Уголовники или "политические"?
Шаламов, по-видимому, ошибался в оценке некоторых известных, реальных и вымышленных, персонажей советской действительности, считая их уголовниками.
В 1961 году в Москве состоялся суд над перекупщиками валюты во главе с Яном Рокотовым, по настоянию Хрущева противозаконно приговоренном к расстрелу. Следивший за процессом Шаламов записывает в дневнике: "Московские валютчики держались с большим достоинством, чем троцкисты в тридцатые годы". Шаламов здесь почему-то на стороне уголовников, которых ведь не увечили на допросах в отличие от троцкистов или "буржуазных националистов". Но вот Рокотов как раз пришел в уголовщину из "политики".
"История Яна Рокотова поначалу мало чем отличалась от десятков тысяч подобных. Отец его, Тимофей Рокотов, в прошлом главный редактор журнала «Интернациональная литература», аналога нынешней «Иностранной литературы», еще до войны был арестован и расстрелян. В то время Ян был ребенком, а после войны он, студент юридического факультета, «дозрел» до того, чтобы на него обратили внимание, и был, в свою очередь, арестован. Во время ареста живой, энергичный и предприимчивый юноша сумел вылезти через маленькое окошко туалета на улицу и бежать. <...>
Много месяцев оперативники КГБ старались ликвидировать свой «прокол» и разыскать молодого беглеца, пока не нашли его где-то на юге страны. Ян получил восемь лет по 58-й статье, к которой ему добавили статью «за побег из места заключения», хотя в момент ареста он еще не был осужден и бежал из собственного дома. Вторая статья существенно ухудшила его положение в лагере. Вместе с бандитами и рецидивистами он был помещен в режимную бригаду, которую гоняли на лесоповал под специальным усиленным конвоем.<...>
Выйдя на волю, Ян восстановился на втором курсе института, но после своего лагерного опыта вписаться в рутинную жизнь советского студенчества и учиться, как прежде, уже не смог. Ему захотелось после страшных лагерных лет пожить «на всю катушку», а учеба в институте и грошовая стипендия давали слишком мало возможностей и «сладкой жизни» отнюдь не обеспечивали. Предприимчивый Ян искал путей для удовлетворения «возросших потребностей». Когда такие пути нашлись, Ян бросил институт и занялся подпольным промыслом. В этом ему помогали еще несколько человек из числа бывших заключенных нашего лагеря, которые в свое время также сидели по 58-й статье и были реабилитированы, но в лагере прониклись уголовным взглядом на мир и жизнь".
Из книги И. М. Фильштинского «Мы шагаем под конвоем. Зарисовки лагерника», с сайта Сахаровского центра.
Второй персонаж намного известнее - Остап Бендер. Ниже отрывок из книги литературоведа-медиевиста Якова Лурье "В краю непуганных идиотов. Книга об Ильфе и Петрове", СПб.: Изд-во Европейского университета в С.-Петербурге, 2005; впервые опубликована в Париже издательством La Presse Libre в 1983 году.
"Так же плохо помнил романы Ильфа и Петрова и Варлам Шаламов, одобривший Н. Мандельштам за то, что она «не прошла мимо омерзительного выпада Ильфа и Петрова против интеллигенции в «Двенадцати стульях»». Как и Н. Мандельштам, вспоминая осуждаемых им писателей, Шаламов путал давно читанные им «Двенадцать стульев» с «Золотым теленком». Впрочем, у него был свой счет к писателям: он ставил им в вину образ «фармазона Остапа Бендера», отражавший, как ему казалось, «моду на налетчиков», проявившуюся в сочинениях Бабеля, Леонова, Каверина и других. Вражда Шаламова к уголовникам имела веские основания: с уголовниками Шаламов встречался в лагерях, где эти «социально близкие» заключенные были почти полными хозяевами и издевались над «врагами народа». Но мог ли среди лагерных «блатарей» оказаться Остап Бендер? Это очень сомнительно: профессиональным уголовником Остап не был, «кодекс чтил» и попасть в заключение мог скорее по политической статье - за нарушение государственной границы или «измену родине»."
