранящиеся в памяти мемуариста сведения о Булгакове; именно он - и является здесь главной фигурой, ради него он написан. А значит... любое сведение, приведенное в этом фрагменте, любая информация, которую из него можно извлечь, - также может относиться к Булгакову; тем или иным способом - доносить до нас сведения о его творческой биографии!
* * *
Мемуарист, как видим, в этом фрагменте создал у нас впечатление о том, что Булгаков во второй половине 1920-х годов - практически исчез из литературной жизни! И это при том, что в своем пространном рассказе о Булгакове Шаламов подробно рассказывает о его театральной карьере, которая пришлась, как известно, именно на этот временной промежуток, годы, ставшие самым счастливым периодом его творческой биографии...
Очень важно отметить, что об этих "рассказиках для "Красного медработника" Шаламов говорит, что Булгаков давал их (в течение этих пяти лет!) почти ежемесячно (в действительности в "Медицинском работнике" напечатано на протяжении полутора лет всего восемь рассказов). Но это неправдоподобное свидетельство, тем не менее, находит себе интересную параллель в плане историко-литературных связей. В своих записях о чичеринском докладе "Каждый человек" я подробно говорю о все более и более проясняющихся связях творчества Булгакова и Пильняка (кстати: действительно автора журнала "30 дней"!). По-видимому, о существовании этих связей было прекрасно известно и фантастически информированному автору мемуаров - Варламу Шаламову!
Во всяком случае, говоря об оглушительной славе Пильняка в эти же годы, он употребляет почти ту же самую формулировку, что и в отношении погрузившегося тогда в глухую неизвестность Булгакова-прозаика:
"Имя Пильняка было самым крупным писательским именем двадцатых годов... Писал Пильняк много. Книги путевых очерков, романы выходили один за другим. Чуть не в каждом номере "Нового мира", например, еще в 1928 году был новый рассказ Пильняка".
Срв.: "Булгаков... почти для каждого номера ежемесячника давал очерк или рассказ вроде "Случаев из практики". Булгаков тем самым - как бы... отождествляется в тексте мемуариста с Пильняком; предстает вместе с ним... одним и тем же писателем! Для полноты сходства, вероятно, и понадобилось отмеченное нами превращение медицинского еженедельника - в ежемесячный журнал, такой же как упоминаемый в связи с Пильняком "Новый мир".
И полностью противоположным образом обстоит дело в краткой заметке Шаламова с периодом конца 20-х годов. Именно тогда, в 1929 году, как известно, настает самая отчаянная полоса в жизни Булгакова. Его не только продолжают не печатать, но и наглухо закрывают ему доступ на театральную сцену как драматургу.
И именно об этом времени Шаламов утверждает, что Булгаков "после большого перерыва начал выступать с очерками" в журнале "30 дней"!
А что, если... это действительно так?! Или, может быть, в действительности все обстояло... даже еще невероятнее, чем это хочет сказать Шаламов?... Ведь мы имели уже возможность убедиться в том, что рассказ мемуариста безукоризненно правдив, несмотря на его показную "хлестаковщину"!
Если только это на минуту допустить, то перед булгаковедением, перед историей русской литературы маячит (как это ни одиозно звучит) задача гигантских размеров: выяснить, что на самом деле происходило с Булгаковым в эти трагические годы; что на самом деле происходило тогда с русской литературой...
Из сказанного выше можно, между прочим, видеть, что гипотетическое пока что для нас участие Булгакова в "зифовском" издании исподволь связывается Шаламовым с театральной деятельностью писателя, его драматургией. Булгаков "возвращается" будто бы в литературу - тогда, когда в действительности ему в это время был закрыт доступ в театр... Театр, театральная деятельность Булгакова - как бы переносится, продлевается в жизнь, в жизнь литературы. Смысл этой "обратной" зависимости из самих мемуаров, конечно, неясен, но, тем не менее, он существует.
Помимо "30 дней", Шаламовым в этом коротеньком пассаже упоминается еще один журнал, выпускавшийся издательством "Земля и Фабрика", - "Всемирный следопыт". И появление этого невинного, казалось бы, замечания рядом с именем Булгакова также приобретает характер интригующего намека, и намек этот становится еще более интригующим - также в том случае, если к этому замечательному изданию для юношества подойти, не ограничиваясь сообщением мемуариста, с другой стороны. Попросту говоря - если довелось столкнуться с содержанием журнала указанного отрезка времени в ходе исследования проблем творческой биографии Булгакова.
