Надежда Колганова. К вопросу об онтологии поэтического бытия Шаламова
Статья опубликована в сборнике материалов "Поезд Шаламова. Проблемы российского самосознания: судьба и мировоззрение В.Т. Шаламова (к 110-летию со дня рождения)", М. Голос, 2017. Электронная версия - на сайте Институра философии РАН.
__________
К вопросу об онтологии поэтического бытия В. Шаламова
Первые стихи Шаламов, как известно, написал, ещё будучи на Колыме. Художественный мир писателя был смоделирован и предопределён жестокими условиями заточения и наблюдением за фактами «расчеловечевания». «Поэзия - это, прежде всего, судьба, итог длительного духовного сопротивления, итог и в то же время способ сопротивления». <...> Это и опыт, личный, личнейший опыт, и найденный путь утверждения этого опыта - непреодолимая потребность высказать, фиксировать что-то важное, быть может, важное только для себя»1, - писал Варлам Тихонович в «Четвёртой Вологде». И, несомненно, благодаря осмыслению личного опыта и пройденного пути сформировалась неповторимая онтология поэтического бытия автора.
Под поэтической онтологией, вслед за О.В. Зыряновым, я понимаю «концептуальное “ядро” поэтического мира, аксиологическую систему, выраженную в абстрактных схемах и оппозициях, таких, к примеру, как хронотоп (структура пространства и времени) и концепция личности»2.
Структурно пространство поэзии Шаламова можно представить как несколько координат и уровней: земля - небо; юг - север, восток; яма, пещера - гора. Через мотивы зимы, вьюги выражается взаимосвязь разных уровней этого пространства и очерчиваются его границы.
Например, в стихотворении «Опять метель пойдет вприсядку...» мы наблюдаем два пространства: одно - мир воспоминаний, мир живой, наполненный звуком (свистом ветра), движением и цветом:
И мы бежим на разноцветный,
Горящий плошками каток.
Нас тянет юношеский ветер
И в уши свищет, как свисток3.
Это пространство - мир «домашней жизни» - связано с реальностью лирического героя через определённый мотив (границу) - символический образ метели, которая как бы разделяет прошлое и настоящее:
Опять метель пойдет вприсядку
Под окна русскую плясать,
А мне опять вообразятся
Домашней жизни чудеса4.
Настоящее лирического героя - спустя 10 лет «у горы», «на дне таежной горной ямы», где движение остановилось и «вздыхает холодом каток», пребывающий в вечном сне:
Скульптурный сон речного плеска,
Он солнцем выглажен до блеска,
Хранятся тысячей веков
На льду следы времен библейских
Езекиилевых коньков5.
Вечность (время «тысячи веков») в этом стихотворении определяется через следы «Езекиилевых коньков». Этот образ в поэтическом пространстве Шаламова не случаен и, безусловно, концептуально онтологичен. Пророк Иезекииль, чьё имя в переводе означает «Бог крепок» или «Бог укрепит», жил на рубеже VII - VI веков. Сын священника, в 25-летнем возрасте попав в плен, он был отправлен в Вавилон вместе с царем Иехонией II и другими иудеями. На пятый год плена Иезекиилю близ р. Ховар было видение о будущем всего человечества: предстоящих испытаниях, воскрешении мертвых и новой вечной жизни (видение о сухих костях на поле. - Иез. 37:1-14).
Несомненно, Шаламов проводит невидимую параллель с судьбой Иезекииля. Но лирический герой не отождествляет себя с пророком, следы которого хранит лёд на застывшей реке. В этом пространстве нет больше Бога и пророчеств, оно является воплощением застывшего бытия, в котором единственное движение осуществляет сам лирический герой:
По этой ледяной сторонке,
Скользя на лезвии ножа
И мы прокатимся с сестренкой,
Друг друга за руки держа6.
Созвучные мотивы можно обнаружить и в стихотворении «В природы грубом красноречье...», в котором мир «остужен покровом вечной мерзлоты». Лирический герой, пытаясь найти «утешение» в природе, вновь возвращается к библейским мотивам. Носителями «человечьей души» становятся не люди, а «теплые деревья, / Молящиеся на восток, / В краю, еще библейски древнем»7. Упоминание «молитвы на восток» задаёт значимую пространственную координату, выраженную имплицитно - восток как место бытия Бога для лирического героя Шаламова, место утешения его «души». Символизм и значимость этой пространственной координаты находит объяснение в Священном писании: «Спаситель мира назван Востоком (Лк.1:78). Св. апостол Иоанн Богослов говорит, что Бог есть свет (1Ин.1:5), а свет приходит с востока»8 и т.д.
