Дмитрий Фещенко, "Синтаксис коллективной травмы. Язык репрессивного опыта в прозе Шаламова"
Статья опубликована в сборнике "Энергия травмы / ГрГУ им. Янки Купалы", - Гродно : ГрГУ, 2023. Электронная версия сборника - на сайте университета.
Синтаксис коллективной травмы. Язык репрессивного опыта в прозе Варлама Шаламова (на материале цикла «Левый берег»)
Преодоление травмирующего опыта, поиск адекватного этому опыту языка с целью рассказать о нём - магистральные проблемы, решением которых занимался Варлам Тихонович Шаламов, создавая корпус «Колымских рассказов» (КР). Цели, которые ставил перед собой автор, привели его к переосмыслению литературной традиции и созданию оригинальной художественной системы, принципы которой были сформулированы Шаламовым в ряде его литературоведческих работ («О прозе», «О "новой прозе"» и др.) [1]. Согласно автору, «"Колымские рассказы" - это поиски нового выражения, а тем самым и нового содержания. Новая, необычная форма для фиксации исключительного состояния, исключительных обстоятельств, которые, оказывается, могут быть и в истории, и в человеческой душе» [Там же, с. 131]. «Новая проза» Шаламова изображает человека «в крайне важном, не описанном ещё состоянии, когда человек приближается к состоянию, близкому к состоянию зачеловечности» [Там же, с. 121].
Устройство «новой прозы», её жанровая природа является объектом устойчивого интереса в литературоведении. Жанровая специфика прозы Шаламова рассмотрена в работах таких исследователей, как Е. Ю. Михайлик, Л. Токер, М. Ю. Михеев, Ю. А. Шрейдер [2; 3; 4; 5]. Большая литература посвящена повествовательным особенностям в текстах КР. Одно из наиболее значительных и масштабных исследований в этом отношении - сборник статей Елены Михайлик о поэтике КР, объединённых под обложкой книги «Незаконная комета» [2]. В работах Михайлик вдумчиво и детально разбирается устройство «новой прозы», которая, по замыслу Шаламова, «сделает возможной прямую проекцию авторского опыта на сознание читателя, превратит читателя из зрителя в участника действия» [2, с. 57].
Данная работа представляет собой попытку исследования собственно языковых особенностей, составляющих своеобразный «синтаксический фундамент» оригинальной и самобытной прозы Варлама Шаламова. Для этого мы обратимся к синтаксическим средствам, которые мы рассматриваем, опираясь на методику синтаксического анализа художественного текста, разработанную в трудах Е. А. Иванчиковой [6], с учётом положений концепции синтаксической изобразительности В. В. Виноградова [7]. Согласно методике Иванчиковой, на уровне синтаксиса текста и предложения выявляются сходные по синтаксическим признакам компоненты художественных текстов и выделяются группы однородных композиционно-синтаксических форм.
1. Примечательную роль в организации отрезков текста, в которых содержится проявление эмоций повествователя, героя или выделяется какая-либо деталь из общей воссоздаваемой автором картины, играют разного рода повторы и ритмизированные построения. Прежде всего, повторы (часто в сочетании с восклицательной интонацией) могут выделять фразы, служащие внешним проявлением эмоциональности. Такие фразы могут отсылать как к эмоциям самого повествователя, так и к одному из персонажей либо коллективному герою (коллективный образ заключённых, тюремное начальство).
Мой срок кончился в январе сорок второго года, но я освобождён не был, а "оставлен в лагерях до окончания войны", как тысячи, десятки тысяч других. До конца войны! День было прожить трудно, не то что год... [8, с. 284] - в примере (из рассказа «Мой процесс») обстоятельственная часть предыдущего предложения повторяется в виде отдельной синтагмы с восклицательной интонацией.
Одна из творческих задач, к которым стремился Шаламов, работая над «Колымскими рассказами», - поместить читателя (в пределах, возможных для литературы) в эмоциональную атмосферу лагерного мира. («Новая проза - само событие, бой, а не его описание» [1, с. 109]; «Я ставил себе задачей создать документальное свидетельство времени, обладающее всей убедительностью эмоциональности» [1, с. 122]). Отсюда отмечаемая исследователями основная интонация рассказов Шаламова - строгое, нейтрально-объективированное изложение, которое соответствует монотонному ходу жизни (существования) заключённого, основное содержание которой - голод, холод и монотонный, изнурительный труд. Когда же происходит что-либо выходящее за рамки однообразной повседневной жизни (гибель лошади, приезд комиссии, поставки продукции по ленд-лизу и т. д.), тогда изменение эмоционального фона, общая взволнованность находят отражение в ритме повествования, что проявляется, в частности, введением в текст повторов, меняющих общий интонационный рисунок.
