Ирина Макевнина. "Красный" в цветообразовании в поэтической системе Шаламова
Статья опубликована в журнале "Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук", № 2, август 2016, Москва. Электронная версия - на сайте журнала.
___________
Поливариантное звучание лексемы "красный" и ее производных в поэтической системе Варлама Шаламова
В поэтических циклах Шаламова цветовое слово красный и его оттенки являются важнейшим семантическим компонентом, формирующим стихотворную цветопалитру.
Как известно, символика цвета базируется на полярности двух цветовых групп. Теплые цвета отвечают за процессы динамики, ассимиляции (красный, оранжевый, желтый); холодные координируют процессы пассивности, диссимиляции (голубой, синий, фиолетовый). Не случайно автор современной эстетики цвета В. Кандинский акцентирует внимание на различных эмоциональных реакциях на явления, связанные с цветом и светом.
Примечательно, что в искусстве цвет «играет» лишь тогда, когда несет на себе психологическую нагрузку, сила которой зависит от его образности. Использование красного цвета как средства психологической характеристики основано на его свойстве амбивалентности - существование у красного цвета противоположных и даже взаимоисключающих значений - положительных и отрицательных.
Продуктивное использование Шаламовым одного из магистральных теплых цветов спектра вполне оправдано его психофизиологическим и социальным происхождением. В данном контексте уместно вспомнить М. Люшера, который полагал, что основные цвета соотносятся с определенным «индивидуально-философским содержанием, позволяющим обрисовать целостный портрет личности»[6, с. 31].
Выбор красного как одного из лидирующих ассимилирующих цветов у Шаламова служит выражением жизненной силы, нервной активности, внутреннего протеста. Интуитивное использование красного демонстрирует стремление поэта к полноте бытия, творческую активность, наконец, амбициозность.
В поэтических текстах Шаламова амбивалентная природа красного цвета выстраивает как положительную, так и отрицательную стихотворную тональность. Положительные коннотации красного, сопряженные с темой памяти, отчетливо слышны в стихотворении «Я забыл погоду детства...»:
Я забыл погоду детства,
Теплый ветер, мягкий снег.
На земле, пожалуй, средства
Возвратить мне детства нет. [7, с.125].
Воспоминания детства, окутывая поэтическую ткань «меланхоличной расслабляющей аурой», органично выстраивают безмятежный стихотворный ритм. Здесь мы не встретим отчаянной динамичности и безысходности, свойственной многим стихам Шаламова.
Гармоничные «осязательно- обонятельные» тактильные воспоминания формируют целостную гармоничную душевную парадигму.
Подчас ностальгическая тематика разворачивается в диаметрально противоположную сторону и преподносит множество пересекающихся завуалированных смыслов и кровавых воспоминаний. Минорную красно-синюю тональность задает стихотворение «Вернувшись в будни деловые», в котором автор испытывает парадоксальную беспредельную тоску о прошлом, о тайге:
Где руки мне - мне, прощаясь, жали
Мои умершие друзья,
Где кровью налиты скрижали
Старинной книги бытия...[7,с. 153].
Длительное двухмерное пребывание героя на пограничной черте колымского выживания и таимого в подсознании творческого бытия определяет контекстуально-красный Шаламова. «Стихотворный контекст, пропитанный кровью, обрамляют синие обледеневшие скалы, как символ прошлого анабиотического промозглого инобытия»[5, с.77]. Живая пульсирующая кровавая «книга жизни» ассоциируется у автора с темой зла, смерти, скупых мужских слез, придавая стихотворению безысходно-лапидарную тональность. В тон парадоксально звучащим строкам «я о тайге затосковал» вторит цветовой дуализм. Красно-синий языковой тандем до предела повышает стихотворный градус. Таким образом, красно-синяя фаталистическая антиномия формирует эмоциональное напряжение, создает ощущение драматизма.
В стихотворение «Вся земля как поле брани» цветовое слово красный («брызжущая кровь»), предопределяя драматическую тональность, также контрастирует с лексемой синий. Шаламов использует «предельную экспрессивность этого колористического контраста, контекстуально усиливая заложенную в нем антиномию, соотнеся цветовые образы с контрастными реалиями мира» [4, с.487]. Стихотворное полотно воссоздает незаметный переход одного цветового тона в другой, посредством, так называемой градации тонов:
Вся земля, как поле брани,
Поле битвы вновь.
