Наследие Сиротинской
В письме, полученном мной от Сергея Григорьянца, Сергей Иванович рассказывает, в частности, о крайне нездоровой и нетерпимой (в обоих смыслах) атмосфере, унаследованной современным шаламоведением от Сиротинской и заражающей входящие с ним в контакт научные дисциплины и институции. Пусть это и секрет Полишинеля, на задворках общественного внимания он оставаться не должен.
Поразительно, что для дополнительных материалов, предлагавшихся в экспозицию Григорьянцем, не нашлось выставочной площади.
Ниже отрывок. Публикуется с разрешения автора.
__________
"В «Мемориале» все было заранее направлено на то, чтобы не потревожить «светлую память» Сиротинской и не дать мне слово. Для меня даже предложили устроить отдельную конференцию в марте «поскольку у вас такой серьезный доклад». Естественно, выяснилось, что эта глубокая идея принадлежит Арсению Рогинскому, конечно, она сводилась к тому, чтобы никто из иностранцев и из приглашенных участников не услышал того, что я хотел сказать. Сергей Неклюдов, который был записан, в отличие от меня, в число выступающих, после нашего с ним разговора, думаю, просто от омерзения не пришел вообще. Двое немцев и дама из «Мемориала» минут 45 рассказывали о том, как по-разному воспринимается в Германии и России память о сталинском и гитлеровском прошлом. В конце концов я не выдержал и попросил сказать хоть одно слово о Шаламове. На что устроитель-немец, которому никто не сказал, кто я такой, и явно раздраженный тем, что я нарушаю спокойную идиллическую атмосферу конференции, ответил мне, что о Шаламове мы уже говорили раньше. Мне так и быть дали возможность задать вопрос с места, что я и сделал, упомянув, что трагическая биография Шаламова написана в Комитете государственной безопасности, и этот текст не имеет ничего общего с действительностью. После чего тут же микрофон был дан сыну Сиротинской, который, не посмотрев в экспозиции извинительной записочки Шаламова ко мне, начал вопить чуть ли не о том, что Шаламов спустил меня с лестницы, ссылаясь на опубликованные воспоминания своей матери. Но потом выяснилось, что ничего подобного в воспоминаниях Сиротинской нет. В результате пришлось опять дать микрофон мне. Я объяснил, в чем дело, и сказал, что клевету и Сиротинской, и ее сына опроверг сам Шаламов, о чем в экспозиции есть его письмо. Кроме того, там была от меня пишущая машинка Варлама Тихоновича и пара рукописей. Я готов был дать больше, но у них не было места.
Зато на выставке были каким-то образом полученные немцами несколько фотографий Шаламова на улице, которые делались сотрудниками КГБ, следившими за ним. И это было, конечно, очень интересно и полезно. Немцы, тем не менее, хоть в чем-то стали сомневаться. Ясно, что они не читали Ваших текстов, но при этом возят выставку о Шаламове по всему миру. Попросили меня вместе с ними посмотреть их экспозицию, прочли записочку и убедились, что все, что говорил сын Сиротинсокй - вранье. Попросили у меня координаты, а я уже был настолько усталым, что легкомысленно ответил, что хотя бы это вам дадут в «Мемориале». Через несколько дней они уехали, мне не позвонив, и выяснилось, что в «Мемориале» никаких моих координат им не дали. Был еще один в два предыдущие дня забавный эпизод. На самом деле тот текст о Шаламове, который сейчас у меня на сайте, мне пришлось переписывать два или три раза. Настолько бестолковыми были интервьюеры, которые то тыкали в картины, висевшие на стенах, то просили рассказать, как до приезда в Москву я пару лет прожил в Риге. В общем, в результате это был совершенно бессвязный текст и бессвязная видеозапись. Который, тем не менее, они мне прислали. Но выставка у них открывалась в среду, а в понедельник они мне прислали 13 минут (из двух с лишним часов) фрагментов моего видео-интервью и попросили разрешения включить эти куски в фильм, который они делают о Шаламове. Фильма при этом мне не показали. По тому, как были выбраны эти тринадцать минут, совершенно не то чтобы бессмысленно, но целеустремленно с описанием, как выглядел Шаламов в доме у Неклюдовых, с рассказом о Валентине Валентиновиче Португалове, который нас познакомил и с совершенно полным, до последнего слова, изъятием всего того серьезного, что я говорил о судьбе Шаламова, о КГБ и о Сиротинской, было ясно, что они делают фильм во славу Сиротинской, к которому уже по свойственной «Мемориалу» наглостью пытаются подключить и меня. Я позвонил и сказал, что категорически запрещаю использовать куски моего интервью, поскольку понимаю, с какой целью и как они выбраны. Тогда во вторник вечером мне перезвонили опять и спросили, не могу ли я по минутам на видео или по тексту распечатки указать те куски, которые я считал бы нужным вставить. Поскольку в среду вечером открывалась выставка, я ночью пересматривал текст, выбрал им девять кусков, написал, что без их включения я не даю согласие на участие в фильме, и рано утром поймал своего помощника, чтобы он все это им к девяти часам утра отправил. После чего на круглом столе, когда я спросил, где же ваш фильм, вот и вчера и сегодня его не было, мне было сказано, что мы вам и не писали, что делаем фильм к открытию, в нашем письме не было никакого обещания. В результате для начала я им поломал оба варианта их фильма, не знаю для чего им для фильма во славу Сиротинской так необходим был я, но теперь они якобы собираются сделать когда-нибудь фильм с теми кусками, которые я разрешил, предупредив меня, что сын Сиротинской очень этим интересуется, и намекнув, что может подать в суд.
