Сиротинская о постсоветской цензуре публикаций Шаламова, 1995
Выступление Ирины Сиротинской на вечере, посвященном Шаламову, 1995. Фрагмент документальных съемок, выложенных на сайте shalamov.ru. Расшифровка моя.
Рассказ о том же вечере присутствовавшей на нем Галины Щекиной.
Отвлекся внизу на небольшой комментарий или, скорее, офф-топик.
___________
"Одним словом, отдала я Олегу Григорьевичу [поэту Олегу Чухонцеву, входившему в редколлегию "Нового мира"], осыпал он меня похвалами, сказал, что читали Инна Родзянская, Алла Марченко, что все просто... крайняя степень восторга, что это все - о сокращениях не может быть и речи... Но тут же так несколько замялся: "Вот не знаю как Сергей Павлович, Залыгин, у него все-таки сложное [положение]. Вот там Варлам Тихонович остро отзывается о Твардовском, а, сами понимаете, Твардовский - предшественник Сергея Павловича на посту главного редактора "Нового мира". Ну и, кроме того, вот Солженинын... он сейчас пишет статью о Солженицыне, а Варлам Тихонович о Солженицыне... ну так прямо выражается... ну как бы так сказать... в не совсем принятой ныне форме, уж чересчур своеобразно. Я говорю: "Ну, Олег Григорьевич, что скажет, то и скажет. Если скажет Сергей Павлович, что не берет, я в "Знамя" отдам, "Знамя" только и ждет". Все это время "Знамя" просто осаждало меня звонками. Потому что они звонили и раньше - "Знамя" начали первыми, они чуть ли не год ждали от меня этой публикации. Я от них, конечно, не могла скрыть, что я отдала в "Новый мир". Что поднялось! Начиная с главного редактора и кончая... вообще. Все мне звонили, говорили, ну вот как же я могла так с ними поступить. Как же я могла в "Новый мир" - ну тут следовала характеристика нелицеприятная "Нового мира" - отдать то, что следовало... и что они от меня давно ждут. Я просто между двух огней. В результате готовая публикация месяц лежит без движения. Читают все, но все...
Я вам прочту сейчас, ну не всё, там о Твардовском - он говорит, что Твардовский сталинист, и обосновывает это суждение. "Ну а что, - я говорю, - если Варлам Тихонович думает, что Твардовский сталинист - это не значит, что мы все должны думать так же, отмежевайтесь от этой точки зрения, напишите, что я так не думаю". Ну а Шаламов... ну что ж это такое! Ну когда-то должно настать время, когда без купюр публиковать, ну сколько же можно... И тем не менее, для Варлама Тихоновича - я пришла, вот знаете... - он всегда, ну всегда... он никогда не мог... в общем, это настоящий человек, настоящая личность... и он никогда не примыкал ни к какой группе. Он никогда не мог войти ни в какую корпорацию. Он всегда был... всегда ему немножко жал сапог, какой бы он ни был - левый, правый, диссидентов, я не знаю, ни тех, ни других - ни к одним он не мог примкнуть никогда. И точно так же сейчас - он не годится ни тем, ни другим. Понимаете, и те, и другие требуют купюр. Когда я начала печатать в 89 году Шаламова, то в этом... издательстве "Современник", тогда патриоты, так сказать, нарождающиеся, еще мягкие довольно, просили меня снимать что-то там - что Есенин и блатной мир - чтобы это было снято - что он поэт блатного мира, хотя это на Есенине... мало ли кто кого любит. А Бакланов тогда умолял, что это нехорошо, говорит, об Евгении Гинзбург, ну умоляю вас, ну к чему, ну на вас Аксенов обидится, давайте снимем вот эту строчечку.
Ну когда же в конце концов настанет это время, когда... наверное, никогда... когда никто не будет требовать от меня какой бы то ни было купюры. Ну всегда, ну чуть-чуть - но все-таки что-то снять. Это такая угловатая личность, что из любого круга... не укладывается. Ну, итак, читаю вам эти криминальные страницы [Зачитывает отрывки из дневников Шаламова с нелестными отзывами о Солженицыне]. В качестве комментария [к записи о словах Солженицына, что только писатель, говорящий на языке христианской культуры, может добиться успеха на Западе] могу сказать, что Варлам Тихонович это мне рассказывал, этот разговор с Солженицыным. Его страшно шокировало, что религия в таких тактических целях используется. Вот для успеха на Западе герой должен быть религиозным. [...] Вот такой парадокс: его, человека не религиозного, шокировало, что религия рассматривается как такой удачный тактический шаг. А Александра Исаевича, человека православного, как он себя решил... это нисколько... ну, это казалось в порядке вещей."
________
В послесловии к выступлению Сиротинской Валерий Есипов говорит, что дневниковые записи Шаламова о Солженицыне были впервые оглашены на этом вечере. В конечном счете их опубликовал в 1995 году журнал "Знамя".
