Юрий Бит-Юнан, Дарья Пащенко. "Письмо в ЛГ" и идеологический контроль (окончание)
(начало здесь)
Но самый «страшный рассказ» Шаламова, по словам «Бродячего актера», появился только в 1972 г. - и назывался он «Письмо в редакцию». Письмо это настолько шокировало «Бродячего актера», что тот так и «ахнул». И тут же ему невольно подумалось: «Да что ему (опять!) пальцы дверью прищемили? Ни один писатель Самиздата - коль скоро его не печатают дома - не “отмежевался” от своих произведений, появившихся в тамиздате “без ведома и согласия автора”». Фраза «(опять!) пальцы дверью прищемили» служила прозрачным намеком на обстоятельства «написания» протестного письма, поскольку явно отсылала к особенностям советской следственной процедуры после августа 1937 г., когда следователям было позволено бить заключенных. Затем от намеков «Бродячий актер» и вовсе отказывается: «Явно ощущается все же, что Шаламов только соавтор этого письма. Небось, махнул своей костлявой, дрожащей рукой: Э! чем хуже, тем лучше... Люди поймут и простят меня шестидесятипятилетнего инвалида. Неужели не почувствуют, что этот “протест” у меня вырвали?»
Вероятно, предполагалось, что подобное письмо может быть написано в резком тоне, ведь гнев адресанта был праведным: он осуждал отступника. К тому же «Бродячий актер» предположил, что на Шаламова не только давили: «Со временем станет известно, как добились своего организаторы этого письма. Наверно, действовали пряником, а больше - кнутом. Могли так или иначе сыграть на близких людях старика. Это они умеют...»
Разочарование «Бродячего актера» было тем более горьким, что, подписав письмо, Шаламов будто продемонстрировал и легальным, и нелегальным своим читателям готовность закрыть глаза на жестокое прошлое России: «Самое чудовищное в этом самоотречении писателя утверждение, будто “проблематика ‘Колымских рассказов’ давно снята жизнью”. Ох, если бы!». Упрек этот вполне предсказуемый. Действия Шаламова развеивали образ мученика, едва не погибшего в сталинских лагерях, и противоречили естественной для русской культуры вере, что человек искусства выше всего должен ценить свой труд. И ради его сохранения для потомков должен превозмогать любые невзгоды.
В том же номере было напечатано еще одно открытое письмо, его автором был некий С. Горянов, личность которого до сих пор не удалось установить34. Как и «Бродячий актер», он был уверен, что Шаламова вынудили выступить против «Посева» и, подобно Рару, отказывался верить в то, что письмо было написано самим Шаламовым. Однако в отличие от «Бродячего актера», прозрачно намекавшего на то, что история с письмом - это акция КГБ, Горянов решил снять все эвфемизмы и написать об этом настолько прямолинейно, насколько позволял жанр открытого письма:
Трудно поверить, что Вы могли написать подобный пасквиль или хотя бы дать согласие на его опубликование. Суконный язык, словно бы из райкинских скетчей, неуемная злоба и беспардонная ложь с головою выдают подлинных авторов.
<...>
Замысел кагебистской провокации по отношению к Вам прост: показать, что поэт Шаламов, «человек трудной судьбы», потерявший здоровье и годы жизни в сталинских лагерях, не в пример иным «упрямым» собратьям по перу, дорожит своей честью советского писателя и гневно клеймит происки закордонных идеологических диверсантов. Или, говоря погрубей и попроще: показать, что Шаламов ссучился.
Упоминание о возрасте и болезни Шаламова здесь не более чем обязательная формальность. Адресант демонстрирует, что любые обстоятельства, которые можно было бы считать смягчающими вину отступника, не имеют силы и не искупают вины Шаламова перед диссидентским сообществом:
Но рядом с Вами живет академик Сахаров, презревший покой и почести, ставший адвокатом рабов, героев и молчальников.
Но из психотюрем и спецлагерей доходят до нас голоса Буковского, Григоренко, Галанскова...