В лагере пала лошадь. Это было не очень большой потерей - на Дальнем Севере лошади работают плохо. Но мясо! Мясо! Шкуру надо было снять <...> Вызвался Скоросеев <...> О Скоросееве говорил весь барак, весь посёлок. Мясо, мясо! Труп лошади затащили в баню... [8, с. 295].
Отбирали вольную одежду, вольную одежду - у многих вольная одежда была, - ведь в этой разведке работали и вольнонаёмные, и была разведка бесконвойной. Предупреждение побегов? Выполнение приказа? Перемена режима? [8, с. 296].
Зависть - вот как называлось следующее чувство, которое вернулось ко мне. Я позавидовал мёртвым своим товарищам <... > Я позавидовал и живым соседям, которые что-то жуют <... >
Любовь не вернулась ко мне. Ах, как далека любовь от зависти, от страха, от злости! Как мало нужна людям любовь! Любовь приходит тогда, когда все человеческие чувства уже вернулись [8, с. 336].
Прослеживается организующая роль повторов на уровне композиции.
Так, в «Сентенции» повтор противительной конструкции «не + противительный союз» выделяет тему воскресения, возвращения героя к жизни.
Не равнодушие, а злость была последним человеческим чувством - тем, которое ближе к костям; не жизнью была смерть замещена, а полусознанием, существованием, которому нет формул и которое не может называться жизнью [8, с. 334].
Комбинации из разных по форме повторов в рассказе «Лида» создают особый ритмический рисунок. Вариации одной и той же мысли - возможного близкого освобождения, - подчёркнутые повторами, отражают мучительные, тягучие размышления героя.
«Лагерный срок, последний лагерный срок Криста таял»; «Крист гнал от себя мысли о возможной свободе, о том, что называется в мире Криста свободой;
Это очень трудно - освобождаться. Крист знал это по собственному опыту. Знал, как приходится переучиваться жизни, как трудно входить в мир других масштабов, других нравственных мерок, как трудно воскрешать те понятия, которые жили в душе человека до ареста [8, с. 266]; Крист знал и другое - что, выходя на свободу, он становился навеки "меченым", навеки "клеймённым" - навеки предметом охоты для гончих собак, которых в любой момент хозяева жизни могут спустить с поводка; Но до расстрела было ещё несколько ступеней, несколько ступеней этой страшной движущейся живой лестницы, соединяющей человека и государство [8, с. 267].
Выделение темы репрессий с помощью повтора встречаем в рассказе «Прокажённые».
...Но бушевала больница. Вся больница. И те, которых избивали на допросах и чья душа была превращена в прах тысячами допросов, а тело изломано, измучено непосильной работой - со сроками двадцать пять и пять - сроками, которые нельзя было прожить, выжить, остаться в живых... [8, с. 189]; Найден был фронтовик, сидевший за измену родине, имевший двадцать пять и пять и наивно полагавший, что своим геройством уменьшит срок, приблизит день возвращения на свободу [8, с. 192].
2. Приведённый выше пример демонстрирует также специфический характер связи синтаксической структуры текста с тематической (и мотивной) структурой. Примечательно, что в обоих предложениях, разделённых между собой несколькими страницами текста, тема репрессий возникает как бы побочно по мере развития основной сюжетной линии рассказа (выявление проказы в лагере - бегство прокажённых - их обнаружение и последующее исчезновение) и проявляется в конструкциях синтаксического осложнения. В первом случае она помещена в придаточное предложение, «спрятана» в пояснительной конструкции (конкретизация); во втором - находится внутри конструкции дополнительной глагольной предикативности. Так подчёркивается скрытость этой темы, которая словно вырывается наружу из «синтаксической глубины» осложнённого предложения. Кроме того, возникает смысловая связь между темой репрессий и сквозным мотивом рассказа, который можно обозначить как выявление правды, обнаружение скрытого:
Война подняла со дна жизни и вынесла на свет такие пласты, такие куски жизни, которые всегда и везде скрывались от яркого солнечного света. Это - не уголовщина и не подпольные кружки. Это - совсем другое [8, с. 188].
