Валерия Новодворская. "Вечный бой майора Пугачева"
Рецензия Валерии Новодворской на фильм "Последний бой майора Пугачева" (реж. Владимир Фатьянов). Опубликована в журнале "Новое время", №21, 2006.
_______
Великая штука - побочные последствия. Великая и спасительная. Хозяева нашей жизни и судьбы совсем не умеют их учитывать, они их списывают в «протори и убытки», считая, что могут себе это позволить. И ошибаются в своей надменности и близорукости.
Никите Сергеевичу Хрущеву понадобилось отделаться от сталинистов, и ради этого он утопил сталинизм в лице живого бога - Сталина. После этого он честно собрался строить коммунизм и даже попытался заручиться сподвижниками из самых перспективных социальных слоев (это же было время Че, юного Фиделя, штурма казарм Монкада и популярной песни «Пылает вся Куба, народ ее изранен и измучен»). Сподвижников пригласили на фестиваль молодежи и студентов. Сподвижники посмотрели на красные звезды, мавзолей, ВДНХ, и им этого хватило для кайфа. А вот собственная, советская молодежь познакомилась с джинсами, жвачками, молодежными одежками, стариной Хэмом, свободными западными правами и джазом. И с этого момента ее коммунистические устои стали ржаветь и ржаветь, пока к концу 80-х совсем не рассыпались в прах, всего-то за 30 лет.
Брежнев и Ко предались номенклатурному гедонизму, разрешив своим подданным, отбарабанив «железную клятву» (марксизм-ленинизм с аксессуарами), тихо кормиться кто как может (в том числе взятками и воровством по чину). Давая отгулы за выход на демонстрацию, за поход на овощную базу или в подшефный колхоз, закупая иногда югославский или венгерский (а то и австрийский или финский) ширпотреб, эти милейшие люди окончательно развалили свою идеологию. А тут еще революционный Горби в интересах построения социализма с человеческим лицом разрешил гласность и кооперативы. На этом история социализма в России кончилась; Ельцин дал свободу нашим красивым рыночным инстинктам, и каждый потащил свой кусок в персональную норку. Те, кому сегодня тридцать или меньше, ничего, кроме капитализма (или феодализма, в крайнем случае), уже строить не будут, и строителей социализма, скорее, можно будет вербовать в США.
Природу человека нельзя изменить никаким насилием, можно только заставить его ее скрывать. Человек себе не враг, и рано или поздно интересы возьмут свое, вытеснив навязанные идеалы.
Поразительную иллюстрацию к этим суровым истинам представляют пахнущие кровью и порохом сценарии Эдуарда Володарского, перешагнувшего рубеж шестидесятнического сознания и незаметно для себя (судя по интервью) подошедшего к нетривиальным не только для советского, но и для российского человека выводам.
Из многих десятков сценариев (а ведь идейная основа фильма в руках у сценариста, а не режиссера) выделяются: «Мой друг Иван Лапшин», «Проверка на дорогах», «Штрафбат» и вдохновенный, самый ошеломляющий, «Последний бой майора Пугачева» - настоящий дайджест из Шаламова, сдобренный его великой ненавистью и великой безнадежностью (своего «Матрениного двора», про запас в качестве положительного примера, у Шаламова нет). «Мой друг Иван Лапшин» - это уже была проза жизни, а не поэзия советских будней. Проза оказалась ужасной, но еще сильнее был шок от «Проверки на дорогах», прямо-таки взорвавшей миф о партизанах, лесных неуловимых мстителях, народных заступниках. Оказалось, что партизаны ничем не отличаются от фашистов: они так же грабят крестьян, их так же, как карателей, встречают проклятиями деревенские бабы. Немцы угоняют молодежь в Германию, а партизаны чуть ли не силой гонят их в лес. И живут они по волчьим, нечеловеческим законам своих врагов. От героя фильма требуют искупления его плена и формальной «службы» в полиции, требуют расплаты жизнью и делают это так цинично и подло, что становится очень страшно: нет у человека на этой войне ни своих, ни чужих - круговая оборона. Где были свои у бойцов «Штрафбата», которые ничего такого плохого не сделали, чтобы считаться преступниками? Немцы в них стреляют, «свои» гонят на убой, как скотину, затыкая ими все бреши (а еда, оружие, амуниция, награды - все по «остаточному» принципу). Когда командира штрафбата бьют насмерть в Смерше за то, что он дал застрелиться власовцу - где для него свои? Где свои для майора Пугачева?