Можно ли сопоставить судьбу Шаламова с судьбой Сахарова, Буковского, Григоренко и Галанскова - отдельный вопрос. Важно другое. Именно в письме Горянова Шаламову открыто предъявлено то обвинение, на которое могли только намекать его товарищи в СССР. Автор «Колымских рассказов» либо отступил под натиском КГБ, либо заключил с ним сделку. Пошел навстречу тем, кто посадил его в общей сложности почти на 17 лет (1929-1931, 1937¬1951 гг.), разлучил с семьей и лишил здоровья. Иначе не объяснить, почему письмо появилось через пять лет после первой и последней публикации в «Посеве». Горянов, кстати, на это обстоятельство также указывал: «“Посев” <...> напечатал только два Ваших рассказа в одном номере, да и то пять лет тому назад». Поэтому история создания и публикации протестного письма Шаламова стала очень сложным и болезненным вопросом.
Неизвестно, к чему больше склонялись эмигранты, однако шаламовское окружение не сомневалось в том, что письмо в «Литературную газету» было компромиссом. Об этом писали упомянутые выше Сиротинская и Гладков.
Приводим выдержку из мемуаров Сиротинской:
Книжку «Московские облака» никак не сдавали в печать. Варлам Тихонович бегал и советовался в «Юность» - к Б. Полевому и Н. Злотникову, в «Литгазету» к Н. Мармерштейну, в «Советский писатель» - к В. Фогельсону. Приходил издерганный, злой и отчаявшийся. «Я в списках. Надо писать письмо». Я сказала: «Не надо. Это - потерять лицо. Не надо. Я чувствую всей душой - не надо».
Через несколько дней Сиротинская увидела на столе Шаламова черновик письма, потом в «Литературной газете» появилась его окончательная редакция. «А книжка “Московские облака” была сдана в набор 17 апреля 1972 года», - завершает рассказ Сиротинская35. Такую же связь прослеживал и Гладков:
23 фев. Сегодня в «Лит. газете» письмо в редакцию В. Шаламова. А только вчера я послал ему записку с предложением встретиться в воскресенье. Любопытно, что заставило его так написать? Беспричинно это не делается. Он не член Союза и там давление на него оказать вряд ли могли. Но его книжка стихов в плане «Сов. пис.». И все же меня это письмо удивило. В нем говорится, что «проблематика “Колымских рассказов” снята жизнью».
<...>
29 июля. Прочитал в «Книжном обозрении», что вышла новая книжка стихов В. Шаламова «Московские облака». Это точно сработало его письмо36.
Действительно, сборник «Московские облака» был сдан в набор 17 апреля и подписан к печати 29 мая 1972 г.37 Учитывая свидетельства Сиротинской и Гладкова, трудно признать такое совпадение случайным.
Есть, впрочем, еще одно доказательство, что эта операция проходила при участии органов госбезопасности.
Двумя годами ранее схожая ситуация произошла с В.Н. Войновичем. Первая часть его романа «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» была опубликована в «Гранях» с пояснением, что рукопись рассматривалась редакцией «Нового мира», но так и не была там напечатана, а вместо того появилась в самиздате38.
А в 1970 г. в «Литературной газете» появилось письмо-опровержение Войновича, некоторые речевые обороты которого буквально совпадали с формулировками в шаламовском письме39. Так, письмо Войновича начиналось со слов: «Мне стало известно, что издающийся в ФРГ антисоветский журнал “Грани”...». Первое предложение письма Шаламова было практически таким же: «Мне стало известно, что издающийся в Западной Германии антисоветский журнальчик на русском языке “Посев”...». Этим сходства не ограничиваются. Для характеристики целей, которые якобы преследует редакция «Граней», в письме Войновича использованы резко негативные эпитеты: «Я глубоко возмущен гангстерской акцией этого так называемого журнала, преследующего грязные и явно провокационные цели». Точно такая же лексика обнаруживается в письме Шаламова: «Я отдаю себе полный отчет в том, какие грязные цели преследуют подобными издательскими маневрами господа из “Посева”. <...> Эти господа <...> идут на любую провокацию...». Трудно поверить, что два столь разных писателя могли написать письма с одинаковыми клише.
В автобиографическом сочинении «Автопортрет: роман моей жизни» Войнович описал историю появления этого письма. Вскоре после публикации в «Гранях» секретарь СП СССР генерал-лейтенант В.Н. Ильин вызвал к себе Войновича и сказал, что следует ответить антисоветчикам. Войновичу было практически не на что жить, поэтому он согласился:
Пишу приблизительно так: «Мне стало известно, что журнал “Грани” напечатал небольшую часть моего незаконченного романа, на что я никому не давал разрешения. Я протестую». Ильин пошевелил губами, взял авторучку и перед словом «журнал» вписал эпитеты: «антисоветский, так называемый» и еще что-то о грязной политической провокации. Я говорю, что это не пойдет. Он тут же согласился: вычеркиваем. Вычеркнули. Я подписал. Ильин доволен:
- Хотите яблочка?
