Полина Панченко. Христианские мотивы в колымской прозе Шаламова
Христианские мотивы в сборнике В. Шаламова "Левый берег"
В исследованиях, посвященных творчеству В. Шаламова, неоднократно отмечалось присутствие библейских мотивов, аллюзий и реминисценций, предпринимались попытки объяснить обращение к религиозным мотивам биографическими обстоятельствами, также очень часто имеют место размышления о безрелигиозности писателя. В настоящей статье мы предлагаем рассмотреть различные формы проявления христианских мотивов в цикле рассказов «Левый берег» в качестве сцепляющего элемента, создающего единое художественное пространство.
На повторяющиеся элементы в творчестве В. Шаламова указывает Е. Волкова в статье «Повторы в прозаических текстах В. Шаламова как порождение новых смыслов», однако предметом ее пристального внимания в большей степени становится собственно сборник «Колымские рассказы». В цикле «Левый берег», прежде всего, обращают на себя внимание названия рассказов: «Прокуратор Иудеи», «Прокаженные», которые напрямую взывают нас к Евангельским эпизодам.
Заглавие первого рассказа отсылает нас к истории о Понтии Пилате. При этом Шаламов направляет нас в финале в литературное русло, напоминая о рассказе Анатоля Франса «Прокуратор Иудеи». Хотя в данном случае следовало бы расширить ассоциативный ряд за счет романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Возможностью подобной аллюзии мы обязаны обонятельному впечатлению. Как булгаковского Понтия Пилата преследовал запах розового масла, вызывая у него приступы гемикрании, перед принятием решения относительно Иешуа, так и запах лагерной больницы врезается в память доктору Кубанцеву, именно он в финале произведения сравнивается с Понтием Пилатом из рассказа французского писателя («Запахи мы запоминаем, как стихи, как человеческие лица. Запах этого первого лагерного гноя навсегда остался во вкусовой памяти Кубанцева. Всю жизнь он вспоминал этот запах»)1.
Автор неслучайно акцентирует внимание на запахе, на его способности неотступно следовать за человеком, в то время как человек может забыть зрительные, осязательные образы, запах невозможно избежать. Включение запаха в общий «колорит» картины показательно. Запах становится частью того воздуха, который вдыхает герой, а следовательно, - частью его самого. Запах обладает определенной агрессией. Пребывание в обонятельном пространстве соотносимо для Кубанцева с пыткой. Главная задача автора в данном случае - показать неустранимость неприятного запаха и неизбежность его вдыхания (потребления). Шаламов выделяет обонятельный эпизод с помощью ключевого слова «запах», вынося его с помощью инверсионной конструкции в начало предложения. Лексический повтор заставляет отпечататься запах в сознании читателя еще раз. Интересен также тот факт, что автор вполне осознанно смешивает способ восприятия запаха: сменяя обонятельные рецепторы на вкусовые.
Рассказ «Прокаженные», следующий за «Прокуратором Иудеи», продолжает библейскую тематику. В центре повествования больные проказой, которые смешались со здоровым населением, на чем в начале рассказа автор заостряет особое внимание. При этом описание проникнуто огромной экспрессией: «Пораженные проказой легко выдавали себя за раненых, за увечных во время войны. Прокаженные смешались с бегущими на восток, вернулись в настоящую, хоть и страшную жизнь, где их принимали за жертв войны, за героев, быть может.
Прокаженные жили, работали…
Прокаженные жили среди людей, разделяя отступление, наступление, радость и горечь победы. Прокаженные работали на фабриках, на земле…Прокаженные и выдавали себя за увечных войны - единицы среди миллионов» (с. 214).