Подобный приём - помещение определённой темы (репрессий, смерти, войны) в подчинённые синтаксические структуры сложного предложения (придаточные предложения, осложнения) или в позицию иерархически подчинённого высказывания внутри текстовой единицы - сложного синтаксического целого, свободного высказывания второго типа (ССЦ, СВ-2 - в терминологии М. Я. Дымарского [9]) неоднократно встречается в текстах Шаламова.
...в открытое окно Крист услыхал сухой щелчок револьверного выстрела. Перс был убит надзирателем, тем самым, которого он только что брил. Скрюченное тело лежало у крыльца. Дежурный врач пощупал пульс, подписал акт. Пришёл другой парикмахер, Ашот - армянский террорист... [8, с. 198] -
в данном отрывке из рассказа «Геологи» два события, убийство одного парикмахера и назначение другого, выраженные предикатами в форме совершенного вида, следуют одно за другим, разделённые лишь одним предикатом в форме изобразительного имперфекта («Скрюченное тело лежало у крыльца»). Далее следует ряд сказуемых в форме совершенного вида, сухо, протокольно перечисляющих стандартные действия врача. Затем мы узнаём краткую предысторию Ашота, о том, что его вскоре сняли с должности, был назначен другой парикмахер, и т. д. - и всё это в составе одного ССЦ. Высказывание, говорящее об убийстве, структурно подчинено главной теме этого ССЦ, которую можно обозначить как «механическая повторяемость, сменяемость событий», что находит выражение в обилии глаголов в аористивной функции, называющих следующие друг за другом действия и лексическом наполнении фрагмента:
...Прошла ещё одна баня <... > пришёл другой парикмахер <... > и брить геологов ему больше не пришлось <...> Нашли кого-то из блатарей, да и сам принцип был изменён <... > В Бутырской тюрьме так меняют часовых - скользящей системой постов [8, с. 198]. Как видно, внутри данного фрагмента убийство человека не является главным событием - оно лишь мимолётный фрагмент в ленте обыденных событий колымского конвейера.
Интересный пример соотношения тематической и синтаксической структур, совмещённый с нарушением грамматической нормы, встречаем в рассказе «Кусок мяса».
Конец года наполняет жизнь заключённых тревогой. Все, кто держится за свои места нетвёрдо (а кто из арестантов уверен, что держится твёрдо?), - разумеется, из пятьдесят восьмой статьи, завоевавшие после многолетней работы в забое, в голоде и холоде, призрачное, неуверенное счастье нескольких месяцев, нескольких недель на работе по специальности или любым "придурком" - бухгалтером, фельдшером, врачом, лаборантом - все, кто пробился на должности, кои положено занимать вольнонаёмным (а вольнонаёмных нет) или бытовикам - а бытовики мало ценят эти "привилегированные" работы, ибо могут устроиться на такую всегда, а потому пьянствуют и кое-что похуже [8, с. 277]
- для данного политематичного построения (в классификации Дымарского - свободное высказывание второго типа, СВ-2) характерна высокая концентрация подробностей, деталей лагерной жизни, содержащихся в одной коммуникативной единице. Огромное количество информации, имеющей отношение к лагерному быту, помещено в осложнениях. Под воздействием такого нагромождения синтаксических осложнений распадается, теряется грамматическая основа предложения. Предикат достраивается, восстанавливается только мысленно, из предыдущего контекста (Например, «[Волнуются / тревожатся] все, кто держится за свои места нетвёрдо...»). «Смятение», вносимое в текст с помощью синтаксических средств, отражает эмоциональное состояние заключённых, их тревогу от предстоящих перемен.
3. На уровне синтаксиса предложения в текстах Шаламова обращает на себя внимание регулярное использование автором синтаксических рядов (конструкций с параллельными членами), многочисленные случаи применения которых (более 300 в цикле рассказов «Левый берег») можно сгруппировать по функциональному признаку.
Прежде всего, отмечается широкое применение синтаксических рядов в выделении содержательно-смысловых компонентов текста: тем, мотивов. Так, тема репрессий часто подчеркивается данным видом синтаксических конструкций - союзными и бессоюзными рядами.
«Спецзаказ»: Пеллагра и блатные, конвой и алиментарная дистрофия старались как могли [8, с. 300].