29 ноября - 17 декабря 2009 года
__________
К проблеме творческой биографии М.А. Булгакова
Обнаруженные нами в портрете поэта-конструктивиста и теоретика поэзии А.Н. Чичерина, сделанном В.Т. Шаламовым, явственные признаки целенаправленной мистификации заставляют по-иному взглянуть на его воспоминания "Двадцатые годы" в целом. Ведь и в других сообщаемых им сведениях может содержаться столь же интересная, столь же тщательно зашифрованная информация! И в первую очередь нас, конечно же, манит к себе то, что пишет Шаламов о Булгакове.
А пишет он о нем на удивление много, подробно. Проанализировать эти сведения целиком - особая задача. Но сразу бросается в глаза то, что Шаламов сообщает о связях Булгакова с тогдашней журналистикой. И вновь... сообщает он сведения невероятные, неправдоподобные!
На примере А.Н. Чичерина мы уже могли убедиться в том, что Шаламов был исключительно хорошо осведомлен о закулисной стороне литературной жизни 1920-х годов. Быть может, и в этом случае его "ошибочные" сведения о Булгакове отражают в действительности какие-то обстоятельства творческой жизни писателя, которые... до сих пор нам не известны - но которые составляют предмет уникальной осведомленности мемуариста. Оттого-то его попытка передать их нам и выглядит как "ошибка"!
В своих воспоминаниях В. Шаламов рассказывает о Булгакове дважды. В одном случае это - пространный рассказ, специально посвященный Булгакову. В другом - краткие замечания, сделанные в связи с руководимым В. Нарбутом издательством "Земля и Фабрика" ("ЗиФ") и выпускавшимися при нем журналами:
"Спрос на художественную литературу рос. Создано было новое акционерное общество, огромное издательство "Земля и фабрика". С маркой "ЗИФ" выходили книги русские и переводные. Альманахи. "Недра". Журнал "30 дней", переданный "ЗИФ"у "Гудком", вскоре занял свое особое место среди других журналов, энергично привлекая талантливую молодежь. Именно в "30 днях" начали печататься Ильф и Петров. После большого перерыва начал выступать там с очерками Михаил Булгаков. Лет пять после "Роковых яиц" он жил рассказиками для "Красного медработника" - профсоюзного "тонкого" журнала. Булгаков, врач по образованию, почти для каждого номера ежемесячника давал очерк или рассказ вроде "Случаев из практики".
Во главе издательства "Земля и фабрика" был поставлен человек очень большого организационного опыта, крупный русский поэт-акмеист Владимир Нарбут. Нарбут был редактором "30 дней", "Всемирного следопыта". Заведующим редакцией "30 дней" был работник "Синего журнала" Регинин. Заведующими редакцией тогда назывались нынешние ответственные секретари".
Вот эти скупые замечания и содержат в себе сведения, на первый взгляд фантастические, а в действительности - глубоко информативные, и именно - в отношении неизвестных страниц творческой деятельности Булгакова.
И вновь - эти кажущиеся "домыслы" нельзя приписать ошибкам памяти мемуариста! В случае с литературным портретом Чичерина это удостоверялось тем, что эти "ошибки" оказались историческими фактами, очень точно переданными в иносказательной форме. В теперешнем случае дело обстоит еще очевиднее: приведенный пастиш Шаламова... полностью противоречит его собственному повествованию о Булгакове, в котором ошибки памяти (уже, видимо, настоящие) присутствуют - но в степени, не идущей ни в какое сравнение с параллельным рассказом.
И в том, и в другом месте утверждается... будто бы Булгаков печатался в журнале "30 дней", выходившем первоначально в приложении к его "родному" "Гудку", а потом переданном тому самому "ЗиФ".
В пространном рассказе это сообщение можно понять так, что оно относится к середине 20-х годов, когда журнал принадлежал газете "Гудок":
"Булгаков выступает с фантастической повестью "Роковые яйца", со сборником рассказов "Дьяволиада"...
Булгаков работает в "Гудке", пишет очерки для "30 дней", рассказы для "Красного медработника". Он переделал в пьесу свой роман "Белая гвардия".
