Предисловие Юлия Шрейдера к подборке стихов Шаламова и стихи, 1991
Подборка стихов Шаламова опубликована Юлием Шрейдером в февральском номере журнала Химия и жизнь, 1991. Привожу здесь предисловие Шрейдера и - в качестве иллюстрации - ответный сонет Шаламова и одно из стихотворений, изуродованных цензурой.
_________
Варлам Тихонович Шаламов (1907-1982) не знал химии. Это могло стоить ему жизни, ибо данный предмет надо было сдавать при поступлении на фельдшерские курсы, дававшие ему, лагерному доходяге, практически единственный шанс выжить. Химию он не знал потому, что его учитель химии в Вологодской гимназии попал в число трехсот заложников, расстрелянных по приказу комиссара Северного фронта Михаила Кедрова, впоследствии убитого Берией. Так причудливо связала эпоха химию и жизнь.
Шаламову простили вынужденное невежество. Остаток своего лагерного срока он провел при больницах и благодаря этому сумел засвидетельствовать несовместимость лагерной системы как миропорядка с человеческим существованием.
В первый раз Шаламова арестовали в 1929 г. за участие в подпольном издании «Завещания Ленина». Это сделало его заключенным на строительстве Березниковского химкомбината. В 1934 г. он получает возможность вернуться в Москву и начать активную литературную работу, но в 1937 г. его вторично арестовывают по тому же делу (только теперь это называется «распространение фальшивки, получившей название «Завещание Ленина»). К десяти годам Колымы по этому приговору добавляется второй срок по отнюдь не ложному доносу о том, что он назвал Бунина великим русским писателем. После заключения он вынужден оставаться на Колыме до 1953 г. И лишь с 1956 г. получает возможность жить в Москве. Здесь Шаламов пишет основную часть своей прозы и многие стихи.
Долгое время советскому читателю доступны были только маленькие поэтические сборники Шаламова, а прозу можно было найти лишь в самиздате и в тамиздате. Сейчас иное дело. Вышел уже прекрасный сборник «Воскрешение лиственницы», куда включены «Колымские рассказы» и частично «Артист лопаты», «Левый берег», и «Воскрешение лиственницы». Замечательную подборку из цикла «Перчатка, или КР-2» дал журнал «Новый мир». Есть и другие журнальные публикации и книги. Все это дает представление о Шаламове как об авторе философской прозы, в которой главное не характеры или типы, но человеческая экзистенция - существование человека в запредельных условиях и феномен лагеря как воплощение тоталитарного общества. Вместе с тем, это проза поэта, где особенно важны звучание слов, интонация каждой фразы. Сам Шаламов считал себя прежде всего поэтом.
Мы много беседовали и переписывались о сущности поэзии. В даримые им журналы и сборники он вносил исправления, залечивал раны, нанесенные редакторской рукой. Иногда присылал стихи в письмах. Не исключено, что именно общение с Шаламовым побудило и меня к попыткам стихотворчества - я начал переводить сонеты Шекспира. Стал даже сочинять сонеты сам, один из них назвал «155-й сонет Шекспира» (известно, что у Шекспира 154 сонета). Свое сочинение я включил в текст статьи под видом цитаты, и она благополучно увидела свет (см. журнал «Вопросы философии», 1975, № 2). Шаламов, узнав о шутке, тут же сочинил собственный вариант, в котором вновь ярко сверкнуло его дарование.
Замечательно чутье людей, калечивших строки Шаламова,- изгонялось то, что делало их высокой поэзией. Ведь ясно, что стихотворение, посвященное Наталии Ивановне Столяровой, написано именно ради четверостишия, выброшенного издателями и впервые публикуемого здесь.
В подборке стихов Шаламова, помещенной на этих страницах, читатель многое увидит именно впервые. Здесь представлены известные уже вещи, в которых восстановлены выброшенные строки,- у меня хранятся его автографы на дарственных экземплярах. Восстановленные строчки выделены курсивом, так же, как и авторский вариант некоторых строк и слов (опубликованные вместо них упражнения редакторов приводятся в скобках). Здесь же помещены неизвестные стихи Шаламова, присланные им мне в письмах.
профессор Ю. А. ШРЕЙДЕР
*
155-Й СОНЕТ ШЕКСПИРА
Когда на грани глухоты опасной
Мы тщимся бедной мыслью обуздать
незавершенность музыки прекрасной
и образ Совершенства ей придать -
Так и ваятель, высекая искры,
Стремится в камне душу разбудить,
Так любящий безумствует, неистов
В своем желаньи страсть опередить.
Так воин рвется смерть принять в сраженьи...
- Когда ж нас озарит разгадки свет?
Ведь счастье не в конце, а в продолженьи
мгновенья... Но кончается сонет.
Как отраженье вечности нетленной
Песнь вырвется у времени из плена.
ПРИМЕЧАНИЕ. Это был отклик Шаламова на публикацию в журнале «Вопросы философии».
*
Рассказано людям немного,
Чтоб грозная память моя
Не слишком томила тревогой
Рассветы и сны бытия.
И я поступил не случайно.
Скрывая людские грехи,
Фигурами умолчания
Свои переполнив стихи.