- Нет, спасибо.
Через неделю «Литературка» мой протест опубликовала. В версии Ильина. Со всеми его словами: «так называемый» и «грязная провокация». Так что автором по крайней мере половины слов является он. Но протестовать против этого бесполезно и негде. Разве что в тех же «Гранях»40.
Отметим тем не менее, что с советской властью у Войновича отношения наладились лишь на короткое время. Уже через два года его отношения с руководством СП СССР снова обострились41. Кончилось все тем, что в 1980 г. он был выслан из СССР и вскоре лишен советского гражданства. Однако важно другое. В определенном смысле Рар и Горянов были правы. Почерк шаламовского письма действительно был не тот. Видимо, у Шаламова, как и у Войновича, был незваный соавтор - и это тоже играло против автора «Колымских рассказов».
* * *
Частные случаи очень часто отражают некий принцип. И, видимо, пример Шаламова - лишнее тому подтверждение. К концу 1960 - началу 1970-х годов в СССР был отлажен механизм воздействия на близких к диссидентству или уже перешедших эту черту писателей. Иногда кнутом - задерживая публикации и лишая таким образом писателя денег, а иногда и пряником - обеспечивая публикацию и гарантируя хотя бы временное безбедное существование - ЦК КПСС мог контролировать действия литераторов. Посредником при этом часто становились Комитет госбезопасности и Союз советских писателей. Таким образом, решалась важнейшая задача подчинения писателя государству, что было особенно важно в эпоху появления самиздата и тамиздата, открывавших перед литераторами возможности нелегальной публикации и дополнительных не контролируемых государством доходов. Альтернативой неподчинения могла быть эмиграция, лишавшая писателя доступа к основной русскоязычной аудитории, а также высокого легального заработка. Бюджет эмигрантских издательств все же невозможно было сравнить с бюджетом издательств советских. Однако особенности функционирования подобного механизма еще не описаны - это тема отдельного серьезного исследования.
Важно при этом отметить, что публикация протестного письма, целью которого было восстановление честного имени советского писателя, неизбежно приводила к репутационным потерям иного рода. Однако затрагивало это исключительно самого автора и издание, против которого он выступал. Неприкосновенной оставалась лишь репутация советской прессы, поддержавшей оскорбленного литератора и предоставившей ему возможность высказаться.
Примечания
1 Шаламов В.Т. Огниво. М.: Советский писатель, 1961; Он же. Шелест листьев. М.: Советский писатель, 1964; Он же. Дорога и судьба. М.: Советский писатель, 1967; Он же. Московские облака. М.: Советский писатель, 1972; Он же. Точка кипения. М.: Советский писатель, 1977.
2 Есипов В.В. Шаламов. М., 2012. С. 245-250.
3 Шаламов В.Т. Проза, стихи // Новый мир. 1988. № 6. С. 106-151.
4 См., например: Шаламов В.Т. Колымские рассказы // Новый журнал. 1966. № 85. С. 5-34; Он же. Колымские рассказы // Там же. 1968. № 91. С. 5-23; Он же. Колымские рассказы // Там же. 1969. № 96. С. 31-44.
5 Шаламов В.Т. Калигула; Почерк // Посев. 1967. № 1. С. 3-4.
6 Шаламов В.Т. Рассказы // Грани. 1970. № 76. С. 16-83; Он же. Рассказы // Там же. 1970. № 77. С. 15-48.
7 Шаламов В.Т. В редакцию «Литературной газеты» // Лит. газ. 1972. 23 февр.
8 Есипов В.В. Указ. соч. С. 295.
9 Сиротинская И.П. Долгие, долгие годы бесед // Сиротинская И.П. Мой друг Варлам Шаламов. М., 2006. С. 31.
10 Там же. С. 51.
11 Гладков А.К. Дневник // Новый мир. 2014. № 1. С. 142-161; № 2. С. 127-161; № 3. С. 133-167; № 10. С. 141-168; № 11. С. 129-148; Новый мир. 2015. № 5.