На конференции «Шаламов и Демидов», которая была объявлена в «Мемориале» и куда меня позвали, все было совсем иначе. Главной задачей конференции Шаламова и Демидова была организация общества Демидова. Как мне сказал Виленский (и был очень рад, что я ему позвонил) - по образцу Мендельштамовского общества. Это было дело полезное, но меня не касалось. На второй день первым же докладчиком в программу был включен я. В результате каких-то неурядиц в Русском Зарубежье, где был первый день, устроители не только ничего не сделали, но не смогли даже показать собравшимся видео интервью дочери Демидова. Поэтому сперва было показано полностью это очень толковое и достойное видео интервью. После чего Мариэтта Чудакова, которая была ведущей, наскоро объявила, что нам надо создать общество Демидова. Тут же выскочил сын Сиротинской и сказал, что вот оно может быть создано по примеру общества Шаламова. Тогда сказал я, что меня Виленский приглашал на создание общества по образцу общества Мендельштама, а не по образцу созданного КГБ общества Шаламова и ни в каких операциях КГБ я принимать участия не буду. Мариэтта, с которой мы знакомы сорок лет, конечно, ничего не зная о Шаламове, попыталась меня успокоить, как она считала, сказав, что будет использован опыт и одного и другого общества, но тут же дала мне слово для доклада, который я Вам и посылаю. Там нет нескольких устных вставок, которые мне пришлось делать частью для Мариэтты, частью для кого-то из микроскопического зала человек в тридцать, но они не особенно серьезны. Скажем, Мариэтта меня спросила, почему я говорю, что Шаламов считал, что его увозят в особо комфортабельный дом для престарелых и поэтому согласился? Мне пришлось сослаться на опубликованные воспоминания Исаевой, где она рассказывает, что Исаев принимал участие в перевозке Шаламова, что и внушило Шаламову уверенность, что это усилия Исаева, а не Сиротинской. По-моему, была пара еще подобных устных разъяснений, велась с двух микрофонов запись, так что в музее ГУЛАГа они есть. Но пока они меня попросили дать тот текст для публикации, который я посылаю и Вам. Был еще вопрос и о том, какие рукописи хранятся у меня. Я ответил, что они очень разнообразны, что это беловые и черновые автографы и машинописи, в том числе и окончательные, что есть какие-то поздние его рукописи, написанные таким дрожащим почерком, что они совершенно не читабельные и, по-видимому, пока не напечатаны. В конце сказал, что предлагал Вам ознакомится с архивом, но Вы мне ответили, что не в состоянии ехать в Москву. И что на днях мне позвонила, после моего настойчивого напоминания «Мемориалу», наконец, какая-то немецкая исследовательница Шаламова, составительница новой его биографии, и сказала, что готова в апреле приехать в Москву, если я ей покажу его материалы, и я ей это пообещал. Она уже читала мой текст о Шаламове на сайте. Естественно, когда я кончил доклад, возжаждал что-то сказать сын Сиротинской, но Мариэтта, теперь все узнавшая о Шаламове, а потому понимавшая ситуацию, ссылаясь на нехватку времени, разрешила ему задавать вопросы только с места. Главным его вопросом был такой: «Григорьянц называет мою мать и, наверное, меня сотрудниками КГБ, а где у него документы об этом?». Даже в этом небольшом зале, где половине собравшихся все было не очень интересно, сочувствующих сыну Сиротинской не нашлось и даже те двое, кого он привел с собой явно для поддержки, при мне ни слова не сказали. Не поддержал его не один человек. Правда, один из них после моего ухода, как мне говорили, попытался сказать, что вот он свои исследования строит только на документах и показывал какой-то мутный и неразборчивый слайд, не так, как Григорьянц, у которого документов нет и который российским исследователям не доверяет."
