Наталья Кайзер-Данилова, Элина Гаврикова. "Говорящие" антропонимы "Колымских рассказов"
Статья опубликована в журнале "Вестник Курганского государственного университета", № 1(52), 2019. Электронная версия - на сайте журнала.
__________
Антропонимический знак как средство выражения имплицитного смысла (на материале "Колымских рассказов" В. Шаламова)
В статье исследуются имплицитные смыслы, передаваемые онимами, а также выявляются условия их реализации в художественном тексте. Анализ поэтонимов позволяет заглянуть в художественную мастерскую В. Т. Шаламова, выявить мотивы выбора языкового знака, приемы его интерпретации, передать скрытые смыслы, выступающие дополнительной характеристикой персонажей произведения, проследить трансформацию традиций русского именословия в новом документально-художественном жанре.
Имплицитность - важная составляющая смысловой структуры текста: имплицитные смыслы дополняют и конкретизируют информацию, изложенную эксплицитно, делают текст многоплановым. В современных исследованиях уделяется большое внимание различным проявлениям имплицитности, однако изучение скрытых смыслов имен собственных в художественном произведении еще не получило широкого освещения [1].
Антропонимы являются важным смысловым и стилеобразующим элементом структуры художественного произведения, так как способны передавать «множественность смысловых интерпретаций» [2, с. 137]. Для расшифровки имплицитного смысла высказывания с включенным онимом необходимы не только лингвистические, но и определенные экстралингвистические знания [3, с. 90].
В русской художественной литературе прием семантизации антропонима, использование так называемых «говорящих» имен (термин Ю. Н. Тынянова) был широко распространен в XVIII - начале XX вв. Форма и значение имени собственного персонажа прямо или косвенно характеризовали персонаж, давали читателю ключ к пониманию образа героя, выполняли и экспрессивную функцию. Например, Правдолюбов, Скотинин, Скалозуб, Швабрин, Бородавкин, Голопупенков, Смердяков, Держиморда, парикмахер Гребешков, Лев Мышкин, Митрофан Простаков, актеры Аркадий Счастливцев и Геннадий Несчастливцев, Перехват-Залихватский, доктор Гибнер, Закурдало-Скубырников, Каренин, Карамазовы, Фемистоклюс и Алкид Маниловы, Симеонов-Пищик, Юлий Карандышев, Самсон Вырин, Хома Брут, Угрюм-Бурчеев, Иудушка Головлев, Родион Романович Раскольников и т.п. Очевидно, что одни из приведенных антропонимов семантически прозрачны, значение других можно понять при обращении к словарям диалектных или иностранных слов, мотивация выбора третьих знаков становится очевидной только благодаря языковым и культурным ассоциациям, которые они вызывают.
Советские писатели не остались в стороне от использования семантически маркированных онимов, однако выбор лексической единицы в большей степени был обусловлен способностями антропонимов вызывать ассоциативные связи, служить средством косвенной характеристики персонажа, а также создавать общую эмоционально-экспрессивную направленность образа, например: Мелеховы, Семен Давыдов, Лушка Нагульнова, Мезальянсова, Константин Сатин, Живаго, Васисуалий Лоханкин, Никифор Ляпис-Трубецкой, Бронислав Пупков, профессор Преображенский, учитель танцев Раздватрис, князь Гигиенишвили, профессор Выбегалло. В представленных примерах очевидна активизация потенциальных семантических и стилистических возможностей поэтических онимов.
В сборнике «Колымские рассказы» (1954-1962 гг.) [здесь и далее цитируется по: 4], одном из наиболее известных произведений о советских исправительно-трудовых лагерях сталинской эпохи, представлены примеры использования имен собственных подобного типа. Варлам Шаламов, не приемля классическую традицию построения рассказа, утвердил новый жанр, объединивший в себе документальность и художественность [5]. Однако в выборе онимов в повествовании Шаламов продолжил и авторски осмыслил традиции именования персонажей в русской классической литературе. К поэтонимам, выполняющим функцию семантической характеристики персонажа (свойств характера, рода занятий, жизненной ситуации, близости к широко известным личностям), можно отнести следующие фамильные имена: Суровый, Поташников, Мерзляков, Замятин, Смертин, Кузнецов, Платонов. Анализ подобных единиц художественного текста дополняет представление исследователя о творческом потенциале писателя, его эстетической позиции. Декодирование имплицитных смыслов, реализованных литературными именами, требует от читателя понимания языковых, автобиографических, исторических и культурных смыслов шаламовского текста.