Каждый куст как будто ранен,
Всюду брызжет кровь.[7,с. 21].
Весьма характерно, «что красно-синий симбиоз формирует и пространственную стихотворную модель. Красная как поле брани земная горизонталь тревожно противопоставлена синеве небес, которую окружили, обернули, «набухшей ватой»». В свое время В. Кандинский, исследуя взаимоотношения в живописи цвета и формы, пришел к выводу, что форма может существовать самостоятельно, а цвет не может. По словам художника, цветовое поле не распространяется бесконечно, происходит неизбежное взаимоотношение формы и краски, причем, с воздействием именно формы на краску. При этом художник, как утверждает В. Кандинский, должен выбрать цветовой тон, то есть субъективно охарактеризовать его, добавив к нему объективную оболочку. Отталкиваясь от слов В. Кандинского и возвращаясь к стихотворению «Вся земля как поле брани», заметим, что, красный цвет («кровь») как некий художественный объект, «существо», вступает в живой диалог со стихотворными формами («кровавая земля», «кровавый куст»), воссоздавая творческий надрыв, психологическую драму.
Порой красным цветом «полыхает» весь стихотворный контекст. Примером служит стихотворение «Рыцарская баллада», в которой кроваво- красный пронизывает своей энергией все стихотворное пространство. Красная лексема буквально «заливает» текст, плотно прилегая к плоскости стихотворного полотна, создавая при этом внутренний драматический накал. Баллада динамично разворачивает кровавую тему борьбы за любимую женщину, подспудно реализуя глубинный христианский символ извечной борьбы добра и зла:
Разрублен мой толедский шлем,
Мое лицо открыто.
И залит кровью, слеп и нем,
Валюсь я под копыта ...[7, с.39]
Шаламов воссоздает динамику битвы, накаляя ее до невиданных пределов, когда «зной полуденного жара делается холодным». Не случайно интерпретируется именно конная баталия, явно ассоциирующаяся с эсхатологической тетрадой из апокалипсиса. На эмблематическом уровне шаламовский конь - знак войны и благословенной победы. В итоге, кровавая стихотворная баталия разрешается «белой» Божьей благодатью.
Подчас определение красный обрамляет стихотворный контекст, раскрашивая переходные метаморфозы суток (зори и закаты), рождая калейдоскопически-насыщенные пейзажи: «Я все еще люблю рассвет чистейшей акварели», «Будто кистью маховою / Пробежав по облакам, Красит киноварью хвою /И в окошко лезет к нам».
Мастерски вырисовывая стихотворные реалии, Шаламов прибегает к синонимичным моделям цветовой лексемы красный, используя багровый, черно-красный, оранжевый:
Еще на темном небе тлеют
Зари багровые остатки,
Но все светлеет и белеет
Вокруг брезентовой палатки [7,с.280].
Вслед за импрессионистами Шаламов научился выносить из наблюдений за колымской природой впечатления, и именно поиск впечатлений объясняет его особый интерес к стихотворным пейзажным зарисовкам. Автор стремится уловить природные нюансы. В стихотворных строках Шаламова цвет оживает, претерпевая светотеневые метаморфозы.
Оперируя живописным эффектом «сфумато» (разумеется, на уровне ассоциаций), Шаламов вырисовывает светотеневые переходы, («светлеющие, тлеющие»), затушевывая четкие пейзажные контуры и создавая живое взаимодействие багровых остатков зари и светлеющего неба. Благодаря размытым стихотворным цветоочертаниям и полутонам, одна реалия плавно перетекает в другую, формируя завораживающую картину тлеющей зари. В данном контексте вспоминаются слова Д.С. Лихачева, полагавшего, что сочетание цветов в нетронутой человеком природе - всегда эстетически приемлемо. «Пейзажист открывает вольно или невольно красоту, создаваемую надприродным сознанием, которое в этом случае мы должны признавать» [2, с.195].
В стихотворении «Пройдя оледенелой тропинкой» производная от красного лексема рыжий также формирует особую авторскую экспрессию, что вполне объяснимо, так как рыжий цвет является синтетическим смешением красного и желтого, а символическая трактовка красно-желтого тандема связана, подчас, с интенсивностью, страстью, обманом, ложью. «Кроме того, в определении рыжий заложена сема порчи, указывающая на то, что предмет потерял первоначальную чистоту тона» [3, с.21]:
Пройдя оледенелой тропинкой
Средь рыжей осенней травы.