В конце стихотворения мы вновь наблюдаем отсылку к образу пророка, который должен появиться в этом пространстве:
Где циклопическое око
Так редко смотрит на людей,
Где ждут явления пророка
Солдат, отшельник и злодей9.
«Циклопическое око» - синекдоха, указывающая на мифическое существо, заточенное в Тартар вместе с «солдатом, отшельником и злодеем», но одновременно и искажённый символ Бога-отца в христианской традиции.
В стихотворении «Замолкнут последние вьюги.» мы обнаруживаем новые координаты пространственного бытия лирического героя, на этот раз в противопоставлении юга и севера. Можно предположить, что этот мотив был навеян творчеством Пастернака10, в письме к которому Шаламов делился воспоминанием о людях, выживших благодаря «тому ощущению мира, которое сообщалось»11 стихами Бориса Леонидовича. «Мне казалось, - уточнял Шаламов, - что в ряде случаев (и в моем также) дело не во влиянии, а в исповедовании одной и той же веры. Влияние - это порабощение, а единоверие - это свобода»12.
Время в указанном стихотворении предельно точно и конкретно: когда «замолкнут вьюги» (и граница исчезнет), тогда и только тогда возможно соприкосновение двух пространств:
Замолкнут последние вьюги,
И, путь открывая весне,
Ты югом нагретые руки
Протянешь на север ко мне13.
Семантическим центром стихотворения становится небо, на котором «рисунки Эвклида / Выписывают журавли», небо, где есть движение и изменение:
И, мокрою тучей стирая
Летящие вдаль чертежи,
Все небо от края до края
Затягивают дожди14.
Как верно отметил В.И. Пинковский, «Мотив неба, устремления к нему - сквозной в поэзии Шаламова. <...> Мы встречаемся с символической градацией пространственных объектов по вертикали в духе христианской традиции: пещеры, шахты, вообще углубления в земной поверхности (как и сама поверхность нередко) представительствуют за ад, горы - промежуточный этап восхождения к высокому, небо - его высшая точка»15.
Дискретно не только пространство в поэтическом бытии Шаламова, но и время: «Вселенная разделена / На ночь и день, просящий хлеба»16.
Как же идентифицирует себя лирический герой в этом дискретном пространстве и времени? «Я беден, одинок и наг, / Лишен огня. / Сиреневый полярный мрак / Вокруг меня 17, - пишет Шаламов. В стихотворении «Я в воде не тону.» продолжает:
Для последнего сна
Нам могил глубина
Замерялась на ощупь.
И, теснясь в темноте,
Как теснились живыми,
Здесь легли в наготе
Те, кто жил в нищете,
Потеряв даже имя.
Именно в этом аспекте показателен хронотоп лирического героя. Его место - «между»: между севером и югом, между горой и пещерой, между живым и мёртвым. Время бесконечно: «Как будто в жизни мертвеца / Бывало и начало». Мотив могилы в данном контексте отсылает нас к архаичным древнейшим обрядам инициации: человек через мистическое испытание смертью (через могильный холод), потеряв связь с реальностью, имя, должен был вернуться в новом статусе. Но идея воскрешения чужда лирическому герою Шаламова:
В настоящем гробу
Я воскрес бы от счастья,
Но неволить судьбу
Не имею я власти.
О Боге Шаламов писал в «Четвертой Вологде»: «<...> В этой возросшей сложности жизни нашей семьи для Бога у меня в моем сознании не было места. И я горжусь, что с шести лет и до шестидесяти я не прибегал к Его помощи ни в Вологде, ни в Москве, ни на Колыме»18. Тем не менее в поэтической онтологии поэта Бог есть и предстаёт в разных ипостасях: ребёнка-демиурга («Бог был еще ребенком.»), спасителя («Лицом к молящемуся миру.», «Не дождусь тепла-погоды...»), мифического существа («Визг и шелест ближе, ближе.», «Опять метель пойдет вприсядку.»)
Место, которое тоже создал Бог - это пространство ада на земле, где «хрустальные сады», где «крови больше, чем воды», «где семидесятиградусный мороз» («Ты сердись, как ветер, как метель»). Это место тяжелейшего испытания - «Там самый день был средством пыток, / Что применяются в аду» 19, сакральное место для лирического героя:
Эту чашу - вовсе неспроста -
Пью во имя Господа Христа20.