Как и в предыдущем рассказе, одна из смысловых доминант произведения заключена в начале произведения. Высокая степень авторских рассуждений задает тон дальнейшему повествованию. Эмоциональность скрыта в синтаксисе, отличающимся простотой конструкций, короткие и емкие фразы, построенные на бессоюзных однородных синтаксических конструкций создают особый напряженный ритм. Прямой порядок главных членов предложения позволяет привлечь внимание к образу прокаженных, синтаксический параллелизм усиливает создаваемый автором эффект.
Такой акцент на болезни, как нам кажется, не случаен. В Библии описаны два вида проказы. Первая получила название «проказа Египетская» по упоминаемой во Второзаконии болезни: «Поразит тебя проказою Египетскою, почечуем, коростою и чесоткою, от которых ты можешь исцелиться» (Втор 28:27)1, от которых также страдал Иов. Другой вид проказы назывался «белой», и предполагают, что об этой форме болезни подробно говорится в гл. 13 «Закон о проказе, повеления о ней священникам» Левита: «Если же проказа расцветет на коже, и покрое проказа всю кожу больного от головы его до ног, сколько могут видеть глаза священника, и увидит священник, что проказа покрыла все тело его, то он объявит больного чистым; потому что все превратилось в белое; он чист» (Лев 13:10-11)2.
Подобная форма проказы описана и у Шаламова: «Нет, это не трофическая язва, не обрубок от взрыва, топора. Это медленно разрушающаяся ткань… Это - лепра! Это - львиная маска. Человеческое лицо, похожее на морду льва. Красинский лихорадочно листал учебники. Взял большую иглу и несколько раз уколол белое пятнышко, которых было немало на коже Федоренко. Никакой боли!» (с. 215).
Неслучайно автор подробно останавливается на тех моментах, когда прокаженные жили одной жизнью вместе с физически здоровыми людьми. Но больные проказой наказаны несколько раз: бог дает им испытание в виде болезни, затем в виде заключения, и их мимикрия в общество «здоровых» отнюдь не преступна, потому что их делают «нечистыми» насильственным образом. Неслучайно также начальство лагеря отказывается от дезинфекции, потому как она затронет все и вся. Немаловажен и способ уничтожения опасного очага: необходимо сжечь то место, где живут прокаженные. Огонь, который согласно библейским толкованиям может обозначать и день суда или очищения (Иез 24610-11, 1 Кор 3:12) или погибель (Ис 16:24, 2 Пет 3:10), отступает, потому как нет такого закона, нравственного или юридического, по которому он должен вступить на данную территорию: «кто-то взял на себя ответственность не сжигать» (с. 217). И в решении кроется огромный смысл. Проказа в данном рассказе - это, прежде всего, испытание моральное для других людей, в частности, доктора Красинского, заключенного Королькова.
Другой уровень проявления христианских мотивов - образный. Во многих исследованиях по творчеству В. Шаламова отмечается тот факт, что в «Колымских рассказах» существуют три персонажа (Андреев, Голубев и Крист), которые являются alter ego автора, являются связующими персонажами для цикла «Левый берег».
Францишек Апанович в статье «Сошествие в Ад» (образ Троицы в колымских рассказах) рассматривает образы Криста, Андреева и Голубева в русле христианского учения о Троице, хотя семантика фамилий представляет возможность для вариативных трактовок даже в библейском контексте.
Исследователи усматривают в образе Голубева символику Святого Духа, однако возможна и другая трактовка. Голубь входит в категорию чистых птиц, употребляемых для жертвоприношения. (Лев 5:13, Лук 2:24). Так, Голубев приносит себя в жертву в рассказе «Кусок мяса», и его в свою очередь тоже приносят в жертву. Подобный акт герой совершает ради отсрочки перевода в другой лагерь, где его будущее неизвестно, если оно есть вообще: «Да, Голубев принес эту кровавую жертву. Кусок мяса вырезан из его тела и брошен к ногам всемогущего бога лагерей. Чтобы умилостивить бога. Умилостивить или обмануть?.. Конечно, червеобразный отросток слепой кишки, рудиментарный орган, весит меньше фунту. Конечно, кровавая жертва приносится с соблюдением полной стерильности» (с. 330).