И наше исследование, произведенное независимо от этих мемуарных данных, подтверждает... что в журнале "30 дней" этого времени, в некоторых печатавшихся там вещах, действительно можно обнаружить следы творчества Булгакова (вне зависимости от решения вопроса о том, как там эти следы оказались).
* * *
В кратких же заметках о Булгакове у Шаламова, как видим, говорится о конце этого десятилетия, даже именно - о 1930 годе, ставшем для издательства, прославившего этот журнал, последним годом существования.
Но самое главное - это то, что, согласно этому краткому сообщению Шаламова, Булгаков в промежутке между этими двумя временными границами, в течение 5 лет, был настолько отторгнут от культурной жизни Советской России, что "жил рассказиками для "Красного медработника". Имеются в виду рассказы из цикла "Записки юного врача", печатавшиеся в действительности лишь... в конце 1925 - начале 1927 гг.
Журнал же, в котором они появлялись, - назывался "Медицинский работник", и был он не "ежемесячником", а еженедельным журналом. В том виде, в каком его название приводится у Шаламова, оно образовано по образцу названий других советских журналов 1920-х годов, в которых тоже печатался Булгаков: "Красная нива" и "Красная панорама". И имеющих тот же формат, который для мнимого "Красного медработника" подчеркивает Шаламов: это были - именно "тонкие журналы", в отличие от таких "толстых" литературных ежемесячников, как "Красная новь" и "Новый мир".
"Искажение" названия одного "тонкого" журнала - может быть, таким образом, объяснено тем, что мемуарист приравнивает его - к двум другим, не называемым им прямо: в качестве периодических изданий, в которых печатался тогда Булгаков. Более того, контекст этого частичного переноса названия показывает, что ему было известно не только о том, что Булгаков там печатался - но и о том, что именно им там публиковалось!
Он называет повесть "Роковые яйца", после которой, по его мнению, надолго прервалась серьезная литературная деятельность писателя: сокращенный вариант этой повести публиковался именно в ленинградском журнале "Красная панорама". А полный его вариант - был напечатан тогда же, в начале 1925 года, в издании, которое - тоже упоминается в приведенном фрагменте.
Упоминается - на это раз уже открыто, но зато - в подчеркнуто эксцентричном, синтаксически искаженном виде. Это был ежегодный литературный альманах "Недра", и фраза, включающая его название, должна была бы звучать: "С маркой "ЗИФ" выходили книги русские и переводные, альманахи "Недра"..." Вместо этого (в тексте, опубликованном в 1985 году в парижском журнале "А - Я") мы имеем точно воспроизведенный нами вариант, в котором не только слово "альманахи" отделено от предыдущей фразы точкой, но и название его подвергнуто той же самой парцелляции: "С маркой "ЗИФ" выходили книги русские и переводные. Альманахи. Недра"...."
В том, что здесь имеет место литературный прием, а не случайная ошибка писателя или переписчика, убеждают два обстоятельства. Во-первых, множественное число слова "альманахи", которое заставляет читателя, не знающего, о чем идет речь, полагать, что здесь имеются в виду какие-то непоименованные "альманахи" вообще, выходившие в этом издательстве. И только зная, что альманах "Недра" - был ежегодником, что множественное число имени нарицательного обозначает здесь - периодичность, многотомность этого издания, поставленные точки и заглавная буква - начинают восприниматься как ошибка, которую следует исправить.
В противном же случае, название "Недра" - начинает звучать... то ли как название издания неизвестного типа (тоже альманах? журнал? газета?), то ли... вообще как обозначение какого-то неизвестного, таинственного типа издания, наряду со всеми нам привычными! И фантастическая осведомленность мемуариста, написавшего этот "недостоверный" фрагмент, доходит до того, что в этой словесной игре - с ювелирной точностью воспроизводится та игра с названием этого издания, которая происходила при параллельной журнальной публикации булгаковской повести!!
* * *
Эту публикацию сопровождало редакторское примечание:
"Большая (!) и интересная повесть Мих. Булгакова "Роковые яйца" полностью напечатана в альманахе "Недра" и дана в "Кр. Пан." лишь в наиболее, хотя и несколько искажающих основную нить авторского замысла, характерных отрывках".
Но все дело в том, что это примечание - появилось... лишь в последнем из шести номеров, на протяжении которых публиковались эти "характерные отрывки". С самого же начала всей публикации читатель журнала об этом предупрежден не был - и, таким образом, пребывал в уверенности, что знакомится - с произведением целиком.