Человек в поэтическом пространстве Шаламова сам занимает место распятого Бога, что выводит бытие лирического героя на новый экзистенциальный уровень:
Он сам - Христос, он сам - распятый.
И язвы гнойные цинги -
Как воспаленные стигматы
Прикосновения тайги21.
Таким образом, пространство и время в поэзии Шаламова онтологичны, неотделимы от экзистенции лирического героя, причисляющего себя к миру мертвецов («Сумерки», «Я в воде не тону.»). В то же время, представление об уровнях этого пространства, его координатах и его границах, формирует неповторимый хронотоп самого лирического героя Шаламова. При этом, необходимость в деянии, движении (выделено мной - Н.К) в застывшем, замерзшем мире на дне «ямы», в сумраке «пещеры» является важнейшей ценностно-смысловой характеристикой его бытия:
Я двадцать лет живу в пещере,
Горя единственной мечтой,
Что, вырываясь на свободу
И сдвинув плечи, как Самсон,
Обрушу каменные своды
На многолетний этот сон22.
1 Шаламов В. Четвертая Вологда URL: https://shalamov.ru/ library/20/1.html (дата обращения: 20.09.2017)
2 Зырянов О.В. Лермонтовский миф: некоторые аспекты проблемы // Архетипические структуры художественного сознания. Вып. 3. Екатеринбург, 2002. С. 110.
3 Шаламов В. Опять метель пойдет вприсядку. // Двина. 2014. № 3. URL: https://shalamov.ru/library/37/20.html (дата обращения: 20.09.2017)
4 Там же.
5 Там же.
6 Шаламов В. Опять метель пойдет вприсядку... // Двина. 2014. № 3. URL: https://shalamov.ru/library/37/20.html (дата обращения: 20.09.2017)
7 Шаламов В. В природы грубом красноречье. // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. URL: http://rupoem.ru/shalamov/v-prirody-grubom.aspx (дата обращения: 20.09.2017)
8 Гумеров И. Почему мы молимся лицом на восток? URL: http://www. pravoslavie.ru/6985.html (дата обращения: 20.09.2017)
9 Шаламов В. В природы грубом красноречье... // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. URL: http://rupoem.ru/shalamov/v-prirody-grubom.aspx (дата обращения: 20.09.2017)
10 См., например: Абашев В. Урал как предчувствие. Заметки о геопоэтике Б. Пастернака // Россия: воображение пространства / пространство воображения. М., 2009. С. 218-237.
11 В.Т. Шаламов - Б.Л. Пастернаку URL: https://shalamov.ru/library/24/1. html (дата обращения: 20.09.2017)
12 В.Т. Шаламов - Б.Л. Пастернаку URL: https://shalamov.ru/library/24/1. html (дата обращения: 20.09.2017)
13 Шаламов В. Замолкнут последние вьюги. // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. URL: https://shalamov.ru/library/14/7.html (дата обращения: 20.09.2017)
14 Там же.
15 Пинковский В.И. Поэзия Варлама Шаламова // Шаламов В.Т. Колымские тетради. Магадан, 2004. URL: https://shalamov.ru/critique/162/ (дата обращения: 20.09.2017)
16 Шаламов В. Новогоднее утро // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. иЯЬ: https://shalamov.ru/library/14/33.html (дата обращения: 20.09.2017)
17 Шаламов В. Я беден, одинок и наг. // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 199. URL: https://shalamov.ru/library/14/3.html (дата обращения: 20.09.2017)
18 Шаламов В. Четвертая Вологда URL: https://shalamov.ru/library/20/10. html (дата обращения: 20.09.2017)
19 Шаламов В. Поэту URL: https://shalamov.ru/library/15/15.html (дата обращения: 20.09.2017)
20 Шаламов В. Ты сердись, как ветер, как метель. // Литературная газета. 2014. №25. URL: https://shalamov.ru/library/37/2.html (дата обращения: 20.09.2017)
21 Шаламов В. Перед небом // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. URL: https://shalamov.ru/library/l5/l4.html (дата обращения: 20.09.2017)
22 Шаламов В. В часы ночные, ледяные. // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. URL: https://shalamov.ru/library/l5/l.html (дата обращения: 20.09.2017)
Колганова Надежда Федоровна - младший научный сотрудник, Институт философии РАН, г. Москва; nadia.kolganova@yandex.ru
__________
К вопросу об онтологии поэтического бытия В. Шаламова
Первые стихи Шаламов, как известно, написал, ещё будучи на Колыме. Художественный мир писателя был смоделирован и предопределён жестокими условиями заточения и наблюдением за фактами «расчеловечевания». «Поэзия - это, прежде всего, судьба, итог длительного духовного сопротивления, итог и в то же время способ сопротивления». <...> Это и опыт, личный, личнейший опыт, и найденный путь утверждения этого опыта - непреодолимая потребность высказать, фиксировать что-то важное, быть может, важное только для себя»1, - писал Варлам Тихонович в «Четвёртой Вологде». И, несомненно, благодаря осмыслению личного опыта и пройденного пути сформировалась неповторимая онтология поэтического бытия автора.