Кстати, в смысле Шаламова совершенно не могу понять разницы между "Новым миром", "Новым журналом", "Посевом", "Знаменем", "Гранями", "Нашим современником" и т.д. Почему, собственно, Сиротинская предпочла для публикации первой подборки "Колымских рассказов" именно "Новый мир", при жизни Шаламова злостно не напечатавший ни одной его строчки - что еще хуже учиненного заокеанским Новым журналом? Зачем нужно было награждать именно супостатов? Разве не справедливее было отдать рассказы в какой-нибудь нейтральный, не столь оскорбительно относившийся к Шаламову журнал, да хоть в тот же "Посев"? Зачем спустя годы торговаться с Залыгиным и Баклановым, когда уже существует масса независимой периодики? Вообще, не вижу никакой принципиальной разницы между публикациями "Колымских рассказов" в эмигрантских и советских журналах - с точки зрения ознакомления читателя с прозой Шаламова и те, и другие выполняли обычную журнальную функцию, с точки зрения морали - и те, и другие были стервятниками. Говоря непредвзято, эмигрантские журналы открыли миру Шаламова раньше и в большем объеме, что советские. Если отвлечься от оруэлловских категорий "советское"-"антисоветское", а просто смотреть на вещи как на издательский бизнес (а бизнес по определению аморален), то эмиграция сделала для Шаламова куда больше, чем любые залыгины и баклановы. Никакого особого исторического события в том, что КР начали вдруг печатать в совке, не вижу - их и раньше печатали, и как раз на основе эмигрантских журнальных публикаций вышли первые книги Шаламова на русском под редакцией Михаила Геллера. Сиротинская совершенно напрасно монополизировала Шаламова - в решающем объеме Шаламов вышел к читателю задолго до Сиротинской и ее вышеизложенных разговоров в редакциях советских журналов. По существу, путь Шаламова к русскому читателю можно свести к четырем основным этапам: публикации в Новом журнале 1966-76 гг., издание сборников шаламовской прозы под редакцией Михаила Геллера 1978, 1985, переиздание Сиротинской как душеприказчицей и единоличной распорядительницей шаламовского архива пяти сборников КР под редакцией Леонида Пинского, 1989-90 гг. и двухтомника "Колымских тетрадей", составленного и изданного самим Шаламовым, 1994, и, наконец, - все остальные публикации Сиротинской девяностых-двухтысячных годов, частично действительно осуществленные ею как текстологом-составителем и редактором. Никакой монополии Сиротинской на Шаламова не было и нет, это дурное заезженное клише, которому место на свалке.
Рассказ о том же вечере присутствовавшей на нем Галины Щекиной.
Отвлекся внизу на небольшой комментарий или, скорее, офф-топик.
___________
"Одним словом, отдала я Олегу Григорьевичу [поэту Олегу Чухонцеву, входившему в редколлегию "Нового мира"], осыпал он меня похвалами, сказал, что читали Инна Родзянская, Алла Марченко, что все просто... крайняя степень восторга, что это все - о сокращениях не может быть и речи... Но тут же так несколько замялся: "Вот не знаю как Сергей Павлович, Залыгин, у него все-таки сложное [положение]. Вот там Варлам Тихонович остро отзывается о Твардовском, а, сами понимаете, Твардовский - предшественник Сергея Павловича на посту главного редактора "Нового мира". Ну и, кроме того, вот Солженинын... он сейчас пишет статью о Солженицыне, а Варлам Тихонович о Солженицыне... ну так прямо выражается... ну как бы так сказать... в не совсем принятой ныне форме, уж чересчур своеобразно. Я говорю: "Ну, Олег Григорьевич, что скажет, то и скажет. Если скажет Сергей Павлович, что не берет, я в "Знамя" отдам, "Знамя" только и ждет". Все это время "Знамя" просто осаждало меня звонками. Потому что они звонили и раньше - "Знамя" начали первыми, они чуть ли не год ждали от меня этой публикации. Я от них, конечно, не могла скрыть, что я отдала в "Новый мир". Что поднялось! Начиная с главного редактора и кончая... вообще. Все мне звонили, говорили, ну вот как же я могла так с ними поступить. Как же я могла в "Новый мир" - ну тут следовала характеристика нелицеприятная "Нового мира" - отдать то, что следовало... и что они от меня давно ждут. Я просто между двух огней. В результате готовая публикация месяц лежит без движения. Читают все, но все...