«Ожерелье княгини Гагариной»: Для Криста не поединок со следователем играл главную роль. Крист понимал, что он обречён, что арест - это осуждение, заклание» [8, с. 201] - в рассказе тема репрессий, уничтожения человека имеет как бы фоновый характер; здесь она утверждается как неотъемлемая часть лагерной действительности.
«Лида»: «Спецуказания» были приказом убить, не выпустить живым, и Крист это понимал <...> листок папиросной бумаги обязывает всякое будущее начальство <...> следить, доносить, принимать меры... [8, с. 268].
В уже упомянутом выше рассказе «Прокажённые»: Сроками двадцать пять и пять - сроками, которые нельзя было прожить, выжить, остаться в живых... [8, с. 190] - тема уничтожения человека также выделена рядами и вынесена в отступление от основной сюжетной линии, в виде сентенции; и далее, в конце рассказа: Найден был фронтовик, сидевший за измену родине, имевший двадцать пять и пять и наивно полагавший, что своим геройством уменьшит срок, приблизит день возвращения на свободу [8, с. 192] - к возникающей снова теме репрессий присоединяется мотив разоблачения обмана. Прокажённые разоблачены, сбежавшие найдены (этот мотив обнаружения выделен фонетически, звукописью: Разобрали брёвна. В глубине, не вставая, лежали обнажённые оба прокажённых» [8, с. 191]), но это лишь частный случай разоблачённого обмана со стороны заключённых, которому противостоит гораздо более масштабный и жестокий обман со стороны государства, и в финале рассказа этот обман остаётся, утверждаясь как неотъемлемое свойство лагерного мира. Заканчивается рассказ строчкой: А когда приехал конвой с острова, заключённого Королькова взяли вместе с прокажёнными, как обслугу. Больше я никогда не слыхал ни о Королькове, ни о Федоренко, ни о Лещинской [8, с. 192] - отрицательное наречие, отрицательная частица и частица «ни», сопровождающая ряд из фамилий, выделяет ещё один из постоянных мотивов сборника - исчезновение человека. Он встречается также в рассказе «Геологи»: Геологи исчезли в одну из ночей [Там же, с. 198]; в рассказе «Лучшая похвала»: Хохлов был эмигрант <...> Родина встретила его арестом, следствием, лагерным приговором. Никогда больше о Хохлове я не слышал. Роговые очки, близорукие голубые глаза, белокурые грязные волосы...» - судьба эмигранта Хохлова приведена в качестве типового сюжета, обобщённой судьбы политзаключённого [8, с. 241].
Тема памяти, обозначенная в эпиграфе-посвящении Ирине Павловне Сиротинской («Ире - моё бесконечное воспоминание, заторможенное в книжке "Левый берег"» [8, с. 186] и проходящая через весь цикл, также неоднократно выделяется синтаксически.
«Запахи мы запоминаем, как стихи, как человеческие лица» [8, с. 187] - сложный вид синтаксического осложнения (ряд из двух трёхчленных сравнительных конструкций) выделяет тему в отступлении-сентенции из первого рассказа сборника.
«Я хочу всё запомнить, запомнить и описать» [8, с. 323] - произносит повествователь в рассказе «Букинист».
Заведующий хирургическим отделением Кубанцев, только что из армии, с фронта, был потрясён зрелищем этих людей, этих страшных ран, которые Кубанцеву в жизни не были ведомы и не снились никогда [8, с. 186] -
говорится в рассказе «Прокуратор Иудеи» об одном из переходящих персонажей цикла. Повтор указательного местоимения подчеркивает потрясение хирурга как свидетеля описываемых в рассказе событий. В конце же рассказа сообщается, что хирург заставил себя забыть всё, что было связано с этим эпизодом его жизни, и приводится ссылка на одноимённый рассказ Анатоля Франса, в котором Понтий Пилат забывает Христа. Последний рассказ сборника, «Сентенция», в этом отношении представляет собой антитезу - возвращение героя к жизни начинается с пробудившейся в нём способности воспринимать мир, людей:
Люди возникали из небытия - один за другим; однажды ночью я ощутил, что слышу эти стоны и хрипы. Ощущение было внезапным, как озарение, и не обрадовало меня. Позднее, вспоминая эту минуту удивления, я понял, что потребность сна, забытья, беспамятства стала меньше... [8, с. 333, 335]. К герою, помимо его собственной воли, возвращаются человеческие чувства: страх, зависть, жалость. Вслед за чувствами просыпается память. Возвращается слово из того другого мира, к которому он когда-то принадлежал: Сентенция - что-то римское, твёрдое, латинское было в этом слове [8, 338]. На протяжении цикла прослеживается смысловая динамика: от забывания, умирания - к восстановлению памяти, правды, воскресению.