Под поэтической онтологией, вслед за О.В. Зыряновым, я понимаю «концептуальное “ядро” поэтического мира, аксиологическую систему, выраженную в абстрактных схемах и оппозициях, таких, к примеру, как хронотоп (структура пространства и времени) и концепция личности»2.
Структурно пространство поэзии Шаламова можно представить как несколько координат и уровней: земля - небо; юг - север, восток; яма, пещера - гора. Через мотивы зимы, вьюги выражается взаимосвязь разных уровней этого пространства и очерчиваются его границы.
Например, в стихотворении «Опять метель пойдет вприсядку...» мы наблюдаем два пространства: одно - мир воспоминаний, мир живой, наполненный звуком (свистом ветра), движением и цветом:
И мы бежим на разноцветный,
Горящий плошками каток.
Нас тянет юношеский ветер
И в уши свищет, как свисток3.
Это пространство - мир «домашней жизни» - связано с реальностью лирического героя через определённый мотив (границу) - символический образ метели, которая как бы разделяет прошлое и настоящее:
Опять метель пойдет вприсядку
Под окна русскую плясать,
А мне опять вообразятся
Домашней жизни чудеса4.
Настоящее лирического героя - спустя 10 лет «у горы», «на дне таежной горной ямы», где движение остановилось и «вздыхает холодом каток», пребывающий в вечном сне:
Скульптурный сон речного плеска,
Он солнцем выглажен до блеска,
Хранятся тысячей веков
На льду следы времен библейских
Езекиилевых коньков5.
Вечность (время «тысячи веков») в этом стихотворении определяется через следы «Езекиилевых коньков». Этот образ в поэтическом пространстве Шаламова не случаен и, безусловно, концептуально онтологичен. Пророк Иезекииль, чьё имя в переводе означает «Бог крепок» или «Бог укрепит», жил на рубеже VII - VI веков. Сын священника, в 25-летнем возрасте попав в плен, он был отправлен в Вавилон вместе с царем Иехонией II и другими иудеями. На пятый год плена Иезекиилю близ р. Ховар было видение о будущем всего человечества: предстоящих испытаниях, воскрешении мертвых и новой вечной жизни (видение о сухих костях на поле. - Иез. 37:1-14).
Несомненно, Шаламов проводит невидимую параллель с судьбой Иезекииля. Но лирический герой не отождествляет себя с пророком, следы которого хранит лёд на застывшей реке. В этом пространстве нет больше Бога и пророчеств, оно является воплощением застывшего бытия, в котором единственное движение осуществляет сам лирический герой:
По этой ледяной сторонке,
Скользя на лезвии ножа
И мы прокатимся с сестренкой,
Друг друга за руки держа6.
Созвучные мотивы можно обнаружить и в стихотворении «В природы грубом красноречье...», в котором мир «остужен покровом вечной мерзлоты». Лирический герой, пытаясь найти «утешение» в природе, вновь возвращается к библейским мотивам. Носителями «человечьей души» становятся не люди, а «теплые деревья, / Молящиеся на восток, / В краю, еще библейски древнем»7. Упоминание «молитвы на восток» задаёт значимую пространственную координату, выраженную имплицитно - восток как место бытия Бога для лирического героя Шаламова, место утешения его «души». Символизм и значимость этой пространственной координаты находит объяснение в Священном писании: «Спаситель мира назван Востоком (Лк.1:78). Св. апостол Иоанн Богослов говорит, что Бог есть свет (1Ин.1:5), а свет приходит с востока»8 и т.д.