С. 139-170; № 6. С. 131-155; Он же. Дневниковые записи: 1971 год // Знамя. 2015. № 5. С. 157-176; № 6. С. 136-159; Он же. Дневниковые записи: 1972 год // Знамя. 2016. № 3. С. 152-175.
12 См.: Михеев М.Ю. Одержимый правдой: Варлам Шаламов - по дневникам Александра Гладкова. [Электронный ресурс] URL: http://shalamov.ru/research/215/ (дата обращения: 30.03.2016).
13 Геллер М.Я. Российские заметки: 1969-1979. М.: МИК, 1999. С. 144-145.
14 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛаг: 1918-1956: Опыт художественного исследования. Ч. 3, 4. Рапз: YМСА-РRESS, 1974. С. 610.
15 Сиротинская И.П. Указ. соч. С. 43.
16 Не тот почерк // Посев. 1972. № 4. С. 9.
17 См. подробнее: Бит-Юнан Ю.Г., Митюшова А.С. Между «Новым миром» и «Посевом»: К судьбе запрещенных произведений Е.С. Гинзбург и В.С. Гроссмана // Вестн. РГГУ. 2015. № 5. Сер. История. Филология. Культурология. Востоковедение. С. 61-72.
18 Цит. по: Есипов В.В. Указ. соч. С. 294.
19 Галич А.А. Песни. Франкфурт н/М.: Посев, 1969.
20 Максимов В.Е. Семь дней творения. Франкфурт н/М.: Посев, 1971.
21 Максимов В.Е. Карантин. Франкфурт н/М.: Посев, 1973.
22 Адамович Г.В. Стихи автора «Колымских рассказов // Русская мысль. 1967. 24 авг.
23 См.: Михайлов О.Н. В Круге девятом: Варлам Шаламов // Слово. 2003. 14 марта.
24 Там же.
25 Рар Л.А. Ответ «Литературной газете» // Посев. 1972. № 4. С. 9-10.
26 См., например: Шаламов В.Т. Три смерти доктора Аустино // Октябрь. 1936. № 1. С. 127-129; Он же. Возвращение // Вокруг света. 1936. № 12. С. 6-8.
27 Шаламов В.Т. Стланик // Сельская молодежь. 1965. № 3. С. 2-3.
28 Шаламов В.Т. Колымские рассказы // Новый журнал. 1966. № 85. С. 5-34.
29 Бродячий актер. Последний страшный рассказ // Посев. 1972. № 4. С. 10.
30 Шаламов В.Т. Эсперанто // Грани. 1970. № 76. С. 16-22.
31 Варлам Шаламов в свидетельствах современников: Сб. / Сост. Д. Нич. Личное издание, 2014. С. 1049. [Электронный ресурс] URL: imwerden.de/pdf/shalamov_v_svidetelstvakh_sovremennikov_5_izd_2014.pdf (дата обращения: 30.03.2016).
32 Гинзбург Е.С. Крутой маршрут // Грани. 1967. № 64. С. 81-111; № 65. С. 51-99; № 66. С. 45-149; 1968. № 67. С. 71-88; № 68. С. 9-100.
33 Марченко А.Т. Мои показания. Франкфурт н/М.: Посев, 1969.
34 Горянов С. Под письмом стоит ваша подпись // Посев. 1972. № 4. С. 10-11.
35 Сиротинская И.П. Указ. соч. С. 42-43.
36 Цит. по: Михеев М.Ю. Указ. соч.
37 Шаламов В.Т. Московские облака. М.: Советский писатель, 1972. С. 128.
38 Войнович В.Н. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина: Роман-анекдот: В 5 ч. Ч. 1 // Грани. 1969. № 72. С. 3-83.
39 Войнович В.Н. В редакцию «Литературной газеты» // Лит. газ. 1970. 14 окт.
40 Войнович В.Н. Автопортрет: роман моей жизни. М.: Эксмо, 2011. С. 506-507.
41 См.: Сарнов Б.М. Жизнь и необычайные приключения писателя Владимира Войновича // Книжное обозрение. 1989. 27 янв.