Этимологически прозрачная фамилия Суровый была выбрана писателем для персонажа рассказа «Красный крест» - «молодого врача и, главное, молодого арестанта, недавно кончившего Московский медицинский институт». В исправительно-трудовых учреждениях среди лагерного начальства доктора занимают особое положение: «врач мог дать отдых от работы, мог направить в больницу и даже «сактировать», то есть составить акт об инвалидности, и тогда заключенный подлежал вывозу на материк». Лагерные медики становились средством реализации преступных замыслов местных уголовников: «врачам делали подарки - вещами, деньгами, - если это были вольнонаемные врачи. Упрашивали и грозили убийством, если это были врачи-заключенные». Доктор должен был «вместо больного фраера, истощенного непосильной работой, бессонницей и побоями, положить на больничную койку здоровенного педераста-убийцу и вымогателя», «регулярно освобождать от работы блатных», «покрывать симулянтов-блатарей», «угощать блатарей «порошочками», «кодеинчиком» и «кофеинчиком», отведя весь запас наркотических средств и спиртовых настоек в пользование благодетелей» [4, «Красный крест»].
Принципиальность и твердость убеждений, отсутствие страха перед уголовниками стали причиной смерти молодого специалиста: «Через месяц он был убит прямо на приеме - пятьдесят две ножевые раны было насчитано на его теле» [4, «Красный крест»]. Примечательно, что поэтический оним не оформлен каким-либо фамильным формантом и совпадает с омонимичным апеллятивом «суровый» - 1. «требующий от других точного выполнения каких-либо правил»; 2. «выражающий строгость, непреклонность» [6, с. 1320]. Очевидно, что в тексте рассказа реализуется семантический потенциал фамильного имени Суровый.
Выбор для главного персонажа рассказа «Плотники» фамилии Поташников, по мнению исследователя жизни и творчества Шаламова В. В. Есипова, связан с первым лагерным сроком писателя, мотивирован биографией писателя [7]. В начале 1930-х гг. Шаламов участвовал в строительстве Березниковского химического комбината, который выпускал калий. Устаревшее название карбоната калия - поташ (потасий), на Руси оно было известно, начиная с XVII в. Фамильный формант -ников в реальной русской антропонимии используется для образования фамилий от названий профессий или рода деятельности, следовательно, Поташников - «тот, кто занимается производством поташа».
Художественный замысел сборника «Колымские рассказы» побуждает воспринимать фамилию главного героя рассказа «Шоковая терапия» Мерзляков как «говорящую». Толковый словарь дает следующее определение: мерзляк (разг. шутл.) - «слишком чувствительный к холоду, всегда зябнущий человек» [8]. В рассказах Шаламова реализуется семантика слова однокоренного слова мёрзлый - «поврежденный морозом» [6, 574]. Поэтоним выступает языковым знаком, обладающим собирательным значением: служит для обозначения сосланных на Колыму арестантов, вынужденных работать на улице при температуре - 40-65°. В тексте: «Градусника рабочим не показывали, да это было и не нужно - выходить на работу приходилось в любые градусы. К тому же старожилы почти точно определяли мороз без градусника: если стоит морозный туман, значит, на улице сорок градусов ниже нуля; если воздух при дыхании выходит с шумом, но дышать еще не трудно - значит, сорок пять градусов; если дыхание шумно и заметна одышка - пятьдесят градусов. Свыше пятидесяти пяти градусов - плевок замерзает на лету. Плевки замерзали на лету уже две недели» [4, «Плотники»]; «Работали мы в ночной смене в декабре, и каждая ночь казалась пыткой - пятьдесят градусов не шутка», «Бригада строилась на выход. Зимой строились в бараке, и эти последние минуты перед уходом в ледяную ночь на двенадцатичасовую смену мучительно вспоминать и сейчас» [4, «Заговор юристов»]; «неотапливаемые, сырые бараки, где во всех щелях изнутри намерзал толстый лед, будто какая-то огромная стеариновая свеча оплыла в углу барака... Плохая одежда и голодный паек, отморожения, а отморожение - это ведь мученье навек, если даже не прибегать к ампутациям» [4, «Татарский мулла и чистый воздух»].