В христианстве жертва является способом получения благодати, ее Голубев получает в виде спасенной жизни. Автор достаточно подробно описывает процесс операции, который есть фактический момент жертвоприношения. Но жертва героя имеет несколько профанный характер. Если в христианской традиции очищающим элементом является кровь, то здесь в «дар» Богу приносится рудиментарный отросток, заведомо имеющий «нечистый» характер, лишь подчеркивающий отношение к «высшему» божеству.
В другом рассказе «Академик» автор акцентирует внимание на руках Голубева: после интервью он с трудом одевает пальто, потому что руки его почти не действовали после допросов, он с трудом пишет, руки сломаны, словно крылья, вся фигура напоминает подбитую птицу, сломанную, но не сломленную:
«Черные бегающие глаза смотрели на руки Голубева» (с. 255).
«Академик вышел проводить журналиста в переднюю, зажег свет и с сочувствием смотрел, как Голубев напяливает на себя свое чересчур новое, негнущееся пальто. Левая рука с трудом попала в левый рукав пальто, и Голубев покраснел от натуги… плечевые суставы Голубева были разорваны на допросах в тридцать восьмом году» (с. 258).
Фамилия Крист явственно указывает на ассоциации с Христом или с крестом, хотя в рассказе «Геологи» герой более похож на Иоанна Крестителя. Крист через помывку (вода как символ «крещения») и дезинфекцию должен приобщить вновь прибывший этап к лагерному миру, «окрестить»:
«Слушай, Крист, - сказал начальник, - к тебе привезут гостей.
- Этап приедет, - сказал уполномоченный.
Крист выжидательно молчал.
- Вымоешь их. Дезинфекция и прочее» (с. 223).
Крист как сквозной персонаж «Левого берега» не случайно ассоциируется с образом Христа, который связан с лагерниками как символ их неизбывных страданий.
Третьим ключевым образом является эсер, бывший глава общества политкаторжан А.Г. Андреев. Е. Волкова в статье «Цельность и вариативность книг-циклов» отмечает, что встреча с бывшим правым эсером А.Г. Андреевым является одной из главных в лагерно-тюремной жизни рассказчика. Трактовка образа Андреева и интерпретация взглядов автора на проблему террора рубежа XIX-XX вв. позволяет рассматривать его в евангельском контексте. В камере Бутырской тюрьмы Андреев становится нравственным авторитетом, моральным камертоном для рассказчика, который пытается ловить каждое его слово. Положение Андреева обособлено, но не в силу его избранничества: «Александр Георгиевич лекций не читал и в спорах участия не принимал, но прислушивался к этим спорам очень внимательно» (с. 284), а в силу преданности убеждениям, которым следует всю жизнь, несет людям, что делает его похожим на апостола Андрея, который несет свою веру до конца.
Именно в уста Андреева вкладывается история-притча о Нарымской ссылке. Ключевым эпизодом которой является история о трех парах, представлявших разные слои общества: сионисты, комсомольцы, эсеры, но под влиянием профессора богословия они все приняли христианство: «Там ведь были три семейных пары: сионисты, комсомольцы, эсеры. И профессор богословия. Так вот - все шесть приняли православие. Епископ всех их сагитировал, этот ученый профессор. Молятся теперь Богу вместе, живут евангельской коммуной» (с. 285).
Наглядно видно, что религия примиряет совершенно разных людей, и это есть тот верный, правильный путь, примиряющий человека с реальностью, с которой, казалось, нельзя примириться.
Андреев и Крист своего рода пророки среди каторжан, а в библейских преданиях пророки встречаются и борются с лжепророками. Шаламов считает, что также происходит в современности.
Интересное воплощение христианских мотивов представлено в рассказе «Необращенный», в частности автор развивает вопрос необходимости религиозного сознания в лагерном мире.