Бит-Юнан Юрий Геваргисович - кандидат филологических наук, доцент кафедры литературной критики Института массмедиа
РГГУ, bityunan@gmail.com
Пащенко Дарья Олеговна - магистрант кафедры литературной критики Института массмедиа РГГУ, laissez@yandex.ru
Но самый «страшный рассказ» Шаламова, по словам «Бродячего актера», появился только в 1972 г. - и назывался он «Письмо в редакцию». Письмо это настолько шокировало «Бродячего актера», что тот так и «ахнул». И тут же ему невольно подумалось: «Да что ему (опять!) пальцы дверью прищемили? Ни один писатель Самиздата - коль скоро его не печатают дома - не “отмежевался” от своих произведений, появившихся в тамиздате “без ведома и согласия автора”». Фраза «(опять!) пальцы дверью прищемили» служила прозрачным намеком на обстоятельства «написания» протестного письма, поскольку явно отсылала к особенностям советской следственной процедуры после августа 1937 г., когда следователям было позволено бить заключенных. Затем от намеков «Бродячий актер» и вовсе отказывается: «Явно ощущается все же, что Шаламов только соавтор этого письма. Небось, махнул своей костлявой, дрожащей рукой: Э! чем хуже, тем лучше... Люди поймут и простят меня шестидесятипятилетнего инвалида. Неужели не почувствуют, что этот “протест” у меня вырвали?»
Вероятно, предполагалось, что подобное письмо может быть написано в резком тоне, ведь гнев адресанта был праведным: он осуждал отступника. К тому же «Бродячий актер» предположил, что на Шаламова не только давили: «Со временем станет известно, как добились своего организаторы этого письма. Наверно, действовали пряником, а больше - кнутом. Могли так или иначе сыграть на близких людях старика. Это они умеют...»
Разочарование «Бродячего актера» было тем более горьким, что, подписав письмо, Шаламов будто продемонстрировал и легальным, и нелегальным своим читателям готовность закрыть глаза на жестокое прошлое России: «Самое чудовищное в этом самоотречении писателя утверждение, будто “проблематика ‘Колымских рассказов’ давно снята жизнью”. Ох, если бы!». Упрек этот вполне предсказуемый. Действия Шаламова развеивали образ мученика, едва не погибшего в сталинских лагерях, и противоречили естественной для русской культуры вере, что человек искусства выше всего должен ценить свой труд. И ради его сохранения для потомков должен превозмогать любые невзгоды.
В том же номере было напечатано еще одно открытое письмо, его автором был некий С. Горянов, личность которого до сих пор не удалось установить34. Как и «Бродячий актер», он был уверен, что Шаламова вынудили выступить против «Посева» и, подобно Рару, отказывался верить в то, что письмо было написано самим Шаламовым. Однако в отличие от «Бродячего актера», прозрачно намекавшего на то, что история с письмом - это акция КГБ, Горянов решил снять все эвфемизмы и написать об этом настолько прямолинейно, насколько позволял жанр открытого письма:
Трудно поверить, что Вы могли написать подобный пасквиль или хотя бы дать согласие на его опубликование. Суконный язык, словно бы из райкинских скетчей, неуемная злоба и беспардонная ложь с головою выдают подлинных авторов.
<...>
Замысел кагебистской провокации по отношению к Вам прост: показать, что поэт Шаламов, «человек трудной судьбы», потерявший здоровье и годы жизни в сталинских лагерях, не в пример иным «упрямым» собратьям по перу, дорожит своей честью советского писателя и гневно клеймит происки закордонных идеологических диверсантов. Или, говоря погрубей и попроще: показать, что Шаламов ссучился.
Упоминание о возрасте и болезни Шаламова здесь не более чем обязательная формальность. Адресант демонстрирует, что любые обстоятельства, которые можно было бы считать смягчающими вину отступника, не имеют силы и не искупают вины Шаламова перед диссидентским сообществом:
Но рядом с Вами живет академик Сахаров, презревший покой и почести, ставший адвокатом рабов, героев и молчальников.
Но из психотюрем и спецлагерей доходят до нас голоса Буковского, Григоренко, Галанскова...
