Ирина Захариева. Поэт хранимой традиции и трагического опыта
Статья опубликована в болгарской газете "Соотечественник", 18-24 августа 2017. Электронная версия - на болгарском сайте "Россия сегодня".
Ирина Захариева - доктор филологии, доцент Софийского университета им. святого Климента Охридского. Автор статьи "Эпистолярный диалог Варлама Шаламова с Б. Пастернаком", опубликованной в сборнике Балканской славистики, которую я в свое время, к сожалению, не скачал, а сейчас не найти.
_________
Варлам Шаламов - поэт хранимой традиции и трагического опыта
В русской литературе советского периода Варлам Тихонович Шаламов (1907-1982) известен как писатель с двадцатилетним стажем политзаключения. Долгие годы провел на принудительных работах в восточной Сибири, на Колыме (книга прозы "Колымские рассказы" - лондонское издание 1978 года). На протяжении всего творческого пути он выражал свой жизненный опыт не только в циклизированных рассказах, но и в жанре объективированной лирики, явившись автором целого ряда поэтических сборников 1960-х -1970-х годов ("Огниво", "Шелест листьев", "Дорога и судьба", "Московские облака", "Точка кипения"). В силу ряда причин его поэзия и доныне остается почти непознанным явлением в отличие от прозы. Между тем шаламовская поэзия нуждается в обособленном анализе, т.к. она освобождена от конкретики тюремной повседневности и сближена с литературной традицией. Займемся выяснением специфических особенностей его поэзии и установлением литературных параллелей.
По воспоминаниям писателя, с ранних лет "...потребность в стихосложении была невероятная. Любое событие жизни исходило размером" (цитаты из Варлама Шаламова даются в тексте по изданию: Шаламов В. Несколько моих жизней. Проза - Поэзия - Эссе. Москва, 1996, 479 стр.). Из устойчивых поэтических традиций Шаламов выделял некрасовскую и тютчевскую. Среди его любимых поэтов-современников - Александр Блок, позднее Борис Пастернак. Находясь в лагере, поэт-узник вступил в переписку с Пастернаком, а затем встретился с ним лично. Подобно своему кумиру, Шаламов ощущал себя поэтическим инструментом бытия. Для него, как и для Пастернака, искусство - субстанция, воплощающая реальность и одновременно система знаков, символизирующих универсальность художественного творчества.
Жизнь Варлама Тихоновича сложилась так, что он не имел возможности регулярно заниматься литературой. Его рассказы и очерки впервые появились в печати в 1952 году, а стихи еще долгое время оставались в рукописях. Первая публикация подборки стихотворений Шаламова относится к 1957 году (в журнале "Знамя", №5). Далее последовали московские издания перечисленных стихотворных сборников. Александр Солженицын одобрял поэзию собрата по перу, ставя ее выше шаламовской прозы.
Поэтическая книга "Колымские тетради" включает стихотворения периода 1937-1956 годов. К первой книге примыкают более поздние стихи, относящиеся к так называемому "постколымскому" периоду 1957-1981 годов. До освобождения из тюрьмы поэт записывал отдельные строки и строфы на случайных клочках бумаги. После окончания срока заключения на Колыме (1937-1953) Шаламов вернулся в центральную Россию, но до 1956 года жил не в Москве, а в Калининской области, обделенный правом прописки в столице. Это было время создания "Колымских тетрадей", когда он заново (уже с чувством "раскрепощенного сознания") пережил суровую колымскую быль. В результате "самый тон стихов и их зашифровка способами искусства изменились в сторону большей смелости и большей нравственной обязательности". Поэт торопился оформить "Колымские тетради" по горячему следу воспоминаний, пока жива была память натруженных рук и тех осязательных ощущений отверженного, которые требовали воплощения в искусстве слова. Больше всего он доверял памяти, залегшей в недрах организма и неподвластной рассудку ("Память").
Процесс творчества - одна из ведущих тем шаламовской лирики. Он признавался, что сочиняет в состоянии нервного напряжения: ". чуть не всякое стихотворение пишется со слезами". Напряжение в моменты творчества объясняется обостренной эмоциональностью памяти автора. Превыше всего он ценил достоверность передачи пережитого: " Я видел все: песок и снег, /Пургу и зной. /Что может вынесть человек, /Все пережито мной"; " Я много лет дробил каменья /Не гневным ямбом, а кайлом" . Шаламов убежден, что право на публичные откровения завоевывается духовным опытом, вынесенным из жизненных испытаний. Мотив судьбы, отмеченной фатальным роком, пронизывает его стихи особой тональностью - в ней слияние отчаяния и гордости. Автор сознает, что пережитый ужас поддерживает в нем накал поэтических эмоций.
Лирическое Я Шаламова в своей самоизолированности от человеческого рода ("Я беден, одинок и наг") напоминает героя Александра Блока периода "Стихов о Прекрасной Даме", но вместо мистической мглы, поглотившей рыцаря Прекрасной Дамы, в шаламовских стихах разлит вполне реальный "полярный мрак", распростерлась "бледная тьма". Это мистика реальности, приковавшей человека к страшным условиям. Мистика реальности кладет отпечаток и на творчество: "Пещерной пылью, синей плесенью /Мои испачканы стихи.".