В первом из этих номеров к заглавию произведения было сделано скупое, до полной загадочности, примечание:
"Недра, книга шестая".
Что это: название громадного, шеститомного, по крайней мере, романа... эпопеи: наподобие печатавшейся в те же годы по частям горьковской "Жизни Клима Самгина"? Пародия - вполне вероятная! Или же - это какие-то таинственные "недра"... современной литературы (срв. позднейшее, подвергавшееся неоднократному сатирическому переосмыслению официозное выражение: "закрома Родины") - из которых журналистами, как шахтерами из забоя, извлекаются произведения для публикации на страницах журналов?! Читателю журнала, не практикующему регулярных занятий библиографией, догадаться об этом было мудрено.
И вот, мы теперь видим, что эту игру с названием альманаха, происходившую в 1925 году при публикации булгаковской повести в ленинградском издании, - с фотографической точностью воспроизводит мемуарист 1962 года.
Отражается здесь и еще одна особенность той ленинградской публикации. "Большой перерыв" в литературной деятельности Булгакова, по указанию мемуариста, наступил - именно после появления в печати повести "Роковые яйца": выстраиваемую им хронологическую последовательность можно понять как причинно-следственную цепочку и истолковать так, что эта повесть Булгакова носила настолько крамольный характер, что именно она - и обусловила эту многолетнюю паузу.
Именно это впечатление крамольности, нецензурности повести - и была призвана создать, или подчеркнуть, публикация в "Красной панораме"! И дело не только в том, что произведение было напечатано с большими сокращениями: на четвертом номере ее обещанное продолжение - вообще прерывалось, так чтобы создать у читателя эффект несбывшихся ожиданий и подозрение в том, что прекращение печатания было вызвано именно крамольностью, недопустимостью, с точки зрения предержащих властей, для обнародования этой вещи.
Возвращаясь же к синтаксическому разбору интересующего нас фрагмента, мы должны сказать, во-вторых, что та же двусмысленность, которую мы обнаружили в рассмотренных его фразах, диктуется - и следующей за ними. Это фраза, которая поначалу может восприниматься как продолжение перечисления, и следовательно - подверженная той же порче, ошибке написания, что и в предыдущем случае: "С маркой "ЗИФ" выходили книги русские и переводные, альманахи "Недра", журнал "30 дней"..."
И лишь потом, дочитав эту фразу до конца, мы понимаем, что оно представляет собой - самостоятельное синтаксическое целое: "Журнал "30 дней", переданный "ЗИФ"у "Гудком", вскоре занял свое особое место среди других журналов..."
Таким образом, автор, написавший этот "искаженный" текст, - не только "неправильно" расставил знаки препинания и заглавные буквы, но еще и предварительно - создал именно такой смысловой и лексический контекст, в котором бы - возможно было бы появление всей этой головоломной (и, повторим, требующей для своего разрешения от читателя самостоятельных историко-литературных знаний) путаницы.
В результате же - весь этот разбираемый нами фрагмент начинает проявлять... прямо противоположные друг другу, взаимоисключающие свойства: с одной стороны, он, кажется, сообщает о Булгакове самые фантастические сведения, такие как ежемесячные публикации на протяжении пяти-шести лет в "профсоюзном" журнале или "возвращение" его в литературу на рубеже 20-х - 30-х годов в качестве постоянного автора "30 дней", - с другой же... обнаруживает безупречно точную осведомленность написавшего его мемуариста о булгаковской библиографии и обстоятельствах его литературной жизни!
Это столкновение неразрешимых противоречий - как бы подсказывает нам, что не нужно видеть в сообщениях, которые кажутся совершенно фантастическими, одну лишь нелепость, ошибки памяти; за этими грубыми, вопиющими "ляпсусами" - может скрываться такая же точная и достоверная информация о писателе, какую мемуарист тут же предъявляет нам в других случаях.
А самое главное, вся эта тонкая вязь недоразумений, пронизывающая данный фрагмент мемуаров Шаламова, концентрируется вокруг одного предмета, одного лица: тем самым показывая нам, что весь этот фрагмент в целом - и написан ради того, чтобы донести до читателя хранящиеся в памяти мемуариста сведения о Булгакове; именно он - и является здесь главной фигурой, ради него он написан. А значит... любое сведение, приведенное в этом фрагменте, любая информация, которую из него можно извлечь, - также может относиться к Булгакову; тем или иным способом - доносить до нас сведения о его творческой биографии!