В конце стихотворения мы вновь наблюдаем отсылку к образу пророка, который должен появиться в этом пространстве:
Где циклопическое око
Так редко смотрит на людей,
Где ждут явления пророка
Солдат, отшельник и злодей9.
«Циклопическое око» - синекдоха, указывающая на мифическое существо, заточенное в Тартар вместе с «солдатом, отшельником и злодеем», но одновременно и искажённый символ Бога-отца в христианской традиции.
В стихотворении «Замолкнут последние вьюги.» мы обнаруживаем новые координаты пространственного бытия лирического героя, на этот раз в противопоставлении юга и севера. Можно предположить, что этот мотив был навеян творчеством Пастернака10, в письме к которому Шаламов делился воспоминанием о людях, выживших благодаря «тому ощущению мира, которое сообщалось»11 стихами Бориса Леонидовича. «Мне казалось, - уточнял Шаламов, - что в ряде случаев (и в моем также) дело не во влиянии, а в исповедовании одной и той же веры. Влияние - это порабощение, а единоверие - это свобода»12.
Время в указанном стихотворении предельно точно и конкретно: когда «замолкнут вьюги» (и граница исчезнет), тогда и только тогда возможно соприкосновение двух пространств:
Замолкнут последние вьюги,
И, путь открывая весне,
Ты югом нагретые руки
Протянешь на север ко мне13.
Семантическим центром стихотворения становится небо, на котором «рисунки Эвклида / Выписывают журавли», небо, где есть движение и изменение:
И, мокрою тучей стирая
Летящие вдаль чертежи,
Все небо от края до края
Затягивают дожди14.
Как верно отметил В.И. Пинковский, «Мотив неба, устремления к нему - сквозной в поэзии Шаламова. <...> Мы встречаемся с символической градацией пространственных объектов по вертикали в духе христианской традиции: пещеры, шахты, вообще углубления в земной поверхности (как и сама поверхность нередко) представительствуют за ад, горы - промежуточный этап восхождения к высокому, небо - его высшая точка»15.
Дискретно не только пространство в поэтическом бытии Шаламова, но и время: «Вселенная разделена / На ночь и день, просящий хлеба»16.
Как же идентифицирует себя лирический герой в этом дискретном пространстве и времени? «Я беден, одинок и наг, / Лишен огня. / Сиреневый полярный мрак / Вокруг меня 17, - пишет Шаламов. В стихотворении «Я в воде не тону.» продолжает:
Для последнего сна
Нам могил глубина
Замерялась на ощупь.
И, теснясь в темноте,
Как теснились живыми,
Здесь легли в наготе
Те, кто жил в нищете,
Потеряв даже имя.
Именно в этом аспекте показателен хронотоп лирического героя. Его место - «между»: между севером и югом, между горой и пещерой, между живым и мёртвым. Время бесконечно: «Как будто в жизни мертвеца / Бывало и начало». Мотив могилы в данном контексте отсылает нас к архаичным древнейшим обрядам инициации: человек через мистическое испытание смертью (через могильный холод), потеряв связь с реальностью, имя, должен был вернуться в новом статусе. Но идея воскрешения чужда лирическому герою Шаламова:
В настоящем гробу
Я воскрес бы от счастья,
Но неволить судьбу
Не имею я власти.
О Боге Шаламов писал в «Четвертой Вологде»: «<...> В этой возросшей сложности жизни нашей семьи для Бога у меня в моем сознании не было места. И я горжусь, что с шести лет и до шестидесяти я не прибегал к Его помощи ни в Вологде, ни в Москве, ни на Колыме»18. Тем не менее в поэтической онтологии поэта Бог есть и предстаёт в разных ипостасях: ребёнка-демиурга («Бог был еще ребенком.»), спасителя («Лицом к молящемуся миру.», «Не дождусь тепла-погоды...»), мифического существа («Визг и шелест ближе, ближе.», «Опять метель пойдет вприсядку.»)
Место, которое тоже создал Бог - это пространство ада на земле, где «хрустальные сады», где «крови больше, чем воды», «где семидесятиградусный мороз» («Ты сердись, как ветер, как метель»). Это место тяжелейшего испытания - «Там самый день был средством пыток, / Что применяются в аду» 19, сакральное место для лирического героя:
Эту чашу - вовсе неспроста -
Пью во имя Господа Христа20.