Поразительно, что для дополнительных материалов, предлагавшихся в экспозицию Григорьянцем, не нашлось выставочной площади.
Ниже отрывок. Публикуется с разрешения автора.
__________
"В «Мемориале» все было заранее направлено на то, чтобы не потревожить «светлую память» Сиротинской и не дать мне слово. Для меня даже предложили устроить отдельную конференцию в марте «поскольку у вас такой серьезный доклад». Естественно, выяснилось, что эта глубокая идея принадлежит Арсению Рогинскому, конечно, она сводилась к тому, чтобы никто из иностранцев и из приглашенных участников не услышал того, что я хотел сказать. Сергей Неклюдов, который был записан, в отличие от меня, в число выступающих, после нашего с ним разговора, думаю, просто от омерзения не пришел вообще. Двое немцев и дама из «Мемориала» минут 45 рассказывали о том, как по-разному воспринимается в Германии и России память о сталинском и гитлеровском прошлом. В конце концов я не выдержал и попросил сказать хоть одно слово о Шаламове. На что устроитель-немец, которому никто не сказал, кто я такой, и явно раздраженный тем, что я нарушаю спокойную идиллическую атмосферу конференции, ответил мне, что о Шаламове мы уже говорили раньше. Мне так и быть дали возможность задать вопрос с места, что я и сделал, упомянув, что трагическая биография Шаламова написана в Комитете государственной безопасности, и этот текст не имеет ничего общего с действительностью. После чего тут же микрофон был дан сыну Сиротинской, который, не посмотрев в экспозиции извинительной записочки Шаламова ко мне, начал вопить чуть ли не о том, что Шаламов спустил меня с лестницы, ссылаясь на опубликованные воспоминания своей матери. Но потом выяснилось, что ничего подобного в воспоминаниях Сиротинской нет. В результате пришлось опять дать микрофон мне. Я объяснил, в чем дело, и сказал, что клевету и Сиротинской, и ее сына опроверг сам Шаламов, о чем в экспозиции есть его письмо. Кроме того, там была от меня пишущая машинка Варлама Тихоновича и пара рукописей. Я готов был дать больше, но у них не было места.
Зато на выставке были каким-то образом полученные немцами несколько фотографий Шаламова на улице, которые делались сотрудниками КГБ, следившими за ним. И это было, конечно, очень интересно и полезно. Немцы, тем не менее, хоть в чем-то стали сомневаться. Ясно, что они не читали Ваших текстов, но при этом возят выставку о Шаламове по всему миру. Попросили меня вместе с ними посмотреть их экспозицию, прочли записочку и убедились, что все, что говорил сын Сиротинсокй - вранье. Попросили у меня координаты, а я уже был настолько усталым, что легкомысленно ответил, что хотя бы это вам дадут в «Мемориале». Через несколько дней они уехали, мне не позвонив, и выяснилось, что в «Мемориале» никаких моих координат им не дали. Был еще один в два предыдущие дня забавный эпизод. На самом деле тот текст о Шаламове, который сейчас у меня на сайте, мне пришлось переписывать два или три раза. Настолько бестолковыми были интервьюеры, которые то тыкали в картины, висевшие на стенах, то просили рассказать, как до приезда в Москву я пару лет прожил в Риге. В общем, в результате это был совершенно бессвязный текст и бессвязная видеозапись. Который, тем не менее, они мне прислали. Но выставка у них открывалась в среду, а в понедельник они мне прислали 13 минут (из двух с лишним часов) фрагментов моего видео-интервью и попросили разрешения включить эти куски в фильм, который они делают о Шаламове. Фильма при этом мне не показали. По тому, как были выбраны эти тринадцать минут, совершенно не то чтобы бессмысленно, но целеустремленно с описанием, как выглядел Шаламов в доме у Неклюдовых, с рассказом о Валентине Валентиновиче Португалове, который нас познакомил и с совершенно полным, до последнего слова, изъятием всего того серьезного, что я говорил о судьбе Шаламова, о КГБ и о Сиротинской, было ясно, что они делают фильм во славу Сиротинской, к которому уже по свойственной «Мемориалу» наглостью пытаются подключить и меня. Я позвонил и сказал, что категорически запрещаю использовать куски моего интервью, поскольку понимаю, с какой целью и как они выбраны. Тогда во вторник вечером мне перезвонили опять и спросили, не могу ли я по минутам на видео или по тексту распечатки указать те куски, которые я считал бы нужным вставить. Поскольку в среду вечером открывалась выставка, я ночью пересматривал текст, выбрал им девять кусков, написал, что без их включения я не даю согласие на участие в фильме, и рано утром поймал своего помощника, чтобы он все это им к девяти часам утра отправил. После чего на круглом столе, когда я спросил, где же ваш фильм, вот и вчера и сегодня его не было, мне было сказано, что мы вам и не писали, что делаем фильм к открытию, в нашем письме не было никакого обещания. В результате для начала я им поломал оба варианта их фильма, не знаю для чего им для фильма во славу Сиротинской так необходим был я, но теперь они якобы собираются сделать когда-нибудь фильм с теми кусками, которые я разрешил, предупредив меня, что сын Сиротинской очень этим интересуется, и намекнув, что может подать в суд.