* * *
Мемуарист, как видим, в этом фрагменте создал у нас впечатление о том, что Булгаков во второй половине 1920-х годов - практически исчез из литературной жизни! И это при том, что в своем пространном рассказе о Булгакове Шаламов подробно рассказывает о его театральной карьере, которая пришлась, как известно, именно на этот временной промежуток, годы, ставшие самым счастливым периодом его творческой биографии...
Очень важно отметить, что об этих "рассказиках для "Красного медработника" Шаламов говорит, что Булгаков давал их (в течение этих пяти лет!) почти ежемесячно (в действительности в "Медицинском работнике" напечатано на протяжении полутора лет всего восемь рассказов). Но это неправдоподобное свидетельство, тем не менее, находит себе интересную параллель в плане историко-литературных связей. В своих записях о чичеринском докладе "Каждый человек" я подробно говорю о все более и более проясняющихся связях творчества Булгакова и Пильняка (кстати: действительно автора журнала "30 дней"!). По-видимому, о существовании этих связей было прекрасно известно и фантастически информированному автору мемуаров - Варламу Шаламову!
Во всяком случае, говоря об оглушительной славе Пильняка в эти же годы, он употребляет почти ту же самую формулировку, что и в отношении погрузившегося тогда в глухую неизвестность Булгакова-прозаика:
"Имя Пильняка было самым крупным писательским именем двадцатых годов... Писал Пильняк много. Книги путевых очерков, романы выходили один за другим. Чуть не в каждом номере "Нового мира", например, еще в 1928 году был новый рассказ Пильняка".
Срв.: "Булгаков... почти для каждого номера ежемесячника давал очерк или рассказ вроде "Случаев из практики". Булгаков тем самым - как бы... отождествляется в тексте мемуариста с Пильняком; предстает вместе с ним... одним и тем же писателем! Для полноты сходства, вероятно, и понадобилось отмеченное нами превращение медицинского еженедельника - в ежемесячный журнал, такой же как упоминаемый в связи с Пильняком "Новый мир".
И полностью противоположным образом обстоит дело в краткой заметке Шаламова с периодом конца 20-х годов. Именно тогда, в 1929 году, как известно, настает самая отчаянная полоса в жизни Булгакова. Его не только продолжают не печатать, но и наглухо закрывают ему доступ на театральную сцену как драматургу.
И именно об этом времени Шаламов утверждает, что Булгаков "после большого перерыва начал выступать с очерками" в журнале "30 дней"!
А что, если... это действительно так?! Или, может быть, в действительности все обстояло... даже еще невероятнее, чем это хочет сказать Шаламов?... Ведь мы имели уже возможность убедиться в том, что рассказ мемуариста безукоризненно правдив, несмотря на его показную "хлестаковщину"!
Если только это на минуту допустить, то перед булгаковедением, перед историей русской литературы маячит (как это ни одиозно звучит) задача гигантских размеров: выяснить, что на самом деле происходило с Булгаковым в эти трагические годы; что на самом деле происходило тогда с русской литературой...
Из сказанного выше можно, между прочим, видеть, что гипотетическое пока что для нас участие Булгакова в "зифовском" издании исподволь связывается Шаламовым с театральной деятельностью писателя, его драматургией. Булгаков "возвращается" будто бы в литературу - тогда, когда в действительности ему в это время был закрыт доступ в театр... Театр, театральная деятельность Булгакова - как бы переносится, продлевается в жизнь, в жизнь литературы. Смысл этой "обратной" зависимости из самих мемуаров, конечно, неясен, но, тем не менее, он существует.
Помимо "30 дней", Шаламовым в этом коротеньком пассаже упоминается еще один журнал, выпускавшийся издательством "Земля и Фабрика", - "Всемирный следопыт". И появление этого невинного, казалось бы, замечания рядом с именем Булгакова также приобретает характер интригующего намека, и намек этот становится еще более интригующим - также в том случае, если к этому замечательному изданию для юношества подойти, не ограничиваясь сообщением мемуариста, с другой стороны. Попросту говоря - если довелось столкнуться с содержанием журнала указанного отрезка времени в ходе исследования проблем творческой биографии Булгакова.
29 ноября - 17 декабря 2009 года