Человек в поэтическом пространстве Шаламова сам занимает место распятого Бога, что выводит бытие лирического героя на новый экзистенциальный уровень:
Он сам - Христос, он сам - распятый.
И язвы гнойные цинги -
Как воспаленные стигматы
Прикосновения тайги21.
Таким образом, пространство и время в поэзии Шаламова онтологичны, неотделимы от экзистенции лирического героя, причисляющего себя к миру мертвецов («Сумерки», «Я в воде не тону.»). В то же время, представление об уровнях этого пространства, его координатах и его границах, формирует неповторимый хронотоп самого лирического героя Шаламова. При этом, необходимость в деянии, движении (выделено мной - Н.К) в застывшем, замерзшем мире на дне «ямы», в сумраке «пещеры» является важнейшей ценностно-смысловой характеристикой его бытия:
Я двадцать лет живу в пещере,
Горя единственной мечтой,
Что, вырываясь на свободу
И сдвинув плечи, как Самсон,
Обрушу каменные своды
На многолетний этот сон22.
1 Шаламов В. Четвертая Вологда URL: https://shalamov.ru/ library/20/1.html (дата обращения: 20.09.2017)
2 Зырянов О.В. Лермонтовский миф: некоторые аспекты проблемы // Архетипические структуры художественного сознания. Вып. 3. Екатеринбург, 2002. С. 110.
3 Шаламов В. Опять метель пойдет вприсядку. // Двина. 2014. № 3. URL: https://shalamov.ru/library/37/20.html (дата обращения: 20.09.2017)
4 Там же.
5 Там же.
6 Шаламов В. Опять метель пойдет вприсядку... // Двина. 2014. № 3. URL: https://shalamov.ru/library/37/20.html (дата обращения: 20.09.2017)
7 Шаламов В. В природы грубом красноречье. // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. URL: http://rupoem.ru/shalamov/v-prirody-grubom.aspx (дата обращения: 20.09.2017)
8 Гумеров И. Почему мы молимся лицом на восток? URL: http://www. pravoslavie.ru/6985.html (дата обращения: 20.09.2017)
9 Шаламов В. В природы грубом красноречье... // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. URL: http://rupoem.ru/shalamov/v-prirody-grubom.aspx (дата обращения: 20.09.2017)
10 См., например: Абашев В. Урал как предчувствие. Заметки о геопоэтике Б. Пастернака // Россия: воображение пространства / пространство воображения. М., 2009. С. 218-237.
11 В.Т. Шаламов - Б.Л. Пастернаку URL: https://shalamov.ru/library/24/1. html (дата обращения: 20.09.2017)
12 В.Т. Шаламов - Б.Л. Пастернаку URL: https://shalamov.ru/library/24/1. html (дата обращения: 20.09.2017)
13 Шаламов В. Замолкнут последние вьюги. // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. URL: https://shalamov.ru/library/14/7.html (дата обращения: 20.09.2017)
14 Там же.
15 Пинковский В.И. Поэзия Варлама Шаламова // Шаламов В.Т. Колымские тетради. Магадан, 2004. URL: https://shalamov.ru/critique/162/ (дата обращения: 20.09.2017)
16 Шаламов В. Новогоднее утро // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. иЯЬ: https://shalamov.ru/library/14/33.html (дата обращения: 20.09.2017)
17 Шаламов В. Я беден, одинок и наг. // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 199. URL: https://shalamov.ru/library/14/3.html (дата обращения: 20.09.2017)
18 Шаламов В. Четвертая Вологда URL: https://shalamov.ru/library/20/10. html (дата обращения: 20.09.2017)
19 Шаламов В. Поэту URL: https://shalamov.ru/library/15/15.html (дата обращения: 20.09.2017)
20 Шаламов В. Ты сердись, как ветер, как метель. // Литературная газета. 2014. №25. URL: https://shalamov.ru/library/37/2.html (дата обращения: 20.09.2017)
21 Шаламов В. Перед небом // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. URL: https://shalamov.ru/library/l5/l4.html (дата обращения: 20.09.2017)
22 Шаламов В. В часы ночные, ледяные. // Шаламов В. Собр. соч. в 4-х т. М., 1998. URL: https://shalamov.ru/library/l5/l.html (дата обращения: 20.09.2017)
Колганова Надежда Федоровна - младший научный сотрудник, Институт философии РАН, г. Москва; nadia.kolganova@yandex.ru