Ключевым моментом в произведении является эпизод, когда курирующий врач Нина Семеновна дает студенту-практиканту Евангелие. При этом в первый раз за Евангелие он принимает томик стихотворений Блока, второй же раз Нина Ивановна уже действительно протягивает священную книгу с наставлением читать апостола Павла: «Читайте апостола Павла. К коринфянам … Вот это» (с. 271). Отказ от прочтения книги Нина Ивановна воспринимает как оскорбление.
Почему врач предлагает читать именно Послание Павла к Коринфянам? Коринфская община разделилась на несколько частей, апостол Павел обличает это разделение, старается объединить людей, кроме того, он предостерегает от ложных философствований, на котором люди строят свою веру, ставя свой авторитет выше Слова Бога. Хотя автор-повествователь отказывает себе в религиозном чувстве, считая это слишком простым выходом.
Если мужские образы напоминают пророков, то Нина Семеновна похожа на монахиню-схимницу, праведницу. Работа Нины Ивановны имеет характер священнодействия. Живет она там же, где и работает - в больнице. Обстановка ее комнаты-кабинета напоминает келью: «Нина Семеновна жила в отделении, в комнате, называемой на Колыме «кабинкой». Никто, кроме хозяйки, не входил туда… В открытую дверь была видна жесткая. Плохо застеленная койка, больничная тумбочка, табуретка, беленые стены…» (с. 268).
Во время объяснения с героем-повествователем она похожа на ангела: «Нина Семеновна взмахнула белым рукавом, похожим на ангельское крыло, показывая вверх» (с. 271).
Финальная же сцена напоминает момент богослужения, когда оглашенные изгоняются из храма, поскольку не приняли христианской веры. Отказ герою в выдаче ужина сходен с отказом в причастии, приобщении к церкви:
«- Идите, идите, - сказала Ольга Томасовна, подвигая меня к выходной двери, - вы еще не обращенный. Таким ужин у нас не дают.
На следующий день я вернул Евангелие инее Семеновне и она резким движением запрятала книжку в тол.
- Ваша практика кончается завтра. Давайте, я подпишу вашу карточку, вашу зачетку. И вот вам подарок - стетоскоп» (с. 272).
Эпизоды рассказа «Мой процесс» вызывают прочные ассоциации со сценами восшествия на Голгофу Христа. Перед судом герою приходится идти с конвоем, и этот поход для Шаламова, именно так зовут героя в данном произведении, становится Голгофой. Преодоление пути невыносимо для героя: природные преграды, избиение конвойными: «Прошли бесконечное количество шагов. Ветки тальника хлестали по моему лицу. Спотыкаясь о корни деревьев, я кое-как выбрался на поляну» (с. 350).
Дверь камеры символизирует крест, который отделяет его от мира, автор выделяет даже слово «вдавили», чтобы читатель смог почувствовать и физически ощутить давление, испытанное героем: «Двери камеры откинулась, открылась, и опытные руки дежурного дверью ВДАВИЛИ меня внутрь» (с. 351). В сцене суда постоянно фигурирует цифра 3.
Само повествование имеет характер жизнеописания, принимающей иногда исповедальный характер. Примечательно, что античная традиция жизнеописаний представляет набор мотивов для воссоздания событийной канвы. Но исповедальность в данном случае вмещает в себя собрание биографий, которые похожи одна на другую. На протяжении всего цикла автор-повествователь выступает в разных ипостасях: кающийся грешник, теолог, епископ церкви.
Смысловая домината в текстах В. Шаламова устанавливается в начале произведения, распространяясь на различных уровнях произведения. Мотив, единожды возникнув в одном из произведений, имеет характер тотального эффекта, пронизывая все повествование.