В 1961 году в Москве состоялся суд над перекупщиками валюты во главе с Яном Рокотовым, по настоянию Хрущева противозаконно приговоренном к расстрелу. Следивший за процессом Шаламов записывает в дневнике: "Московские валютчики держались с большим достоинством, чем троцкисты в тридцатые годы". Шаламов здесь почему-то на стороне уголовников, которых ведь не увечили на допросах в отличие от троцкистов или "буржуазных националистов". Но вот Рокотов как раз пришел в уголовщину из "политики".
"История Яна Рокотова поначалу мало чем отличалась от десятков тысяч подобных. Отец его, Тимофей Рокотов, в прошлом главный редактор журнала «Интернациональная литература», аналога нынешней «Иностранной литературы», еще до войны был арестован и расстрелян. В то время Ян был ребенком, а после войны он, студент юридического факультета, «дозрел» до того, чтобы на него обратили внимание, и был, в свою очередь, арестован. Во время ареста живой, энергичный и предприимчивый юноша сумел вылезти через маленькое окошко туалета на улицу и бежать. <...>
Много месяцев оперативники КГБ старались ликвидировать свой «прокол» и разыскать молодого беглеца, пока не нашли его где-то на юге страны. Ян получил восемь лет по 58-й статье, к которой ему добавили статью «за побег из места заключения», хотя в момент ареста он еще не был осужден и бежал из собственного дома. Вторая статья существенно ухудшила его положение в лагере. Вместе с бандитами и рецидивистами он был помещен в режимную бригаду, которую гоняли на лесоповал под специальным усиленным конвоем.<...>
Выйдя на волю, Ян восстановился на втором курсе института, но после своего лагерного опыта вписаться в рутинную жизнь советского студенчества и учиться, как прежде, уже не смог. Ему захотелось после страшных лагерных лет пожить «на всю катушку», а учеба в институте и грошовая стипендия давали слишком мало возможностей и «сладкой жизни» отнюдь не обеспечивали. Предприимчивый Ян искал путей для удовлетворения «возросших потребностей». Когда такие пути нашлись, Ян бросил институт и занялся подпольным промыслом. В этом ему помогали еще несколько человек из числа бывших заключенных нашего лагеря, которые в свое время также сидели по 58-й статье и были реабилитированы, но в лагере прониклись уголовным взглядом на мир и жизнь".
Из книги И. М. Фильштинского «Мы шагаем под конвоем. Зарисовки лагерника», с сайта Сахаровского центра.
Второй персонаж намного известнее - Остап Бендер. Ниже отрывок из книги литературоведа-медиевиста Якова Лурье "В краю непуганных идиотов. Книга об Ильфе и Петрове", СПб.: Изд-во Европейского университета в С.-Петербурге, 2005; впервые опубликована в Париже издательством La Presse Libre в 1983 году.
"Так же плохо помнил романы Ильфа и Петрова и Варлам Шаламов, одобривший Н. Мандельштам за то, что она «не прошла мимо омерзительного выпада Ильфа и Петрова против интеллигенции в «Двенадцати стульях»». Как и Н. Мандельштам, вспоминая осуждаемых им писателей, Шаламов путал давно читанные им «Двенадцать стульев» с «Золотым теленком». Впрочем, у него был свой счет к писателям: он ставил им в вину образ «фармазона Остапа Бендера», отражавший, как ему казалось, «моду на налетчиков», проявившуюся в сочинениях Бабеля, Леонова, Каверина и других. Вражда Шаламова к уголовникам имела веские основания: с уголовниками Шаламов встречался в лагерях, где эти «социально близкие» заключенные были почти полными хозяевами и издевались над «врагами народа». Но мог ли среди лагерных «блатарей» оказаться Остап Бендер? Это очень сомнительно: профессиональным уголовником Остап не был, «кодекс чтил» и попасть в заключение мог скорее по политической статье - за нарушение государственной границы или «измену родине»."