Фамилия священника Замятина, персонажа рассказа «Выходной день», также может быть отнесена к «говорящим», так как ее семантический потенциал становится явным в контексте сталинской эпохи. Судьба Замятина типична для времени сталинских репрессий: служитель церкви как классово вредный элемент попадает в исправительно-трудовой лагерь и оказывается раздавленным системой. Фамилия Замятин предположительно возникла от прозвища Замята, в свою очередь произошедшего от глагола замять - «сминать вовсе, сбить с ног, давить, задавить, затоптать; превзойти кого-либо, одержать верх над кем-либо в каком- либо деле» [9, с. 208]. По мнению В. В. Есипова [7], контекстуальное значение антропонима реализуется через лексему замять - «прекратить» [8]. В суровых условиях трудовых лагерей религия позволяла священникам выживать и не терять человеческий облик: «у каждого человека здесь было свое самое последнее, самое важное - то, что помогало жить, цепляться за жизнь, которую так настойчиво и упорно у нас отнимали», «единственное, что еще не было подавлено усталостью, морозом, голодом и бесконечными унижениями» [4, «Выходной день»].
К антропонимам, чья семантика становится понятной в контексте эпохи репрессий 1930-х гг., относится и фамильное имя Смертин. В тексте: «Вместе с помощником дежурного мы двинулись наверх и в коридоре второго этажа остановились перед дверью с дощечкой «Ст. уполномоченный НКВД Смертин». Ощущая стилистическую маркированность онима Смертин, главный герой «Колымских рассказов» комментирует и дает ему эстетическую оценку - «столь угрожающий псевдоним (не настоящая же это фамилия) произвел впечатление даже на меня, уставшего беспредельно». В ужасающих условиях Колымы в страшные годы репрессий фамилия воспринимается настолько говорящей, что герой даже не может поверить в ее невыдуманность, реальность, сомневается в том, что это не псевдоним: «для псевдонима - чересчур», - подумал я» [4, «Заговор юристов»].
Фамилия персонажа Кузнецов, по профессии кузнеца, казалось бы, находится в ряду поэтонимов, выполняющих в художественном тексте прямо характеризующую функцию: «Моисей Моисеевич был уроженцем Минска. Был Кузнецов сиротой, как, впрочем, можно было судить по его имени и отчеству - у евреев сына называют именем отца только и обязательно, если отец умирает до рождения сына. Работе он учился с мальчиков - у дяди, такого же кузнеца, каким был отец Моисея» [4, «Сука Тамара»]. Однако, как свидетельствует В. Есипов [7], персонаж введен под своим именем, поэтому считать, что писатель выбрал для своего героя говорящее имя, не представляется возможным. Для литературы XX века «явное совпадение внутренней формы фамилии с особенностями ее носителя воспринимается как нечто искусственное, нарочитое». Следовательно, совпадение внутренней и внешней формы «либо специально подчеркивается в тексте, чтобы выявить совершенно осознанное использование этого приема автором, либо, наоборот, оговаривается авторская непреднамеренность совпадения» [10, с. 120]. Понимая, что реальное имя выглядит слишком «говорящим», В. Шаламов намеренно оговаривает случайность совпадения: «кузнец - Моисей Моисеевич Кузнецов. Судя по фамилии, профессия у него была родовой» [4, «Сука Тамара»].
По мнению В. В. Есипова, в фамилии персонажа рассказа «Заклинатель змей» Платонова содержится намек на древнегреческого философа Платона и знаковая параллель с Платоном как символом идеализма - главного качества интеллигенции [11]. На наш же взгляд, в выборе поэтонима отразилась история святого мученика Платона Анкирского (III в.): Платон Анкирский ходил по городам, вдохновенно проповедуя Слово Божие язычникам, удивляя слушателей убедительностью и красотой своих речей, глубоким знанием эллинской философии [12], современники сравнивали мудрого юношу с античным Платоном [13].
Персонаж Шаламова Андрей Фёдорович Платонов, «киносценарист в своей первой жизни», образованный, начитанный, красноречивый («вся камера следственной тюрьмы заслушивалась «Графом Дракулой» в его пересказе»), выживает в лагере за счет того, что «тискает романы», то есть рассказывает по памяти уголовникам художественные произведения из разряда «что-нибудь подлинней, позабористей. Вроде «Графа Монте-Кристо». О тракторах не надо». Культурные параллели «проповедник слова Божьего» - «тискатель романов» и «язычники» - «уголовники» наполнены едкой писательской иронией: «Он познакомит их с настоящей литературой. Он будет просветителем. Он разбудит в них интерес к художественному слову, он и здесь, на дне жизни, будет выполнять свое дело, свой долг. По старой привычке Платонов не хотел себе сказать, что просто он будет накормлен, будет получать лишний супчик не за вынос параши, а за другую, более благородную работу. Благородную ли? Это все-таки ближе к чесанию грязных пяток вора, чем к просветительству. Но голод, холод, побои...» [4, «Заклинатель змей»].