Можно ли сопоставить судьбу Шаламова с судьбой Сахарова, Буковского, Григоренко и Галанскова - отдельный вопрос. Важно другое. Именно в письме Горянова Шаламову открыто предъявлено то обвинение, на которое могли только намекать его товарищи в СССР. Автор «Колымских рассказов» либо отступил под натиском КГБ, либо заключил с ним сделку. Пошел навстречу тем, кто посадил его в общей сложности почти на 17 лет (1929-1931, 1937¬1951 гг.), разлучил с семьей и лишил здоровья. Иначе не объяснить, почему письмо появилось через пять лет после первой и последней публикации в «Посеве». Горянов, кстати, на это обстоятельство также указывал: «“Посев” <...> напечатал только два Ваших рассказа в одном номере, да и то пять лет тому назад». Поэтому история создания и публикации протестного письма Шаламова стала очень сложным и болезненным вопросом.
Неизвестно, к чему больше склонялись эмигранты, однако шаламовское окружение не сомневалось в том, что письмо в «Литературную газету» было компромиссом. Об этом писали упомянутые выше Сиротинская и Гладков.
Приводим выдержку из мемуаров Сиротинской:
Книжку «Московские облака» никак не сдавали в печать. Варлам Тихонович бегал и советовался в «Юность» - к Б. Полевому и Н. Злотникову, в «Литгазету» к Н. Мармерштейну, в «Советский писатель» - к В. Фогельсону. Приходил издерганный, злой и отчаявшийся. «Я в списках. Надо писать письмо». Я сказала: «Не надо. Это - потерять лицо. Не надо. Я чувствую всей душой - не надо».
Через несколько дней Сиротинская увидела на столе Шаламова черновик письма, потом в «Литературной газете» появилась его окончательная редакция. «А книжка “Московские облака” была сдана в набор 17 апреля 1972 года», - завершает рассказ Сиротинская35. Такую же связь прослеживал и Гладков:
23 фев. Сегодня в «Лит. газете» письмо в редакцию В. Шаламова. А только вчера я послал ему записку с предложением встретиться в воскресенье. Любопытно, что заставило его так написать? Беспричинно это не делается. Он не член Союза и там давление на него оказать вряд ли могли. Но его книжка стихов в плане «Сов. пис.». И все же меня это письмо удивило. В нем говорится, что «проблематика “Колымских рассказов” снята жизнью».
<...>
29 июля. Прочитал в «Книжном обозрении», что вышла новая книжка стихов В. Шаламова «Московские облака». Это точно сработало его письмо36.
Действительно, сборник «Московские облака» был сдан в набор 17 апреля и подписан к печати 29 мая 1972 г.37 Учитывая свидетельства Сиротинской и Гладкова, трудно признать такое совпадение случайным.
Есть, впрочем, еще одно доказательство, что эта операция проходила при участии органов госбезопасности.
Двумя годами ранее схожая ситуация произошла с В.Н. Войновичем. Первая часть его романа «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» была опубликована в «Гранях» с пояснением, что рукопись рассматривалась редакцией «Нового мира», но так и не была там напечатана, а вместо того появилась в самиздате38.
А в 1970 г. в «Литературной газете» появилось письмо-опровержение Войновича, некоторые речевые обороты которого буквально совпадали с формулировками в шаламовском письме39. Так, письмо Войновича начиналось со слов: «Мне стало известно, что издающийся в ФРГ антисоветский журнал “Грани”...». Первое предложение письма Шаламова было практически таким же: «Мне стало известно, что издающийся в Западной Германии антисоветский журнальчик на русском языке “Посев”...». Этим сходства не ограничиваются. Для характеристики целей, которые якобы преследует редакция «Граней», в письме Войновича использованы резко негативные эпитеты: «Я глубоко возмущен гангстерской акцией этого так называемого журнала, преследующего грязные и явно провокационные цели». Точно такая же лексика обнаруживается в письме Шаламова: «Я отдаю себе полный отчет в том, какие грязные цели преследуют подобными издательскими маневрами господа из “Посева”. <...> Эти господа <...> идут на любую провокацию...». Трудно поверить, что два столь разных писателя могли написать письма с одинаковыми клише.
В автобиографическом сочинении «Автопортрет: роман моей жизни» Войнович описал историю появления этого письма. Вскоре после публикации в «Гранях» секретарь СП СССР генерал-лейтенант В.Н. Ильин вызвал к себе Войновича и сказал, что следует ответить антисоветчикам. Войновичу было практически не на что жить, поэтому он согласился:
Пишу приблизительно так: «Мне стало известно, что журнал “Грани” напечатал небольшую часть моего незаконченного романа, на что я никому не давал разрешения. Я протестую». Ильин пошевелил губами, взял авторучку и перед словом «журнал» вписал эпитеты: «антисоветский, так называемый» и еще что-то о грязной политической провокации. Я говорю, что это не пойдет. Он тут же согласился: вычеркиваем. Вычеркнули. Я подписал. Ильин доволен:
- Хотите яблочка?
