Михаил Геллер. «Колымские рассказы» или «Левый берег»? 1989
Статья Михаила Геллера, опубликованная в газете Русская мысль, Париж, № 3794 от 22 сентября 1989 года и посвященная выходу первого советского сборника колымской прозы Шаламова "Левый берег".
Скан статьи сделал Михаил Юрьевич Михеев, за что весьма ему благодарен.
Свой комментарий к статье Геллера - он большой и задевает много вопросов - вынесу, пожалуй, в отдельный пост.
__________
«Колымские рассказы» или «Левый берег»?
Варлам Шаламов давно уже стал частью моей жизни. Сначала было открытие его рассказов, ходивших по Москве в самиздатских тетрадочках. Это было открытие великого писателя, сумевшего представить знакомый мне по опыту мир таким, каким я его знал, - и преображенным, как это может сделать только подлинная литература. В 1974 году, оказавшись в Париже, я написал книгу «Концентрационный мир и советская литература», в которой посвятил «Колымским рассказам» отдельную главу: «Полюс лютости». На Западе к тому времени было уже немало шаламовских рассказов, уже вышли небольшие книжки по-французски, по-немецки‚ по-итальянски. А по-русски они всё еще печатались врассыпную - по одному-два - в разных журналах. После долгих стараний, с помощью московского друга, мне удалось собрать, как мне тогда казалось, все «Колымские рассказы» и опубликовать их. Как мне передали, Варлам Тихонович, совсем уже слепой, перед смертью держал в руках толстый том - 895 страниц, 103 рассказа. Прошло еще несколько лет, и неизвестные мне московские читатели и поклонники Шаламова стали присылать рукописи других текстов: автобиографической повести «Четвертая Вологда», рассказов о детстве и еще 12 лагерных рассказов. Я дал этой книге название «Воскрешение лиственницы» по одному из рассказов, которым заключил сборник.
На днях в парижском книжном магазине я купил рассказы Варлама Шаламова‚ опубликованные в Москве и озаглавленные «Левый берег». Принес домой - стал перечитывать знакомые рассказы. И задумался. Радость: великий писатель вернулся из изгнания. К радости примешивается огорчение. Не так я себе представлял это возвращение. Начну с детали. Составительница и автор короткой заметки об авторе И. Сиротинская пишет: «В 1987 году появились первые публикации его прозы...» И. Сиротинская знает, что это неправда. Знает, ибо перед ней лежал изданный лондонским издательством ОРI том «Колымских рассказов» - первое его издание вышло в 1978 году. Нет у меня в этом сомнений потому, что подготовленный И. Сиротинской сборник точно следует - почти точно, я вернусь к этому - плану лондонского издания. Можно возразить: совпадение. Или еще: таково было желание автора. Насчет совпадения - не знаю. Говорят, что чудеса бывают. Но вот относительно желания автора - знаю. У меня хранится написанный Варламом Шаламовым план «Колымских рассказов». Однако он был составлен тогда, когда было написано немногим более 60 рассказов. Мне пришлось самому размещать 103 рассказа по трем частям книги.
Наверное, большого значения это не имеет. Подумаешь, не сказала, что книга уже была, что выдержала на Западе три издания, была переведена целиком на французский, английский, итальянский, другие языки. Зато теперь - вышла дома, тиражом в 200.0О0 экземпляров. Думаю только, что Варлам Шаламов, так высоко ценивший честность и смелость, вряд ли одобрил бы умолчание.
Оставим в стороне мелочи. Есть книга. Называется - «Левый берег». На первой странице, под заголовком: «Рассказы». И всё. Почему не взято авторское название - «Колымские рассказы»? Непонятно. Тоже цена за публикацию? Есть книга. В ней 53 рассказа - половина того, что вошло в «Колымские рассказы», и восемь «Очерков преступного мира»; к ним добавлена заметка писателя о прозе. В «Колымских рассказах» три части: «Первая смерть», «Артист лопаты», «Левый берег». В московском сборнике целиком выброшена первая часть - «Первая смерть». Кроме того, из второй и третьей части выброшено по семь рассказов. Трудно спорить с составителем: у него могут быть свои особые вкусы, может быть, приходится учитывать советы и пожелания издательства. Это здесь, в капиталистических джунглях, просто: издатель согласился печатать, получил текст и напечатал. Поэтому не буду упрекать И. Сиротинскую за рассказы, выкинутые из «Артиста лопаты» и «Левого берега». Зато нежелание (по неизвестным мне причинам) включить в сборник «Первую смерть» кажется мне оплошностью, которая сильно снижает ценность первой книги Шаламова, вышедшей в Москве.
«Колымские рассказы» казались мне всегда удивительной мозаичной фреской‚ составленной из драгоценных камней - отдельных рассказов. Можно, конечно, сдать всё на вес: кучей. Камни будут блестеть, но картины не будет. В «Первой смерти» есть несколько самых драгоценных рассказов Шаламова, которые навсегда останутся в русской литературе. Главное: «Первая смерть» необходимая часть «Колымских рассказов».
Я не знаю, почему Шаламов вышел в искалеченном виде. И не хочу никого обижать подозрениями. Не оставляет меня, однако, мысль, что, как заметил Гамлет, есть в этом безумии система. Ощущается желание ослабить впечатление, смягчить, отредактировать писателя. С этой же целью, как мне представляется, книга дополнена «Очерками преступного мира». Это не лучшее из того, что написал автор «Колымских рассказов». Зато это сегодня модно: организованная преступность, мафия, бандиты и воры. Кстати, в число «Очерков» не включен текст, опубликованный в лондонском издании, «Сергей Есенин и воровской мир». Может, чтобы не обидеть автора «Письма к матери»? «Очерки преступного мира», вынесенные в отдельный раздел, как бы гасят напряжение рассказов, снижают книгу до уровня еще одной лагерной истории: уже было, уже писали, уже знаем.
«Колымские рассказы» - книга о лагере, но прежде всего о мире, создавшем лагерь, место уничтожения человека. Уничтожения даже тогда, когда человек выживал.
А все-таки книга Шаламова вышла. Говорят: лучше в таком виде, чем чтобы ее совсем не было. Варлам Шаламов был против. В рассказе «У стремени», вошедшем в сборник «Воскрешение лиственницы», он писал: «Всю жизнь я наблюдал раболепство, пресмыкательство, самоуничижение интеллигенции - а о других слоях общества и говорить нечего. В ранней молодости каждому подлецу я говорил в лицо, что он - подлец. В зрелые годы я делал то же самое. Ничто не изменилось после моих проклятий. Изменился только сам я, стал осторожнее, трусливее. Я знаю секрет этой тайны людей, стоящих у «стремени». Это одна из тайн, которую я унесу в могилу. Я не расскажу. Знаю и не расскажу».
Жалко, что Варлам Шаламов этой тайны - секрета «людей у стремени» - не открыл. Как пригодился бы он сейчас...
Михаил Геллер