В антропонимической паре Платон - Платонов отражается стилистический прием аллюзии. Использование писателем «перекликающихся» имен связано с «актуализацией социально-культурного и историко-литературного фона восприятия слова в тексте», источником которого выступают «прецедентные тексты, прецедентные феномены и прецедентные ситуации» [14, с. 270], а также прецедентные антропонимы. Ассоциации и порожденные ими смыслы «помещают персонажа в определенный культурный, литературный, мифологический, исторический ряд», следовательно, «расширяют смысловую перспективу произведения» [15, с. 54].
Таким образом, семантически маркированные поэтонимы обладают имплицитной семантикой, являются носителями скрытого смысла, а также ценным элементом в системе средств художественной изобразительности. Выявление имплицитной семантики фамильных имен персонажей позволяет открыть новые грани в сборнике «Колымские рассказы». Варлам Тихонович Шаламов выступил не только преемником традиции русской литературной классики, но и существенно ее дополнил и ввел в русское антропонимическое пространство новые имена, послужившие эталоном стилизации национального именослова.
Список литературы
8. Яковенко Т. И. Имплицитный смысл онима в тексте (на материале русского и английского языков). Авто- реф. дис. ... канд. филол. наук. Ростов н/Дону, 2013. 178 с.
9. Малычева Н. В. К вопросу о типологии текстовых категорий / Н. В. Малычева // Единицы языка в функционально-прагматическом аспекте: сборник статей к 70- летию проф. Г. Ф. Гавриловой. Ростов н/Д: изд-во РГПУ, 2000. С. 135-144.
10. Яковенко Т. И. Ирония как имплицитное содержание онимических единиц / Т. И. Яковенко // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. 2011. № 3. С. 84-91.
11. Шаламов В. Колымские рассказы. URL: https://shalamov.ru/library/2/ (дата обращения: 18.11.2018).
12. Берютти М. Варлам Шаламов: литература как документ / М. Берютти // К столетию со дня рождения Варлама Шаламова (Москва, 18-19 июня 2007 г.): материалы Международной научной конференции. М., 2007. С. 199¬208.
13. Толковый словарь русского языка / под ред. Д. В. Дмитриева. М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство Аст», 2003. 1582 с.
14. Есипов В. В. Комментарий к «Колымским рассказам». URL: https://shalamov.ru/research/249/ (дата обращения: 25.11.2018).
15. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. М.: Аз, 1996. 928 с. URL: https://classes.ru/all-russian/russian-dictionary-Ozhegov-term-15339.htm (дата обращения: 27.11.2018).
16. Исторические корни уральских фамилий: словарь / A. Г. Мосин. Екатеринбург: Гощицкий, 2008. 792 с.
17. Касим Г. Ю. Цель и средства включения мотивации имени собственного в художественный текст / Г. Ю. Касим // Шоста республканська ономастична конференция 4-6 грудня 1990 року: Тези доповiдей i повiдомлень. Одесса, 1990. Т.1. С. 119-121).
18. Есипов В. В. «Карфаген должен быть разрушен!» / B. В. Есипов // Шаламов В. Т. Очерки преступного мира. Вологда: Грифон, 2000. С. 3-10.
19. Мученик Платон Анкирский: Полное жизнеописание // Агиос: иконы и православные изделия. URL: https://agios-icon.ru/agios/muchenik_platon_ankirskiy/1695/full/ (дата обращения: 28.11.2018).
20. Мученик Платон // Портал Православие.Ру. URL: https://days.pravoslavie.ru/Life/life2555.htm (дата обращения: 26.11.2018).
21. Гридина Т. А. Культурно-эстетические коды языковой игры в художественном тексте / Т. А. Гридина // VERBUM: язык, текст, словарь. Екатеринбург, 2006. С. 266-277.
22. Кожевникова Н. А. О метафорической номинации персонажей в художественных текстах / Н. А. Кожевников // Структура и семантика текста: межвуз. сборник науч. трудов. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1988. С. 53-61.