Кстати, об этом последнем сценарии, об этом фильме, который нам выложили в подарок 8 мая, в прайм-тайм, все 4 серии, с посвящением «участникам Великой Отечественной, сгинувшим в сталинских лагерях». Видимо, с очередной надеждой, что мы будем равняться на тех, кто за свои ратные подвиги получил колючую проволоку, голодную смерть или даже пулю от «своих» конвоиров. И что в обещанных нам Посланием президента «нескольких локальных конфликтах» мы будем сражаться за родную вертикаль.
И здесь-то и наступают побочные последствия.
Володарский превзошел самого себя. Сжатый бутон рассказа Шаламова, опущенный в море человеческих слез, пролитых за 70 лет советской власти, распустился и расцвел ядовитым, смертельно пахнущим соцветием. Почему майор Пугачев в лагере не ушел к Власову? В немецком лагере, где из-за сталинского отказа подписать Женевские конвенции умирали с голода несчастные советские пленные? Ведь Власов сказал ему правду: своих в сталинской России нет, а он Сталина ненавидел всегда, но боялся. А теперь бояться перестал и рад свести счеты со своим страхом, со своим прошлым, стреляя во мнимых «своих» из оружия, выданного немцами: очередными «лжесвоими». Так все и вышло. Пугачев и его друзья бегут из горящего барака, тут же вступают в бой с гитлеровцами, а благодарность - эшелон, приговор, срок. И Колыма. И скорая смерть под сапогами конвоиров или ножом блатных. Власов оказался прав. Бежать! Бежать в Америку, изменив этой проклятой зоне, названной родиной, где такие, как Пугачев, вели вечный бой - вернее, должны были бы вести, ибо Родина объявила им войну еще в роддоме. Великая честь - это понять. Не в Америку, так на свободу, перестреляв напоследок своих блатных, своих охранников, своих вохровцев, своих палачей. Свои - это только те, кто готов рядом с тобой умереть за свободу. Последний бой майора Пугачева стал его первым боем, первым боем за себя, за свою честь, за свою свободу.
Больше ничего своего на этой земле у нас нет. Побочное действие от этого фильма наступит тогда, когда посланные в очередной Афганистан или очередную Чечню воткнут штык в землю и скажут, что у них с властью не может быть общих врагов. И если Варлам Шаламов - это Данте Колымы, то Эдуард Володарский - его Вергилий.
_______
Великая штука - побочные последствия. Великая и спасительная. Хозяева нашей жизни и судьбы совсем не умеют их учитывать, они их списывают в «протори и убытки», считая, что могут себе это позволить. И ошибаются в своей надменности и близорукости.
Никите Сергеевичу Хрущеву понадобилось отделаться от сталинистов, и ради этого он утопил сталинизм в лице живого бога - Сталина. После этого он честно собрался строить коммунизм и даже попытался заручиться сподвижниками из самых перспективных социальных слоев (это же было время Че, юного Фиделя, штурма казарм Монкада и популярной песни «Пылает вся Куба, народ ее изранен и измучен»). Сподвижников пригласили на фестиваль молодежи и студентов. Сподвижники посмотрели на красные звезды, мавзолей, ВДНХ, и им этого хватило для кайфа. А вот собственная, советская молодежь познакомилась с джинсами, жвачками, молодежными одежками, стариной Хэмом, свободными западными правами и джазом. И с этого момента ее коммунистические устои стали ржаветь и ржаветь, пока к концу 80-х совсем не рассыпались в прах, всего-то за 30 лет.
Брежнев и Ко предались номенклатурному гедонизму, разрешив своим подданным, отбарабанив «железную клятву» (марксизм-ленинизм с аксессуарами), тихо кормиться кто как может (в том числе взятками и воровством по чину). Давая отгулы за выход на демонстрацию, за поход на овощную базу или в подшефный колхоз, закупая иногда югославский или венгерский (а то и австрийский или финский) ширпотреб, эти милейшие люди окончательно развалили свою идеологию. А тут еще революционный Горби в интересах построения социализма с человеческим лицом разрешил гласность и кооперативы. На этом история социализма в России кончилась; Ельцин дал свободу нашим красивым рыночным инстинктам, и каждый потащил свой кусок в персональную норку. Те, кому сегодня тридцать или меньше, ничего, кроме капитализма (или феодализма, в крайнем случае), уже строить не будут, и строителей социализма, скорее, можно будет вербовать в США.