_________
Опубликовано в сборнике "КАРТИНА МИРА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ", Материалы Международной научной интернет-конференции, апрель 2008, Астрахань: Издательский дом «Астраханский университет», 2008, электронная версия на сайте GenDocs
В исследованиях, посвященных творчеству В. Шаламова, неоднократно отмечалось присутствие библейских мотивов, аллюзий и реминисценций, предпринимались попытки объяснить обращение к религиозным мотивам биографическими обстоятельствами, также очень часто имеют место размышления о безрелигиозности писателя. В настоящей статье мы предлагаем рассмотреть различные формы проявления христианских мотивов в цикле рассказов «Левый берег» в качестве сцепляющего элемента, создающего единое художественное пространство.
На повторяющиеся элементы в творчестве В. Шаламова указывает Е. Волкова в статье «Повторы в прозаических текстах В. Шаламова как порождение новых смыслов», однако предметом ее пристального внимания в большей степени становится собственно сборник «Колымские рассказы». В цикле «Левый берег», прежде всего, обращают на себя внимание названия рассказов: «Прокуратор Иудеи», «Прокаженные», которые напрямую взывают нас к Евангельским эпизодам.
Заглавие первого рассказа отсылает нас к истории о Понтии Пилате. При этом Шаламов направляет нас в финале в литературное русло, напоминая о рассказе Анатоля Франса «Прокуратор Иудеи». Хотя в данном случае следовало бы расширить ассоциативный ряд за счет романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Возможностью подобной аллюзии мы обязаны обонятельному впечатлению. Как булгаковского Понтия Пилата преследовал запах розового масла, вызывая у него приступы гемикрании, перед принятием решения относительно Иешуа, так и запах лагерной больницы врезается в память доктору Кубанцеву, именно он в финале произведения сравнивается с Понтием Пилатом из рассказа французского писателя («Запахи мы запоминаем, как стихи, как человеческие лица. Запах этого первого лагерного гноя навсегда остался во вкусовой памяти Кубанцева. Всю жизнь он вспоминал этот запах»)1.
Автор неслучайно акцентирует внимание на запахе, на его способности неотступно следовать за человеком, в то время как человек может забыть зрительные, осязательные образы, запах невозможно избежать. Включение запаха в общий «колорит» картины показательно. Запах становится частью того воздуха, который вдыхает герой, а следовательно, - частью его самого. Запах обладает определенной агрессией. Пребывание в обонятельном пространстве соотносимо для Кубанцева с пыткой. Главная задача автора в данном случае - показать неустранимость неприятного запаха и неизбежность его вдыхания (потребления). Шаламов выделяет обонятельный эпизод с помощью ключевого слова «запах», вынося его с помощью инверсионной конструкции в начало предложения. Лексический повтор заставляет отпечататься запах в сознании читателя еще раз. Интересен также тот факт, что автор вполне осознанно смешивает способ восприятия запаха: сменяя обонятельные рецепторы на вкусовые.
Рассказ «Прокаженные», следующий за «Прокуратором Иудеи», продолжает библейскую тематику. В центре повествования больные проказой, которые смешались со здоровым населением, на чем в начале рассказа автор заостряет особое внимание. При этом описание проникнуто огромной экспрессией: «Пораженные проказой легко выдавали себя за раненых, за увечных во время войны. Прокаженные смешались с бегущими на восток, вернулись в настоящую, хоть и страшную жизнь, где их принимали за жертв войны, за героев, быть может.
Прокаженные жили, работали…
Прокаженные жили среди людей, разделяя отступление, наступление, радость и горечь победы. Прокаженные работали на фабриках, на земле…Прокаженные и выдавали себя за увечных войны - единицы среди миллионов» (с. 214).
Как и в предыдущем рассказе, одна из смысловых доминант произведения заключена в начале произведения. Высокая степень авторских рассуждений задает тон дальнейшему повествованию. Эмоциональность скрыта в синтаксисе, отличающимся простотой конструкций, короткие и емкие фразы, построенные на бессоюзных однородных синтаксических конструкций создают особый напряженный ритм. Прямой порядок главных членов предложения позволяет привлечь внимание к образу прокаженных, синтаксический параллелизм усиливает создаваемый автором эффект.