Кайзер-Данилова Наталья Викторовна - кандидат филологических наук, доцент, Тюменский государственный университет
Гаврикова Элина Олеговна - кандидат филологических наук, доцент, Тюменский государственный университет
__________
Антропонимический знак как средство выражения имплицитного смысла (на материале "Колымских рассказов" В. Шаламова)
В статье исследуются имплицитные смыслы, передаваемые онимами, а также выявляются условия их реализации в художественном тексте. Анализ поэтонимов позволяет заглянуть в художественную мастерскую В. Т. Шаламова, выявить мотивы выбора языкового знака, приемы его интерпретации, передать скрытые смыслы, выступающие дополнительной характеристикой персонажей произведения, проследить трансформацию традиций русского именословия в новом документально-художественном жанре.
Имплицитность - важная составляющая смысловой структуры текста: имплицитные смыслы дополняют и конкретизируют информацию, изложенную эксплицитно, делают текст многоплановым. В современных исследованиях уделяется большое внимание различным проявлениям имплицитности, однако изучение скрытых смыслов имен собственных в художественном произведении еще не получило широкого освещения [1].
Антропонимы являются важным смысловым и стилеобразующим элементом структуры художественного произведения, так как способны передавать «множественность смысловых интерпретаций» [2, с. 137]. Для расшифровки имплицитного смысла высказывания с включенным онимом необходимы не только лингвистические, но и определенные экстралингвистические знания [3, с. 90].
В русской художественной литературе прием семантизации антропонима, использование так называемых «говорящих» имен (термин Ю. Н. Тынянова) был широко распространен в XVIII - начале XX вв. Форма и значение имени собственного персонажа прямо или косвенно характеризовали персонаж, давали читателю ключ к пониманию образа героя, выполняли и экспрессивную функцию. Например, Правдолюбов, Скотинин, Скалозуб, Швабрин, Бородавкин, Голопупенков, Смердяков, Держиморда, парикмахер Гребешков, Лев Мышкин, Митрофан Простаков, актеры Аркадий Счастливцев и Геннадий Несчастливцев, Перехват-Залихватский, доктор Гибнер, Закурдало-Скубырников, Каренин, Карамазовы, Фемистоклюс и Алкид Маниловы, Симеонов-Пищик, Юлий Карандышев, Самсон Вырин, Хома Брут, Угрюм-Бурчеев, Иудушка Головлев, Родион Романович Раскольников и т.п. Очевидно, что одни из приведенных антропонимов семантически прозрачны, значение других можно понять при обращении к словарям диалектных или иностранных слов, мотивация выбора третьих знаков становится очевидной только благодаря языковым и культурным ассоциациям, которые они вызывают.
Советские писатели не остались в стороне от использования семантически маркированных онимов, однако выбор лексической единицы в большей степени был обусловлен способностями антропонимов вызывать ассоциативные связи, служить средством косвенной характеристики персонажа, а также создавать общую эмоционально-экспрессивную направленность образа, например: Мелеховы, Семен Давыдов, Лушка Нагульнова, Мезальянсова, Константин Сатин, Живаго, Васисуалий Лоханкин, Никифор Ляпис-Трубецкой, Бронислав Пупков, профессор Преображенский, учитель танцев Раздватрис, князь Гигиенишвили, профессор Выбегалло. В представленных примерах очевидна активизация потенциальных семантических и стилистических возможностей поэтических онимов.
В сборнике «Колымские рассказы» (1954-1962 гг.) [здесь и далее цитируется по: 4], одном из наиболее известных произведений о советских исправительно-трудовых лагерях сталинской эпохи, представлены примеры использования имен собственных подобного типа. Варлам Шаламов, не приемля классическую традицию построения рассказа, утвердил новый жанр, объединивший в себе документальность и художественность [5]. Однако в выборе онимов в повествовании Шаламов продолжил и авторски осмыслил традиции именования персонажей в русской классической литературе. К поэтонимам, выполняющим функцию семантической характеристики персонажа (свойств характера, рода занятий, жизненной ситуации, близости к широко известным личностям), можно отнести следующие фамильные имена: Суровый, Поташников, Мерзляков, Замятин, Смертин, Кузнецов, Платонов. Анализ подобных единиц художественного текста дополняет представление исследователя о творческом потенциале писателя, его эстетической позиции. Декодирование имплицитных смыслов, реализованных литературными именами, требует от читателя понимания языковых, автобиографических, исторических и культурных смыслов шаламовского текста.