На конференции «Шаламов и Демидов», которая была объявлена в «Мемориале» и куда меня позвали, все было совсем иначе. Главной задачей конференции Шаламова и Демидова была организация общества Демидова. Как мне сказал Виленский (и был очень рад, что я ему позвонил) - по образцу Мендельштамовского общества. Это было дело полезное, но меня не касалось. На второй день первым же докладчиком в программу был включен я. В результате каких-то неурядиц в Русском Зарубежье, где был первый день, устроители не только ничего не сделали, но не смогли даже показать собравшимся видео интервью дочери Демидова. Поэтому сперва было показано полностью это очень толковое и достойное видео интервью. После чего Мариэтта Чудакова, которая была ведущей, наскоро объявила, что нам надо создать общество Демидова. Тут же выскочил сын Сиротинской и сказал, что вот оно может быть создано по примеру общества Шаламова. Тогда сказал я, что меня Виленский приглашал на создание общества по образцу общества Мендельштама, а не по образцу созданного КГБ общества Шаламова и ни в каких операциях КГБ я принимать участия не буду. Мариэтта, с которой мы знакомы сорок лет, конечно, ничего не зная о Шаламове, попыталась меня успокоить, как она считала, сказав, что будет использован опыт и одного и другого общества, но тут же дала мне слово для доклада, который я Вам и посылаю. Там нет нескольких устных вставок, которые мне пришлось делать частью для Мариэтты, частью для кого-то из микроскопического зала человек в тридцать, но они не особенно серьезны. Скажем, Мариэтта меня спросила, почему я говорю, что Шаламов считал, что его увозят в особо комфортабельный дом для престарелых и поэтому согласился? Мне пришлось сослаться на опубликованные воспоминания Исаевой, где она рассказывает, что Исаев принимал участие в перевозке Шаламова, что и внушило Шаламову уверенность, что это усилия Исаева, а не Сиротинской. По-моему, была пара еще подобных устных разъяснений, велась с двух микрофонов запись, так что в музее ГУЛАГа они есть. Но пока они меня попросили дать тот текст для публикации, который я посылаю и Вам. Был еще вопрос и о том, какие рукописи хранятся у меня. Я ответил, что они очень разнообразны, что это беловые и черновые автографы и машинописи, в том числе и окончательные, что есть какие-то поздние его рукописи, написанные таким дрожащим почерком, что они совершенно не читабельные и, по-видимому, пока не напечатаны. В конце сказал, что предлагал Вам ознакомится с архивом, но Вы мне ответили, что не в состоянии ехать в Москву. И что на днях мне позвонила, после моего настойчивого напоминания «Мемориалу», наконец, какая-то немецкая исследовательница Шаламова, составительница новой его биографии, и сказала, что готова в апреле приехать в Москву, если я ей покажу его материалы, и я ей это пообещал. Она уже читала мой текст о Шаламове на сайте. Естественно, когда я кончил доклад, возжаждал что-то сказать сын Сиротинской, но Мариэтта, теперь все узнавшая о Шаламове, а потому понимавшая ситуацию, ссылаясь на нехватку времени, разрешила ему задавать вопросы только с места. Главным его вопросом был такой: «Григорьянц называет мою мать и, наверное, меня сотрудниками КГБ, а где у него документы об этом?». Даже в этом небольшом зале, где половине собравшихся все было не очень интересно, сочувствующих сыну Сиротинской не нашлось и даже те двое, кого он привел с собой явно для поддержки, при мне ни слова не сказали. Не поддержал его не один человек. Правда, один из них после моего ухода, как мне говорили, попытался сказать, что вот он свои исследования строит только на документах и показывал какой-то мутный и неразборчивый слайд, не так, как Григорьянц, у которого документов нет и который российским исследователям не доверяет."