Такой акцент на болезни, как нам кажется, не случаен. В Библии описаны два вида проказы. Первая получила название «проказа Египетская» по упоминаемой во Второзаконии болезни: «Поразит тебя проказою Египетскою, почечуем, коростою и чесоткою, от которых ты можешь исцелиться» (Втор 28:27)1, от которых также страдал Иов. Другой вид проказы назывался «белой», и предполагают, что об этой форме болезни подробно говорится в гл. 13 «Закон о проказе, повеления о ней священникам» Левита: «Если же проказа расцветет на коже, и покрое проказа всю кожу больного от головы его до ног, сколько могут видеть глаза священника, и увидит священник, что проказа покрыла все тело его, то он объявит больного чистым; потому что все превратилось в белое; он чист» (Лев 13:10-11)2.
Подобная форма проказы описана и у Шаламова: «Нет, это не трофическая язва, не обрубок от взрыва, топора. Это медленно разрушающаяся ткань… Это - лепра! Это - львиная маска. Человеческое лицо, похожее на морду льва. Красинский лихорадочно листал учебники. Взял большую иглу и несколько раз уколол белое пятнышко, которых было немало на коже Федоренко. Никакой боли!» (с. 215).
Неслучайно автор подробно останавливается на тех моментах, когда прокаженные жили одной жизнью вместе с физически здоровыми людьми. Но больные проказой наказаны несколько раз: бог дает им испытание в виде болезни, затем в виде заключения, и их мимикрия в общество «здоровых» отнюдь не преступна, потому что их делают «нечистыми» насильственным образом. Неслучайно также начальство лагеря отказывается от дезинфекции, потому как она затронет все и вся. Немаловажен и способ уничтожения опасного очага: необходимо сжечь то место, где живут прокаженные. Огонь, который согласно библейским толкованиям может обозначать и день суда или очищения (Иез 24610-11, 1 Кор 3:12) или погибель (Ис 16:24, 2 Пет 3:10), отступает, потому как нет такого закона, нравственного или юридического, по которому он должен вступить на данную территорию: «кто-то взял на себя ответственность не сжигать» (с. 217). И в решении кроется огромный смысл. Проказа в данном рассказе - это, прежде всего, испытание моральное для других людей, в частности, доктора Красинского, заключенного Королькова.
Другой уровень проявления христианских мотивов - образный. Во многих исследованиях по творчеству В. Шаламова отмечается тот факт, что в «Колымских рассказах» существуют три персонажа (Андреев, Голубев и Крист), которые являются alter ego автора, являются связующими персонажами для цикла «Левый берег».
Францишек Апанович в статье «Сошествие в Ад» (образ Троицы в колымских рассказах) рассматривает образы Криста, Андреева и Голубева в русле христианского учения о Троице, хотя семантика фамилий представляет возможность для вариативных трактовок даже в библейском контексте.
Исследователи усматривают в образе Голубева символику Святого Духа, однако возможна и другая трактовка. Голубь входит в категорию чистых птиц, употребляемых для жертвоприношения. (Лев 5:13, Лук 2:24). Так, Голубев приносит себя в жертву в рассказе «Кусок мяса», и его в свою очередь тоже приносят в жертву. Подобный акт герой совершает ради отсрочки перевода в другой лагерь, где его будущее неизвестно, если оно есть вообще: «Да, Голубев принес эту кровавую жертву. Кусок мяса вырезан из его тела и брошен к ногам всемогущего бога лагерей. Чтобы умилостивить бога. Умилостивить или обмануть?.. Конечно, червеобразный отросток слепой кишки, рудиментарный орган, весит меньше фунту. Конечно, кровавая жертва приносится с соблюдением полной стерильности» (с. 330).