Стилистике Шаламова присущи фразеологические и лексические повторы, однородные синтаксические конструкции, служащие средством повышенной ритмизации поэтической речи. Глаголы информативного значения он соединяет со сравнениями метафорического плана, преобразуя тем самым конкретность в иносказательность ("Меня несут, как плащаницу, /Как легкий шелковый ковер."). Отвлеченное словосочетание осовременивается в контексте ("гнев галерного раба").
В характерологию шаламовского стиля входит влечение к согревающим эпитетам: "теплая трава", "ослепительное счастье" и пр. От подобных словосочетаний совершается переход к зрелищному впечатлению сияния и горения: "Серебряной пылью /Мой след занесен, /На огненных крыльях /Я в небо внесен". Зрелище огня в стихах разрастается в обобщенный образ "огненной судьбы" автора: "Мотыльки-самосожженцы /В костровом горят огне".
Присущая лирическому субъекту шаламовской поэзии устремленность снизу вверх - от оледенелой земли к мягкой воздушной синеве порождает мечту от побеге в неведомые края, подальше от мест людского скопления, ради обретения душевного равновесия. Мечта требует заклинательной интонации: "Все людское - мимо, мимо, /Все, что было - было зря. /Здесь едино, неделимо / Птичье пенье и заря".
Варлам Шаламов - мастер стихотворной миниатюры классической формы. Он из творцов, убежденных в краткости момента лирического вдохновения (подобного же мнения придерживались А. Блок и А. Ахматова). Его мир представляет собой мозаику красочных картин с узнаваемым авторским почерком. Создаются лейтмотивные ряды, содержащие импрессионистскую образность. Как художник слова, Шаламов воспринял нечто и от стиля французских художников-импрессионистов, которыми увлекся: "И негритянка Андромеда /Лиловый подставляет рот" ("Персей и Муза").
У Шаламова заметна та же устремленность к интеграции образа собственной поэзии, что и у Пастернака. В стихотворении "Стекло обледенело." стихи названы "кристаллами речи". Переплетение узнаваемых мотивов в стихотворении служит образованию поэтического массива, просвеченного нравственным пафосом автора. Поэзия была для него средством душевного самосохранения. Спонтанный процесс творчества отвергал его же собственные скептические рассуждения об отмирании искусства в ХХ веке. В шаламовских стихах подспудно улавливается "дух музыки" Серебряного века с присущими этому периоду эмоциональными контрастами и поисками гармонии.
Ирина Захариева - доктор филологии, доцент Софийского университета им. святого Климента Охридского. Автор статьи "Эпистолярный диалог Варлама Шаламова с Б. Пастернаком", опубликованной в сборнике Балканской славистики, которую я в свое время, к сожалению, не скачал, а сейчас не найти.
_________
Варлам Шаламов - поэт хранимой традиции и трагического опыта
В русской литературе советского периода Варлам Тихонович Шаламов (1907-1982) известен как писатель с двадцатилетним стажем политзаключения. Долгие годы провел на принудительных работах в восточной Сибири, на Колыме (книга прозы "Колымские рассказы" - лондонское издание 1978 года). На протяжении всего творческого пути он выражал свой жизненный опыт не только в циклизированных рассказах, но и в жанре объективированной лирики, явившись автором целого ряда поэтических сборников 1960-х -1970-х годов ("Огниво", "Шелест листьев", "Дорога и судьба", "Московские облака", "Точка кипения"). В силу ряда причин его поэзия и доныне остается почти непознанным явлением в отличие от прозы. Между тем шаламовская поэзия нуждается в обособленном анализе, т.к. она освобождена от конкретики тюремной повседневности и сближена с литературной традицией. Займемся выяснением специфических особенностей его поэзии и установлением литературных параллелей.
По воспоминаниям писателя, с ранних лет "...потребность в стихосложении была невероятная. Любое событие жизни исходило размером" (цитаты из Варлама Шаламова даются в тексте по изданию: Шаламов В. Несколько моих жизней. Проза - Поэзия - Эссе. Москва, 1996, 479 стр.). Из устойчивых поэтических традиций Шаламов выделял некрасовскую и тютчевскую. Среди его любимых поэтов-современников - Александр Блок, позднее Борис Пастернак. Находясь в лагере, поэт-узник вступил в переписку с Пастернаком, а затем встретился с ним лично. Подобно своему кумиру, Шаламов ощущал себя поэтическим инструментом бытия. Для него, как и для Пастернака, искусство - субстанция, воплощающая реальность и одновременно система знаков, символизирующих универсальность художественного творчества.
Жизнь Варлама Тихоновича сложилась так, что он не имел возможности регулярно заниматься литературой. Его рассказы и очерки впервые появились в печати в 1952 году, а стихи еще долгое время оставались в рукописях. Первая публикация подборки стихотворений Шаламова относится к 1957 году (в журнале "Знамя", №5). Далее последовали московские издания перечисленных стихотворных сборников. Александр Солженицын одобрял поэзию собрата по перу, ставя ее выше шаламовской прозы.