Найди нам живую травинку
Под ворохом грязной листвы [7,с.9-10].
Цветовой диапазон стихотворного полотна, смещаясь от «рыжей травы» до «грязной листвы», формирует экспрессию, слегка смещенную в сторону минорной. Синтетические цветообразования - «рыжий» и «грязный» - воссоздают двуликое маргинальное стихотворное настроение (тоска о безвозвратно ушедшем лете подразумевает тоску о безвозвратно потерянном времени).
Итак, цветовое слово красный и его заменители приобретают лирике Шаламова как функционально-изобразительное, так и символическое звучание, создавая особый поэтический «идиостиль».
Литература
1. Кандинский В. О духовном в искусстве. М.: Архимед, 1992. 109 с.
2. Лихачев Д. С. Письма о добром и прекрасном. / Сост. и общая ред. Г. А. Дубровской. Изд. 3-е. М.: Дет. лит.,1989. 238 с
3. Макевнина И.А. Поэзия Варлама Шаламова: эстетика и поэтика: автореф. дис.к.ф.н. Волгоград, 2006. 28 с.
4. Макевнина, И. А. Пространственные цветомодели в поэзии Варлама Шаламова / И. А. Макевнина, Восток - Запад: пространство русской литературы: материалы Междунар. науч. конф. (заоч.). г. Волгоград, 25 нояб. 2004. Волгоград: Волгогр. науч. изд-во, 2005. С. 485-490.
5. Макевнина, И. А. Цветоконтрасты в поэзии Шаламова / И. А. Макевнина, Русская поэзия: проблемы стиховедения и поэтики: материалы Междунар. науч. конф. 15-17 дек. 2005 г. Орел: Изд-во ОГ-ПУ: ООО Полиграф, фирма «Картуш», 2006. Т. IV. С. 76-78.
6. Собчик Л.Н. Метод цветовых выборов - модификация восьмицветового теста Люшера. Практическое руководство. СПб.: Речь, 2007. 128 с.
7. Шаламов, В. Т. Собр. соч. [Текст]: в 4 т./ В. Т. Шаламов; М.: Худож. лит, 1998. Т. 3. 311 с.
Макевнина Ирина Анатольевна, кандидат филологических наук, Волгоградский медицинский колледж makevnina_ira@mail.ru
___________
Поливариантное звучание лексемы "красный" и ее производных в поэтической системе Варлама Шаламова
В поэтических циклах Шаламова цветовое слово красный и его оттенки являются важнейшим семантическим компонентом, формирующим стихотворную цветопалитру.
Как известно, символика цвета базируется на полярности двух цветовых групп. Теплые цвета отвечают за процессы динамики, ассимиляции (красный, оранжевый, желтый); холодные координируют процессы пассивности, диссимиляции (голубой, синий, фиолетовый). Не случайно автор современной эстетики цвета В. Кандинский акцентирует внимание на различных эмоциональных реакциях на явления, связанные с цветом и светом.
Примечательно, что в искусстве цвет «играет» лишь тогда, когда несет на себе психологическую нагрузку, сила которой зависит от его образности. Использование красного цвета как средства психологической характеристики основано на его свойстве амбивалентности - существование у красного цвета противоположных и даже взаимоисключающих значений - положительных и отрицательных.
Продуктивное использование Шаламовым одного из магистральных теплых цветов спектра вполне оправдано его психофизиологическим и социальным происхождением. В данном контексте уместно вспомнить М. Люшера, который полагал, что основные цвета соотносятся с определенным «индивидуально-философским содержанием, позволяющим обрисовать целостный портрет личности»[6, с. 31].
Выбор красного как одного из лидирующих ассимилирующих цветов у Шаламова служит выражением жизненной силы, нервной активности, внутреннего протеста. Интуитивное использование красного демонстрирует стремление поэта к полноте бытия, творческую активность, наконец, амбициозность.
В поэтических текстах Шаламова амбивалентная природа красного цвета выстраивает как положительную, так и отрицательную стихотворную тональность. Положительные коннотации красного, сопряженные с темой памяти, отчетливо слышны в стихотворении «Я забыл погоду детства...»:
Я забыл погоду детства,
Теплый ветер, мягкий снег.
На земле, пожалуй, средства
Возвратить мне детства нет. [7, с.125].