Этимологически прозрачная фамилия Суровый была выбрана писателем для персонажа рассказа «Красный крест» - «молодого врача и, главное, молодого арестанта, недавно кончившего Московский медицинский институт». В исправительно-трудовых учреждениях среди лагерного начальства доктора занимают особое положение: «врач мог дать отдых от работы, мог направить в больницу и даже «сактировать», то есть составить акт об инвалидности, и тогда заключенный подлежал вывозу на материк». Лагерные медики становились средством реализации преступных замыслов местных уголовников: «врачам делали подарки - вещами, деньгами, - если это были вольнонаемные врачи. Упрашивали и грозили убийством, если это были врачи-заключенные». Доктор должен был «вместо больного фраера, истощенного непосильной работой, бессонницей и побоями, положить на больничную койку здоровенного педераста-убийцу и вымогателя», «регулярно освобождать от работы блатных», «покрывать симулянтов-блатарей», «угощать блатарей «порошочками», «кодеинчиком» и «кофеинчиком», отведя весь запас наркотических средств и спиртовых настоек в пользование благодетелей» [4, «Красный крест»].
Принципиальность и твердость убеждений, отсутствие страха перед уголовниками стали причиной смерти молодого специалиста: «Через месяц он был убит прямо на приеме - пятьдесят две ножевые раны было насчитано на его теле» [4, «Красный крест»]. Примечательно, что поэтический оним не оформлен каким-либо фамильным формантом и совпадает с омонимичным апеллятивом «суровый» - 1. «требующий от других точного выполнения каких-либо правил»; 2. «выражающий строгость, непреклонность» [6, с. 1320]. Очевидно, что в тексте рассказа реализуется семантический потенциал фамильного имени Суровый.
Выбор для главного персонажа рассказа «Плотники» фамилии Поташников, по мнению исследователя жизни и творчества Шаламова В. В. Есипова, связан с первым лагерным сроком писателя, мотивирован биографией писателя [7]. В начале 1930-х гг. Шаламов участвовал в строительстве Березниковского химического комбината, который выпускал калий. Устаревшее название карбоната калия - поташ (потасий), на Руси оно было известно, начиная с XVII в. Фамильный формант -ников в реальной русской антропонимии используется для образования фамилий от названий профессий или рода деятельности, следовательно, Поташников - «тот, кто занимается производством поташа».
Художественный замысел сборника «Колымские рассказы» побуждает воспринимать фамилию главного героя рассказа «Шоковая терапия» Мерзляков как «говорящую». Толковый словарь дает следующее определение: мерзляк (разг. шутл.) - «слишком чувствительный к холоду, всегда зябнущий человек» [8]. В рассказах Шаламова реализуется семантика слова однокоренного слова мёрзлый - «поврежденный морозом» [6, 574]. Поэтоним выступает языковым знаком, обладающим собирательным значением: служит для обозначения сосланных на Колыму арестантов, вынужденных работать на улице при температуре - 40-65°. В тексте: «Градусника рабочим не показывали, да это было и не нужно - выходить на работу приходилось в любые градусы. К тому же старожилы почти точно определяли мороз без градусника: если стоит морозный туман, значит, на улице сорок градусов ниже нуля; если воздух при дыхании выходит с шумом, но дышать еще не трудно - значит, сорок пять градусов; если дыхание шумно и заметна одышка - пятьдесят градусов. Свыше пятидесяти пяти градусов - плевок замерзает на лету. Плевки замерзали на лету уже две недели» [4, «Плотники»]; «Работали мы в ночной смене в декабре, и каждая ночь казалась пыткой - пятьдесят градусов не шутка», «Бригада строилась на выход. Зимой строились в бараке, и эти последние минуты перед уходом в ледяную ночь на двенадцатичасовую смену мучительно вспоминать и сейчас» [4, «Заговор юристов»]; «неотапливаемые, сырые бараки, где во всех щелях изнутри намерзал толстый лед, будто какая-то огромная стеариновая свеча оплыла в углу барака... Плохая одежда и голодный паек, отморожения, а отморожение - это ведь мученье навек, если даже не прибегать к ампутациям» [4, «Татарский мулла и чистый воздух»].