В христианстве жертва является способом получения благодати, ее Голубев получает в виде спасенной жизни. Автор достаточно подробно описывает процесс операции, который есть фактический момент жертвоприношения. Но жертва героя имеет несколько профанный характер. Если в христианской традиции очищающим элементом является кровь, то здесь в «дар» Богу приносится рудиментарный отросток, заведомо имеющий «нечистый» характер, лишь подчеркивающий отношение к «высшему» божеству.
В другом рассказе «Академик» автор акцентирует внимание на руках Голубева: после интервью он с трудом одевает пальто, потому что руки его почти не действовали после допросов, он с трудом пишет, руки сломаны, словно крылья, вся фигура напоминает подбитую птицу, сломанную, но не сломленную:
«Черные бегающие глаза смотрели на руки Голубева» (с. 255).
«Академик вышел проводить журналиста в переднюю, зажег свет и с сочувствием смотрел, как Голубев напяливает на себя свое чересчур новое, негнущееся пальто. Левая рука с трудом попала в левый рукав пальто, и Голубев покраснел от натуги… плечевые суставы Голубева были разорваны на допросах в тридцать восьмом году» (с. 258).
Фамилия Крист явственно указывает на ассоциации с Христом или с крестом, хотя в рассказе «Геологи» герой более похож на Иоанна Крестителя. Крист через помывку (вода как символ «крещения») и дезинфекцию должен приобщить вновь прибывший этап к лагерному миру, «окрестить»:
«Слушай, Крист, - сказал начальник, - к тебе привезут гостей.
- Этап приедет, - сказал уполномоченный.
Крист выжидательно молчал.
- Вымоешь их. Дезинфекция и прочее» (с. 223).
Крист как сквозной персонаж «Левого берега» не случайно ассоциируется с образом Христа, который связан с лагерниками как символ их неизбывных страданий.
Третьим ключевым образом является эсер, бывший глава общества политкаторжан А.Г. Андреев. Е. Волкова в статье «Цельность и вариативность книг-циклов» отмечает, что встреча с бывшим правым эсером А.Г. Андреевым является одной из главных в лагерно-тюремной жизни рассказчика. Трактовка образа Андреева и интерпретация взглядов автора на проблему террора рубежа XIX-XX вв. позволяет рассматривать его в евангельском контексте. В камере Бутырской тюрьмы Андреев становится нравственным авторитетом, моральным камертоном для рассказчика, который пытается ловить каждое его слово. Положение Андреева обособлено, но не в силу его избранничества: «Александр Георгиевич лекций не читал и в спорах участия не принимал, но прислушивался к этим спорам очень внимательно» (с. 284), а в силу преданности убеждениям, которым следует всю жизнь, несет людям, что делает его похожим на апостола Андрея, который несет свою веру до конца.
Именно в уста Андреева вкладывается история-притча о Нарымской ссылке. Ключевым эпизодом которой является история о трех парах, представлявших разные слои общества: сионисты, комсомольцы, эсеры, но под влиянием профессора богословия они все приняли христианство: «Там ведь были три семейных пары: сионисты, комсомольцы, эсеры. И профессор богословия. Так вот - все шесть приняли православие. Епископ всех их сагитировал, этот ученый профессор. Молятся теперь Богу вместе, живут евангельской коммуной» (с. 285).
Наглядно видно, что религия примиряет совершенно разных людей, и это есть тот верный, правильный путь, примиряющий человека с реальностью, с которой, казалось, нельзя примириться.
Андреев и Крист своего рода пророки среди каторжан, а в библейских преданиях пророки встречаются и борются с лжепророками. Шаламов считает, что также происходит в современности.
Интересное воплощение христианских мотивов представлено в рассказе «Необращенный», в частности автор развивает вопрос необходимости религиозного сознания в лагерном мире.