Воспоминания детства, окутывая поэтическую ткань «меланхоличной расслабляющей аурой», органично выстраивают безмятежный стихотворный ритм. Здесь мы не встретим отчаянной динамичности и безысходности, свойственной многим стихам Шаламова.
Гармоничные «осязательно- обонятельные» тактильные воспоминания формируют целостную гармоничную душевную парадигму.
Подчас ностальгическая тематика разворачивается в диаметрально противоположную сторону и преподносит множество пересекающихся завуалированных смыслов и кровавых воспоминаний. Минорную красно-синюю тональность задает стихотворение «Вернувшись в будни деловые», в котором автор испытывает парадоксальную беспредельную тоску о прошлом, о тайге:
Где руки мне - мне, прощаясь, жали
Мои умершие друзья,
Где кровью налиты скрижали
Старинной книги бытия...[7,с. 153].
Длительное двухмерное пребывание героя на пограничной черте колымского выживания и таимого в подсознании творческого бытия определяет контекстуально-красный Шаламова. «Стихотворный контекст, пропитанный кровью, обрамляют синие обледеневшие скалы, как символ прошлого анабиотического промозглого инобытия»[5, с.77]. Живая пульсирующая кровавая «книга жизни» ассоциируется у автора с темой зла, смерти, скупых мужских слез, придавая стихотворению безысходно-лапидарную тональность. В тон парадоксально звучащим строкам «я о тайге затосковал» вторит цветовой дуализм. Красно-синий языковой тандем до предела повышает стихотворный градус. Таким образом, красно-синяя фаталистическая антиномия формирует эмоциональное напряжение, создает ощущение драматизма.
В стихотворение «Вся земля как поле брани» цветовое слово красный («брызжущая кровь»), предопределяя драматическую тональность, также контрастирует с лексемой синий. Шаламов использует «предельную экспрессивность этого колористического контраста, контекстуально усиливая заложенную в нем антиномию, соотнеся цветовые образы с контрастными реалиями мира» [4, с.487]. Стихотворное полотно воссоздает незаметный переход одного цветового тона в другой, посредством, так называемой градации тонов:
Вся земля, как поле брани,
Поле битвы вновь.
Каждый куст как будто ранен,
Всюду брызжет кровь.[7,с. 21].
Весьма характерно, «что красно-синий симбиоз формирует и пространственную стихотворную модель. Красная как поле брани земная горизонталь тревожно противопоставлена синеве небес, которую окружили, обернули, «набухшей ватой»». В свое время В. Кандинский, исследуя взаимоотношения в живописи цвета и формы, пришел к выводу, что форма может существовать самостоятельно, а цвет не может. По словам художника, цветовое поле не распространяется бесконечно, происходит неизбежное взаимоотношение формы и краски, причем, с воздействием именно формы на краску. При этом художник, как утверждает В. Кандинский, должен выбрать цветовой тон, то есть субъективно охарактеризовать его, добавив к нему объективную оболочку. Отталкиваясь от слов В. Кандинского и возвращаясь к стихотворению «Вся земля как поле брани», заметим, что, красный цвет («кровь») как некий художественный объект, «существо», вступает в живой диалог со стихотворными формами («кровавая земля», «кровавый куст»), воссоздавая творческий надрыв, психологическую драму.
Порой красным цветом «полыхает» весь стихотворный контекст. Примером служит стихотворение «Рыцарская баллада», в которой кроваво- красный пронизывает своей энергией все стихотворное пространство. Красная лексема буквально «заливает» текст, плотно прилегая к плоскости стихотворного полотна, создавая при этом внутренний драматический накал. Баллада динамично разворачивает кровавую тему борьбы за любимую женщину, подспудно реализуя глубинный христианский символ извечной борьбы добра и зла:
Разрублен мой толедский шлем,
Мое лицо открыто.
И залит кровью, слеп и нем,
Валюсь я под копыта ...[7, с.39]
Шаламов воссоздает динамику битвы, накаляя ее до невиданных пределов, когда «зной полуденного жара делается холодным». Не случайно интерпретируется именно конная баталия, явно ассоциирующаяся с эсхатологической тетрадой из апокалипсиса. На эмблематическом уровне шаламовский конь - знак войны и благословенной победы. В итоге, кровавая стихотворная баталия разрешается «белой» Божьей благодатью.