- Нет, спасибо.
Через неделю «Литературка» мой протест опубликовала. В версии Ильина. Со всеми его словами: «так называемый» и «грязная провокация». Так что автором по крайней мере половины слов является он. Но протестовать против этого бесполезно и негде. Разве что в тех же «Гранях»40.
Отметим тем не менее, что с советской властью у Войновича отношения наладились лишь на короткое время. Уже через два года его отношения с руководством СП СССР снова обострились41. Кончилось все тем, что в 1980 г. он был выслан из СССР и вскоре лишен советского гражданства. Однако важно другое. В определенном смысле Рар и Горянов были правы. Почерк шаламовского письма действительно был не тот. Видимо, у Шаламова, как и у Войновича, был незваный соавтор - и это тоже играло против автора «Колымских рассказов».
* * *
Частные случаи очень часто отражают некий принцип. И, видимо, пример Шаламова - лишнее тому подтверждение. К концу 1960 - началу 1970-х годов в СССР был отлажен механизм воздействия на близких к диссидентству или уже перешедших эту черту писателей. Иногда кнутом - задерживая публикации и лишая таким образом писателя денег, а иногда и пряником - обеспечивая публикацию и гарантируя хотя бы временное безбедное существование - ЦК КПСС мог контролировать действия литераторов. Посредником при этом часто становились Комитет госбезопасности и Союз советских писателей. Таким образом, решалась важнейшая задача подчинения писателя государству, что было особенно важно в эпоху появления самиздата и тамиздата, открывавших перед литераторами возможности нелегальной публикации и дополнительных не контролируемых государством доходов. Альтернативой неподчинения могла быть эмиграция, лишавшая писателя доступа к основной русскоязычной аудитории, а также высокого легального заработка. Бюджет эмигрантских издательств все же невозможно было сравнить с бюджетом издательств советских. Однако особенности функционирования подобного механизма еще не описаны - это тема отдельного серьезного исследования.
Важно при этом отметить, что публикация протестного письма, целью которого было восстановление честного имени советского писателя, неизбежно приводила к репутационным потерям иного рода. Однако затрагивало это исключительно самого автора и издание, против которого он выступал. Неприкосновенной оставалась лишь репутация советской прессы, поддержавшей оскорбленного литератора и предоставившей ему возможность высказаться.
Примечания
1 Шаламов В.Т. Огниво. М.: Советский писатель, 1961; Он же. Шелест листьев. М.: Советский писатель, 1964; Он же. Дорога и судьба. М.: Советский писатель, 1967; Он же. Московские облака. М.: Советский писатель, 1972; Он же. Точка кипения. М.: Советский писатель, 1977.
2 Есипов В.В. Шаламов. М., 2012. С. 245-250.
3 Шаламов В.Т. Проза, стихи // Новый мир. 1988. № 6. С. 106-151.
4 См., например: Шаламов В.Т. Колымские рассказы // Новый журнал. 1966. № 85. С. 5-34; Он же. Колымские рассказы // Там же. 1968. № 91. С. 5-23; Он же. Колымские рассказы // Там же. 1969. № 96. С. 31-44.
5 Шаламов В.Т. Калигула; Почерк // Посев. 1967. № 1. С. 3-4.
6 Шаламов В.Т. Рассказы // Грани. 1970. № 76. С. 16-83; Он же. Рассказы // Там же. 1970. № 77. С. 15-48.
7 Шаламов В.Т. В редакцию «Литературной газеты» // Лит. газ. 1972. 23 февр.
8 Есипов В.В. Указ. соч. С. 295.
9 Сиротинская И.П. Долгие, долгие годы бесед // Сиротинская И.П. Мой друг Варлам Шаламов. М., 2006. С. 31.
10 Там же. С. 51.
11 Гладков А.К. Дневник // Новый мир. 2014. № 1. С. 142-161; № 2. С. 127-161; № 3. С. 133-167; № 10. С. 141-168; № 11. С. 129-148; Новый мир. 2015. № 5.