Природу человека нельзя изменить никаким насилием, можно только заставить его ее скрывать. Человек себе не враг, и рано или поздно интересы возьмут свое, вытеснив навязанные идеалы.
Поразительную иллюстрацию к этим суровым истинам представляют пахнущие кровью и порохом сценарии Эдуарда Володарского, перешагнувшего рубеж шестидесятнического сознания и незаметно для себя (судя по интервью) подошедшего к нетривиальным не только для советского, но и для российского человека выводам.
Из многих десятков сценариев (а ведь идейная основа фильма в руках у сценариста, а не режиссера) выделяются: «Мой друг Иван Лапшин», «Проверка на дорогах», «Штрафбат» и вдохновенный, самый ошеломляющий, «Последний бой майора Пугачева» - настоящий дайджест из Шаламова, сдобренный его великой ненавистью и великой безнадежностью (своего «Матрениного двора», про запас в качестве положительного примера, у Шаламова нет). «Мой друг Иван Лапшин» - это уже была проза жизни, а не поэзия советских будней. Проза оказалась ужасной, но еще сильнее был шок от «Проверки на дорогах», прямо-таки взорвавшей миф о партизанах, лесных неуловимых мстителях, народных заступниках. Оказалось, что партизаны ничем не отличаются от фашистов: они так же грабят крестьян, их так же, как карателей, встречают проклятиями деревенские бабы. Немцы угоняют молодежь в Германию, а партизаны чуть ли не силой гонят их в лес. И живут они по волчьим, нечеловеческим законам своих врагов. От героя фильма требуют искупления его плена и формальной «службы» в полиции, требуют расплаты жизнью и делают это так цинично и подло, что становится очень страшно: нет у человека на этой войне ни своих, ни чужих - круговая оборона. Где были свои у бойцов «Штрафбата», которые ничего такого плохого не сделали, чтобы считаться преступниками? Немцы в них стреляют, «свои» гонят на убой, как скотину, затыкая ими все бреши (а еда, оружие, амуниция, награды - все по «остаточному» принципу). Когда командира штрафбата бьют насмерть в Смерше за то, что он дал застрелиться власовцу - где для него свои? Где свои для майора Пугачева?
Кстати, об этом последнем сценарии, об этом фильме, который нам выложили в подарок 8 мая, в прайм-тайм, все 4 серии, с посвящением «участникам Великой Отечественной, сгинувшим в сталинских лагерях». Видимо, с очередной надеждой, что мы будем равняться на тех, кто за свои ратные подвиги получил колючую проволоку, голодную смерть или даже пулю от «своих» конвоиров. И что в обещанных нам Посланием президента «нескольких локальных конфликтах» мы будем сражаться за родную вертикаль.
И здесь-то и наступают побочные последствия.
Володарский превзошел самого себя. Сжатый бутон рассказа Шаламова, опущенный в море человеческих слез, пролитых за 70 лет советской власти, распустился и расцвел ядовитым, смертельно пахнущим соцветием. Почему майор Пугачев в лагере не ушел к Власову? В немецком лагере, где из-за сталинского отказа подписать Женевские конвенции умирали с голода несчастные советские пленные? Ведь Власов сказал ему правду: своих в сталинской России нет, а он Сталина ненавидел всегда, но боялся. А теперь бояться перестал и рад свести счеты со своим страхом, со своим прошлым, стреляя во мнимых «своих» из оружия, выданного немцами: очередными «лжесвоими». Так все и вышло. Пугачев и его друзья бегут из горящего барака, тут же вступают в бой с гитлеровцами, а благодарность - эшелон, приговор, срок. И Колыма. И скорая смерть под сапогами конвоиров или ножом блатных. Власов оказался прав. Бежать! Бежать в Америку, изменив этой проклятой зоне, названной родиной, где такие, как Пугачев, вели вечный бой - вернее, должны были бы вести, ибо Родина объявила им войну еще в роддоме. Великая честь - это понять. Не в Америку, так на свободу, перестреляв напоследок своих блатных, своих охранников, своих вохровцев, своих палачей. Свои - это только те, кто готов рядом с тобой умереть за свободу. Последний бой майора Пугачева стал его первым боем, первым боем за себя, за свою честь, за свою свободу.
Больше ничего своего на этой земле у нас нет. Побочное действие от этого фильма наступит тогда, когда посланные в очередной Афганистан или очередную Чечню воткнут штык в землю и скажут, что у них с властью не может быть общих врагов. И если Варлам Шаламов - это Данте Колымы, то Эдуард Володарский - его Вергилий.