Достаточно ясен для мудрых
Простой и короткий рассказ
О тех перламутровых утрах,
О снеге без всяких прикрас.
«Юность», 1968, № 5
_________
Варлам Тихонович Шаламов (1907-1982) не знал химии. Это могло стоить ему жизни, ибо данный предмет надо было сдавать при поступлении на фельдшерские курсы, дававшие ему, лагерному доходяге, практически единственный шанс выжить. Химию он не знал потому, что его учитель химии в Вологодской гимназии попал в число трехсот заложников, расстрелянных по приказу комиссара Северного фронта Михаила Кедрова, впоследствии убитого Берией. Так причудливо связала эпоха химию и жизнь.
Шаламову простили вынужденное невежество. Остаток своего лагерного срока он провел при больницах и благодаря этому сумел засвидетельствовать несовместимость лагерной системы как миропорядка с человеческим существованием.
В первый раз Шаламова арестовали в 1929 г. за участие в подпольном издании «Завещания Ленина». Это сделало его заключенным на строительстве Березниковского химкомбината. В 1934 г. он получает возможность вернуться в Москву и начать активную литературную работу, но в 1937 г. его вторично арестовывают по тому же делу (только теперь это называется «распространение фальшивки, получившей название «Завещание Ленина»). К десяти годам Колымы по этому приговору добавляется второй срок по отнюдь не ложному доносу о том, что он назвал Бунина великим русским писателем. После заключения он вынужден оставаться на Колыме до 1953 г. И лишь с 1956 г. получает возможность жить в Москве. Здесь Шаламов пишет основную часть своей прозы и многие стихи.
Долгое время советскому читателю доступны были только маленькие поэтические сборники Шаламова, а прозу можно было найти лишь в самиздате и в тамиздате. Сейчас иное дело. Вышел уже прекрасный сборник «Воскрешение лиственницы», куда включены «Колымские рассказы» и частично «Артист лопаты», «Левый берег», и «Воскрешение лиственницы». Замечательную подборку из цикла «Перчатка, или КР-2» дал журнал «Новый мир». Есть и другие журнальные публикации и книги. Все это дает представление о Шаламове как об авторе философской прозы, в которой главное не характеры или типы, но человеческая экзистенция - существование человека в запредельных условиях и феномен лагеря как воплощение тоталитарного общества. Вместе с тем, это проза поэта, где особенно важны звучание слов, интонация каждой фразы. Сам Шаламов считал себя прежде всего поэтом.
Мы много беседовали и переписывались о сущности поэзии. В даримые им журналы и сборники он вносил исправления, залечивал раны, нанесенные редакторской рукой. Иногда присылал стихи в письмах. Не исключено, что именно общение с Шаламовым побудило и меня к попыткам стихотворчества - я начал переводить сонеты Шекспира. Стал даже сочинять сонеты сам, один из них назвал «155-й сонет Шекспира» (известно, что у Шекспира 154 сонета). Свое сочинение я включил в текст статьи под видом цитаты, и она благополучно увидела свет (см. журнал «Вопросы философии», 1975, № 2). Шаламов, узнав о шутке, тут же сочинил собственный вариант, в котором вновь ярко сверкнуло его дарование.
Замечательно чутье людей, калечивших строки Шаламова,- изгонялось то, что делало их высокой поэзией. Ведь ясно, что стихотворение, посвященное Наталии Ивановне Столяровой, написано именно ради четверостишия, выброшенного издателями и впервые публикуемого здесь.
В подборке стихов Шаламова, помещенной на этих страницах, читатель многое увидит именно впервые. Здесь представлены известные уже вещи, в которых восстановлены выброшенные строки,- у меня хранятся его автографы на дарственных экземплярах. Восстановленные строчки выделены курсивом, так же, как и авторский вариант некоторых строк и слов (опубликованные вместо них упражнения редакторов приводятся в скобках). Здесь же помещены неизвестные стихи Шаламова, присланные им мне в письмах.
профессор Ю. А. ШРЕЙДЕР
*
155-Й СОНЕТ ШЕКСПИРА
Когда на грани глухоты опасной
Мы тщимся бедной мыслью обуздать
незавершенность музыки прекрасной
и образ Совершенства ей придать -
Так и ваятель, высекая искры,
Стремится в камне душу разбудить,
Так любящий безумствует, неистов
В своем желаньи страсть опередить.
Так воин рвется смерть принять в сраженьи...
- Когда ж нас озарит разгадки свет?
Ведь счастье не в конце, а в продолженьи
мгновенья... Но кончается сонет.
Как отраженье вечности нетленной
Песнь вырвется у времени из плена.
ПРИМЕЧАНИЕ. Это был отклик Шаламова на публикацию в журнале «Вопросы философии».
*
Рассказано людям немного,
Чтоб грозная память моя
Не слишком томила тревогой
Рассветы и сны бытия.
И я поступил не случайно.
Скрывая людские грехи,
Фигурами умолчания
Свои переполнив стихи.
Достаточно ясен для мудрых
Простой и короткий рассказ
О тех перламутровых утрах,
О снеге без всяких прикрас.
«Юность», 1968, № 5