Подчас определение красный обрамляет стихотворный контекст, раскрашивая переходные метаморфозы суток (зори и закаты), рождая калейдоскопически-насыщенные пейзажи: «Я все еще люблю рассвет чистейшей акварели», «Будто кистью маховою / Пробежав по облакам, Красит киноварью хвою /И в окошко лезет к нам».
Мастерски вырисовывая стихотворные реалии, Шаламов прибегает к синонимичным моделям цветовой лексемы красный, используя багровый, черно-красный, оранжевый:
Еще на темном небе тлеют
Зари багровые остатки,
Но все светлеет и белеет
Вокруг брезентовой палатки [7,с.280].
Вслед за импрессионистами Шаламов научился выносить из наблюдений за колымской природой впечатления, и именно поиск впечатлений объясняет его особый интерес к стихотворным пейзажным зарисовкам. Автор стремится уловить природные нюансы. В стихотворных строках Шаламова цвет оживает, претерпевая светотеневые метаморфозы.
Оперируя живописным эффектом «сфумато» (разумеется, на уровне ассоциаций), Шаламов вырисовывает светотеневые переходы, («светлеющие, тлеющие»), затушевывая четкие пейзажные контуры и создавая живое взаимодействие багровых остатков зари и светлеющего неба. Благодаря размытым стихотворным цветоочертаниям и полутонам, одна реалия плавно перетекает в другую, формируя завораживающую картину тлеющей зари. В данном контексте вспоминаются слова Д.С. Лихачева, полагавшего, что сочетание цветов в нетронутой человеком природе - всегда эстетически приемлемо. «Пейзажист открывает вольно или невольно красоту, создаваемую надприродным сознанием, которое в этом случае мы должны признавать» [2, с.195].
В стихотворении «Пройдя оледенелой тропинкой» производная от красного лексема рыжий также формирует особую авторскую экспрессию, что вполне объяснимо, так как рыжий цвет является синтетическим смешением красного и желтого, а символическая трактовка красно-желтого тандема связана, подчас, с интенсивностью, страстью, обманом, ложью. «Кроме того, в определении рыжий заложена сема порчи, указывающая на то, что предмет потерял первоначальную чистоту тона» [3, с.21]:
Пройдя оледенелой тропинкой
Средь рыжей осенней травы.
Найди нам живую травинку
Под ворохом грязной листвы [7,с.9-10].
Цветовой диапазон стихотворного полотна, смещаясь от «рыжей травы» до «грязной листвы», формирует экспрессию, слегка смещенную в сторону минорной. Синтетические цветообразования - «рыжий» и «грязный» - воссоздают двуликое маргинальное стихотворное настроение (тоска о безвозвратно ушедшем лете подразумевает тоску о безвозвратно потерянном времени).
Итак, цветовое слово красный и его заменители приобретают лирике Шаламова как функционально-изобразительное, так и символическое звучание, создавая особый поэтический «идиостиль».
Литература
1. Кандинский В. О духовном в искусстве. М.: Архимед, 1992. 109 с.
2. Лихачев Д. С. Письма о добром и прекрасном. / Сост. и общая ред. Г. А. Дубровской. Изд. 3-е. М.: Дет. лит.,1989. 238 с
3. Макевнина И.А. Поэзия Варлама Шаламова: эстетика и поэтика: автореф. дис.к.ф.н. Волгоград, 2006. 28 с.
4. Макевнина, И. А. Пространственные цветомодели в поэзии Варлама Шаламова / И. А. Макевнина, Восток - Запад: пространство русской литературы: материалы Междунар. науч. конф. (заоч.). г. Волгоград, 25 нояб. 2004. Волгоград: Волгогр. науч. изд-во, 2005. С. 485-490.
5. Макевнина, И. А. Цветоконтрасты в поэзии Шаламова / И. А. Макевнина, Русская поэзия: проблемы стиховедения и поэтики: материалы Междунар. науч. конф. 15-17 дек. 2005 г. Орел: Изд-во ОГ-ПУ: ООО Полиграф, фирма «Картуш», 2006. Т. IV. С. 76-78.
6. Собчик Л.Н. Метод цветовых выборов - модификация восьмицветового теста Люшера. Практическое руководство. СПб.: Речь, 2007. 128 с.
7. Шаламов, В. Т. Собр. соч. [Текст]: в 4 т./ В. Т. Шаламов; М.: Худож. лит, 1998. Т. 3. 311 с.
Макевнина Ирина Анатольевна, кандидат филологических наук, Волгоградский медицинский колледж makevnina_ira@mail.ru