Фамилия священника Замятина, персонажа рассказа «Выходной день», также может быть отнесена к «говорящим», так как ее семантический потенциал становится явным в контексте сталинской эпохи. Судьба Замятина типична для времени сталинских репрессий: служитель церкви как классово вредный элемент попадает в исправительно-трудовой лагерь и оказывается раздавленным системой. Фамилия Замятин предположительно возникла от прозвища Замята, в свою очередь произошедшего от глагола замять - «сминать вовсе, сбить с ног, давить, задавить, затоптать; превзойти кого-либо, одержать верх над кем-либо в каком- либо деле» [9, с. 208]. По мнению В. В. Есипова [7], контекстуальное значение антропонима реализуется через лексему замять - «прекратить» [8]. В суровых условиях трудовых лагерей религия позволяла священникам выживать и не терять человеческий облик: «у каждого человека здесь было свое самое последнее, самое важное - то, что помогало жить, цепляться за жизнь, которую так настойчиво и упорно у нас отнимали», «единственное, что еще не было подавлено усталостью, морозом, голодом и бесконечными унижениями» [4, «Выходной день»].
К антропонимам, чья семантика становится понятной в контексте эпохи репрессий 1930-х гг., относится и фамильное имя Смертин. В тексте: «Вместе с помощником дежурного мы двинулись наверх и в коридоре второго этажа остановились перед дверью с дощечкой «Ст. уполномоченный НКВД Смертин». Ощущая стилистическую маркированность онима Смертин, главный герой «Колымских рассказов» комментирует и дает ему эстетическую оценку - «столь угрожающий псевдоним (не настоящая же это фамилия) произвел впечатление даже на меня, уставшего беспредельно». В ужасающих условиях Колымы в страшные годы репрессий фамилия воспринимается настолько говорящей, что герой даже не может поверить в ее невыдуманность, реальность, сомневается в том, что это не псевдоним: «для псевдонима - чересчур», - подумал я» [4, «Заговор юристов»].
Фамилия персонажа Кузнецов, по профессии кузнеца, казалось бы, находится в ряду поэтонимов, выполняющих в художественном тексте прямо характеризующую функцию: «Моисей Моисеевич был уроженцем Минска. Был Кузнецов сиротой, как, впрочем, можно было судить по его имени и отчеству - у евреев сына называют именем отца только и обязательно, если отец умирает до рождения сына. Работе он учился с мальчиков - у дяди, такого же кузнеца, каким был отец Моисея» [4, «Сука Тамара»]. Однако, как свидетельствует В. Есипов [7], персонаж введен под своим именем, поэтому считать, что писатель выбрал для своего героя говорящее имя, не представляется возможным. Для литературы XX века «явное совпадение внутренней формы фамилии с особенностями ее носителя воспринимается как нечто искусственное, нарочитое». Следовательно, совпадение внутренней и внешней формы «либо специально подчеркивается в тексте, чтобы выявить совершенно осознанное использование этого приема автором, либо, наоборот, оговаривается авторская непреднамеренность совпадения» [10, с. 120]. Понимая, что реальное имя выглядит слишком «говорящим», В. Шаламов намеренно оговаривает случайность совпадения: «кузнец - Моисей Моисеевич Кузнецов. Судя по фамилии, профессия у него была родовой» [4, «Сука Тамара»].
По мнению В. В. Есипова, в фамилии персонажа рассказа «Заклинатель змей» Платонова содержится намек на древнегреческого философа Платона и знаковая параллель с Платоном как символом идеализма - главного качества интеллигенции [11]. На наш же взгляд, в выборе поэтонима отразилась история святого мученика Платона Анкирского (III в.): Платон Анкирский ходил по городам, вдохновенно проповедуя Слово Божие язычникам, удивляя слушателей убедительностью и красотой своих речей, глубоким знанием эллинской философии [12], современники сравнивали мудрого юношу с античным Платоном [13].
Персонаж Шаламова Андрей Фёдорович Платонов, «киносценарист в своей первой жизни», образованный, начитанный, красноречивый («вся камера следственной тюрьмы заслушивалась «Графом Дракулой» в его пересказе»), выживает в лагере за счет того, что «тискает романы», то есть рассказывает по памяти уголовникам художественные произведения из разряда «что-нибудь подлинней, позабористей. Вроде «Графа Монте-Кристо». О тракторах не надо». Культурные параллели «проповедник слова Божьего» - «тискатель романов» и «язычники» - «уголовники» наполнены едкой писательской иронией: «Он познакомит их с настоящей литературой. Он будет просветителем. Он разбудит в них интерес к художественному слову, он и здесь, на дне жизни, будет выполнять свое дело, свой долг. По старой привычке Платонов не хотел себе сказать, что просто он будет накормлен, будет получать лишний супчик не за вынос параши, а за другую, более благородную работу. Благородную ли? Это все-таки ближе к чесанию грязных пяток вора, чем к просветительству. Но голод, холод, побои...» [4, «Заклинатель змей»].