Ключевым моментом в произведении является эпизод, когда курирующий врач Нина Семеновна дает студенту-практиканту Евангелие. При этом в первый раз за Евангелие он принимает томик стихотворений Блока, второй же раз Нина Ивановна уже действительно протягивает священную книгу с наставлением читать апостола Павла: «Читайте апостола Павла. К коринфянам … Вот это» (с. 271). Отказ от прочтения книги Нина Ивановна воспринимает как оскорбление.
Почему врач предлагает читать именно Послание Павла к Коринфянам? Коринфская община разделилась на несколько частей, апостол Павел обличает это разделение, старается объединить людей, кроме того, он предостерегает от ложных философствований, на котором люди строят свою веру, ставя свой авторитет выше Слова Бога. Хотя автор-повествователь отказывает себе в религиозном чувстве, считая это слишком простым выходом.
Если мужские образы напоминают пророков, то Нина Семеновна похожа на монахиню-схимницу, праведницу. Работа Нины Ивановны имеет характер священнодействия. Живет она там же, где и работает - в больнице. Обстановка ее комнаты-кабинета напоминает келью: «Нина Семеновна жила в отделении, в комнате, называемой на Колыме «кабинкой». Никто, кроме хозяйки, не входил туда… В открытую дверь была видна жесткая. Плохо застеленная койка, больничная тумбочка, табуретка, беленые стены…» (с. 268).
Во время объяснения с героем-повествователем она похожа на ангела: «Нина Семеновна взмахнула белым рукавом, похожим на ангельское крыло, показывая вверх» (с. 271).
Финальная же сцена напоминает момент богослужения, когда оглашенные изгоняются из храма, поскольку не приняли христианской веры. Отказ герою в выдаче ужина сходен с отказом в причастии, приобщении к церкви:
«- Идите, идите, - сказала Ольга Томасовна, подвигая меня к выходной двери, - вы еще не обращенный. Таким ужин у нас не дают.
На следующий день я вернул Евангелие инее Семеновне и она резким движением запрятала книжку в тол.
- Ваша практика кончается завтра. Давайте, я подпишу вашу карточку, вашу зачетку. И вот вам подарок - стетоскоп» (с. 272).
Эпизоды рассказа «Мой процесс» вызывают прочные ассоциации со сценами восшествия на Голгофу Христа. Перед судом герою приходится идти с конвоем, и этот поход для Шаламова, именно так зовут героя в данном произведении, становится Голгофой. Преодоление пути невыносимо для героя: природные преграды, избиение конвойными: «Прошли бесконечное количество шагов. Ветки тальника хлестали по моему лицу. Спотыкаясь о корни деревьев, я кое-как выбрался на поляну» (с. 350).
Дверь камеры символизирует крест, который отделяет его от мира, автор выделяет даже слово «вдавили», чтобы читатель смог почувствовать и физически ощутить давление, испытанное героем: «Двери камеры откинулась, открылась, и опытные руки дежурного дверью ВДАВИЛИ меня внутрь» (с. 351). В сцене суда постоянно фигурирует цифра 3.
Само повествование имеет характер жизнеописания, принимающей иногда исповедальный характер. Примечательно, что античная традиция жизнеописаний представляет набор мотивов для воссоздания событийной канвы. Но исповедальность в данном случае вмещает в себя собрание биографий, которые похожи одна на другую. На протяжении всего цикла автор-повествователь выступает в разных ипостасях: кающийся грешник, теолог, епископ церкви.
Смысловая домината в текстах В. Шаламова устанавливается в начале произведения, распространяясь на различных уровнях произведения. Мотив, единожды возникнув в одном из произведений, имеет характер тотального эффекта, пронизывая все повествование.
_________
Опубликовано в сборнике "КАРТИНА МИРА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ", Материалы Международной научной интернет-конференции, апрель 2008, Астрахань: Издательский дом «Астраханский университет», 2008, электронная версия на сайте GenDocs