И наконец, необходимо отметить связь синтаксических рядов с одним из принципов «новой прозы» В. Шаламова - изображением определённого психологического состояния, «редко наблюдаемого состояния души» [1, с. 128].
И это внезапное проявление стыда возникает как тончайшее человеческое чувство и вспоминается потом всю жизнь как что-то настоящее, как что-то бесконечно дорогое [8, с. 190] - в эпизоде из рассказа «Прокажённые» - ряд качественных прилагательных в сочетании с повтором неопределённого местоимения «что-то» характеризует изображаемый автором психический феномен, неопределённые местоимения добавляют оттенок рефлексии, поиска нужного слова. И далее: Это человеческое, смешное, нежное обнаруживается в людях внезапно [8, с. 190].
В рассказе «Ожерелье княгини Гагариной»: Главное же, на что тратятся все душевные, все духовные и нервные силы в тюрьме - борьба со следователем [8, с. 200] - раскрываются некоторые аспекты психологического состояния подследственного; создаётся своеобразный контраст с другими рассказами цикла: в следственной тюрьме герои беседуют, играют в «осмысленные» игры и, в целом, проводят время в камере интеллектуально. В финале рассказа мы узнаём о судьбе доктора Миролюбова: ... Был освобождён в войну, работал врачом на прииске, состарился и умер в 1965 году [8, с. 207] - ряд событийных предикатов передаёт основные события его жизни. Вся судьба Миролюбова помещается в одном абзаце, а от освобождения до смерти - в одном предложении; рассказ сфокусирован, таким образом, на психическом состоянии - «душевной слабости», «опасном часе его жизни» [8, с. 207].
Выделенные синтаксические конструкции и их функционирование, а также особенности соотношения семантической и синтаксической структур текста демонстрируют связь синтаксиса с содержательными категориями текстов «Колымских рассказов» и с авторской интенцией - как на уровне синтаксиса текста, так и на уровне предложения. Синтаксические структуры (повторы, ряды) участвуют в изображении эмоционального, психологического состояния персонажей КР. На всём пространстве цикла «Левый берег» наблюдается своеобразное противоборство центральных шаламовских тем и мотивов: с одной стороны - смерть, репрессии, забвение; с другой - воскресение, возвращение к жизни, возвращение и утверждение памяти о жертвах государственных преступлений. Источник энергии, высвобождаемой при столкновении этих противоборствующих композиционных элементов, лежит, в том числе, и на уровне языковых структур, организующих смысловое единство цикла средствами синтаксиса.
Список литературы
1. Шаламов, В. Т. Всё или ничего: Эссе о поэзии и прозе / В. Т. Шаламов. - СПб. : Лимбус Пресс, 2016. - 522 с.
2. Михайлик, Е. Ю. Незаконная комета. Варлам Шаламов: опыт медленного чтения / Е. Ю. Михайлик. - М.: Новое литературное обозрение, 2018. - 376 с.
3. Токер, Л. Литература и документ: опыт взаимопрочтения / Л. Токер // Литера. - 2013. - С. 103-110.
4. Михеев, М. Ю. О «новой» прозе Варлама Шаламова / М. Ю. Михеев // Вопросы литературы. - 2011. - № 4. - С. 183-214.
5. Шрейдер, Ю. А. Философская проза Варлама Шаламова / Ю. А. Шрейдер // Русская мысль (Париж). - 1991. - № 3883.
6. Иванчикова, Е. А. Синтаксис художественной прозы Достоевского / Е. А. Иванчикова. - М. : Наука, 1979. - 288 с.
7. Виноградов, В. В. О языке художественной прозы / В. В. Виноградов. - М. : Наука, 1980. - 360 с.
8. Шаламов, В. Т. Колымские рассказы / В. Т. Шаламов. - М. : Изд-во «Э», 2018. - 928 с.
9. Дымарский, М. Я. Проблемы текстообразования и художественный текст: на материале русской прозы XIX-XX вв. / М. Я. Дымарский. - М. : Ленанд, 2020. - 294 с.
Фещенко Дмитрий Сергеевич, аспирант Дальневосточного федерального университета; e-mail: dm_bbk@bk.ru