Поэтическая книга "Колымские тетради" включает стихотворения периода 1937-1956 годов. К первой книге примыкают более поздние стихи, относящиеся к так называемому "постколымскому" периоду 1957-1981 годов. До освобождения из тюрьмы поэт записывал отдельные строки и строфы на случайных клочках бумаги. После окончания срока заключения на Колыме (1937-1953) Шаламов вернулся в центральную Россию, но до 1956 года жил не в Москве, а в Калининской области, обделенный правом прописки в столице. Это было время создания "Колымских тетрадей", когда он заново (уже с чувством "раскрепощенного сознания") пережил суровую колымскую быль. В результате "самый тон стихов и их зашифровка способами искусства изменились в сторону большей смелости и большей нравственной обязательности". Поэт торопился оформить "Колымские тетради" по горячему следу воспоминаний, пока жива была память натруженных рук и тех осязательных ощущений отверженного, которые требовали воплощения в искусстве слова. Больше всего он доверял памяти, залегшей в недрах организма и неподвластной рассудку ("Память").
Процесс творчества - одна из ведущих тем шаламовской лирики. Он признавался, что сочиняет в состоянии нервного напряжения: ". чуть не всякое стихотворение пишется со слезами". Напряжение в моменты творчества объясняется обостренной эмоциональностью памяти автора. Превыше всего он ценил достоверность передачи пережитого: " Я видел все: песок и снег, /Пургу и зной. /Что может вынесть человек, /Все пережито мной"; " Я много лет дробил каменья /Не гневным ямбом, а кайлом" . Шаламов убежден, что право на публичные откровения завоевывается духовным опытом, вынесенным из жизненных испытаний. Мотив судьбы, отмеченной фатальным роком, пронизывает его стихи особой тональностью - в ней слияние отчаяния и гордости. Автор сознает, что пережитый ужас поддерживает в нем накал поэтических эмоций.
Лирическое Я Шаламова в своей самоизолированности от человеческого рода ("Я беден, одинок и наг") напоминает героя Александра Блока периода "Стихов о Прекрасной Даме", но вместо мистической мглы, поглотившей рыцаря Прекрасной Дамы, в шаламовских стихах разлит вполне реальный "полярный мрак", распростерлась "бледная тьма". Это мистика реальности, приковавшей человека к страшным условиям. Мистика реальности кладет отпечаток и на творчество: "Пещерной пылью, синей плесенью /Мои испачканы стихи.".
Стилистике Шаламова присущи фразеологические и лексические повторы, однородные синтаксические конструкции, служащие средством повышенной ритмизации поэтической речи. Глаголы информативного значения он соединяет со сравнениями метафорического плана, преобразуя тем самым конкретность в иносказательность ("Меня несут, как плащаницу, /Как легкий шелковый ковер."). Отвлеченное словосочетание осовременивается в контексте ("гнев галерного раба").
В характерологию шаламовского стиля входит влечение к согревающим эпитетам: "теплая трава", "ослепительное счастье" и пр. От подобных словосочетаний совершается переход к зрелищному впечатлению сияния и горения: "Серебряной пылью /Мой след занесен, /На огненных крыльях /Я в небо внесен". Зрелище огня в стихах разрастается в обобщенный образ "огненной судьбы" автора: "Мотыльки-самосожженцы /В костровом горят огне".
Присущая лирическому субъекту шаламовской поэзии устремленность снизу вверх - от оледенелой земли к мягкой воздушной синеве порождает мечту от побеге в неведомые края, подальше от мест людского скопления, ради обретения душевного равновесия. Мечта требует заклинательной интонации: "Все людское - мимо, мимо, /Все, что было - было зря. /Здесь едино, неделимо / Птичье пенье и заря".
Варлам Шаламов - мастер стихотворной миниатюры классической формы. Он из творцов, убежденных в краткости момента лирического вдохновения (подобного же мнения придерживались А. Блок и А. Ахматова). Его мир представляет собой мозаику красочных картин с узнаваемым авторским почерком. Создаются лейтмотивные ряды, содержащие импрессионистскую образность. Как художник слова, Шаламов воспринял нечто и от стиля французских художников-импрессионистов, которыми увлекся: "И негритянка Андромеда /Лиловый подставляет рот" ("Персей и Муза").
У Шаламова заметна та же устремленность к интеграции образа собственной поэзии, что и у Пастернака. В стихотворении "Стекло обледенело." стихи названы "кристаллами речи". Переплетение узнаваемых мотивов в стихотворении служит образованию поэтического массива, просвеченного нравственным пафосом автора. Поэзия была для него средством душевного самосохранения. Спонтанный процесс творчества отвергал его же собственные скептические рассуждения об отмирании искусства в ХХ веке. В шаламовских стихах подспудно улавливается "дух музыки" Серебряного века с присущими этому периоду эмоциональными контрастами и поисками гармонии.