Я вам прочту сейчас, ну не всё, там о Твардовском - он говорит, что Твардовский сталинист, и обосновывает это суждение. "Ну а что, - я говорю, - если Варлам Тихонович думает, что Твардовский сталинист - это не значит, что мы все должны думать так же, отмежевайтесь от этой точки зрения, напишите, что я так не думаю". Ну а Шаламов... ну что ж это такое! Ну когда-то должно настать время, когда без купюр публиковать, ну сколько же можно... И тем не менее, для Варлама Тихоновича - я пришла, вот знаете... - он всегда, ну всегда... он никогда не мог... в общем, это настоящий человек, настоящая личность... и он никогда не примыкал ни к какой группе. Он никогда не мог войти ни в какую корпорацию. Он всегда был... всегда ему немножко жал сапог, какой бы он ни был - левый, правый, диссидентов, я не знаю, ни тех, ни других - ни к одним он не мог примкнуть никогда. И точно так же сейчас - он не годится ни тем, ни другим. Понимаете, и те, и другие требуют купюр. Когда я начала печатать в 89 году Шаламова, то в этом... издательстве "Современник", тогда патриоты, так сказать, нарождающиеся, еще мягкие довольно, просили меня снимать что-то там - что Есенин и блатной мир - чтобы это было снято - что он поэт блатного мира, хотя это на Есенине... мало ли кто кого любит. А Бакланов тогда умолял, что это нехорошо, говорит, об Евгении Гинзбург, ну умоляю вас, ну к чему, ну на вас Аксенов обидится, давайте снимем вот эту строчечку.
Ну когда же в конце концов настанет это время, когда... наверное, никогда... когда никто не будет требовать от меня какой бы то ни было купюры. Ну всегда, ну чуть-чуть - но все-таки что-то снять. Это такая угловатая личность, что из любого круга... не укладывается. Ну, итак, читаю вам эти криминальные страницы [Зачитывает отрывки из дневников Шаламова с нелестными отзывами о Солженицыне]. В качестве комментария [к записи о словах Солженицына, что только писатель, говорящий на языке христианской культуры, может добиться успеха на Западе] могу сказать, что Варлам Тихонович это мне рассказывал, этот разговор с Солженицыным. Его страшно шокировало, что религия в таких тактических целях используется. Вот для успеха на Западе герой должен быть религиозным. [...] Вот такой парадокс: его, человека не религиозного, шокировало, что религия рассматривается как такой удачный тактический шаг. А Александра Исаевича, человека православного, как он себя решил... это нисколько... ну, это казалось в порядке вещей."
________
В послесловии к выступлению Сиротинской Валерий Есипов говорит, что дневниковые записи Шаламова о Солженицыне были впервые оглашены на этом вечере. В конечном счете их опубликовал в 1995 году журнал "Знамя".
Кстати, в смысле Шаламова совершенно не могу понять разницы между "Новым миром", "Новым журналом", "Посевом", "Знаменем", "Гранями", "Нашим современником" и т.д. Почему, собственно, Сиротинская предпочла для публикации первой подборки "Колымских рассказов" именно "Новый мир", при жизни Шаламова злостно не напечатавший ни одной его строчки - что еще хуже учиненного заокеанским Новым журналом? Зачем нужно было награждать именно супостатов? Разве не справедливее было отдать рассказы в какой-нибудь нейтральный, не столь оскорбительно относившийся к Шаламову журнал, да хоть в тот же "Посев"? Зачем спустя годы торговаться с Залыгиным и Баклановым, когда уже существует масса независимой периодики? Вообще, не вижу никакой принципиальной разницы между публикациями "Колымских рассказов" в эмигрантских и советских журналах - с точки зрения ознакомления читателя с прозой Шаламова и те, и другие выполняли обычную журнальную функцию, с точки зрения морали - и те, и другие были стервятниками. Говоря непредвзято, эмигрантские журналы открыли миру Шаламова раньше и в большем объеме, что советские. Если отвлечься от оруэлловских категорий "советское"-"антисоветское", а просто смотреть на вещи как на издательский бизнес (а бизнес по определению аморален), то эмиграция сделала для Шаламова куда больше, чем любые залыгины и баклановы. Никакого особого исторического события в том, что КР начали вдруг печатать в совке, не вижу - их и раньше печатали, и как раз на основе эмигрантских журнальных публикаций вышли первые книги Шаламова на русском под редакцией Михаила Геллера. Сиротинская совершенно напрасно монополизировала Шаламова - в решающем объеме Шаламов вышел к читателю задолго до Сиротинской и ее вышеизложенных разговоров в редакциях советских журналов. По существу, путь Шаламова к русскому читателю можно свести к четырем основным этапам: публикации в Новом журнале 1966-76 гг., издание сборников шаламовской прозы под редакцией Михаила Геллера 1978, 1985, переиздание Сиротинской как душеприказчицей и единоличной распорядительницей шаламовского архива пяти сборников КР под редакцией Леонида Пинского, 1989-90 гг. и двухтомника "Колымских тетрадей", составленного и изданного самим Шаламовым, 1994, и, наконец, - все остальные публикации Сиротинской девяностых-двухтысячных годов, частично действительно осуществленные ею как текстологом-составителем и редактором. Никакой монополии Сиротинской на Шаламова не было и нет, это дурное заезженное клише, которому место на свалке.