С. 139-170; № 6. С. 131-155; Он же. Дневниковые записи: 1971 год // Знамя. 2015. № 5. С. 157-176; № 6. С. 136-159; Он же. Дневниковые записи: 1972 год // Знамя. 2016. № 3. С. 152-175.
12 См.: Михеев М.Ю. Одержимый правдой: Варлам Шаламов - по дневникам Александра Гладкова. [Электронный ресурс] URL: http://shalamov.ru/research/215/ (дата обращения: 30.03.2016).
13 Геллер М.Я. Российские заметки: 1969-1979. М.: МИК, 1999. С. 144-145.
14 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛаг: 1918-1956: Опыт художественного исследования. Ч. 3, 4. Рапз: YМСА-РRESS, 1974. С. 610.
15 Сиротинская И.П. Указ. соч. С. 43.
16 Не тот почерк // Посев. 1972. № 4. С. 9.
17 См. подробнее: Бит-Юнан Ю.Г., Митюшова А.С. Между «Новым миром» и «Посевом»: К судьбе запрещенных произведений Е.С. Гинзбург и В.С. Гроссмана // Вестн. РГГУ. 2015. № 5. Сер. История. Филология. Культурология. Востоковедение. С. 61-72.
18 Цит. по: Есипов В.В. Указ. соч. С. 294.
19 Галич А.А. Песни. Франкфурт н/М.: Посев, 1969.
20 Максимов В.Е. Семь дней творения. Франкфурт н/М.: Посев, 1971.
21 Максимов В.Е. Карантин. Франкфурт н/М.: Посев, 1973.
22 Адамович Г.В. Стихи автора «Колымских рассказов // Русская мысль. 1967. 24 авг.
23 См.: Михайлов О.Н. В Круге девятом: Варлам Шаламов // Слово. 2003. 14 марта.
24 Там же.
25 Рар Л.А. Ответ «Литературной газете» // Посев. 1972. № 4. С. 9-10.
26 См., например: Шаламов В.Т. Три смерти доктора Аустино // Октябрь. 1936. № 1. С. 127-129; Он же. Возвращение // Вокруг света. 1936. № 12. С. 6-8.
27 Шаламов В.Т. Стланик // Сельская молодежь. 1965. № 3. С. 2-3.
28 Шаламов В.Т. Колымские рассказы // Новый журнал. 1966. № 85. С. 5-34.
29 Бродячий актер. Последний страшный рассказ // Посев. 1972. № 4. С. 10.
30 Шаламов В.Т. Эсперанто // Грани. 1970. № 76. С. 16-22.
31 Варлам Шаламов в свидетельствах современников: Сб. / Сост. Д. Нич. Личное издание, 2014. С. 1049. [Электронный ресурс] URL: imwerden.de/pdf/shalamov_v_svidetelstvakh_sovremennikov_5_izd_2014.pdf (дата обращения: 30.03.2016).
32 Гинзбург Е.С. Крутой маршрут // Грани. 1967. № 64. С. 81-111; № 65. С. 51-99; № 66. С. 45-149; 1968. № 67. С. 71-88; № 68. С. 9-100.
33 Марченко А.Т. Мои показания. Франкфурт н/М.: Посев, 1969.
34 Горянов С. Под письмом стоит ваша подпись // Посев. 1972. № 4. С. 10-11.
35 Сиротинская И.П. Указ. соч. С. 42-43.
36 Цит. по: Михеев М.Ю. Указ. соч.
37 Шаламов В.Т. Московские облака. М.: Советский писатель, 1972. С. 128.
38 Войнович В.Н. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина: Роман-анекдот: В 5 ч. Ч. 1 // Грани. 1969. № 72. С. 3-83.
39 Войнович В.Н. В редакцию «Литературной газеты» // Лит. газ. 1970. 14 окт.
40 Войнович В.Н. Автопортрет: роман моей жизни. М.: Эксмо, 2011. С. 506-507.
41 См.: Сарнов Б.М. Жизнь и необычайные приключения писателя Владимира Войновича // Книжное обозрение. 1989. 27 янв.
Бит-Юнан Юрий Геваргисович - кандидат филологических наук, доцент кафедры литературной критики Института массмедиа
РГГУ, bityunan@gmail.com
Пащенко Дарья Олеговна - магистрант кафедры литературной критики Института массмедиа РГГУ, laissez@yandex.ru