В антропонимической паре Платон - Платонов отражается стилистический прием аллюзии. Использование писателем «перекликающихся» имен связано с «актуализацией социально-культурного и историко-литературного фона восприятия слова в тексте», источником которого выступают «прецедентные тексты, прецедентные феномены и прецедентные ситуации» [14, с. 270], а также прецедентные антропонимы. Ассоциации и порожденные ими смыслы «помещают персонажа в определенный культурный, литературный, мифологический, исторический ряд», следовательно, «расширяют смысловую перспективу произведения» [15, с. 54].
Таким образом, семантически маркированные поэтонимы обладают имплицитной семантикой, являются носителями скрытого смысла, а также ценным элементом в системе средств художественной изобразительности. Выявление имплицитной семантики фамильных имен персонажей позволяет открыть новые грани в сборнике «Колымские рассказы». Варлам Тихонович Шаламов выступил не только преемником традиции русской литературной классики, но и существенно ее дополнил и ввел в русское антропонимическое пространство новые имена, послужившие эталоном стилизации национального именослова.
Список литературы
8. Яковенко Т. И. Имплицитный смысл онима в тексте (на материале русского и английского языков). Авто- реф. дис. ... канд. филол. наук. Ростов н/Дону, 2013. 178 с.
9. Малычева Н. В. К вопросу о типологии текстовых категорий / Н. В. Малычева // Единицы языка в функционально-прагматическом аспекте: сборник статей к 70- летию проф. Г. Ф. Гавриловой. Ростов н/Д: изд-во РГПУ, 2000. С. 135-144.
10. Яковенко Т. И. Ирония как имплицитное содержание онимических единиц / Т. И. Яковенко // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. 2011. № 3. С. 84-91.
11. Шаламов В. Колымские рассказы. URL: https://shalamov.ru/library/2/ (дата обращения: 18.11.2018).
12. Берютти М. Варлам Шаламов: литература как документ / М. Берютти // К столетию со дня рождения Варлама Шаламова (Москва, 18-19 июня 2007 г.): материалы Международной научной конференции. М., 2007. С. 199¬208.
13. Толковый словарь русского языка / под ред. Д. В. Дмитриева. М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство Аст», 2003. 1582 с.
14. Есипов В. В. Комментарий к «Колымским рассказам». URL: https://shalamov.ru/research/249/ (дата обращения: 25.11.2018).
15. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. М.: Аз, 1996. 928 с. URL: https://classes.ru/all-russian/russian-dictionary-Ozhegov-term-15339.htm (дата обращения: 27.11.2018).
16. Исторические корни уральских фамилий: словарь / A. Г. Мосин. Екатеринбург: Гощицкий, 2008. 792 с.
17. Касим Г. Ю. Цель и средства включения мотивации имени собственного в художественный текст / Г. Ю. Касим // Шоста республканська ономастична конференция 4-6 грудня 1990 року: Тези доповiдей i повiдомлень. Одесса, 1990. Т.1. С. 119-121).
18. Есипов В. В. «Карфаген должен быть разрушен!» / B. В. Есипов // Шаламов В. Т. Очерки преступного мира. Вологда: Грифон, 2000. С. 3-10.
19. Мученик Платон Анкирский: Полное жизнеописание // Агиос: иконы и православные изделия. URL: https://agios-icon.ru/agios/muchenik_platon_ankirskiy/1695/full/ (дата обращения: 28.11.2018).
20. Мученик Платон // Портал Православие.Ру. URL: https://days.pravoslavie.ru/Life/life2555.htm (дата обращения: 26.11.2018).
21. Гридина Т. А. Культурно-эстетические коды языковой игры в художественном тексте / Т. А. Гридина // VERBUM: язык, текст, словарь. Екатеринбург, 2006. С. 266-277.
22. Кожевникова Н. А. О метафорической номинации персонажей в художественных текстах / Н. А. Кожевников // Структура и семантика текста: межвуз. сборник науч. трудов. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1988. С. 53-61.
Кайзер-Данилова Наталья Викторовна - кандидат филологических наук, доцент, Тюменский государственный университет
Гаврикова Элина Олеговна - кандидат филологических наук, доцент, Тюменский государственный университет